Читать книгу: «Куда исчезают обычные люди?», страница 4

День восьмой

Утро понедельника началось с сюрприза в виде Хромко, который неожиданно появился на пороге кабинета Сорокиной.

– Да сиди-сиди, – махнул он ей рукой, когда она попыталась встать, соблюдая субординацию. – Ничего, что я к тебе сам зашёл?

– Да я… заходите конечно, – растерялась девушка.

– Ты тут одна, что ли, сидишь? Козырно, – прокомментировал начальник, садясь на стул. – Какие новости по Борисовой?

Аня торопливо достала дело из ящика стола и положила перед собой.

– Вот только сейчас занесли ответ по билетам – последнее время не покупала, ни на самолет, ни на поезд. Из России выезжала полгода назад, в Турцию, и, соответственно, вернулась оттуда. Кстати, автомашины в собственности у неё нет, да и водительского удостоверения тоже.

– Понятно. А что там с сыном? Опросила?

– Не совсем… Я попробовала – не получилось. У него проблемы с общением из-за аутизма. Я готовлюсь – надеюсь, в следующий раз будет удачней.

– А он нам прям так нужен? Ты же говорила, он дома сидит, никуда не выходит. Да ещё и не разговаривает – может, ну его на фиг?

– Борисова пропала после разговора с ним, – насупилась Сорокина и зачем-то стала убирать папку обратно в стол. – Я считаю, опросить его нужно обязательно.

– В общем, ты давай в него сильно не упирайся – Борисову ищи. Ты же запрос на собственность отправила вроде?

– Отправила.

– Если она здесь не жила, и нам повезёт, и найдётся какая-нибудь квартирка в Москве или в области, но в другом районе, тогда будет шанс это дело вообще отфутболить. Все эти губернаторы и их друзья лезут не в своё дело. Мне этот геморрой на фиг не нужен. А ты ориентируйся лучше на реальные вещи, а не на беседы со всякими психами.

– Но Семён Семёнович! – попыталась протестовать девушка.

– Короче, притащишь нам своей активностью сто пятую¹⁴ – переведу на неопознанные трупы, навсегда! Скинешь дело куда-нибудь на Марс – решим вопрос с поощрением. Увижу, что ты не в ту сторону копаешь, – поставлю Васильеву исполнять обязанности начальника отделения. Поглядим, какой из неё получится руководитель – думаю, попонятливей.

– Буду копать в ту, товарищ подполковник… – ответила Аня, опустив глаза, чтобы скрыть бушующий в них огонь.

– Вот и славно, – Хромко встал, не заметив двусмысленности в ответе девушки. – А сегодня чем будешь заниматься?

– Планировала съездить в Москву, в Лефортово – они оттуда относительно недавно переехали сюда в Красногорск. Хочу поговорить с соседями – вдруг кто знает… где Борисова фактически жила, – соврала Сорокина, озвучив начальнику только то, что он хочет услышать.

– Ну добро, езжай.

Он окинул её каким-то странным взглядом, как будто хотел ещё что-то сказать, но молча вышел и закрыл за собой дверь, оставив девушку в полном недоумении.

– Не знаю, кто это был, но точно не Хромко, – прошептала она сама себе, отказываясь верить в то, что только что услышала.

За всё время её работы здесь – пусть и не очень большое – начальника никогда не заносило в эту сторону. Он был настоящий мент, в хорошем смысле этого слова, и любую возможность докопаться до истины всегда ставил выше каких-то служебных или личных выгод. Подставлялся сам, защищая и выгораживая своих сотрудников, если считал, что они правы, пусть где-то что-то слегка и нарушили в интересах дела. Она считала их отношения если не дружескими, то хотя бы нормальными – да просто человеческими. Было ли сейчас в нём что-то человеческое? Да ни капли! Аня была готова разрыдаться от ощущения, что её предали. И не только её – он предал самого себя! Зачем?

От угнетающих мыслей её оторвала Васильева, вломившаяся в кабинет. По её испуганному выражению лица стало понятно, что сейчас будет сюрприз номер два.

– Ань, нам надо поговорить! – выпалила она и упала на стул. – Я в полной жопе! Что мне делать?!

– Ты хорошо начала и убедительно закончила, но пропустила середину. Что стряслось-то, расскажи сначала, – переключилась Сорокина со своих тараканов на Танькины, приготовившись выслушать душераздирающую историю про сожжённые кончики волос или неудавшийся маникюр.

– Я не знаю, что мне делать… – подруга поменяла возбуждение на апатию и растеклась на стуле, как тесто, которое ткнули вилкой.

– Твою дивизию! – Аня повысила голос. – Соберись! Фактуру давай!

– Да… Сейчас… Помнишь… Помнишь дело Ткаченко – пропал пару недель назад?

– Что пропал, помню, а так я не в курсе, что там – ты же занимаешься.

– Помнишь, я говорила, что на осмотре квартиры нашла расписку – он денег дал в долг некоему Сафронову – пять миллионов? Ты ещё советовала посмотреть должника повнимательней?

– Помню, конечно. И что там?

– Ну я его дёрнула… Он пришёл – весь такой галантный, вежливый. Объяснил, что они лучшие друзья, а расписка формальная и у него есть точно такая же от Ткаченко, на такую же сумму. У них был общий какой-то бизнес, и они договорились для взаимной страховки обменяться расписками. Вот как-то так заморочено – я толком ничего не поняла. Ну я его начала про всяких друзей и знакомых пропавшего расспрашивать, а он говорит, что всё про всех знает, но у него все записи дома. Ну и… позвал меня к себе домой с материалами, чтобы помочь…

– Угу… – Сорокина начала догадываться, куда эта история приведёт. – И ты, значит, пошла? Видимо, в пятницу, когда не хотела мне правду врать?

– Ну да… А там цветы, шампанское, икра… И утром кофе в постель…

– И?

– И я домой приезжаю в субботу, дело открыла – расписка пропала, вместе с протоколом осмотра квартиры и объяснением этого гада, в котором он подписался, что она вообще была. И телефон вырубил. Анька, мне же трындец теперь!

«Лучше бы ещё пять раз про маникюр…» – подумала про себя Сорокина, а вслух безжалостно подтвердила:

– Да, он самый.

– Что мне делать, Анечка?!

Первый раз за всё время их знакомства Аня заметила, как глаза подруги делают попытку выдавить из себя слёзы.

– Ну, во-первых, если он грохнул этого Ткаченко и потом такое с тобой провернул, то он конченый дебил.

– Почему?., – как-то с надеждой посмотрела Татьяна на Сорокину.

– Потому что для нас эта расписка не более чем указатель на то, в какую сторону смотреть. И он этот указатель плотно закрепил острым концом в свою задницу, даже если не при делах¹⁵. Ты кому-нибудь ещё про расписку говорила?

– Да вроде нет… Только тебе. Заслушивания ещё не было по этому делу.

– Ну тогда рисуй заново «левый»¹⁶ протокол осмотра, вспоминай, что там ещё было изъято, и вноси всё, кроме расписки. Ну и копай на этого «казанову»¹⁷ целенаправленно. Заодно отомстишь. Ой, я хотела сказать, справедливость должна восторжествовать. Но объективно вполне возможно, что он просто воспользовался… скажем так, ситуацией, чтобы деньги не возвращать наследникам, если этот «потеряшка» насовсем потерялся. Пять лямов¹⁸ стоят того, чтобы потратиться на пузырь шампанского и банку икры.

– А как я его в дело-то заведу теперь?

– Ну, блин, как – пиши рапорт, что в ходе отработки жилого сектора на конфиденциальной основе получила информацию о том, что некий Сафронов был должен пропавшему крупную сумму. Число, подпись. Ты чего как маленькая?

– Ну я не такая продвинутая как ты… Спасибо тебе. Ань, правда! – Танька посмотрела на подругу преданными глазами. – Ты меня прям спасла.

– Не за что, – сухо ответила девушка, опять вспомнив утренний визит шефа. – И голову-то на место верни свою, чтоб тебя так больше не разводили¹⁹.

Васильева молча кивнула и ушла. Аня, чтобы посмотреть время, протянула руку за смартфоном, лежащим справа, в полуоткрытом ящике стола, и на несколько секунд зависла²⁰, глядя на работающий в аппарате диктофон, который она незаметно включила в середине разговора с Хромко и не успела выключить из-за Танькиного вторжения.

– Угу… Итак, оказывается, у меня теперь есть запись двух утренних сюрпризов… – привычно услышали железные шкафы бормотание девушки и привычно ничего ей не ответили. – Ну пусть будет… – добавила она, обращаясь к чайнику, и начала собираться. В Лефортово путь не близкий, а день не бесконечный.

Очередная поездка в бесчисленной череде перемещений закончилась на станции «Авиамоторная». Сорокина вышла из метро и сразу упёрлась взглядом в нужный угловой дом, стоящий на шумном перекрёстке не только автомобильных дорог, но ещё и трамвайных путей.

Девушка зашла во двор и стала поочерёдно звонить в домофон первых попавшихся квартир нужного подъезда. Раза с третьего послышался какой-то неразборчивый голос, и она, представившись уборщицей из ТСЖ²¹, попросила открыть дверь. Характерный писк известил о том, что шалость удалась, и оперативница оказалась внутри. Она поднялась пешком на третий этаж и обнаружила всего две двери. В бывшую квартиру Борисовой идти смысла не было, и девушка позвонила в ту, что напротив. Звонок было слышно, но дверь никто не открыл. Сорокина выдержала паузу, прислушиваясь, и позвонила снова – опять безрезультатно, и никакой возни за невзрачной деревянной дверью. Позвонила на всякий случай ещё раз и немного отошла.

Аня решила подождать, понимая, что и выше, и ниже шансов получить значимую информацию будет меньше, и наконец замки действительно щёлкнули и она услышала недружелюбный пожилой женский голос:

– Чего тебе?

– Здравствуйте, а я из уголовного розыска, – мило улыбнулась Сорокина открывшей дверь бабульке, показывая удостоверение.

– Врёшь поди? – выдала старушка максимально недоверчивое выражение лица.

– Да ни в коем случае – правда.

– Не разберу я, что ты мне тут тычешь, а на вид не похожа.

– А на кого же я похожа? – поинтересовалась Аня.

– На гадину одну, которая мне какие-то газовые сигнализаторы впарила, по десять тысяч за штуку.

– Газоанализаторы?

– Вот именно! Не нужны мне твои анализаторы! Уходи, пока милицию не вызвала!

– Бабуль, да я правда-правда из полиции. Сходите за очками, пожалуйста, и посмотрите удостоверение, а я здесь подожду.

– Вот чертовка – ходи теперь из-за неё туда-сюда, – старушка, ругаясь, захлопнула дверь, и Сорокина осталась одна на лестничной площадке. Особо не рассчитывая на продолжение, Аня потопталась ещё несколько минут, но вдруг дверь опять открылась и ворчливая бабуля, уже водрузившая на нос очки с толстенными плюсовыми линзами, снова появилась в дверном проёме.

– Давай, показывай, что у тебя там! – скомандовала она.

Сорокина ещё раз показала ей документ.

– Ну, вроде в форме… – с сомнением разглядывала она фотографию. – А от меня-то что тебе надо?

– А я про соседку вашу, бывшую, спросить хотела – Юлю Борисову. Помните такую?

– Конечно, помню – как и ты, все нервы мне истрепала.

– Расскажете?

Старушка несколько секунд с сомнением водила глазами по девушке, но согласилась:

– Ну заходи, расскажу, что знаю. С властью надо дружить… Ты же власть?

– Представитель, – улыбнулась Аня.

– На фотографии вроде похожа на власть, а так – девка девкой. И как вас таких в милицию берут? Чего, некого, что ль больше?

Старушка, продолжая ворчать, проводила девушку на кухню, и они сели за столом.

– Ешь конфетки, – указала хозяйка на хрустальную вазочку. – Для внуков держу, сама-то не ем.

– Спасибо большое, – Сорокина взяла конфетку из вежливости и положила рядом. – А вас как зовут?

– Вера Николаевна.

– А меня Аня.

– Анюта, значит? Хорошо. У меня подругу так звали, царствие ей небесное. Так чего ты про Юльку-то хотела узнать?

– А вы, значит, ссорились с ней?

– С чего ты взяла? Не ссорились мы никогда!

Бабуля прищурила глаза, одаривая Аню очередным мимическим шедевром, указывающим на бестолковость молодой собеседницы.

– Так вы же сказали…

– Я говорю, все нервы мне измотала.

– Я, наверное, неправильно вас поняла.

– Даже не сомневайся – неправильно. Наоборот, помогала я ей – то с Антошкой посидеть, то посылку принять, то пятое, то десятое. То Марта заболеет, то ей в магазин – а за ним же присмотр нужен. И тревожно всё время на сердце-то – и за неё, и за него: маются оба всю жизнь. Вот и измотались нервы – что у меня, что у неё.

– Вы про Борисову?

– Ну а про кого? Она даже к врачу начала ходить, к этому… Как его… Психическому…

– Психиатру?

– Нет. К психиатру Антошку возили. А этот… Да как же его, ирода?! Как Кашпировский²² который.

– Психотерапевту? – сама себе удивилась Аня, вытащив из памяти эту неоднозначную персону.

– Точно – к нему! – закивала головой старушка, энергично хлопнув себя ладонью по лбу.

– А куда? Как фамилия врача, знаете? – продолжила допытываться девушка, уже начинавшая привыкать к экспрессии хозяйки квартиры.

– Да понятия не имею. Юлька мне не говорила. Она и про врача-то этого скрывала.

– Так может, и не ходила?

– Ходила! Но откуда знаю – секрет! Скажи спасибо – а то могла и промолчать вообще.

– Спасибо, Вера Николаевна, – снова улыбнулась Сорокина собеседнице. – А что-то, может, особенное случилось, что ей помощь психотерапевта понадобилась?

– Не знаю… – как-то погрустнела бабулька. – Лет тринадцать, может, четырнадцать было Антоше, и понадобилась… Как будто подменили Юлю… Как будто всё материнское из неё забрали и кусок льда положили вместо сердца…

Вера Николаевна вытерла появившуюся слезинку уголком фартука и, глубоко вздохнув, продолжила:

– Сдалась она… Может, силы кончились. Не знаю я… Придёт, бывало, сядет вот здесь, голову обхватит руками и сидит молча.

Неожиданно старушка заговорщицки обернулась и перешла на шёпот:

– А как-то раз она всё же открылась мне, что сын голоса начал слышать какие-то и рассказывать что-то несусветно странное – только я не поняла ничего из этого. А потом Антон часам начал стрелки подкручивать. То в одну сторону, то в другую, и никак не успокаивался, пока она ему не накупила этих часов несколько коробок, и он их на каждый день стал разные выставлять. Только тогда и угомонился более-менее. Может, от этого и пошла она ко врачу этому… У меня и у самой тогда словно бесёнок какой-то в голове завёлся. И своего-то делать ничего не хотелось, а уж соседям помогать и тем более. И какая-то злоба злючая на всех. Вроде встанешь с утра, и вроде хочется – тянешься к ним, и тут же не хочется. Ну и врала, что давление, что сама еле хожу… Потом они уехали, и бесёнок с ними вместе исчез. А сегодня, аккурат перед твоим приходом, вернулся он…

По телу Ани неожиданно пробежали противные холодные мурашки. Она смотрела на напуганное лицо Веры Николаевны, пытаясь понять, в здравом ли она уме, а та продолжала:

– Сижу я, вяжу. И тут вдруг лень какая-то нахлынула, спицы из рук валятся, и аж трясёт от злости. На вязание своё разозлилась, представляешь?! Плюнула, закинула его в угол, и тут в дверь звонок. Думаю: «Кого ещё там нечистая сила принесла? Не буду открывать!» А ты опять звонишь. И опять. Ну я уж пошла, на всякий случай, вдруг про пенсию чего важное, а сама-то что твоя акула – всех сожрать готова.

– Как же вы с ним справились-то, с бесёнком?

– Да как… Смотрю на тебя – худющая, замёрзшая, глазёнки круглые, волосёнки пушатся – ну как такую выгнать? Ну и… власть как-никак. Я за порядок.

– Спасибо, что не выгнали, – в очередной раз улыбнулась Сорокина старушке, поддерживая контакт. – А вы сказали, что Борисова сдалась – всё-таки в чём это проявилось?

– Ну… Она сначала-то его учила, физкультурой с ним занималась, гулять водила, ну и так далее. Книги ему часто вслух читала, да и мы с Мартой тоже – он сидит, вроде слушает, что-то бормочет, повторяет. А потом просто стала сама под него подстраиваться, все его капризы выполнять. Дома он засел, как в берлоге. Окна все закрыты, зашторены – ни света, ни воздуха. Читать ему вслух запретила – мол, пусть сам читает. Компьютер ему этот купила – он из него не вылезал. Врачам поддалась – стали его в больницу класть постоянно. А он оттуда возвращался как эти… Ну, по телевизору их показывают постоянно – зомби, вспомнила. Ну и сама ходит – ледышка ледышкой…

– А когда вы её видели последний раз?

– Юлю-то? Давно не видела. Как они переехали, так и не видела. Но открытки она мне присылает на Новый год. Люблю я открытки красивые – все храню. Она мне их сначала сама дарила, а потом, как переехала, так присылать стала.

– Ух ты, – заинтересовалась Аня, – а можете показать?

– Конечно, у меня её открытки в отдельном альбоме.

Вера Николаевна, кряхтя, встала со стула, потёрла затёкшие ноги и пошла куда-то в комнату. Спустя несколько минут отдалённого шуршания она вернулась, держа в руках солидный, с обложкой под кожу, альбом, положила на стол перед оперативницей и снова села рядом.

– Вот. Они по порядку, по годам разложены.

Аня осторожно открыла его и увидела, что коллекция начинается с открытки «С Новым 1998 годом».

– Давно вы с ней общаетесь, – кивнула она, поджав нижнюю губу к верхней.

– Четверть века… – с грустью во взгляде согласилась бабулька.

Сорокина внимательно и с удовольствием просмотрела все открытки, особенно остановившись на последних трёх, имеющих признаки прохождения через почту. Причём все три были отправлены через одно и то же московское отделение. Она записала индекс и довольная откинулась на спинку стула, закрыв альбом и отодвинув его поближе к хозяйке.

– Пригодилось, смотрю? – заметила она блеск в глазах девушки.

– Пригодилось. И открытки очень понравились – интересное у вас увлечение.

– А тебе зачем Юлька-то понадобилась?

– Пропала она. Недели три-четыре никто её не видел. Вот и ищу.

– Ох ты ж, господи! – взмахнула руками Вера Николаевна. – Что ж с ней, родимой, стряслось-то?

– Не знаю пока, но разберусь, – уверенно ответила Сорокина.

– Ну ищи её получше. Ты небось обученная этому делу?

– Обученная. Я стараюсь.

– А с Антошей что? – озабоченный взгляд выдал сильное волнение собеседницы.

– Пока с ним всё в порядке. Живёт в отдельной квартире, а Марта за ним присматривает.

– Ну слава богу… Нет у меня, кроме них, ни одной родной души больше… Дочь и та не звонит, не пишет. Небось ждёт не дождётся, когда я квартиру освобожу…

– Ну что же вы так говорите?., – растерялась Аня, не зная, как реагировать на откровения старушки.

– Как есть, так и говорю, – вздохнула та и грустно посмотрела на вазочку. – И внуки не приходят за конфетами…

Девушка непроизвольно протянула руку, взяла конфету, развернула фантик и уверенно отправила её в рот.

– Очень вкусно, – улыбнулась она и увидела благодарный взгляд Веры Николаевны.

– Возьми с собой.

– Спасибо большое! – Аня взяла ещё горсть и положила в рюкзак. – Подругу угощу – она сладкое очень любит.

– Ну и на здоровье, – глаза старушки продолжали светиться от реализованной потребности о ком-нибудь заботиться. – Уходишь уже?

– Да, поеду. Мне ещё в Красногорск возвращаться, – ответила девушка, вставая из-за стола.

– Бахилы снять не забудь. И когда ты их нацепить успела…

– Опыт, Вера Николаевна, опыт, – рассмеялась Аня.

В дверях она не удержалась и обняла переминающуюся с ноги на ногу бабульку, исполнив её ещё одно простое человеческое желание – чувствовать тепло и заботу близкого человека. Сорокина перешагивала через порог, оставляя хозяйке этой квартиры частичку своей души, пока так и не научившись не пропускать через себя чужую боль.

«А ты сам-то умел? – стекаясь по лестнице, мысленно обратилась она к всплывшему в памяти человеку, которого очень хотела забыть – волей обстоятельств обучавшему её премудростям работы в угрозыске. – Сомневаюсь…»

День девятый

Второй раз встретиться с Евой оказалось непросто. Сорокина написала ей сразу же в пятницу и скинула список по питанию Антона, который сделала Марта, но сообщение осталось непрочитанным. Вчерашний день выдался тяжёлым, и Ане было не до Евы, а вот во вторник утром оперативница решила её снова побеспокоить. Набрала сообщение с просьбой о встрече – получено, но не прочитано. Позвонила – в ответ тишина.

– Ева-то куда, блин, пропала… – ломала голову девушка.

Однако просто сидеть и ждать у моря погоды было для Сорокиной непозволительной роскошью, и она занялась другими делами. А главное – на выходных ей привезли заказанные книги, и теперь каждую свободную минуту она стала проводить за чтением. Поначалу шло туговато, но она быстро освоилась. Разыскивала незнакомые термины в интернете и делала пометки, когда попадалось то, что, по её мнению, могло пригодиться в этом конкретном деле. Невыполнимую задачу стать экспертом в психологии, психиатрии, биохимии или диетологии она перед собой не ставила. Она проводила расследование – просто теперь улики выглядят и называются по-другому – что с того? Главное – умение искать и находить, складывать нужное и отметать ненужное.

В обед смартфон сигнализировал о поступившем сообщении. Аня посмотрела в мессенджер и увидела ответ от Евы: «Это кошмар!»

– Действительно, – согласилась Сорокина, не дождавшись продолжения, – интересно, про что она…

Минут через двадцать плинькнуло снова: «Я в Дубае – вечером вернусь в Москву. Жду вас завтра, там же, в двенадцать».

– Вот это уже лучше. Надо сочинить что-нибудь опять про завтрашний выезд…

Аня отложила книгу, перебирая в голове варианты отмазок, когда на пороге кабинета появилась Васильева и положила на стол большой конверт.

– Привет. Тут ответ на тот запрос, который я возила в пятницу.

И по выражению лица, и по голосу было понятно, что она чем-то недовольна.

– Привет, Тань. Спасибо, что забрала, – Сорокина сделала вид, что не заметила неприятных интонаций.

– Я вот тут подумала, – Васильева не стала, как обычно, садиться на стул, а встала в позу, скрестив руки на груди, – надоело мне по твоим делам бумажки таскать. Я курьером не нанималась.

– А кем нанималась? – не глядя на подругу, невозмутимо спросила Сорокина, взяла конверт, распечатала и стала перебирать бумаги.

– Ты чего из себя начальника-то строишь? – начала та заводиться.

– Я, Тань, никого из себя не строю. А конкретно эти бумажки, напомню, были в нагрузку за то, что я, в сто первый раз, твой зад прикрывала, пока ты, как оказалось, развлекалась и улики подозреваемым раздавала. Склероз? – всё так же спокойно ответила Аня и подняла наконец глаза на покрасневшую от возмущения Таньку.

– Один раз тебя попросила, как подругу, и будешь теперь меня всю жизнь этим попрекать?! – взвизгнула она.

– Значит, склероз… Маникюры, педикюры, магазины, парикмахеры, пьянки-гулянки – Анечка, прикрой, Анечка, помоги. То ли память у тебя короткая, то ли таракан опять в башку заселился и вещает всякий бред. Может, тебе к экзорцисту сходить?

Сорокина и на этот раз умудрилась сохранить спокойствие, хотя внутри у неё уже начинало клокотать.

– Это всё твои фантазии, – неожиданно внаглую заявила Васильева. – Никуда я не уходила и никому ничего не раздавала.

– Странно мне всё это… – вздохнула Аня и отвернулась в сторону окна. – Мы с тобой вроде дружили, друг другу помогали, какими-то секретами делились… Дружеские подколы? Так они на то и дружеские – иначе на этой работе с ума сойдёшь, – она вернула расстроенный взгляд на собеседницу. – Что случилось-то?

– Просто ты эгоистичная сука, которая думает только о себе, – как-то неестественно усмехнулась в ответ Танька.

– Не пойму, что происходит, но чую, что-то происходит… – снова вздохнула Сорокина. – А пока я с этой хренью разбираюсь, чтобы тебе было не так сладко и весело, ознакомься, пожалуйста, вот с этим.

Она нашла в смартфоне файл их разговора про пропавшую расписку, который заранее вырезала из общей записи, и отправила его Васильевой.

– Если твой таракан опять начнёт чудить, я найду кому это ещё отправить – усекла?

Татьяна нажала на воспроизведение и покраснела ещё сильней. Она набрала в грудь воздуха, готовясь выплеснуть наружу разрывающий её изнутри поток заковыристого мата, но Аня прижала указательный палец к своим губам и спокойно добавила:

– Не надо, не усугубляй.

Танька застыла с надутыми щеками и выпученными глазами, а затем выскочила из кабинета, изо всех сил впечатав дверь обратно в проём. Сорокина сморщилась от грохота захлопнувшейся двери, затем картинно изобразила у себя на лице удивлённое недоумение и вернулась к просмотру документов, привезённых, видимо, теперь уже бывшей подругой. Это был ответ о недвижимости, имеющейся в собственности у Борисовой, в котором обнаружились интересные факты. Во-первых, оказалось, что кроме известных двух квартир в этом же подъезде у неё есть ещё две. Судя по нумерации, одна была этажом выше той, в которой жил Антон, а вторая – этажом ниже.

– Любопытно, что там?., – почесала Аня лоб и продолжила чтение.

Во-вторых, вишенкой на торте красовалась квартира в Москве, причём в том же районе, что и почтовое отделение, индекс которого значился на открытках, отправленных Вере Николаевне в Лефортово.

– Это уже что-то… – довольно пробормотала Аня. – Есть шанс, что там Борисова и жила – надо бы туда съездить и разузнать. Вот как раз завтра после встречи с Евой и заскочу, а если что, навру начальнику, что именно туда и ездила.

Железные шкафы молчаливо согласились с её планом, и мысли девушки вновь вернулись к Таньке. В груди щемило от второго коварного удара за два дня. Совершенно непонятные и неожиданные развороты. Сначала Хромко, а теперь и Васильева – единственный человек, которого она могла назвать другом.

– Почему? – спросила девушка у окна, но оно ответило только очередной порцией холодного воздуха, исходящего от ледяного стекла. Сорокина вспомнила такие же стеклянные, пустые глаза Васильевой, когда та кипела от необъяснимой внутренней ярости, и эта пустота теперь мерзко заползала и к Ане в сердце, заполняя покинутое подругой место.

– Как будто всё человеческое из неё вынули… – пробубнила она снова, и крупные мурашки вдруг пробежали по её телу, когда она вспомнила и бесёнка лефортовской старушки, и её слова про Борисову: «Как будто всё материнское из неё забрали…» Девушку затрясло от нахлынувшей волны страха, с которой она отчаянно пыталась совладать, но никак не могла. Его безжалостная когтистая лапа словно вцепилась прямо в душу, вытягивая силы и этими украденными силами вновь оживляя сомнения, казалось бы, надёжно раскатанные колёсами электрички, а яд безвыходности, уныния и удручённости, вернувшихся из мусорной кучи, стал отравлять сознание, ослабляя сопротивление…

…Зачем мне это? Мне уже 26, а нет ничего, кроме этой работы… Зачем мне это всё? Сплошное разочарование. Снова и снова предательство… Жизнь пролетит и закончится, растраченная на проблемы чужих людей… Время утекает сквозь пальцы, и не остаётся ничего… Только одиночество… И если бы просто одиночество – память не отпускает людей, которые бросили – использовали и забыли. Они крепко держат за руку – тормозя мысли и спутывая ноги. Постоянно возвращаются и стоят перед глазами. Заставляют разговаривать с ними, снова и снова – как будто можно что-то изменить. Но они не слушают. Они не слышат. Им всё равно – они только воспоминания, занимающие место других людей, которые могли бы их заменить, но эта стена непреодолима… Потеряно больше, чем приобретено… Уж лучше бы одиночество… Оно было бы подарком и спасением… Тебя никто не любит, тебя все ненавидят…

– Что?..

Аню как будто выдернуло из липкого тумана угнетающих мыслей.

– Кто ты?., – её голос задрожал от накатывающей волны злости. – Какого хрена?! Кто бы ты ни был – пошёл на хрен из моей головы! Долбаный бесёнок!..

… Меня никто не любит, меня все ненавидят…

– А вот и ни хрена! Прокололся, тварь! Я тебе не Васильева! Я тебя сама сожру! И Таньку тоже я тебе не отдам! Да, я их помню! Всех, кто меня предал! Они дают мне силы! И мать – которая меня чуть не убила! И отца, которому на меня было насрать! И всех остальных! И… И его я тоже помню! И не хочу забывать! Каждое его лживое касание! Каждое его слово – всё, чему он меня научил! Я хочу помнить всё! И этой ненавистью я раскатаю тебя, тварь! И не лезь больше в мою башку!!!

Дрожь постепенно унималась вместе с эхом её крика, отражённого от металла шкафов. Аня покосилась на закрытую дверь, вытерла со лба холодный пот, налила из чайника чашку воды и выпила залпом. Ещё несколько минут она сидела, тяжело дыша, пытаясь восстановиться от этой борьбы с какой-то чужой волей, пытавшейся обмануть её разум. Она уже начинала подозревать, чувствовала что-то, но не понимала что. И вот удар нанесён – явный и грубый. Оно совершило ошибку. И если оно может ошибаться, значит, оно не всесильно. И оно как-то связано с этой семейкой Борисовых… Значит… Надо двигаться дальше. Сорокина достала из сумочки зеркальце, чтобы привести себя в порядок, посмотрела самой себе в глаза и уверенно сказала:

– Да, тебя никто не любит. Тебя все ненавидят. Но в итоге они окажутся в проигрыше!

Аня задумчиво убрала зеркало, пытаясь вспомнить, почему ей показалась знакомой эта фраза.

– По-моему, это из какого-то старого фильма с Брюсом Уиллисом… Видимо, эта хрень тоже его смотрела…