В опасности

Глава 6

В ту ночь, когда на Рэйчел напали, мы ходили на вечеринку. Шла первая неделя июля. У меня была работа в городском бассейне – помощником младшего спасателя. Это означало, что если в бассейне одновременно тонули трое человек в противоположных его концах, мне разрешалось спасать самого маленького из них.

То утро выдалось на удивление душным, стояла «ужасная жарища», если верить радио «Хамберсайд». «Будьте осторожны на улице!» – предупреждал радиоведущий, но мне показалось, что он нарочно нагнетает обстановку. Хлеб подпрыгнул в тостере, засвистел электрический чайник. Я приоткрыла ногой раздвижную дверь и позавтракала, прислонясь спиной к стеклу.

Потом я вытянула ноги на камни внутреннего дворика. Папа тогда работал на строительном участке в Сандерленде, и на подъездной дорожке его автомобиля не было. Тогда он катался на «АМС Гремлине», самой маленькой и омерзительной машине во всем мире. Рэйчел называла нас «детьми с ключом на шее», так как мы были предоставлены сами себе. Хотя фактически такое название нам не подходило, поскольку дверь в нашем доме никогда не запиралась. Когда я заметила это, она только буркнула: «Перестань глупить!»

Когда я уходила на работу в бассейн, Рэйчел еще спала. Занавеска в комнате сбилась в угол, и ее бледную руку и темные волосы озарял яркий свет. Я закрыла дверь и шумно сбежала по лестнице. Как-то раз отец спросил меня, уж не специально ли я спускаюсь по ступенькам как можно громче. Входная дверь захлопнулась за мной, и я очутилась на раскаленной пустой улице. Половину домов тут отобрали за неуплату, и я ленивой походкой двинулась посреди дороги, убирая с лица непослушные волосы.

После смены в бассейне я пошла к Элис. Рэйчел встретила меня у входа, и я сразу заметила ее стройный силуэт в дверном проеме.

– Как поработала, Нора? – спросила Элис.

– Никто не утонул.

В девять часов мы отправились на вечеринку. Рэйчел шла впереди, Элис и я шли сзади, держа друг дружку под руку. Моя сестра была в джинсовых шортах и свободной рубашке синего цвета. На ногах сандалии, завязывающиеся ремешками на лодыжках, браслет-веревочка на запястье, волосы свободно падали вниз на спину. Мы налили водки в баночки с кока-колой и на ходу отпивали по глоточку. Видимо, весь алкоголь собрался в верхней половине банок, потому что, пока мы дошли до нужного нам дома, оказалось, что мы уже пьяны.

Когда мы прибыли на вечеринку, все гости уже обнимались друг с другом, включая и тех, кто официально встречался. Рэйф сразу взял меня под руку и увлек на кухню, где я выпила сначала один стаканчик водки с колой, потом еще один.

Я потеряла Рэйчел. Мы играли в «Небывальщину», но правила толком никто не помнил, потом появилась Рэйчел из кухни и, протиснувшись между играющими, устроилась на диване. Я опустила голову ей на плечо, и запах от нее шел такой, будто она только что выкурила сигарету. Я подняла прядь ее волос, прижала к носу, глубоко вдохнула и выдохнула сквозь нее.

После этого волосы становятся особенно пушистыми.

Помню, как я вывалила кучу кубиков льда себе в чашку, потом опрокинула ее на пол и, стоя на коленях, одной рукой долго шарила под холодильником.

Потом приходили еще какие-то новые гости.

Я выпила еще один стаканчик водки с колой.

Рэйчел находилась на кухне. Она завязала волосы в пучок на макушке, пила холодную воду и беседовала с Рэйфом. Я хорошо помню ее высокие скулы и ярко-розовые губы.

Меня уже повело от усталости, и я начала натыкаться на разные предметы. Потом я взобралась вверх по лестнице, и это показалось мне забавным, потому что при этом я почему-то не видела уже ничего ниже своих колен.

Я закрыла глаза. Потом оказалось, что уже наступило раннее утро, и кто-то навалился на меня. Это такое время, когда свет кажется неестественным, почти неоновым. Оказалось, что я спала рядом с Элис на одноместной узенькой кровати.

– Нора, я собираюсь домой. Ты пойдешь со мной или останешься? – услышала я голос Рэйчел, которая положила мне ладонь на плечо.

– Останусь. – Я уютно устроила голову на плече Элис и снова заснула.

Дело в том, что тогда – в то утро – я даже и не посмотрела на нее. А потом мысленно представляла себе все это снова и снова. Я бы приподнялась на локте и принялась вертеть головой, чтобы увидеть ее. Лицо Рэйчел было бы бледным от неонового света, струящего с улицы, волосы чуть качнулись вперед.

– Ничего страшного, я пойду с тобой.

Глава 7

На следующее утро я отправляюсь по Кейл-стрит к каналу. Дорога туда длиной в двадцать километров, и я планирую пройти как можно дальше, чтобы проветриться и освежить мысли в голове. Вчера вечером, еще в «Изумрудных воротах», я спросила Льюиса:

– Вы собираетесь найти его?

– Да, – ответил он. Он, возможно, уже в Снейте. Не могу себе даже представить, на что могут быть похожи поиски этого человека спустя пятнадцать лет. Это было сложно даже тогда, сразу после нападения.

Я ныряю в дырку через живую изгородь и появляюсь уже возле канала, на той части тропы, куда люди приводят на выгул своих собак после работы или на выходные. Мое сердце замирает. Три недели назад мы с Рэйчел приводили сюда Фенно. По очереди бросали ему теннисный мячик, вытирая потом руки о джинсы. Когда со стороны Кейл-стрит здесь появилась собака породы португальская водяная, Рэйчел согнулась пополам, хохоча над реакцией Фенно.

Когда он изогнулся, чтобы поприветствовать вновь прибывшую собаку, Рэйчел принялась утирать слезы, ее губы напоминали полумесяц.

– Он весь буквально трепещет от счастья, – сказала я.

– Вижу, – кивнула она. – Сама вижу.

Рэйчел подобрала себе собаку для охраны. Она купила пса пять лет назад, вскоре после того, как переехала сюда. Льюис считает, что она не чувствовала себя в безопасности, потому как жила одна в сельской местности. Здесь все более уязвимы, нежели в Лондоне. Может быть, Рэйчел думала, что он отыщет ее.

Я иду вдоль канала, удаляясь от города. Тот огонь, который всегда есть в моей душе, вдруг разгорается. Я ничего не слышу, но не замечаю этого, пока не дохожу до конца поселка. И только тогда до меня доходит, что мои ботинки жутко скрипят с самого начала моего сегодняшнего путешествия.

Я прохожу между фермами, а пламя уже охватывает меня целиком. Ярость не проходит. Километра через три останавливаюсь и плачу, закрывая лицо ладонями. Падаю на колени. И даже теперь, когда мои ноги прижаты к замерзшей земле, я все еще горю, и огонь безжалостно сжигает меня изнутри.

На обратном пути я прохожу ореховую рощу и за очередным поворотом на тропе замечаю чей-то силуэт.

Подходя ближе, понимаю, что это мужчина в длинном пальто. На поводке у него стаффордширский бультерьер, что кажется странным. Большинство людей на канале отпускают собак побегать. Когда мы сближаемся, собака рысью подбегает ко мне, чтобы познакомиться, тянет за собой и хозяина. Мужчина улыбается. Он лысый, с волевым подбородком и плоским носом, как у боксера.

– Это Бренди, – говорит он.

Я протягиваю собаке руку, чтобы она обнюхала мою ладонь. Она тычется в меня прохладным мокрым носом, и меня пронзает острая боль в сердце. Я чешу ей за ушами, она морщится от удовольствия и активно виляет хвостом вправо-влево. И хотя сейчас не жарко, мне почему-то кажется, что собака вспотела, и я словно вижу розовую кожу между складками на ее шкуре.

У незнакомца нет перчаток, рука, которой он держит поводок, красная и обветренная. Под пальто бугром чуть выступает живот.

– Милая девочка, – говорю я собаке. Она смотрит на меня с вниманием, свойственным всем бультерьерам, и мне уже интересно, если бы сейчас он напал на меня, на кого бы набросилась собака – на меня или на него.

Где-то с поля донеслось воронье карканье. Он поворачивается на звук, и в этот момент я переворачиваю брелок, висящий на ошейнике. Там написано: «Дентон». Он живет на Брей-лейн, рядом со зданием муниципалитета. Не могу сказать, заметил ли он, что я успела прочитать надпись.

– Она от вас убегает? – спрашиваю я, указывая на поводок.

– Нет, – отвечает он. – Как-то раз один мой знакомый спустил свою стаффку с поводка, и сосед ее застрелил.

Собака нюхает мое запястье, глаза у нее широко открыты и чуточку косят.

– Но их же использовали как собак-нянек, – напоминаю я.

– Я знаю. Мой приятель то же самое говорил в полиции. Застрелившему собаку вообще ничего за это не было. Ему даже предупреждения не сделали.

Я вижу зерноуборочный комбайн на поле рядом с нами и только теперь понимаю, как далеко от города нахожусь. В полутора километрах, наверное.

– А вы Нора? – спрашивает мужчина. Но мы раньше с ним никогда не виделись. У него морщинистый лоб и коротко стриженные седые волосы.

– Да.

– Мы здесь, бывало, встречались с Рэйчел, – поясняет он. – Не могу в это поверить.

Собака настораживается. Я оборачиваюсь и осматриваю дорогу позади себя, но она пуста.

– Я видел ее в утро того самого дня, – говорит мужчина.

Во рту у меня мгновенно пересыхает. Рукав у его запястья чуть порван. Неужели это сделала моя сестра?

– А где?

– У нее дома. Там в ванной началась протечка и продолжалась несколько дней до того, как Рэйчел заметила. Я обнаружил огромную трещину в потолке.

Я выпрямляюсь. Мы одни среди пустых сжатых полей. Я вижу, как он покрасневшей рукой крутит поводок.

– И она позвала вас?

– Я водопроводчик. Если у вас будут какие-то проблемы в доме или просто понадобится помощь, дайте мне знать, – говорит он. Пальто у него застегнуто на молнию до самого подбородка, на виду только голова и руки. Я пытаюсь отыскать царапины или синяки, но если таковые у него и имеются, то сейчас их скрывает одежда. – У меня в прошлом году умерла мама. Дел разных полно, но всегда буду рад помочь.

Мужчина уходит. Я направляюсь в сторону Марлоу, но когда он скрывается из виду, перехожу на бег.

Мой телефон не ловит сеть, пока я не оказываюсь на Кейл-стрит.

– Вы уже опрашивали человека по фамилии Дентон?

– Да, – говорит Моретти. – Кита Дентона.

Я не была уверена, что он признается мне в этом. Мне казалось, допросы детективов – информация конфиденциальная, и теперь я задумываюсь над тем, а говорил ли он Дентону о беседе со мной.

– Он был у Рэйчел в доме в пятницу.

– Я знаю. Кое-кто из ее соседей заметил фургон Дентона. Мы допросили его в участке в субботу.

– Почему же вы его отпустили?

– У нас не было оснований для его задержания. Наши сотрудники пока продолжают исследовать фургон, а ему рекомендовали оставаться в городе.

– А вы проверяли, у него нет на теле никаких повреждений? – У Рэйчел были раны, которые она могла получить, обороняясь от нападающего, а собаку специально дрессировали на охрану. Пес бы непременно попытался защитить хозяйку.

– Мы не нашли никаких улик, чтобы можно было предъявить Дентону обвинение. Если верить его словам, Рэйчел была жива и здорова, когда он уходил из ее дома.

– А где он находился с трех до четырех часов?

– Отдыхал.

– Где?

– В своем собственном фургоне возле пруда. Перед этим он ночью работал в Кидлингтоне.

– Его кто-нибудь там видел?

– Слова Дентона подтверждаются и свидетельскими показаниями, и результатами, полученными с системы видеонаблюдения.

Видимо, детектив что-то выигрывал, делясь со мной подобной информацией. Наверное, это какая-то особая техника. Скорее всего, он считает, что поможет мне напрячь память и вспомнить нечто существенное. Например, то, что Рэйчел именно возле пруда встречалась со своими любовниками или этот пруд имел какое-то другое, но все равно достаточно важное значение в ее жизни.

– Это именно он следил за ней с холмов?

– Нора, это мне еще не известно. Мы будем знать гораздо больше, когда получим результаты из лаборатории.

Ночная центральная улица кажется мне неестественно красивой и людной, и меня охватывает дрожь облегчения от одного осознания, что я больше не стою с ним один на один.

На ветру призывно хлопает навес «Рук мельника». Легкая дымка застилает окна библиотеки. На улице я замечаю с десяток пешеходов. Одна женщина, темноволосая, с голубыми глазами удивительной красоты, неожиданно останавливается возле меня.

– Нора, примите мои соболезнования по поводу вашей сестры.

– Вы работаете в больнице? – интересуюсь я.

Она отрицательно качает головой.

– Не хотите выпить по чашечке чая?

Женщина улыбается и сжимает мне руку у локтя. У меня возникает такое чувство, что теперь многие будут стараться найти меня. Мы идем в «Руки мельника». Она ставит передо мной чай и одаривает ободряющей улыбкой. Я погружаюсь в кресло, и мне становится легче от того, что у меня появилась компания, причем настолько дружелюбная.

Возможно, я только что встречалась с убийцей. Осознание этого продолжает меня тревожить. Проходит всего несколько минут, и вот я уже здесь, в тепле и полной безопасности.

Я была тут раньше всего один раз. Напиток мой оказался бледным, маслянистым, а на его поверхности растекалось лиловое пятно. Это меня буквально привело в восторг.

– Что за черт! – нахмурилась Рэйчел. Потом ей подали рыбный пирог, а у него из корки торчала одинокая крабья клешня в синюю и красную крапинку, и это ее немного развеселило.

– Смотри, красное и синее, а вместе тоже лиловое получится, да? – удивилась я и тут же сама ответила: – Определенно, нет.

– Простите, – говорю я на этот раз своей соседке. – Я не помню, как вас зовут.

Она ставит чашку на блюдце, и этот звон от ее неловкости кажется мне каким-то до умиления домашним.

– Сара Коллиер. Я работаю в «Телеграф».

Немного повертевшись и чуть не заработав при этом головокружение, я обращаю внимание на то, что многие посетители паба внимательно смотрят на нас. Я встаю и покидаю свое место.

Сара подбегает ко мне уже на улице. Она оставила пальто внутри и теперь стоит, дрожа, в одном джемпере кремового цвета, засунув руки под мышки.

– Я не собираюсь задавать вам никаких вопросов. Просто если вы сами вдруг захотите поговорить, то я всегда готова.

– Я не беседую с представителями прессы.

– Это Алистер Моретти велел вам так отвечать? – интересуется газетчица. – Но вам совсем не обязательно прислушиваться к каждому его слову.

Мне не хочется, чтобы Сара знала, где именно я остановилась, поэтому я направляюсь к зданию муниципалитета. Когда я оглядываюсь, то вижу, как за ней закрывается покачивающаяся дверь в «Руки мельника». Я иду мимо муниципалитета, сворачиваю на Солт-Милл-лейн. У дороги я вижу мемориал, и первая моя мысль о том, что его соорудили в память о Рэйчел. Я невольно прижимаю ладонь к губам. Тут горят свечи, разложены свежесрезанные бледные цветы. Потом я замечаю футбольную майку, прикрепленную к ограде, и табличку, на которой крупно написано «Каллум».

Маленький сблокированный домик за забором, похоже, пустует. Рэйчел рассказывала мне, что Каллум умер в сентябре, а его семья до сих пор не успела продать дом. Я жду, когда переулок опустеет, потом опускаюсь на корточки, чтобы прочитать надписи на разных карточках. Сообщения, написанные на них от руки, говорят о том, каким горем охвачены души этих людей, как они страдают. Во многих Каллум описан как герой. Либо никто его не знал, либо тем, кто знал, было на это наплевать.

Глава 8

Я перехожу центральную улицу и тут замечаю, что Льюис беседует со старичком – владельцем газетного киоска. Я жду, когда он подойдет ко мне.

– Это подозреваемый?

– Нет.

Из киоска Джайлзу открывается прекрасный вид на железнодорожный вокзал. Если верить Рэйчел, Джайлз известный городской сплетник. Его киоск работает допоздна, когда все остальные заведения на центральной улице уже закрыты, и он знает буквально всех в городе. Люди ему доверяют. Джайлз справляется об их болезнях, беременностях, разводах. До смешного доходило, как я помню, он даже был в курсе моего разрыва с Лиамом. Вытянул из меня всю информацию за какие-то две минуты, пока я покупала у него в киоске газету и бутылку минералки, когда приезжала сюда в мае.

Я оцениваю вид из киоска Джайлза – вокзал хорошо освещен фонарями, подвешенными на крюках на высоких столбах. Потом иду вслед за Льюисом по центральной улице. Возле здания муниципалитета мы отыскиваем свободную скамейку. На церковном кладбище я замечаю священника в черном одеянии. Над ним ярусами поднимается листоватый вяз, будто пытается спрятать его в свою крону.

– Интересно, англиканские священники выслушивают исповеди? – интересуюсь я.

– Нет, формально нет. У них не так, как у католиков. Но даже если бы и выслушивали, ничего хорошего из этого бы для нас не получилось. Они и так нам никогда ничего не рассказывают.

Священник поднимается по ступенькам в церковь. На мгновение мне кажется, что он смотрит на нас, потом он хватается за большие кольца на дверях, тянет за них и закрывает вход.

– Ему всегда приходится делать это именно так? – удивляется Льюис. – Разве не проще сначала затворить одну половину, а потом другую?

Я пристально гляжу на витражи над входом в церковь. На другой стороне улицы порывы ветра сквозь ряд тисов воют так, как будто где-то раздается морская сирена. Затем ветер усиливается, и вот мне уже кажется, будто я стою на прибрежной полосе в Эдинбурге, рядом с университетом, где когда-то училась.

– Два года назад некий Эндрю Хили напал на девочку-подростка в Уитли, – докладывает Льюис. – Это в восьми километрах от Снейта. Рэйчел писала ему письмо с просьбой навестить его в тюрьме. Эндрю дал свое согласие, и в марте их встреча состоялась.

– Это оказался он?

– Нет. Хили был осужден за наркотики и отсиживал срок в то самое лето, когда было совершено нападение на Рэйчел.

– Может быть, он сумел на время каким-то образом незаметно покинуть камеру?

– Это надежная тюрьма высшего класса. В день преступления он дежурил по кухне. И если бы кто-то в то время отсутствовал, на этот счет обязательно должна была остаться запись.

– Рэйчел об этом было известно?

– Хили говорит, что объяснил ей, почему это никак не мог быть именно он. Рэйчел беседовала с его адвокатом, и тот подтвердил даты и сроки заключения своего подопечного.

– Куда она приезжала на свидание?

– Эта тюрьма расположена под Бристолем.

Мне кажется, Льюиса что-то смущает и беспокоит. Рэйчел даже не попросила меня поехать с ней и подождать ее в машине. Она даже не сообщила о том, что писала ему.

– Скажите, Рэйчел когда-нибудь говорила о том, что хочет разыскать своего обидчика? – спрашивает Льюис.

– Она говорила, что прекратила этим заниматься. И еще она сказала мне, будто вообще хочет забыть о том, что это когда-то происходило.

Разумеется, именно это она и могла мне сказать. В течение долгих лет я умоляла ее прекратить поиски, и, видимо, настал такой момент, когда ей было проще солгать, чем опять продолжать споры.

Льюис задает еще один вопрос:

– Когда это случилось?

– Пять лет назад. Вы его подозреваете?

– Нет. Хили до сих пор сидит в тюрьме.

В «Охотниках» я исследую ее маршрут от дома до тюрьмы. Я представляю себе, как Рэйчел находится в комнате для свиданий, как туда гуськом начинают заходить осужденные. Я не знаю, о чем она там собиралась говорить. Какие обвинения готовилась предъявить. Думаю, Рэйчел не стала бы допытываться, почему он так поступил. Я однажды спросила ее об этом, а она только рассмеялась мне в лицо и сказала: «Ему не нужны никакие причины». Она не хотела встречаться с ним, чтобы лучше понять, из-за чего это произошло. Рэйчел хотела наказать его.

Однажды она даже поведала мне о том, как можно отомстить. Она станет переписываться с другими осужденными и постепенно завоюет их доверие. Потом, на свидании, упомянет их имена и скажет, на что они готовы пойти ради нее.

Я не знаю, как далеко она зашла в осуществлении своего плана. И способна ли она была подговорить одного заключенного напасть на другого. Я лично сомневаюсь в этом, но желаемый эффект был именно таким.

Итак, это был не он. Не Эндрю Хили. Вероятно, они были внешне чем-то похожи, хотя звонка к его адвокату достаточно для подтверждения слов Хили. И все же Рэйчел могла продолжать угрожать ему. И хотя он напал не на нее, но все же жертва была, как и преступление. Я почти вижу, как она возвращается к своей машине, крепко обхватив себя руками, на лице написана нескрываемая ярость.

Она, скорее всего, остановилась в Бристоле, чтобы выпить немного. Даже само место я представляю отчетливо: это бар со знакомым названием, такие она посещает в Лондоне и Бате. Например, это мог быть «Слаг энд Леттук» или нечто подобное. У нее в то время все еще продолжали вертеться в голове разные планы, и она выпила слишком много, чтобы снова садиться за руль и ехать домой. В этом я настолько убеждена, что начинаю обзванивать все гостиницы среднего уровня в центре Бристоля.

– Здравствуйте, вам звонит Рэйчел Лоренс. Я хотела бы забронировать у вас тот же номер, в котором останавливалась в прошлый раз. Посмотрите, пожалуйста, это возможно?

Как только я слышу в ответ, что в книге записей нет никакой Рэйчел Лоренс, я сразу вешаю трубку и набираю следующий номер. Наконец в ответ я слышу: «Комната номер двенадцать».

Я спрашиваю, сколько это будет стоить.

– Мне кажется, это дороже, чем в прошлый раз. Цена за весь уикенд?

– Цена за номер восьмого марта также составила девяносто пять фунтов.

Я так и сияю от гордости. Я всегда знала ее гораздо лучше, чем все остальные.