Право последней охоты

– Значит, это был такой вот здоровый медведь, – окаменевшее лицо Игана, впрочем, не соответствовало той попытке сыронизировать, что содержалась в его словах.

– Это еще не все странности, – Кехшавад снова поднял вверх указательный палец, – при детальном исследовании останков дополнительно обнаружилось, что нанесенные этими странными лезвиями раны имеют признаки воздействия очень низких температур. Как при использовании криоскальпеля. В итоге вырисовывается крайне занятная картина: мы имеем огромное, предельно острое и очень холодное оружие.

– Осталось найти маньяка, хранящего свой топор в морозильнике, и дело в шляпе!

– Вы все шуточки шутите, – в голосе адмирала звучал укор, – а люди с ног сбились, пытаясь понять, что там произошло. Была составлена подробная карта перемещений каждого человека, вычислены траектории всех ста тридцати восьми пуль, выпущенных в то утро. Складывалось впечатление, что охотники просто обезумели и палили в белый свет. Кстати, в крови большинства погибших было зафиксировано крайне высокое содержание адреналина. Их действительно что-то жутко напугало.

В траве посреди поляны удалось найти двенадцать расплющенных в лепешку пуль. Там не было ничего, обо что они могли так расплющиться. Ни-че-го!

– Ищите лучше.

– И спецслужбы искали. О, как они искали! И, чем больше фактов они собирали, тем настойчивей пытались хоть что-то вытрясти из Вас. Хотите знать, почему?

– А если я скажу, что не хочу, – криво усмехнулся Иган, – Вас это остановит?

– Я понял, продолжаю, – Кехшавад на секунду прикрыл глаза, словно припоминая, на чем остановился, – Ваши клиенты были весьма искушенными в оружии людьми. В числе всего прочего, с собой в экспедицию вы прихватили две штурмовых винтовки ВГС-24 – отнюдь не предназначенная для охоты вещь. Разве что на динозавров. Так вот, одна из этих винтовок находилась у Егора Лемешева, когда он погиб рядом с ущельем. Перед смертью он успел сделать из нее восемь выстрелов. В округе нашлось только пять мест, куда попали выпущенные им пули. Куда делись еще три?

Дабы упредить Ваш очередной саркастический комментарий, поясню: при разрыве такой пули образуется локальное радиоактивное загрязнение. Несильное, но достаточное для того, чтобы обнаружить это место даже с орбиты. Так вот, три пули просто-напросто исчезли. В космос они улететь не могли. Где они? Во что стрелял Лемешев?

– Это риторический вопрос, я полагаю?

– Да-да, я знаю, – торопливо кивнул Кехшавад, – все это у Вас уже спрашивали и не раз, но так ничего и не добились. Я лучше не буду ходить кругами, а скажу прямо: мы считаем, что на вашу группу напал Эрамонт.

– Вашим логическим построениям можно только поаплодировать! – Иган повернулся к Серго, – это и есть твое стратегическое оружие?

– С Вашего позволения, я, все же, хотел бы закончить, – адмирал вновь привлек внимание к себе, – осталось немного. Кое-что, касающееся лично Вас, и объясняющее, почему к Вашей персоне проявлялось столь пристальное внимание.

– Ладно, заканчивайте, только побыстрей.

– Хорошо. Во-первых, как я уже говорил, следователи составили карты перемещений для каждого человека. Так вот, Вы находились рядом с Лемешевым, когда он стрелял и когда он погиб. Вы не могли не видеть, в кого или во что он стрелял, и кто или что его убило.

– Извините, прозевал.

– Во-вторых, – Кехшавад пропустил мимо ушей замечание Игана, – Вас выловили из реки в жутком состоянии, но основную проблему представляла большая сквозная рана. Вас словно пронзили каким-то длинным, острым и, заметьте, также очень холодным предметом. Подобным тем, коими были растерзаны Ваши коллеги. Очень сложно не заметить, когда с тобой такое проделывают. Что скажете?

– Ничего.

– А как насчет обнаруженных на вашей одежде следов радиоактивного загрязнения от близкого разрыва пули, выпущенной из штурмовой винтовки?

– Я уже все сказал. Я ничего не помню.

– Ах да, амнезия! Но, быть может, Вам удастся восстановить в памяти хоть что-то, какие-нибудь обрывки воспоминаний, смутные образы, видения?

– Знаете, в тюрьме со мной работали следователи, мастера своего дела, не чета Вам. Они выжимали меня долго и старательно, но так ничего и не выжали. Я ничего не помню. Точка.

– Я в курсе. Не знаю, какими кнутами они Вас охаживали, но в качестве пряника они предлагали даже изрядно скостить Вам срок – но все без толку.

– Во-во, – кивнул Иган, – вряд ли вы можете сделать мне более заманчивое предложение, так что сворачивайте свой балаган.

Кехшавад шумно вздохнул и, сунув руки в карманы, некоторое время, насупившись, рассматривал его из-под густых бровей. Потом повернулся к Серго с немым вопросом во взгляде. Ответом ему стало пожатие плечами, как бы говорящее: «…а разве у нас есть выбор?».

– Ну что ж, ладно, – адмирал снова открыл свой портфель, – Вы упрямы, но и мы не лыком шиты. Думаю, у меня найдется ножичек, чтобы вскрыть ту раковину, в которой вы просидели взаперти столько лет.

Он вынул из портфеля довольно увесистый футляр и долго колдовал над замком, прежде чем тот соблаговолил открыться, издав почти змеиное шипение всасываемого воздуха.

В этот миг сквозь тело Игана словно пропустили электрический разряд, как будто из-под откинутой крышки вырвалась и пронеслась по комнате невидимая ударная волна. Он невольно вздрогнул. За окном отчаянно завыла соседская псина.

– Что, тоже почувствовали? – хмыкнул Кехшавад, извлекая из глубин ящика сверток из черного бархата. Он осторожно положил его на стол и пододвинул Игану.

– Вот тот пряничек, что излечит Вашу проклятую амнезию.

Иган протянул к свертку руку, но еще на расстоянии почувствовал исходящий от него холод. По гладкой поверхности столешницы в стороны расползалось запотевшее пятно.

– Что это? – неожиданно охрипший голос выдавал волнение Зверолова.

– Сами смотрите, только осторожно, – Кехшавад бросил сверху на сверток пару толстых защитных перчаток, – с теми, кто прикасался к этой штуковине голыми руками, впоследствии происходили разные досадные… неприятности.

– Какого рода? – рука Игана застыла в воздухе.

– Они умерли. Без каких-либо видимых причин.

Одев перчатки, Иган подтянул сверток к себе и медленно начал разворачивать плотную черную ткань, которая уже успела покрыться инеем. Один слой, второй, третий…

Но внутри открылась пустота.

Точнее не так, что-то там, несомненно, присутствовало, причем весьма массивное, но вот глаза утверждали обратное. Желая удостовериться, что это не галлюцинация, Иган протянул руку к призрачному предмету.

– Только осторожно! – послышался предупреждающий оклик адмирала, – она очень холодная, можно получить ожог даже в перчатках.

Просунув ладони под ткань, Иган нащупал твердую округлую пластину, около тридцати сантиметров в диаметре. Удерживая ее через плотный черный бархат, он поднял ее перед собой, надеясь, что никто не заметит, как дрожат его руки.

– О, Боже! – охнул он, и тут же в воздухе перед ним вспыхнуло белое пятно инея, вымороженного из его дыхания. Дохнув еще раз, Иган очертил контуры предмета. Это был неправильной формы чуть выгнутый диск, слегка зазубренный с одного края. Бледные струйки тумана стекали с него на стол и беззвучно разбегались в стороны. Кроме них только тающий на глазах иней выдавал его присутствие.

Иган впился в загадочную штуковину глазами, будучи не в силах ни отвести взгляд, ни выпустить странный предмет из рук, несмотря на то, что его пальцы уже начинали неметь от холода. Его сердце бешено колотилось, лоб покрылся бисеринками пота. Игана переполняло необъяснимое, иррациональное желание крепко прижать диск к себе, слиться с ним воедино, словно он был его возлюбленной. Ледяная пластина буквально высасывал из него душу, все глубже затягивая в свой студеный водоворот.

– Вы спрашивали, что это такое? – снова заговорил Кехшавад, – наши горе-Эйнштейны предложили массу объяснений, которые на самом деле ни черта не объясняют. Самостабилизированный пространственный портал, локальная квантовая свертка, темпоральная сингулярность и прочий бред в том же духе. Мой же ответ простой: это пластина из чешуи Эрамонта, маленький кусочек от шкуры Мифа. По всей видимости, ее вырвало выстрелом из ВГС-24. Видите, там, около края… Господин Бросковец!

Иган вздрогнул, очнувшись от наваждения, и почти уронил «чешуйку» на стол. Чертыхнувшись, он начал торопливо растирать заледеневшие пальцы.

– Я же предупреждал Вас, она очень холодная, можно заработать обморожение!

– Ничего, все в порядке.

– Так вот. Я говорю, там, около края есть выщербинка, – продолжил Кехшавад, – и это все, что смогла сделать с ней штурмовая винтовка. Вы же знаете, ее пули имеют сердечник из анитилития. Они пробивают все! Понимаете, ВСЕ! Таковы законы физики. А здесь они оставили лишь царапину. Думаю, не нужно объяснять, сколь живой интерес вызвал данный предмет и все, что с ним связано, у определенных структур?

– Откуда у Вас эта штука? – голос Игана предательски дрожал, – где Вы ее взяли?

– Спасатели нашли ее неподалеку от места, где погиб Лемешев. Ее пришлось буквально вырубать изо льда, которым там все заросло на несколько метров вокруг. Эдакий местечковый ледниковый период.

– Как она оказалась у Вас? Вы же, кажется, отошли от дел и более не имеете к спецслужбам никакого отношения?

– Взял на время, – адмирал улыбнулся, – ученые иногда чем-то напоминают маленьких детей. Если им не удается найти внятное объяснение какому-то феномену, то они начинают делать вид, как будто его просто не существует, и старательно игнорировать, а то и уничтожать неудобные факты и свидетельства, намекающие на их некомпетентность. Так что заполучить этот чемоданчик было не так уж и сложно. Я сказал им, что мне требуется лекарство для лечения Вашей амнезии, и они с радостью мне его сбагрили. С глаз долой – из сердца вон, как говорится. Ну как, помогло?

– Они терзали меня допросами несколько лет, но ни разу даже словом не обмолвились о своей находке! Почему?

– Ну Вы же знаете, как оно бывает, Вами занимался один отдел, этой штукой – другой… Их собственная секретность порой работает против них самих, – Кехшавад протянул руку и, взявшись за уголок, подтянул кусок бархата с пластиной к себе и начал аккуратно ее снова заворачивать, – я, с вашего позволения, ее уберу, а то уже погода портится.

Иган обернулся к окну, где дневной свет начал меркнуть, буквально пожираемый низкими серыми тучами, затянувшими все небо.

– Да-да, Вы все правильно поняли. Именно поэтому приходится использовать ваккумированный контейнер – без него эта штука работает как своего рода портативное ненастье, и способна даже в Сахаре ливень вызвать. Только не спрашивайте меня, что, как и почему. Никто не знает.

Щелкнул, закрывшись, замок футляра, снова зашипел откачиваемый воздух, и Иган весь обмяк. Возбуждение, пронизывавшее все его тело, исчезло, будто его выключили. Адмирал убрал коробку в свой портфель и повернулся к Серго.

– Я закончил.

– Спасибо, Саир, – кивнул Серго, – оставь нас на минутку.

Кехшавад подошел к двери и бросил взгляд на Игана.

– Я сожалею, что доставил Вам несколько неприятных минут, господин Бросковец, но лекарство иногда бывает горьким, – он вышел, аккуратно притворив дверь за собой.

Довольно долго никто не решался нарушить заполнившую комнату тишину. Наконец, Серго со вздохом поднялся, хрустя суставами. Он подошел к окну и некоторое время молча смотрел на сад, освещаемый вечерним солнцем, пробившимся через редеющую на глазах пелену облаков.

– Мне действительно, очень жаль, что я заставил тебя вспоминать, – негромко заговорил он, – но я должен был выковырнуть тебя из-под камня, где ты прятался столько лет.

– Но почему именно сегодня? Чего ты ждал все эти годы?

– Вчера закончился твой наблюдательный срок. Теперь ты можешь покидать планету, ни перед кем не отчитываясь, и не рискуя подцепить «хвост». У меня и без того трудностей хватает, тем более, что гриф секретности с материалов дела еще не снят. И так уже все колеса палками набиты.

– С каких это пор ты работаешь на власти?

– Все гораздо сложнее, Игги, – плечи Серго поникли, и стало очевидно, что, в сущности, он уже глубокий старик, неуклонно сгибающийся под грузом прожитых лет, – да и что в нашем мире неизменно?

– Вот уж от кого, а от тебя я такого не ожидал.

– Это не важно, мне давно уже пора на покой. Увидеть бы Эрамонта хоть одним глазком, и я мог бы помирать спокойно, – Серго раздосадовано махнул рукой, – тьфу! Забудь об этом, ты лучше о другом думай.

– О чем же?

– У меня есть корабль, команда, оборудование, окно, чтобы проскользнуть на Пракус. Есть все, не хватает только тебя.

– Я не давал согласия.

– Я знаю. Я тебя не тороплю.

– С чего ты взял, что я изменю свое решение?

– Вспомни, что ты говорил сегодня про Винса, – Серго повернулся к Игану, – что отдал бы ты за то, чтобы выйти на тропу еще раз. Да, поезд давно ушел, оставив таких как мы прозябать на опустевшем перроне, но я даю тебе шанс. Пусть эта Охота будет последней, но вряд ли можно даже мечтать о более достойном завершении карьеры.

Да, я не смотрел Винсу в глаза, но в этом и не было нужды. Я прекрасно знаю, что бы я там увидел. Я каждый день вижу это в зеркале.

Тоску.

Мы не принадлежим этому миру, Игги. И никогда не принадлежали. Наши сердца навсегда остались там, в лесах, болотах, степях и джунглях. Нам остались лишь воспоминания о настоящей жизни. Я же знаю, что для тебя эти фотографии, – Серго указал на стену, – куда реальней того, что ты видишь за окном. Мы доживаем свои дни, подпитываясь воспоминаниями о былом. Мы больше не мечтаем, мы уже разучились грезить, строить планы, мы забыли, как это делается.

Мы угасаем, как посаженный в клетку дикий волк. У него есть все – еда, питье, мягкая подстилка, самка из соседнего вольера, но ему ничего это не нужно. И даже если кормить его насильно, он все равно умрет, медленно угаснет, с тоской в глазах взирая на мир за решеткой. В твоем взоре, Игги, я вижу то же самое. Ты отгородился от окружающего мира глухой стеной, высадил вокруг дома густой сад, чтобы не видеть безжизненного, каменного города, что наступает на тебя со всех сторон. Все бессмысленно, так ты не спасешь ничего из того, что было тебе дорого потому, что ничего уже не осталось. Ты точно так же постепенно угаснешь, как семя, которому не дали взойти, засыхает внутри своей скорлупы.

Но я даю тебе реальный шанс хоть ненадолго вернуться, еще раз вдохнуть полной грудью воздух дикой природы. Мне уже не дано испытать это самому, но у тебя-то сил еще хватит. И так ли уж важно, зачем я это делаю? Да хотя бы ради того, чтобы снова увидеть в твоих глазах тот огонь, что сверкал в них много лет назад.

Серго подошел к Игану и положил перед ним на стол свою визитку.

– Я не тороплю тебя с ответом, – он склонился к самому уху Зверолова, – но спроси себя сам: сможешь ли ты жить дальше, зная, что Судьбой тебе такая возможность была предоставлена, но ты ей не воспользовался?

* * *

…Окружающий мир рванулся из-под ног и стремительно ушел далеко вниз. Перед лицом Игана просвистели блестящие от воды листья, ветви упруго хлестнули по телу, выдернув из рук винтовку. Достигнув верхней точки траектории, движение замедлилось. Игана перевернуло вниз головой, задрав подошвы ботинок к грозовому небу. Боли он не чувствовал, остались лишь недоумение и полная дезориентация.

Сверкнула молния. Словно отвечая ей, внизу, между крон деревьев, полыхнула очередная лиловая вспышка. Игана тряхнуло и все быстрее поволокло назад в гущу деревьев. Перед глазами промелькнули расщепленные стволы, и в ту же секунду он ударился о землю с такой силой, что на какое-то время вырубился. Только армированный боевой бронекомбинезон не дал ему превратиться в отбивную. Все та же неведомая сила поволокла его распластанное тело по камням, оставляя в них глубокую, щедро обагренную кровью борозду.

Лемех продолжал стрелять. Ничего не соображая, превратившись в обезумевший придаток штурмовой винтовки, он снова и снова нажимал на спуск, отправляя в пространство смертоносные заряды. Он видел, как безвольно болтающееся тело Игана опять поднялось в воздух и устремилось в его сторону. Руки сами собой передернули затвор, в перекрестии прицела на миг мелькнуло перемазанное грязью и кровью лицо. Лемех выстрелил.

Ослепленный яркой вспышкой он еще успел заметить, как Иган, кувыркаясь, отлетел в сторону и покатился по камням. В следующее мгновение совсем рядом ударила молния, и в остекленевших глазах Лемеха отразилась стремительно приближающаяся его собственная смерть.

Боль! Боль! Словно опомнившись, она нахлынула отовсюду сразу, разрывая тело и терзая мозг. Бушующий океан боли, на крутых волнах которого трепыхалась утлая лодчонка еле теплящегося сознания.

Иган застонал и открыл глаза, но застилавший все вокруг кровавый туман не позволял ничего толком разглядеть. Он лежал на правом боку, уткнувшись лицом в корявый булыжник, и совершенно не чувствовал своего тела. Оставались лишь боль и жуткий холод.

Боль – значит, он ранен, а холод намекает на большую потерю крови. Мозг лихорадочно пытался взять ситуацию под контроль. Стараясь двигаться как можно осторожнее, Иган подтянул левую руку к нагрудному карману, где лежал анестетик. Он чуть повернул голову, чтобы видеть, что делают его пальцы, поскольку они полностью онемели и ни черта не чувствовали. Рукав разодрало в клочья, и в прорехах влажно блестело что-то ярко-красное. То ли пропитавшаяся кровью рубашка, то ли уже содранная до кости плоть. Лучше об этом не думать. Последние остатки сознания и воли, отрешившись от всего прочего, сконцентрировались на выполнении элементарных движений.

С третьей попытки пальцы ухватили флакон и вытащили его наружу. Иган зубами повернул регулятор дозатора до максимума и приложил его к шее. Сейчас будет весело!

С коротким шипением в вены хлынул крутой кипяток. У Игана мелькнула мысль, что, возможно, принцип действия обезболивающего основан на вытеснении одной боли другой, более сильной. Обжигающая волна прокатилась по телу, разбегаясь по жилам до самых кончиков пальцев. Его разум, уединившись в своей спасательной капсуле, окончательно отделился от тела и воспарил к высотам полнейшего безразличия к происходящему.

Иган обессилено уронил руку и наткнулся на что-то тяжелое в кармане куртки. Аварийный передатчик! Ну что ж, теперь уже вряд ли кто будет возражать…

Он вынул ярко-оранжевую коробочку и попытался нажать кнопку включения, но обессилевшие пальцы лишь беспомощно скользили по ней. Тогда Иган просто стал бить передатчик кнопкой о ближайший камень до тех пор, пока замигавшая красная лампочка не возвестила о том, что его старания, наконец, увенчались успехом.

Так, теперь попробуем немного осмотреться. Иган попытался перекатиться на спину, но что-то ему мешало. Рюкзак, наверное, – подумал он, но тут же вспомнил, что никакого рюкзака у него с собой не было. Ладно, потом разберемся. Он уперся руками о землю и осторожно сел. При этом он чувствовал, почти слышал, как скребут друг о друга края переломанных ребер, а плохо слушавшаяся правая рука намекала на то, что сломана ключица, но все это воспринималось как бы со стороны, как нечто, происходящее не с ним, а с кем-то посторонним.

Кровавая дымка перед глазами немного рассеялась, но вот туман в голове, напротив, с каждой секундой сгущался все сильней. Как ни крути, он влил в себя аж полфлакона наркотика. Такое даром не проходит.

Иган рассеянно осмотрел свою куртку и озабоченно нахмурился, обнаружив, что она порвана в нескольких местах и вся стала липкой от пропитавшей ее крови.

Пальцы, ощупывавшие повреждения, вдруг на что-то наткнулись. Левая перчатка тут же лопнула, словно распоротая бритвой. По ладони заструился еще один тонкий красный ручеек. Иган осторожно провел рукой по груди. Пальцы сомкнулись вокруг невидимой преграды, какого-то продолговатого предмета, застрявшего чуть ниже ребер. Не обращая внимания на капающую с порезанных ладоней кровь, он ухватился покрепче и дернул.

Крик сам собой вырвался у Игана из груди. То был не крик боли, но крик ужаса. Он заворожено следил за тем, как из его тела с почти слышным скрежетом выходит длинное прозрачное лезвие толщиной с руку, немедленно покрывающееся на воздухе налетом розового инея. Иган перехватил руки и продолжил вытаскивать ледяную занозу. Теперь стало понятно, что мешало ему перевернуться на спину.

С тонким звоном конец лезвия выскользнул из обледеневшей раны. Иган испуганно смотрел на него, не веря своим глазам. Он никогда не придавал большого значения досужим россказням других охотников, да и сейчас, сжимая в руках исходящий бледными струйками тумана дымчатый клинок, отчаянно не хотел им верить! Но доказательство представлялось слишком очевидным. Очередная молния осветила мир мертвенно-белой вспышкой, ярко очертив тонкий, чуть изогнутый контур, в глубине которого извивались причудливо переплетенные прожилки. Миг – и руки Игана снова сжимали ледяную, но осязаемую пустоту. Слишком очевидным…

Он оцепенел. Своим затылком, спиной, да и всем телом Иган вдруг явственно ощутил близкое присутствие чего-то огромного, холодного и… чуждого. Точнее, он уже давно это чувствовал, но только теперь, когда багровая пелена боли, заслонявшая собой все на свете, отступила, смог расслышать истошные вопли собственных рефлексов.

Рано или поздно, но он должен был обернуться.

Уткнув призрачное лезвие в землю, и опираясь на него как на костыль, Иган медленно поднялся на ноги. Ботинки скользили и разъезжались в луже его же собственной крови, неторопливо растаскиваемой в стороны потоками дождевой воды. Его снова начал бить озноб, и не только кровопотеря была тому причиной. Струи густого белого тумана скользили мимо, обтекая каменные глыбы и буквально высасывая последние крохи тепла из всего, чего они касались. Камень, на который облокотился Иган, уже весь покрылся сосульками, тонкая корка льда на глазах расползалась по лужам под ногами. Стужа пробила толстую куртку и ледяными иглами вонзилась в спину. Из перекошенного мукой рта вырвался сдавленный стон.

Никакой анестетик не смог бы заглушить эту жгучую боль, ибо она терзала не плоть, но самую душу, раздирая ее на части, выворачивая наизнанку и заставляя визжать от ужаса и колотиться в приступе истерической паники. Только захлестнувшая мозг наркотическая волна немного притупляла остроту ощущений и удерживала остатки разума на самом краю бездны сумасшествия.

Слезы отчаяния навернулись у Игана на глаза. Не в силах выдерживать более эту пытку, он обернулся.

В первый момент он увидел только обезображенное тело Лемеха, висящее в воздухе в нескольких метрах над землей. Клубящийся туман обвивал его бледными лентами и неторопливо кружился вокруг. Замерзшие капли крови алыми градинами с негромким стуком сыпались на камни. Трава и листья вокруг почернели и съежились, словно обожженные. Скалы, земля, деревья – все покрывал белый налет инея, будто здесь, на небольшом пятачке, вдруг наступила зима, и ударили трескучие морозы. Иган застыл в недоумении, глядя на эту немую сцену, но тут сверкнула очередная молния…

Зверолов отшатнулся, его глаза широко распахнулись, схваченное спазмом горло издало сдавленный всхлип.

Тело Лемеха с глухим шлепком упало на землю, и воздух задрожал, завибрировал от недовольного ворчания, идущего, казалось, прямо из глубины струящегося тумана. Громко захрустели крошащиеся валуны.

Полыхнул еще один извивающийся разряд, и кошмарное видение буквально обожгло глаза Игана. На один короткий миг озаренный белой вспышкой туман обрел форму, обрел твердость и мощь. Яркий свет пронзил дымку, выхватив из небытия бледные, дымчатые кости, переплетения вен и нервов, просвечивающих сквозь прозрачную плоть, словно на рентгеновском снимке. Исполинская ажурная конструкция напоминала фермы портального крана, спроектированного инженером-шизофреником. Могучие, чуть согнутые когтистые лапы, венчающие хребет острые шипы, что вздымались выше самых высоких деревьев и сбегали по спине вниз к длинному зазубренному хвосту, огромная, усеянная красными от крови зубами пасть – весь этот полупрозрачный кошмар олицетворял собой одну-единственную цель: убивать.

Разряд молнии длился доли секунды, но для парализованного ужасом Игана эти мгновения растянулись в целую вечность.

Эрамонт оказался воистину огромен. Он просто подавлял своим… нет, не размером, а величием. Он являл собой ярчайший пример того, как запредельный кошмар может вызывать странное, иррациональное восхищение, как завораживает вид жуткой автокатастрофы, взрыва мощной бомбы или извержения вулкана. Он представлял собой квинтэссенцию всего того, что должно было напоминать человеку, сколь он жалок и ничтожен перед лицом абсолютного совершенства, перед лицом вечности.

Молния погасла, ударив по ушам трескучим грохотом, и жуткое видение исчезло, вновь обернувшись зыбкими колышущимися полотнищами тумана. Только глухой звериный рык продолжал сотрясать землю под ногами. На глазах у Игана здоровый валун превратился в каменное крошево, и на камнях отпечатались три глубокие борозды, оставленные невидимыми когтями. Приближение Эрамонта отмечала корчащаяся и чернеющая на глазах, будто облитая незримым ядом, трава. Очередная вспышка стремительным наброском очертила надвигающегося на него монстра. Иган невольно попятился, но правая нога нащупала позади лишь пустоту, и из-под ботинка в пропасть посыпались гранитные крошки. Ледяной клинок выскользнул из его рук и полетел вниз, с тонким хрустальным звоном ударяясь о камни.

Эрамонт взревел так оглушительно, что ближайшие деревья задрожали, рассыпая с ветвей водяные брызги. Могучие лапы ударили по земле, выбрасывая в стороны каменные осколки и пыль. Казалось, что вся туманная стена качнулась вперед, к Зверолову.

И тут он принял решение. Он не поскользнулся, не оступился, нет. Иган, прекрасно осознавая, что он делает, сделал шаг назад.

Разъяренный рев метнулся следом за ним. Грозовой разряд высветил разинутую, усеянную длинными зубами пасть. Белесые когти, силясь дотянуться до ускользающей добычи, рассекли воздух перед самым лицом Игана, обдав его порывом ледяного воздуха. Эрамонт взвыл от бессильной злобы, и из глубины ущелья вверх взлетело вибрирующее, мечущееся между каменных стен эхо. Заглушая его, в ушах все громче засвистел ветер, мир неторопливо опрокинулся, и из тумана проступили несущиеся навстречу скалы…

* * *

Поначалу казалось, что все пройдет легко и просто. Иган оставил мотоцикл перед воротами и быстрым шагом зашагал по тенистой аллее. Но по мере того, как он приближался к утопающему в зелени старому особняку, его шаг постепенно замедлялся. Уже совсем неторопливо он поднялся на крыльцо и в задумчивости остановился перед закрытой дубовой дверью.

Зачем он пришел сюда? Ответы на какие вопросы рассчитывает получить? Мимолетный порыв выгнал его из дома, но здесь, у цели своего визита, Иган вдруг осознал, как глупо он выглядит, явившись после перерыва почти в пятнадцать лет. Старый каменный дом, упорно сопротивляющийся неумолимому времени, и окружающий его ухоженный сад неуловимо скрадывали прошедшие годы, создавая обманчивое впечатление, что прошло всего несколько месяцев. А он даже ни разу не позвонил! Но теперь вдруг примчался, чтобы поплакаться о своих душевных терзаниях!? Вряд ли его ожидает радушный прием.

Как бы то ни было, но разворачиваться и уходить уже поздно. Иган нерешительно протянул руку к пуговке звонка, но еще до того, как он успел ее коснуться, щелкнул открывшийся замок, и дверь неторопливо распахнулась в пустой коридор.

– Заходи, – продребезжал искаженный до неузнаваемости голос из динамика, – я у себя.

Иган вздохнул и шагнул в прохладный полумрак.

– Здравствуйте, Учитель! – переступив порог просторного кабинета, он почтительно склонил голову.

Тяжелое кресло у письменного стола развернулось к нему. Игану нестерпимо захотелось отвести взгляд, но он удержался, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Покрытое страшными багровыми шрамами лицо, больше напоминающее намокшую и покоробившуюся маску из папье-маше с потекшими красками, расплылось в жутковатой улыбке.

– Здравствуй, Игги! Здравствуй мой мальчик!

Огюст Венье, старейший из ныне живущих Звероловов, еще при жизни превратился в легенду. Надо сказать, немногие из них доживали до столь преклонных лет, находя свою кончину то в чьих-нибудь когтях, то в ядовитых болотах, а то и еще где. Но не только почтенный возраст являлся источником того безмерного почтения и уважения, с которым относились к нему все звероловы. Богатейший опыт, помноженный на безупречную репутацию – вот что являлось его главным богатством, которым он охотно делился с теми, кто проявлял способность учиться на чужих ошибках. Увы, таковых находилось немного. Вся сумма человеческих знаний – всего лишь досадный балласт для того, кто предпочитает поступать по-своему, а такие всегда в большинстве.

Странно, но, несмотря на внушительный послужной список, Огюст так и не обрел широкой известности за пределами охотничьего сообщества. Он всегда чурался публичности, искренне радуясь, в то же время, успехам своих учеников, имена которых гремели на весь мир.

Смерть отца еще мальчишкой впервые привела Игана на порог этого дома. Он знал, что отца и Венье связывала старая дружба, и надеялся найти здесь помощь и поддержку. И не ошибся.

Кто знает, смог бы Иган добиться хотя бы десятой доли того, что он сделал за свою жизнь, если бы не помощь и советы Огюста. Скорее всего, он бы просто не успел. Не дожил бы. Учитель уберег его от совершения несметного количества ошибок и глупостей, что вполне могли оборвать как карьеру, так и саму жизнь Игана. Именно он научил его терпению – главной добродетели истинного Зверолова.

К сожалению, наставляя других, Огюст все же не сумел уберечь самого себя. Кислотный плевок Панцирного Кезотавра навсегда покончил с Венье-охотником. Он полностью ослеп и прошел через череду сложных операций, пытаясь восстановить сожженную кислотой кожу. Назвать их результат успешным можно было только с очень большой натяжкой. Многие так и не смогли сжиться с его новым обликом и перестали посещать старый особняк. Те, кто остался, из раза в раз убеждались, что в действительности Огюсту и не требовались глаза, чтобы заглядывать собеседнику в душу и видеть глубинную суть его проблем. Напротив, освободившись от бремени повседневной суеты и, наконец, остановившись, он, казалось, обрел еще большую ясность мысли, второе дыхание чистого разума.

В последний раз Иган навещал старика перед отлетом на Пракус, на то самое злосчастное сафари. Чувствовалось, что Огюста тогда беспокоили неясные подозрения, но он так и не смог их внятно сформулировать. Охота была спланирована и подготовлена правильно и аккуратно, клиенты подобрались бывалые, напарники опытные. Максимум, что могло случиться – проблемы с законом, но такой исход представлялся столь маловероятным…