Девственница

Девственница

Автор Ирина Черная

Глава 1

Начать стоит, пожалуй, с моего детства. В полных семь лет я потеряла маму. Свою родную маму. Её не стало, когда она после ночной смены в кафе шла домой. Я мало что понимала в убийствах. Знала только то, что мама покинула меня. Помню, как плакала на её похоронах, сидя на руках у бабушки-соседки, с которой я жила некоторое время, пока не попала в детский дом. Никаких поцелуев на прощание. Меня так и не пустили к ее безжизненному телу. К слову, своего родного отца я не знала. Он ушёл, до моего рождения. Спустя много лет, я поняла суть этой взаимосвязи. Мимолетное увлечение мужчины, и обманутая, покинутая женщина.

– Подонок, – говорила мама в сердцах. Будучи ребенком, я знала, что это плохое слово, но вряд ли осознавала его смысл до конца. Наверное, она все те годы любила его, быть может, надеялась, что бывший возлюбленный обратит на нее внимание, узнав о существовании ребенка. Мама, милая, трогательно грустная, мама.

Мы были единственным утешением друг у другу. А теперь я осталась совершенно одна… По прошествии стольких лет, я понимаю, что не помню ее лицо, только глаза голубые, как и мои. Я запомнила ее звонкий смех. Мама очень редко смеялась.

Не осталось ни фотографий, ничего, что я могла бы хранить как память.

Не стоит грустить обо мне, дорогой читатель, в моей жизни будет ещё счастье… Но об этом позже.

Итак, детский дом. Из уст сотрудников службы опеки, это название звучало иначе, чем из уст бабушки – соседки. Имени её не помню, а лишь только как она произносила:

– Детский дом, – с жалостью смотрела на меня и удрученно качала головой.

Я помню, что розовый заяц, моя любимая игрушка, стала общей, когда я оказалась среди других сирот. Её отобрали другие дети не прошло даже и пяти минут. А когда они узнали, что у меня была мама, они смотрели с завистью. Я не знала почему… Не понимала. С возрастом я конечно же понимаю, что многие из них не видели своих матерей. А я была счастливицей. Целых семь лет с мамой… У них не было и нескольких дней, не то что у меня. Я помню как многие из них ластились к нянечкам, словно брошенные котята, но те лишь сурово одергивали детей, чтоб не повадно было. В таком деле нельзя иначе. Дашь слабость к одному и другие захотят. Начнут биться за внимание и возможность оказаться самым любимым ребёнком, что вовсе недопустимо в такой суровой структуре.

Вот так в одночасье я оказалась среди отверженных, сама являясь таковою. Это большая трагедия, скажу я вам, быть сиротой. Я говорю не о себе, я говорю о тех других, которые остались там, в мире, где нет любви и баловства, а лишь дисциплина и норма дозволенного. Я не осталась, нет.

Похоже, что судьба пощадила меня, послав благословение в виде супружеской пары которая решила принять в семью сироту. Помню, как стояла на смотринах с отмытым лицом и грязью под нестрижеными ногтями. Со мной были ещё две девочки, но окончательный выбор пал на меня.

– Косарь Инна, семь лет. Её мама умерла пол года назад. Других родственников, увы, не оказалось. Талантливая, послушная девочка, – поясняла сухо госслужащая. Я видела её лишь несколько раз, но не знала кто она и в какой должности.

– И в чем заключается твой талант?– спросил мой будущий отец заглядывая мне в лицо. На трясущихся ногах я сделала шаг вперёд. Старательно прочистив горло, я, как учил преподаватель музыки набрала в грудь воздуха и запела "Катюшу". Я хорошо пою. Так мне говорили.

Помню как лицо папы просияло, и в глазах сквозила доброта. Они с женою переглянулись улыбаясь друг другу. А я все пела и пела…

Потом они уехали, а я расплакалась. Я думала, что понравилась им, и что они сразу же заберут меня к себе. В силу возраста мне были непонятны все нюансы с бумажной волокитой, и я безмолвно плакала, полагая, что вновь осталась брошенной.

Спустя некоторое время супружеская пара вернулась, чтобы познакомиться со мной ближе. Я помню, как нянечка вела меня, прыгающую от предвкушения радостной встрече, по длинным коридорам к моим будущим родителям.

– Димитровы Александр и Ольга. Я готова была порхать от счастья, когда слушала как они говорили мне о том, что скоро заберут меня к себе. Супруги сказали, что теперь у меня будет старший брат Дима. Все мы будем жить в большом доме, где у меня уже есть своя комната с множеством разнообразных игрушек и красивых платьев…

Что говорить, я была рада, и никак не могла насмотреться на своих новых друзей. Ольга – статная, красивая женщина с карими глазами и тёмными, длинными волосами была по особенному мягка ко мне, даже ее улыбка казалась мне самой доброжелательной из всех, что я наблюдала пребывая несколько месяцев в приюте. Александр, был высоким и смуглым, с темными, добрыми глазами, вокруг которых собирались маленькие морщинки, придавая ему вид дружелюбного медведя. Папа всегда излучал надежность, по крайней мере на меня, и я как будто бы сразу определила, что могу полагаться на его слово данное мне. В тот период моей жизни я была уверенна, что эта лучшая семейная пара, хотя иных примеров у меня не было, но я судила лишь по трепетному отношению к себе, как и любой ребенок.

Картинки в моей памяти сменяются одна за другой подобно черное-белому фильму с субтитрами, где я, в главной роли…

Когда я первый раз увидела дом Димитровых, я была в детском шоке. Я все говорила:

– Этот дом словно кукольный. Только больше, в сто тысяч раз. Папа держа меня на руках смеялся и отвечал:

– Да, Инночка, в сто тысяч раз больше.

Я стеснялась когда вошла в дом, а меня окружило множество людей. Все кто работал в нем, пришли в холл поприветствовать меня, а я поражалась тому, как много у меня теперь родных… Крепко вцепившись в папину руку я все вертела головой из одной стороны в другую пытаясь рассмотреть всех и все одновременно.

Дима подошёл ко мне последним. Он был высоким и взрослым.

– Ну, привет,– пренебрежительно сказал он. Что ожидать от подростка в семнадцать лет? Тем более, он всегда был единственным ребёнком в семье, а тут притащили какую-то оборванку и назвали её сестрой. Он был мне не рад, я знаю это, но, сейчас это уже не важно.

Я стала Димитровой Инной Александровной – таковою остаюсь и по сей день.

Назвать Ольгу мамой я не могла. Возможно это причиняло ей боль, но она никогда не подала даже виду а просто улыбалась мне, называя Пташкой. Это прозвище закрепилось за мной после того, как я парила по дому, залетая в каждую комнату визжа от восторга. К слову, в доме имелось две гостиных, столовая, кухня, библиотека – по совместительству рабочий кабинет папы, музыкальная, две спальни для гостей и одна родительская, комната брата, в которую я не заходила, пока он жил с нами. И, наконец, моя комната – самая лучшая из всех! Солнечная, розовая, с множеством игрушек, большой белой кроватью по центру, и шкафом, наполненным разнообразной одеждой. Каждая спальная комната располагала отдельной ванной. Светлый, просторный дом, который полюбился мне сразу же. Я и до сих пор люблю его, несмотря на то, что он давно опустел… Ну, не будем забегать вперёд.

За очень короткий срок жизнь моя пришла в норму. Меня любили, баловали, воспитывали и я была счастлива. Сразу же отдали меня в частную школу, в которую нас с Димой каждое утро отвозил папин шофер Виктор Петрович. Дима всегда держался особняком. Мы с ним практически не общались. Да и о чем нам было говорить? Он старшеклассник, готовящийся к выпуску, а я первоклашка. Я всегда с любопытством разглядывала его гадая, чем он все время занимается закрывшись у себя в комнате. Но по стечению обстоятельств виделись мы с ним утром в машине по дороге в школу. После занятий, меня тащили в музыкальную школу, или в танцевальную, а когда вечером я наконец возвращалась домой, Дима уже сидел за плотно запертой дверью.

С теплотой в сердце я вспоминаю Ольгу. Она отдавала мне все своё свободное время, выслушивая мои школьные истории, часами просиживая со мной в музыкальном классе где я разучивала ноты и пела. Обнимая меня перед сном, она говорила, что я вырасту очень талантливой и безусловно красавицей.

Также я отчётливо знала, что Дима предпочитает компанию своей матери больше, чем отца. Папа тогда часто пропадал на работе, но на ночную сказку для меня у него всегда находилось время… По прошествии стольких лет, я наконец понимаю причину натянутых отношений между сыном и отцом…

Я быстро освоилась в этой семье. Я знала каждого, кто работал в нашем доме, и все были ко мне добры. Особую любовь, я заслужила у тети Глаши, она работала на кухне и не упускала возможности сунуть мне какую-нибудь сладость. За это я рисовала её портреты, если это можно было назвать вообще рисунком, и дарила их ей по пять штук в неделю. Она, гладя меня по голове, приговаривали о том, какая я умница. Так прошли первые месяцы. В беззаботной, радостной суете протекала моя жизнь, до момента пока не заболела Ольга. Я сначала не понимала, почему она теперь проводит так много времени в постели. Я помню её исхудавшее лицо, и потерянный взгляд. Иногда она приходила в себя и я слышала как она плачет от боли. Люди в белых халатах, именуемые врачами, стали нашими постоянными гостями. Когда мне удавалось пробраться в комнату к моей приёмной маме я тихо пела ей колыбельные, которым она научила меня. Я просила её не болеть, на что она улыбалась и сквозь слёзы обещала поправиться. В доме царила гнетущая атмосфера. Все ходили тихо, говорили шепотом, словно боясь потревожить маму Олю. Папа не читал мне сказок, а все время проводил возле супруги. Дима, вообще делал вид, что не знает о моём существовании… Мне было тоскливо, однако я не знала, что значат серьезные заболевания, и втайне молилась о выздоровлении приемной матери.

В те дни за мной присматривала тётя Глаша. Однажды она приказала мне идти в ванную, но я закатила истерику… До сих пор стыдно. Я кричала, о том, что позволю купать себя только маме Оле, ведь этим всегда занималась лишь она. Я тогда впервые назвала её так. Мама Оля. Теперь я с тоской вспоминаю это время. Нужно было её называть так всегда, потому что она была ко мне добра… Я этого не ценила.

Я отчётливо помню день её смерти.

Трое врачей были около мамы Оли они все совали в неё иглы, а она так тяжело хватала воздух ртом. Папа отвернулся к окну и тихо плакал, мы с Димой стояли в дверях еле дыша. Я помню как схватила его за руку:

– Мама Оля умирает? – спросила я.

Он посмотрел на меня тогда, как будто видел впервые:

– Да, пташка. Это было последнее, что сказал он мне. После мы заговорили с ним спустя десять лет.... Но тогда, я заплакала, а он, взяв меня на руки, унес в мою комнату. Уткнувшись носом ему в плечо я рыдала. Мне было жаль маму Олю. Дима поглаживая меня по спине, ждал, когда же я успокоюсь. Сейчас вспоминая те события, я поражаюсь выдержке своего сводного брата. При нас с отцом он держался спокойно и уравновешенно, теперь, зная его ближе, я понимаю какую боль он таил глубоко в своем сердце. Раньше в его глазах прослеживалась некая надменность, и вот в один момент это исчезло. С виду мне казалось, будто он дает молчаливое согласие на то, что произошло, а я плакала, протестуя против. Конечно, Дима был старше и понимал, что со смертью матери ему остается лишь смириться.

Маме Оле было сорок два когда она умерла. Это была онкология яичников.

Все погрузилось в ещё больший мрак, чем до этого. Дом, люди и я. Я больше не пела песен. Только тихо сидела в своей комнате, ожидая когда придёт тётя Глаша и посидит со мной, чтобы сберечь меня от детской тоски. В тайне, я надеялась, что придет и Дима, но он стал еще более отстраненным. Учебный год подошёл к концу. Я окончила первый класс, а брат школу. Через некоторое время он уехал. И в доме стало совсем тихо. Я, с тайной надеждой спросила у Тети Глаши куда же уехал Дима, и когда он вернётся? Она тогда так серьёзно взглянула на меня, размышляя о том, говорить ли мне правду…

– Он уехал в Англию учиться, и вряд ли вернётся обратно.

– А как же папа… и я? – робко интересовалась я.

Тетя Глаша молчала. А я будто бы повзрослела за те несколько месяцев на целые годы, мне многое наконец стало понятно. Держала Диму здесь только мама Оля. Мы с папой ему были не нужны.

Время набрало скорость, а я вновь понеслась вперед, взрослея и плотно занимаясь учебой пением и танцами. Со временем папа пришёл в себя и посвятил свою жизнь моему воспитанию. О Диме он говорил очень редко, разговоры о сыне сопровождались лишь тихими вздохами. В целом нам с отцом было хорошо вдвоем, ведь это то, что осталось у нас от семьи. Папа учил меня математике и истории. Он был умным… Мой папа. Я же, в свою очередь, каждый вечер играла ему на пианино. Он просил так развлечь его, но со временем я поняла, что эта хитрость, помогла мне стать опытным музыкантом, и обогнать учебную программу. Я любила музыку и до сих пор люблю. Она всегда со мной. Только лишь музыка и воспоминания остаются бессмертными.

С папой я чувствовала себя наполненной, он давал мне все, что нужно было маленькому ребенку. Он учил меня финансовой грамотности, и мелким приемам манипуляции, к которым он прибегал на переговорах в своей работе, а я дарила ему свою детскую непосредственность, снимая с его плеч груз одиночества и сожаления о прошлом. Когда мне стукнуло двенадцать лет, папа решил сыграть роль матери и серьёзно поговорить со мной о "женских делах". Так он их называл. Я, сказать честно, не понимала о какой крови он толкует, но через некоторое время, все поняла. Бедный мой папа, как он смущался, рассказывая о том, что нужно быть осторожной с мальчиками. Я хихикала и пряча глаза уверяла его, что до мальчиков мне нет никакого дела.

Моё увлечение помогло мне стать очень востребованной персоной на школьных мероприятиях и папа не пропускал ни единого выступления, снимал все на камеру, а после хвастался своим партнёрам по бизнесу, которые посещали нас на праздники. Ох, эти тетки и дядьки всегда просили сыграть или спеть "что-нибудь эдакое".

Новый год с папой мы всегда праздновали лишь вдвоём. Сами наряжали ёлку и накрывали на стол. Папа всегда говорил, что это домашний праздник и все работники должны быть со своими семьями. То были чудные дни. Каждый год я обязательно дурачилась и устраивала свой голубой огонёк с переодеваниями и новогодними песнями. А утром первого января, я уже с утра мчалась к елке гадая, что же в этот раз подарит мне папа. Нет, я не в чем не нуждалась, но папины подарки это всегда нечто особенное.

Сборники сказок мира. Музыкальные пластины. Исторические энциклопедии. Все его подарки несли поучительный характер и мне нравилось это.

Я все думала, а что же он дарил Диме? И дарит ли сейчас? С каждым годом папа все реже говорил о сыне, и в какой-то момент вовсе перестал.

Я не решалась спросить почему так, и делала вид, что Димы больше нет в нашей жизни.

Мне хватало людей, которые меня окружали. Хоть друзей у меня было не много, так как ребенок я был занятой, я все же обзавелась парочкой школьных подруг.

Вот мне уже стукнуло шестнадцать. Я бросила танцы, потому что начала отставать в учёбе. Между музыкой и танцами, я всегда выбирала только музыку. Тетя Глаша уже едва ли успевала переставлять ноги по кухне и я всегда шла ей на помощь. Сначала она учила меня управляться с простыми блюдами, а после стала обучать более серьезному чем яичница, и летний салат. Я готовила и напевала одновременно, а кухарка всегда заслушивалась и просила не умолкать.

– Как же хорошо ты поешь, девочка, а красавица просто загляденье. Я любила комплименты о своём голосе, но о красоте, нет. Я всегда так смущалась. Рассматривая себя в зеркале, я думала что я довольно симпатичная. К слову, у меня были длинные каштановые, вьющиеся волосы, голубые глаза, а над ними тёмные густые брови, которые мне обязательно следовало подправить. Пухлые губы и светлая кожа, сглаживали общее впечатление, и я казалась довольно милой. С карманных денег, которые мне выдавали на неделю вперёд я собрала приличную сумму и решила, что пора в салон красоты.

Брови мои выщипали, придавая им тонкости и слегка приподняли вверх отчего взгляд стал более ясным и выразительным. Состригли челку и перекрасили мои волосы в чёрный. Я так сильно нравилась себе. Поднимая свою копну в конский хвост я возомнила себя девушкой Бонда, ей Богу. Очень стильный образ. Я помню, как по дороге домой попросила водителя Виктора Петровича остановится возле любого кондитерского магазина. На оставшиеся деньги я купила торт, чтобы как-то задобрить папу. Мама дорогая! Когда я переступила порог дома думала отца хватит удар. Никакой торт не помог, но со временем он смирился с моим имиджем, и мы уже вместе ездили к моему парикмахеру.

Так мы и жили. Без Димы, все десять лет.

Выпускной класс, дело шло к весне. Я совсем не знала куда буду поступать, но папа говорил успеется и я не переживала. В тот мартовский вечер я задержалась в студии, у ребят, которые писали музыку. Мы были знакомы еще с музыкальной школы, и они за мои таланты и заслуги дразнили "лучшей из лучших". Мне не нравились такие странные подколы, но я знала, что это по доброму. Я часто сидела там, и наблюдала как делаются хиты. Я мечтала, что однажды я тоже стану такой же популярной как и клиентура моих друзей. Половина, из так званых звёзд даже петь не умела, но ребята творили чудеса с их голосами.