Эпизоды Фантастического Характера: том второй

Стив сказал, что я могу ложиться спать, а он пока поможет моим родителям собрать вещи и погрузить их в машину. Такой заботливый! Перед уходом Стивен меня… ты не поверишь! Поцеловал!!!

Сегодня за обедом обязательно расскажу Ситвену, что собираюсь стать шлюхой. Представляю, как он обрадуется! Он – генеральный директор, я – шлюха, так вместе, рука в руке, созданные друг для друга, мы пойдем по этой удивительной жизни… Что, скажешь, Долли совсем размечталась? Не смейся, пожалуйста! Теперь, когда мои мечты могут осуществиться, я хочу мечтать, мечтать и мечтать!

Самая счастливая в Ньюпорте и во всем мире,

Любящая тебя подруга Долли

Люди, привыкшие мыслить рационально, как правило, поднимают на смех религиозную точку зрения на проблематику существования ада. Действительно, до крайней степени наивно полагать, будто бы во Вселенной имеется всего лишь один ад, и что попасть в него можно исключительно после смерти, да еще и при соблюдении определенных морально-этических условий прижизненного поведения. Смею уверить всех сомневающихся, что и планета Юггот, населенная колониями Ми-Го, и темный мир Н’кай – родина страшнейшего жабоморфа Тзаттогуа. и куча других прекрасных мест в нашей Солнечной системе и за ее пределами любому человеку покажутся натуральным адом. Также неплохо было бы помнить и то, что наша земная обитель занимает первое место в рейтинге наиболее адских измерений, составленном вполне авторитетными сущностями расы Старейшин, вдоволь попутешествовавшими по Вселенной и властвовавшими на Земле до наступления эры человечества. В пользу справедливости версии Старейшин, так неудачно задержавшихся на Земле, говорит и то, что к настоящему моменту они полностью вымерли. Что же касается рая, то, увы, за пределами религиозных представлений обнаружить хоть одну локацию, похожую на обетованные небеса, до настоящего момента не удалось ни людям, ни представителям иных – куда более древних, могущественных и даже божественных рас. В свете этого выходит, что стремиться к аду может и не вполне разумно, но гораздо более рационально и оправдано, чем всерьез рассчитывать на попадание в райские чертоги.

Ужас №7: Мортенсита отправляется в ад

Мортенсита раскладывала на столе высохшие трупики стрекоз, осыпавшиеся с плафона лампы. Они подходили одна к другой, как детали пазла, скрывая под собой строчки письма. Но в этом не было никакого толку. Мортенсита успела выучить письмо наизусть.

«Привет, Мор!

У меня все хорошо. Только скука заедает и тебя не хватает так, что хоть волком вой. Сегодня ночью у нас с ребятами из пятого взвода дружеская драка на ножах. Правда, они об этом еще не знают. Наверное, мы их не станем будить. И так пятый взвод на этой неделе дежурит и за час до общего подъема встает. На прошлой неделе дежурили мы – то еще удовольствие. Мало того, что не высыпаешься, так еще этот чертов капрал Робинс со своими шутками. Встает раньше всех и подкладывает мины в ботинки. Первый раз было смешно, а потом достало. Робинс говорит, что шутка каждый раз новая, потому что он всегда подкладывает свои гадости в разные ботинки, и ни разу не повторился. Долбанный английский юмор. Из-за него Джеку негде было бы спать – взрывом разворотило его койку. К счастью, тем же взрывом Джеку оторвало полступни, так что он удачно устроился на койке в лазарете. Все думали, Робинсу влетит за порчу имущества, но с него как с гуся вода. Командиру он отрапортовал, что подобные игры повышают бдительность и организованность личного состава. Ведь, по его словам, в ботинке могла оказаться не дружеская противопехотная мина, а противотанковая, подложенная вражеским лазутчиком. Последнего лазутчика здесь видели в шестьдесят седьмом. Его голова как охотничий трофей сейчас висит в кабинете полковника. Но у нашего командира, похоже, мозги ссохлись как в той самой голове, раз он похвалил Робинса за инициативность и объявил ему благодарность.

И вот еще что. Никогда не думал, что скажу это, но я больше видеть не могу бифштексы и жареную картошку. Помнишь, как я любил их раньше? Оказывается, у всякой любви есть предел. Бифштекс с картошкой по понедельникам, средам, пятницам и воскресеньям – это дорога в ад, доложу я тебе. Уж лучше жрать сраные рыбные палочки – их дают только по четвергам. Безумно скучаю по твоим блинчикам, так что к моему возвращению закупи побольше муки и меда. Хотя, если не получится с медом, вполне сойдет кленовый сироп.

Я тут написал, что у всякой любви есть предел. Это касается еды, песенок Фрэнки и, может быть, той парочки фильмов, на которые мы ходили раз по десять, но так толком и не посмотрели, сама знаешь почему (тут я тебе хитро подмигиваю). Тебя, крошка, я люблю беспредельно. Это точно, я проверял. Старина Хикс откуда-то достает журналы с девчонками, говорит, что они помогают парням не так скучать по своим милашкам. Знаешь, я до дыр залистал все журналы, что он мне подсунул, но все равно по тебе чертовски скучаю. Так что тебя, когда вернусь, мне не придется чередовать с гребаными рыбными палочками.

Еще каких-то сорок шесть дней, и мы снова будем вместе. Обнимаю тебя, Морри. Передай привет моему Маленькому Ублюдку, скажи, что я его люблю, и не забудь погладить по капоту и подкачать шины

Джим»

– Ах, Джимми, сорок шесть дней давно превратились в вечность, – сказала Мортенсита, глядя на стрекоз и не видя их. Она не замечала, как радужные крылышки крошатся под ее пальцами. – Служба в армии, говорил ты, не опаснее, чем рождественская распродажа в «Волмарте». Шутил, что если чему суждено тебя убить, то это будет арахисовое масло. Мальчишеская забава, игра в Билли Телля – выстрелом с тридцати шагов оцарапать макушку каски, надетой на голову товарища. Как ты мог не заметить пчелу, залетевшую в каску? Я миллион раз задавала себе этот вопрос. Наверное, эти слова будут выбиты на моем надгробии. Пока этот идиот Хикс сообразил, что к чему и позвал на помощь, было уже поздно. Анафилактический шок. Тебя убила аллергия не на арахисовое масло, а на пчелиный яд. Раньше я ненавидела бутерброды с этим проклятым маслом, но они не летают повсюду, не прячутся в касках и не убивают, пока ты сам от них не откусишь. Теперь я ненавижу пчел. Во дворе я срезала все розовые кусты, но от этого не легче. Крыльцо перед домом миссис Морган утопает в розах, жужжание этих подлых тварей, вьющихся над ними, достает меня везде, где бы я ни находилась. Все напоминает мне о том, что тебя больше нет. Из-за жалкой никчемной пчелы! По радио передают песню Стинга, в телевизоре реклама чудо-препарата из пчелиного воска, нашу пончиковую покрасили в желтый цвет с черными полосками, а Бэтси поставила на мобильный звонок гадкую песенку пчелы из того отвратительного мультика. Даже в твоем письме был мёд, и твой Маленький Ублюдок – он тоже желтый! Это заговор, все против меня! Даже ты! И тебя я ненавижу! Ненавижу-ненавижу-ненавижу!!! Прости… просто… нет, конечно, люблю. Просто устала, не выспалась, а сейчас снова пора на работу. Знаешь, после того, как перекрасили здание, Джонс хочет и нашу униформу сделать черно-желтой. «Концептуальное единство стиля» – говорит Джонс. Какой стиль, какая концептуальность?! Это гребаная придорожная пончиковая, в которой на официанток глаза поднимают только вконец изголодавшиеся дальнобойщики!

Мортенсита смахнула со стола останки засохших стрекоз и, не дожидаясь пока их мерцающее облачко осядет на пол, вышла из дома. Во дворе, прямо посреди разоренного газона, где когда-то цвели розы, стоял «Шевроле Камаро» шестьдесят девятого года.

– Привет, Ублюдок, – сказала Мортенсита, машинально похлопав машину по капоту, скользнула за руль, завела мотор и надавила на газ так, что из-под колес полетели комья земли.

На светофоре возле «Волмарта» Мортенсита подрезала еле плетущийся «Плимут» миссис Дэлоуэй так, что старуха чуть не подавилась вставной челюстью, а при съезде на Диллидженс-драйв заставила взбодриться и мигом поседеть задремавшего дальнобойщика в «Мак-Траке». К ресторану «Пончики, кофе и кое-что еще» она приехала с пятиминутным опозданием.

– Пятиминутное опоздание, – таким приветствием Мортенситу встретил менеджер ресторана Коттертон Джонс и постучал по циферблату карманных часов, доставшихся ему от деда-ирландца, в точности, как белый кролик из сказки об Алисе.

– И кое-что еще? – передразнивая вывеску пончиковой, буркнула Мортенсита.

– Именно так, кое-что еще, с вашего позволения, юная мисс, – сказал Джонс, будто бы дедовы часы мешали говорить ему простыми словами, вроде «да», «нет» и «хммм». – Не забудьте надеть новую форму. Специально для вас, мисс Рассеянность, я положил ее в ваш шкафчик на то самое место, где лежала старая форма.

– Хммм, – ответила Мортенсита, радуясь, что у нее нет никаких часов. – Мистер Джонс, вы рылись в моем шкафчике?

– Рылся? Кто рылся? Я рылся?! – Джонс оскалился, но оскал вышел трусливым, словно у кролика, пытающегося напугать свою будущую жертву – морковку. – Я слежу за порядком и соблюдением правил! И если вы имеете что-то против, и не собираетесь оказывать содействие в моем стремлении обеспечить слаженную работу…

– … коллектива, в котором каждый является членом семьи, то вы не намерены закрывать на это глаза, – перебив Джонса, Мортенсита закончила фразу вместо него.

– Именно так, юная мисс, – Джонс вскинул подбородок и ускакал в недра пончиковой норы.

– В семье не без ублюдка, – Мортенсита мрачно подмигнула Маленькому Ублюдку, которого она оставила поперек парковочной разметки.

Помимо расцветки новая форма огорчила Мортенситу еще двумя обстоятельствами – целлофановыми крылышками, пришитыми к спине блузки, и тем, что размер формы подходил ей точь-в-точь, а значит, отбрыкаться от нее хотя бы на денек никак не получится.

– Смотри, Джимми, я одна из них, – сказала Мортенсита, глядя на свое отражение, такое же крылатое, полосатое и удрученное, как она сама. – Вжжж!!! А, блядь, черт! Знаешь, чего мне не хватает? Жала в заднице. Им бы я проткнула Джонса от мошонки до кроличьих британских резцов в его пасти.

Засунув в карман фартука блокнот, сунув за ухо карандаш и взяв в руку неизменный кофейник на полгаллона, Мортенсита вышла в зал к посетителям. Взглядом исподлобья она обвела столики, и даже самые голодные дальнобойщики, встретившись с ее обсидиановыми глазами, быстренько спрятали носы в воротники своих клетчатых рубашек, для надежности прикрыв их еще и длиннющими козырьками засаленных бейсболок.

– Напугала малышей до хрустящей корочки и радуешься, детка? – прозвучало совсем радом с левым плечом Мортенситы. Обернувшись с резкостью кобры, Мортенстита увидела парня, сидящего на длинноногом табурете у стойки.

– Это они по вечерам буйные, сон нагуливают, – продолжил парень. – А утром им страшно до усрачки уже от того, сколько еще чесать вперед придется.

Мортенсита видела таких парней и раньше – белая обтягивающая футболка на худощавом торсе, простецкие джинсы, блондинистые волосы, гелем забетонированные в уходящую к загривку волну, зеркальные очки и хищная белизна улыбки, за которую кролики, вроде Джонса, продали бы душу.

– Кофе, пончики, яичница с беконом или кое-что еще? – спросила Мортенсита, силясь совладать с правой рукой, которой внезапно вздумалось, что вылить полгаллона кофе на голову наглеца – неплохая идея.

– Кое-что еще, – парень одновременно и одинаково небрежно бросил слова Мортенсите и швырнул комок долларовых купюр на стойку

– Блинчики с кленовым сиропом, сэндвичи с рубленой котлетой и картофельными чипсами… – начала перечислять Мортенсита, постепенно приближая кофейник к голове парня.

– Стоп, – парень остановил Мортенситу и ее руку с кофейником. – Почему бы нам не прокатиться на твоем «Камаро», крошка? Это ведь должно вписываться в ваше фирменное «кое-что еще»?

– Если твою задницу надо куда-то подбросить, телефон и номер такси по вызову там, – Мортенсита мотнула головой в сторону выхода. Парень ее определенно раздражал. Что ему стоило взять пример с пузатых дальнобойщиков, и не трогать ее? По крайней мере, до тех пор, пока остервенелая ярость, направленная против пончиковой и новой дурацкой формы, не сменится повседневной умеренной ненавистью.

– Боюсь, что хочу почувствовать под своей задницей именно Маленького Ублюдка, – ответил парень.

– Маленького Ублюдка… – на секунду Мортенсита оторопела. – Да откуда ты такой взялся?

– Из ада, – парень улыбнулся. – Кстати, тебе привет от Джимми.

– Ты проводишь меня к нему? В… ад? – Мортенсита не слышала, что сама говорит. В ее глазах потемнело. Кофейник выпал из ослабшей руки и, коснувшись кафельного пола, разлетелся вдребезги.

– Ай, сука! – крикнул парень, когда горячие брызги долетели до его коленей. Но этого Мортенсита уже не слышала, своим молчанием она приняла приглашение в ад. Парень подхватил бесчувственное тело девушки и быстро вытащил его на парковку. В кармане фартука Мортенситы не было ключа от Маленького Ублюдка, зато был ключ от шкафчика, в котором она на время смены запирала все свои вещи. Через десять минут, перевернув шкафчик Мортенситы вверх дном, отпихнув возникшего на пути Коттертона Джонса, онемевшего от такого хамства, молодой человек из ада вновь появился на стоянке. В его руке сверкал нужный ключ.

Мортенсита пришла в себя на пассажирском сиденье Камаро. За рулем сидел все тот же белозубый демон в зеркальных очках. Порывы встречного ветра пытались разметать его прическу, но безрезультатно.

– Мы едем в ад? – первым делом спросила Мортенсита.

– А то нет, Морри, – хохотнул адский попутчик.

– Слава богу, – выдохнула Мортенсита.

– Начинай раздеваться, крошка. В Преисподней в это время года жуть как жарко, – очки парня вспыхнули в лучах яркого утреннего солнца.

– Нам долго ехать? – Мортенсита расстегнула верхнюю пуговицу ненавистной блузки.

– Выберемся из города, и, считай, на месте. О, да! – блузка, передник и юбка вылетели в окно и повисли на придорожных кустах, как огромные усталые пчелы. Туфли несколько раз подпрыгнули на асфальте и скатились в кювет по гравию обочины.

Сидя в нижнем белье на пассажирском сиденье машины, направляющейся прямиком в ад, Мортенсита улыбалась. Пожалуй, впервые после того дня, когда узнала, что Джим не вернется, она чувствовала себя счастливой. Мортенсита до предела отодвинула свое кресло, опустила стекло, закинула босые ноги на торпеду, подставила лицо влетающему в окно ветру и зажмурилась. Ей казалось, что она парит, словно орел над бездной.

– «Камаро» Эйч Ди 1 4004, прижмитесь к обочине! – усиленный громкоговорителем голос и вой полицейской сирены разбили вдребезги блаженство Мортенситы.

– Черта с два! – сквозь зубы прорычал парень и вдавил в пол педаль Маленького Ублюдка. Стрелка спидометра послушно уползла за отметку 140 миль.

– Остановитесь! Повторяю, остановитесь! – где-то далеко позади рявкал громкоговоритель.

– Следующая остановка ад, – глядя на стремительно несущуюся под колеса ленту дороги, усмехнулся парень. – Морри, кинь им на прощанье свои трусики. Пусть они вспоминают о тебе только хорошее.

Мортенсита пожала плечами, сняла с себя остатки одежды и выбросила их в окно, за которым одноэтажные домики с ухоженными газонами успели смениться бескрайним морем колышущейся кукурузы.

– Проскочим переезд на Вестерн Крик Роуд, а там до адских врат рукой подать, – сообщил попутчик, разглядывая обнаженную грудь Мортенситы, отражение которой она сама разглядывала в стеклах его очков.

Однако при подъезде к Вестерн Крик Роуд стало понятно, что просто так проскочить переезд не удастся – дорогу перегородили три полицейских машины, за капотами которых, ощетинившись стволами винтовок, пряталась дюжина копов.

– Черт! – парень скрипнул зубами и, не отпуская педаль газа, рывком бросил Маленького Ублюдка на крутой откос обочины. Грянул выстрел. Пуля разорвала заднее колесо и машина, кувыркаясь, полетела в кукурузное море. Мортенсите показалось, что зеленые волны сомкнулись над ней, все вокруг погрузилось в сумрак.

– Где он?! – крикнула Мортенсита, открыв глаза, и тут же задохнулась от раздирающей боли в легких.

– Все в порядке, милая, ты в карете скорой помощи, – седой сержант Гудвил осторожно положил ладонь на плечо девушки. Ее изломанное тело, до подбородка укрытое простыней, было крепко зафиксировано ремнями на медицинской каталке. – Извини, что мы стреляли. Понимаешь, ему нельзя было дать уйти.

– Где он? – повторила Мортенсита.

– Этот чертов сукин сын выбрался из машины, хотел сбежать через поле. Но мы с Уайтом быстро перерезали ему путь. Эта сволочь отстреливалась – ранил Уйта в колено, прежде чем я снес ему голову… – сказал Гудвил. – Так что не беспокойся, теперь этот гад в аду.

– Нет!!! Пидорасы! Мудаки! Суки! – взревела Мортенсита, не обращая внимания на боль, и взвилась так, что ремни врезались в ее грудь и бедра.

– Ты бредишь, милая, это… это… – сержант Гудвил покраснел.

– Хуесосы! Давалки! Гондоны! – не унималась Мортенсита.

– Прекрати! – не выдержал Гудвил. – Если кто и гондон, то этот хмырь, которого я отправил на тот свет. На его счету семь мертвых девушек в четырех штатах. Вообще, не понимаю, о чем ты думала, садясь с ним в машину. Сказала бы лучше спасибо. Если бы нас не предупредил твой менеджер Джонс, которому показалось подозрительным…

– Спасибо?! – Мортенсита разразилась хохотом, от которого кровь Гудвила застыла в жилах. – Ебаный кролик Джонс! Мистер охуительная проницательность! Как будто я сама не узнала старину Хикса, армейского дружка Джимми! Думаешь, Джимми не присылал мне фотографии своего взвода? О, он мне рассказывал о Хиксе, который в увольнении любит наведываться к девушкам своих сослуживцев. Шутил, что хэппи эндом эти встречи заканчиваются для Хикса, но никак не для красоток… Прямо как сейчас со мной. Хикс отправился в хороший ад, а я осталась в плохом – поджариваться на медленном огне все в том же дерьме. Вы ведь уже сняли с кустов мою новенькую форму, а Коттертон оформил мне отгул за свой счет?

Самая удивительная вещь в письменных посланиях заключается в их способности претворять мысленные формы в материальные, а точнее – доказывать реальность того, что казалось всего лишь выдумкой. Однажды я отправил письмо Герберту Уэсту в город Аркем, который считал вымышленным хотя бы ввиду отсутствия такового на карте. Каково же было мое удивление, когда через две неполные недели мне пришел ответ из Аркема, штат Массачусетс – это подтверждал почтовый штемпель на конверте. Так же произошло и с Ктулху, послание которому я отправил в Р’льех. Ни через две недели, ни через месяц, ни даже через год ответа не последовало, из чего я сделал логичный вывод, что город Р’льех затонул, а сам Ктулху спит в своем доме мертвым сном, ожидая наиболее удачного момента для пробуждения и триумфального возвращения. Впредь я много раз прибегал к помощи писем и почтовой службы, благодаря чему почерпнул потрясающие сведения об устройстве галактик и всего межгалактического пространства, включая самые темные уголки. К своей будущей жене Соне Грин я также впервые обратился в письме до нашего как очного, так и заочного знакомства. Впрочем, не уверен, что эта письменная «наживка» была заброшена мною не напрасно. Возможно, Соню мне стоило оставить в качестве холостяцкой фантазии и не обнаруживать нашего с ней существования в одной и той же Вселенной.

Ужас №8: Письмо из Торопца

В редакцию от Галины и Петра Жемтузятных из города Торопца пришло письмо, текст которого привожу ниже.

«Дорогая редакция, здравствуйте!

Меня зовут Галина. Я и мой муж, Петр Жемтузятный, вот уже семнадцать лет читаем ваш журнал и все никак не можем начитаться, поэтому помногу раз перечитываем каждый номер в ожидании свежего. Петр просит написать, что в туалете у нас стопка ваших журналов высотой 53 сантиметра, чтобы было удобнее перечитывать и вообще он гордится этой стопкой, а что не кулинарные книги, Донцова или какой-нибудь Дон Кихот. Но я лучше не буду вам этого писать, потому что считаю неприлично про туалет, а лучше напишу про кухню, где у нас на подоконнике стопка пусть всего 9 сантиметров, но там мои самые любимые, что даже телевизор иногда на кухне не включаю. А Петр иногда приходит на кухню и телевизор включает, так я ему сразу что-нибудь из вашего прямо под нос разворотом, и он тоже хоть одним глазком, но читает.

Ваш журнал доставляет нам массу колоссальных эмоций и удовольствия, но Петр каждый раз после свежего номера расстраивается и много пьет. Ну, как много, так, то есть, вот сосед наш Борис Михайлович Кропотов, тот много пьет, а Петр только когда расстраивается, но поменьше. Петр попросил меня написать, что он так расстраивается, потому что у него в прошлом году брат Николай под борону попал, но я врать не стану. Петр огорчается, что вы все никак ничего не пишете о нашем славном городе Торопце и о фамилии Жемтузятные, которой Петр очень гордится и всегда с собой не только паспорт носит, а еще свидетельство о рождении, чтобы все знали, что он с рождения Жемтузятный. И вообще брат Петра Николай не под борону попал, а под трактор. Когда Петр иногда перечитывает ваши журналы, то он снова расстраивается и может даже словцо какое-нибудь завернуть, потому что думает, что может у вас уже что-то было про Торопец и Жемтузятных, а он просто это пропустил или случайно не заметил, а потом снова не нашел. Я же вижу, как он переживает, поэтому решила вам написать, хотя Петр меня отговаривал. Говорит, они там, то есть вы, и читать не станете. Напиши, говорит, в письме хоть «желтый сарафанчик», хоть слово, которое я вам писать не стану, дескать, все одно и все едино. Но по глазам-то я вижу, что загорелся он, тоже надеется, что вы письмо все-таки прочитаете. Петр просит написать, что сосед наш Борис Михайлович Кропотов вчера получил грамоту почетного торопчанина и квартиру в новостройке, которую еще годика два и построят. Вот такой у меня Петя скромный, но очень добрый и за всех всегда горой и радуется, а про себя скромничает. Но про Бориса Михайловича я вам хвастать не стану, потому что он в милиции начальником работает, а когда сын нашего мэра напился и на машине тетю Нюру сбил и у Фанальшиных ограду снес и трех куриц задавил и поросенка, то он с ним ничего не сделал и даже не арестовал.

Пока Петр уснул и спит, он очень устает на работе, а сегодня еще расстроился из-за того, что у нас в доме крыша протекла, после того как на нее дерево во время пятничной грозы упало, и завалинка слева от крыльца треснула, и соль закончилась, а в магазине Лариска учет проводит, и пришлось у соседа Бориса Михайловича соли просить, а Петя в долг вообще на дух не переносит просить, тем более что к Борису Михайловичу как зайдешь, так снова пить – за уши не оттащишь, и пока Петя не видит, я вам вот все как есть напишу. Пожалуйста, очень вас прошу, напишите в следующем или послеследующем номере про наш славный город Торопец, а еще лучше про удивительную фамилию Жемтузятных! Я ведь не за себя, за Петю прошу, язва у него, ему нельзя так расстраиваться, а правая рука у него еще в девяносто восьмом отказывать начала, так он и с одной рукой в литейном цеху за двоих справляется так, что ему руководство благодарность объявило.

Чтобы вам было проще написать, я расскажу о нашем городе, который мы все очень любим, даже те, кто в Тверь перебрался. Наш город очень красивый и большой, хотя и не очень крупный, зато уютный и очень зеленый, особенно летом. Он стоит на реке Торопе, которую по одной легенде так назвали варяги, плывущие с севера, по имени своего языческого бога Тора, а по другой, плывущие с юга евреи, а город у нас исконно христианский, поэтому Торопец, то есть, кто к нам с чем недобрым, то несдобровать тому. Поэтому у нас два храма, шестнадцать церквей, а земля Торопецкая родила великого композитора Модеста Петровича Мусоргского, первого русского укротителя Гладильщикова Николая Павловича, в смысле тигров и львов и медведей, ну, цирковых, то есть, и много еще кого, только я так разволновалась сейчас, что не помню, а Петр во сне сейчас разговаривает, но кажется что ругается, потому что у него голос громкий.

Про Жемтузятных обязательно напишите, это совершенно необыкновенные люди. Петин дед Нил Маркович мухи в жизни не обидел, хоть и жили тогда все бедно. Ну, не все конечно, но тяжелые времена были. Это сейчас у нас и больница на 115 коек, и поликлиника имеется со школой спортивной для детишек, а тогда о таком и мечтать никто не мог. Отец у Пети, Федор Нилович, на фронте воевал, всю войну от корки до корки, контузию получил и медаль и еще орден. А как мирное время началось, он на поляне возле речки большой дуб спилил и пень выкорчевал, чтобы мальчишкам удобно в футбол играть было, а то дуб посередине им мешал. Петр мой тоже человек замечательный, когда не расстраивается, а в детстве он в авиамодельном кружке занимался и как он самолетик запускает его даже по телевизору показывали, он так говорит. И сейчас мы с ним душа в душу уже сорок лет как одна копеечка, а дочка наша Марья Петровна врачом детским стала и мы гордимся ею очень сильно, особенно Петя, что она как замуж вышла, так фамилию Жемтузятная оставила, а то была бы по мужу Кочкиной. Муж у Маши хороший, его тоже зовут Петром. Вот ведь какая жизнь все-таки удивительная штука, что у Маши всех главных мужчин в жизни Петрами зовут, у нее и в школе директор Петр Давыдович был, а почту нам тогда почтальон Петр Звягинцев приносил! Машин Петр водителем в такси работает, поэтому пьет мало и Машу нашу очень любит и заботится о ней так, что она к нему в Тверь перебралась, а к нам теперь на праздники иногда с внучонком Никиткой приезжают. Мой Петя очень расстраивается, что Машин Петр не захотел себе фамилию Жемтузятный брать. Петя ему говорил, мол, что такое это твое «Петр Кочкин», вот «Петр Жемтузятный» – другое дело, звучит! Говорил, мол, ты о сыне подумай, что такое это его «Никита Кочкин», вот «Никита Жемтузятный» – совсем другое дело, играет-то как фамилия, как искрится! Но Машин Петя ни в какую, говорит, его отец, Василий Константинович Кочкин, такого поворота не поймет, а мы все Василия Константиновича тоже очень уважаем, он всю войну от корки до корки, а как мирное время началось на завод токарем устроился, и сын у него хороший, Маше с ним повезло.

Я еще много всего интересного могу вам рассказать про город наш, про род Жемтузятных, но Петя во сне так кричит, что мне кажется вот-вот проснется, поэтому лучше приезжайте к нам в гости, мы вам будем рады все показать своими глазами, да и народ торопецкий гостеприимный, хлеб-соль да чарочку дорогим гостям всегда, хоть и живем не богато, зато больница на 115 постоянных коек есть, да еще 18 для дневного стационара. Милости просим!

А если у вас пока не получится написать большую статью, то можно маленькую. Мы же ведь тоже все понимаем, разные же ситуации в жизни бывают, ведь жизнь штука такая, поэтому, если с маленькой тоже не сложится, то жизнь-то не завтра кончается, верно? Мне врачи еще минимум полгода обещают, а я так и за годик поборюсь, а то и второй прихвачу! Так вот, если со статьей или заметочкой не получится, опубликуйте, пожалуйста, это объявление:

«Продается дом, 30 кв.м, по адресу Тверская область, город Торопец, ул. Комсомольская, д.55. Обращаться к Петру Федоровичу Жемтузятному».

Авось, Петя крышу и завалинку починит, а где жить будем, если дом продастся, разберемся, мир не без добрых людей, так может и Маша приютит, хотя в Тверь из Торопца нам не хотелось бы, старые мы уже. Вы главное обязательно объявление опубликуйте, если со статьей или заметкой не получится. Петя очень радоваться будет до самого счастья, что про него в журнале вашем написали. Купон на размещение бесплатного объявления прилагаю.

Спасибо! Здоровья и счастья вам!

Искренне ваши Галина и Петр Жемтузятные»

Бытует мнение, будто бы пользуясь в течение длительного времени одними и теми же предметами человек утрачивает способность трезво их оценивать, и вместо этого наделяет неодушевленные вещи некими личностными качествами. Например, со старым креслом, в котором были просижены не одни штаны, выпит не один галлон виски, выкурена не одна трубка, прочитана не одна книга и посмотрен не один сон, человек может даже вести беседы, как с давнишним приятелем. И уж конечно, этот человек ни за что не согласится заменить кресло новым, сколько бы трухи и личинок древоточца ни сыпалось из старого. Причины такого поведения можно искать в людском слабоумии или сентиментальности, что суть одно и то же, однако есть и более существенный аспект. На протяжении всей свой жизни человек в непрерывном режиме, сам того не замечая, насыщает пространство вокруг себя своими волосками, чешуйками отмершей кожи, потом, слюной, разбрызгиваемой при чихании, и другими выделениями. В каждой микроскопической частичке, отделившейся от человека, содержатся молекулы с кодом, в котором зашифрована во всей полноте исчерпывающая биологическая информация об этом человеке. Вполне естественно, что в обивке старого любимого кресла, в его подлокотниках, лак с которых давно облез, частички хозяина присутствуют в таком избыточном количестве, что кресло даже на запах может быть неотличимо от своего владельца. В результате, на основании информации, предоставляемой органами обоняния и другими природными детекторами, человек может начать подсознательно отождествлять себя с креслом и считать его полноправным продолжением собственного тела. Связь, возникающая между предметом и его обладателем, весьма крепка – не стоит считать ее суеверием. Так, один испанский алхимик по каким-то причинам решил оформить труд своих изысканий в виде книги, для изготовления переплета и страниц которой он использовал собственную кожу, а вместо чернил применял свою кровь. Работа заняла более пятидесяти лет, но вскоре после ее окончания книга попала в руки сарацин, совершавших очередной набег на Испанию. Манускрипт показался сарацинам подозрительным, и они решили, что лучше всего будет предать его огню. Любопытнее всего, что алхимик умер ровно в тот момент, когда пламя охватило книгу, созданную им из самого себя. Его обезглавили сарацины… Чтобы избежать проблем и не получить физический урон при уничтожении вещи, с которой у вас имеется тесная связь, почаще стирайте одежду и белье, выбивайте пыль из мебельной обивки, а мелкие бытовые предметы, вроде кошельков, расчесок и галстуков меняйте раз в месяц либо вовсе откажитесь от их использования.

Ужас №9: Кошелек

То, что пару недель назад, собираясь с утра на работу, я не обнаружил своего кошелька, меня огорчило, но не удивило. Накануне, изрядно погуляв на праздновании юбилея зарабатывающей на мне фирмы, домой я добирался черт знает как. У меня много вредных привычек, и одна из них, даже упоровшись в мясо на какой-нибудь вечеринке, в обязательном порядке догоняться пивом по пути восвояси. Расплатившись за бутылочку, я легко мог положить кошелек мимо кармана – судя по утреннему самочувствию, вечернее состояние способствовало таким широким жестам.