В одной тональности…

Родимое пятно зимы

Родимое пятно зимы

На листьях павших, но не падших.

Пусть все великие умы

Любили осень, день вчерашний

Голубить проще, может быть,

Чем тот, который сердце ранит

Своей безвестностью. Взаймы…

Из горсти прошлого?! Обманет,

Но не вернётся никогда,

А отнимает время ныне.

И подо льдом течёт вода!

Кристаллов бледных россыпь – иней

На небе бледно -голубом

Меня пленяет. Мир замкнётся,

Свернётся, как щенок, клубком,

Пока в себе не разберётся:

В минувшем загадать так просто

Про счастье. Впрочем, точка роста

В том, что с тобой теперь, поверь.

А дверь скрипит, как буква ерь¹¹

Натужно, важно, осторожно…

– За нею жизнь?

– Вполне возможно…

Новый год (хайку)

Ствол ели цел.

Ямка под кустом тепла.

Старое новое.

Вина

Так пО полю безбрежному печали,

Ссутуливши под тяжестью плечами

Конца в начале требует восход.

Неудержимых вод водоворот,

Как слёз по неизбывному, земному,

Когда ты у порога счастья, дома

И вдруг его тебе переступить…

Через себя, порвавши эту нить,

Как паутину. Рваным флагом сердца

Заре кричишь, но сколько в жизни терций

Которыми доволен. Чья ж вина?

Она одна, и лишь тебе видна.

Над лесом…

Над лесом птицей солнца луч парит.

Шепчу ему замёрзшими губами,

Не слышит, не нашёл того он в Аме¹²,

И о своём о чём-то говорит.

Рукой тяжёлой снега листья рвёт,

Обильно посыпает темя пеплом.

И я – на это, в чём-то нежно-светлом.

Кто думает об этом, тот поймёт.

Хрустальный плёс, растянутый, звенит…

Крахмалит ветер простыни и скатерть.

Ступени перед Храмом – та же паперть,

Как полдень – точка в небе и зенит.

Рыдает под шагами хрипло снег.

Куда-нибудь, а непременно надо

Идти, без ожидания награды,

Переходя, от робости, на бег.

Стеклянный шарик города в руках

Стеклянный шарик города в руках,

Его на ёлку вешаю, но вскоре

Упрячу в вату снега на домах,

В ветвях калины, низеньком заборе.

Здесь до рассвета тихо и темно,

Уютно, одиноко, безучастно.

Но ветер тихо трогает окно:

"Грустишь? Но ты не выглядишь несчастным".

И тут же шевелит упавший лист,

И гладит чуб неслушный старой ивы,

Да вторит дятлу – нежный звонкий свист,

Как всё округ, – неброски и красивы.

Стеклянный шарик города в руках,

Его на ёлку вешаю, но вскоре

Упрячу в вату снега на домах,

В ветвях калины, низеньком заборе.

For John…

The Christmas ball of town in my hand.

I put it on the Christmas tree, but shortly.

I will be save at snowbound land

Between the branches viburnum. Here only

For night to every sunrise softly, dark.

And so cozy here so lonely,

But wind, that touch my window, read my mark:

"You say you sad you looks another only…"

He knows what he said, and fallen leaves

That feel his touched soul as a willow

In chorus with woodpecker from the eaves:

"You look at world around, not in pillow."

The Christmas ball of town in my hand.

I put it on the Christmas tree, but shortly.

I will be save at snowbound land

Between the branches viburnum. Life's shortly.

Под пыльной лампой снегопада

Под пыльной лампой снегопада

Несмело теплится рассвет.

До полдня полшагА, но шАга

Не видно, будто дня и нет.

Всё тот же сумрак, шлейфом ночи

И по земле – снегов подол,

Так рвутся нити швов и строчек,

В сугробах канут лес и дол.

Вдруг ветер лампу разом скинет,

И, сдёрнув плащ метели, свет

Себя явИт. И нечто минет,

Искалось что так много лет.

Под пыльной лампой снегопада

Оно заметнее, милей.

И тени скромность, как награда,

Сквозь коридор лесных аллей,

Вдали, шутя, алеет солнце…

– Закрой-ка шторы, свет в оконце.

For dusty lamp of snawfalling…

For dusty lamp of snawfalling

A sunrise timid glows lowly

A days of life as snow rolling

A face of Moon for epochs paly

A trail of night still 'th same twilight

Good day not 'th same if say :"Good night"

For dusty lamp of snawfalling

You can. You want. You're fatum's dolly.

Not you, but anybody falling,

Who knows price of fear, folly,

And on the ground 's snow hem

The threads of stitches torn and then

For dusty lamp of snow storm

The voice of wind as fatum horn…

И вновь…

И вновь малиновый рассвет

Как будто цвета больше нет

На свете. Вестник непогоды

И снегопад питает воды

Весны… Звучит обыкновенно,

Но всё же выглядят отменно:

Ручьём омытые пригорки

И талый снег арбузной корки

Хранит, как прежде, аромат.

Весна приятней во сто крат

Лишь от того, что лето скоро.

И мыши из промокших норок

Сбегут. Но не теперь, а после.

В поля, где над рекой и возле

Медовый стелется туман…

Что жизнь? Она сплошной обман,

Люби его, хотя отныне,

Как хрупкий и прекрасный иней,

Что, возникая поутру,

лучом малиновым сотрут…

The crimson sunrise

The crimson sunrise here again.

It is a mark of wind and rain.

It will be here till the night.

What color blood, what color light?

What color light of life beyond?

It seems you wasn't ever young.

But day is passing right away?

It is the everybody pay

For present of a giving birth,

You living at th' azure earth.

And every other born is pone.

And never sunrise here alone.

Гремит чугун заслонки печи…

Гремит чугун заслонки печи.

Дымит и кажется увечным

Извечный жар. Во весь опор

Гнедой скакун огня на спор

Преодолеет все преграды.

Нам от него, как прежде, надо

Тепла, уюта, искры счастья,

Что так желаются в ненастье,

И забываются так скоро,

Лишь солнце кажет весь свой норов.

Чугун, его из детства стук,

И дятел в чаще леса сук

Так ловко обратит в свирель,

Март подпоясан, а апрель

Рассветом брезжит впереди

И ты попробуй, уследи

За переменами природы,

И бурных вод вздымают броды

На мелководье, а пока

Под пудрой снега ждёт река

Весны, тепла, освобожденья

И счастья нового рожденья…

День поэзии

Звезда, скатившись, рифмою, стихами

становится. Остановившись, камень

У ног, – им быть раздавленным в момент, -

Размером ли, сравненьем. Ярок цвет

Любви. И свет её кристально чист,

Как крик совы в ночи. Кленовый лист

Застиранный, на дне следа косули.

И кисти леса в красном. Обмакнули

Их в свет зари вечерней. Меркнет вечер

А я иду, и зажигаю свечи.

И жду, как эха, тех беззвучных слов,

И, засыпая, вновь не вижу снов.

Но белым – сверху вниз – карандашом,

Черкнёт звезда: "нашёл…тебя… нашёл…"

Да, – слёзы в пламень, только был, -уж нет.

А ты сидишь и пишешь ей в ответ.

Памяти реки

Гуси клином, порядком, меняя друг друга,

Кто сильней – впереди. Воздух крылья упруго

Прогибает, но это привычно и прочно.

Гуси к дому летят, только там не нарочно

Их не ждут, их не встретят лягушки и рыбы,

И трава почернела. А вы бы могли бы,

Прилетев издалече, присесть у порога,

И понять, что напрасно спешили в дорогу.

И напрасно готовились к свадьбам. По-птичьи…

Пусть и шумно, но всё ж соблюдая приличья.

Люди так не умеют. Им то не дано,

Им, что в руки не дай, разоренье одно.

Обычное

Прячутся рыбы в тени не растаявших льдин,

Кажется им, что надёжа прохлады укромна.

Шмель пролетел, и при этом гудел бесподобно, -

Вот вам одна из обычных весенних картин.

Серая краска стекает с небес на лесок.

Вёсны от зим в полушаге, а то в полу вздохе.

Тоненькой струйкой из раны – берёзовый сок,

Нежится ястреб в прохладной воздушной протоке.

Месяц закутан ветрами в невязаный плат.

Нам ли навязано звёзд голубое мерцанье?

Было ли также веками, годами назад?

Тоже – банальное, бальное всё восклицанье.

Прячутся рыбы в тени не растаявших льдин,

Кажется им, что надёжа прохлады укромна.

Шмель пролетел, и при этом гудел бесподобно, -

Вот вам одна из обычных весенних картин.

Сияют почек купола

Сияют почек купола.

Их делит жизнь напополам:

Зима, весна… А то, что после, -

Всё лето и немного осень,

Как колокольчиком, ручьём

Звенит. И всё вокруг – ничьё?!

Моё оно! Но мчатся годы,

В иной момент любой погоды

Готовы изойти на нет,

И блекнет разом белый свет.

Но раньше часто меркнет разум, -

По слухам, домыслам, рассказам.

На нет готова исходить…

А ты обязанность любить

Не забывай, её, любую!

И, поминая небо всуе,

Молись почаще в тишине.

И наблюдая, как в огне

Свеча рыдает, плачь почаще.

Конечной жизни подвиг вящий

Исполнить должен до конца…

Не сетуй, действуй, отрицай

Каким угодно славным делом,

И сила духа слабость тела

Вполне сумеет превозмочь,

Так каждый день, отринув ночь,

Себя являет, нам примером.

Но не последним, и не первым.

Сияют почек купола, -

То жизнь, что, кажется, спала

Себя являет. Быть не быть?!

Не нам ея остановить.

Травинка

Вертит травинка хвостом, перед ветром!

Любит его, как всегда, безответно.

Плачет своим многоточием небо.

Кто же утешит?! Кому, как не мне бы

С лаской по лику его провести.

Горе чужое рукой развести

Каждый умеет. Не лучше ль без слов

Сделать, что можешь. Ночами без снов

Скрежет зубовный расслышал… Что дальше?!

Жизнь без упрёков, без споров, без фальши.

Так не бывает. А как же иначе?

Сникла травинка, задумалась, плачет.

Песни

Мы жизни не знаем…

Волной паутина: от строчки до ветки сосны.

Не помнишь о жизни, она пролетает, как сны,

Которых наутро пытаешься вспомнить, ан нет!

И в них непременно остался тот главный ответ,

Который похож на измятую кем-то луну,

Её позабыли, в отместку нагонит волну

На берег далёкий и близкий, следы на песке,

Тропинку едва освещая в ближайшем леске.

Но думать не хочется, грустное просится в печь.

А жизни игра стоит всех не истраченных свеч.

Мы правил не знаем, и это мешает, порой,

Мы жизни не знаем, её не считая игрой.

Волной паутина: от строчки до ветки сосны.

И с осени ждём: не зимы и,увы, не весны.

Потом тяготимся не летом, но "этой жарой".

Мы жизни не знаем, её не считая игрой.

Авокадо

Побелили печку, обелили.

Всю её судьбу, а раньше были

Стыдные дела и гордость – горе,

Влажные слова, победы в споре.

В щепки лежебок, судьбы расколы,

Тайны под замок. поднявши с пола

Дальше не уйдёт лишь ты и печка.

Как бы не забыть, где чьё сердечко.

В пламени печи, как дня колено.

Плавится, шкворчит, сосны полено.

Если мир стекло, на части брошен,

Поделись теплом, как горстью крошек.

Ароматом авокадо ясень ясно одарил

Он нездешний, нам не надо.

Доли дольку отрубил…

Дым пахучий горстью горькой,

пепел на пол серой горкой

Жизнь ты прожил, а любил?!

Ан-24, песенка лётчика

Вот утром рано я проснусь,

Вот утром рано я проснусь,

и сяду в самолёт.

На вздох любимой обернусь,

На вздох любимой обернусь

и наклонюсь вперёд.

Ладошка взлётной полосы

сжимается в кулак.

Столбы, как спички, лес кусты

Столбы, как спички, лес кусты

И мошки маленьких собак!

Сачок огромный колдуна,

Сачок огромный колдуна,

Не ловит всё, что зря.

На взгляд любого болтуна,

На взгляд любого болтуна,

Поставлен ветра для.

Я отрывался от земли,

И был побегу рад

Ах, если б вы понять могли,

Ах если б вы понять могли,

Как хочется назад!

Прости, любимая, меня,

Но завтра я проснусь

И пыльной сетью от тебя,

И пыльной сетью от тебя,

Опять отгорожусь.

А глотки водосточных труб,

Плюются и гудят:

Тот, кто в кабине, он не груб,

Тот, кто в кабине, он не глуп,

Он самый лучший из ребят.

Ладошка взлётной полосы

сжимается в кулак.

Столбы, как спички, лес кусты

Столбы, как спички, лес кусты

И мошки маленьких собак!

Над паутиной проводов,

Летит, от неба пьян, -

Хозяин нежности и снов,

Хозяин верности и слов:

Двадцать четвёртый АН!