– А эти чем тебе не нравятся? Итальянские, натуральная кожа, в каких же мне прикажешь ходить? В таких как твои, что ли? – огрызнулась Ирма. И поскользнувшись, повисла на Викиной руке, сердито сопя. – Думаешь, я не видела, как ты улыбалась, когда я упала? Думаешь, если молчу, то мне не больно?

Вике хотелось провалиться сквозь землю. Ирма не на шутку разозлилась и ругалась по-настоящему, как пьяный грузчик. Мужчины качали головами и восхищенно смотрели ей вслед. – «Во загибает девочка! Семиэтажным, я такого не слыхал!»

Впрочем, «семиэтажные» слова относились не к Вике: Ирма «отводила душу», склоняя электричку по всем падежам, но как-то так получалось, что во всем виновата Вика. Как всегда.

Вике стало смешно.

–Ты же сама предложила – бегом до первого вагона, ты сказала, успеем, а не успеем, хоть согреемся, – напомнила она подруге.

– Я? – удивилась Ирма.

– Ну не я же! Я в последний вагон хотела, холодно же – идти, а ты…

– Ну да. А я говорю, добежим, успеем… И ведь почти дошли! Вот же сука…

– Кто сука? – вскинулась Вика, не ожидавшая такого от подруги.

– Да электричка, говорю же! Уехала, сука, а мы остались. Стоим, как две дурынды…

– Дурищи. Не дурынды, а дурищи. Ты только послушай, как звучит: ду–рри–щща! – предложила свой вариант Вика и тоненько залилась: хи–хи–хи! Ирма не выдержала и рассмеялась. Они стояли на полупустой вечерней платформе и умирали со смеху. Между тем красный семафор сменился зеленым, и вторая электричка… уехала без них! Они погрозили электричке кулаком – и хохотали, корчась от смеха и вцепившись друг в друга, чтобы не упасть. И никак не могли остановиться.

Отсмеявшись, Ирма извлекла из кармана изящный кружевной платочек, решительно в него высморкалась и скомкав, без сожаления выбросила в урну. – «И-ии-и-и…» – проблеяла Вика, вспомнив Виолетту Германовну. – «Перестань! Да зз-замолчи ты!» – прошипела Ирма. Говорить она не могла: Ирму душил смех…

С Ирмой было интересно. Вика забывала, что подруге двадцать восемь лет, да и сама Ирма об этом не помнила и развлекалась как девчонка. В центральном парке культуры и отдыха имени Горького они сорок минут простояли в очереди на американские горки – чтобы за семь минут «свободного падения» и сумасшедших виражей наораться до хрипоты и испугаться до смерти. После экстремального катания у обеих две недели не сходили синяки от железных бортов вагончика, на лекциях они заговорщически переглядывались и хихикали, и никто не мог понять, отчего им смешно…

Они катались по Москве-реке на речном трамвайчике и плевали с кормы по ветру: кто дальше плюнет, тот выиграл. Ирма веселилась, как пятнадцатилетняя девчонка, словно хотела возвратить недобеганное-недоигранное детство. Они были такими разными, но им было хорошо вдвоем. Вике льстило, что самолюбивая надменная Ирма, какой знали ее однокурсники, с Викой наедине становилась другой. Ирма же нашла в подруге отзывчивого, не оценивающего и не осуждающего ее собеседника. Вика ее понимала и не пыталась перевоспитывать, и Ирму это устраивало…

Однокурсницы терялись в догадках: как они уживаются – скромная, застенчивая Вика и раскованная (сказать точнее, разнузданная) ослепительная красавица Ирма с ее вечной издевательской усмешкой по любому поводу. На экзамене, если Ирма несла ахинею и преподаватель, полнясь праведным гневом, распекал ее на всю аудиторию, Ирма «держала улыбку», доводя профессора до тихой истерики. Это она умела!

– Я забыла… Простите меня. Я три ночи не спала, к экзамену готовилась. У нас в издательстве аврал, мне даже учебный отпуск не дали… Весь день работаю, как проклятая, а ночами над учебниками сижу… Лучшее время для усвоения материала! Я даже похудела! – Тут Ирма вставала и высоко поднимала юбку, открывая длинные стройные ноги – дабы профессор мог лицезреть, как она похудела… Профессор краснел и ставил ей «удовлетворительно».

– Вот же нахалка! Юбку не постеснялась задрать по самое некуда, и не покраснела даже! – осуждали выходку Ирмы однокурсницы.

Вика прощала подруге все. За вздорным характером и издевательской усмешкой по любому поводу Вика видела бесконечно одинокую душу, которой досталось от жизни немало синяков, и она изо всех сил старалась этого не показать. Ирму никто никогда не жалел, и она терпеть не могла сочувствия, когда, как она выражалась, «в ботинках лезли в душу». Отучили, призналась она как-то Вике.

До окончания хореографического училища оставался год, когда ее отчислили по болезни. Ирме пришлось учиться в «нормальной» (по определению Ирмы) школе, и для нее начался настоящий ад. – Знаешь, нас в училище по сокращенной программе учили, ни алгебры, ни физики, по остальному бегом-кувырком! Главное, чтобы по спецпредмету были хорошие оценки, за двойку отчислят.

А с общеобразовательными мы вообще не напрягались. Да и некогда уроки учить, мы же с утра до вечера занимались… Так что когда меня исключили, родителям пришлось нанимать репетитора. И все равно я в восьмом классе два года просидела… Школу еле окончила, а как экзамены сдавала – вспоминать не хочется. Даже похудела! И не смейся, я не вру. Спрашивают меня по истории про съезды КПСС, что там говорили да в каком году… А я молчу, как партизан.

А в каком году была Великая Октябрьская революция? Я говорю, точно не помню, кажется, в 1914-м. А в каком месяце? Я говорю, в октябре, кто же этого не знает… Ну что ты заливаешься? Они тоже как ненормальные смеялись, как будто я идиотка. Тройку поставили, из жалости… И по остальным предметам так же…Ты только на факультете никому не говори! Я со стыда сгорю…

Школу Ирма окончила с единственной пятеркой – по литературе, и Вика ее за это уважала. Еще уважала за то, что Ирма работала редактором, да не где-нибудь, а в солидном издательстве! Еще – за то, что в двадцать восемь лет поступила в институт, а это не каждый сможет.

Вика знала, что в «Науку» Ирму устроил Сережа, и он же выхлопотал ей от издательства направление в институт. Ирму приняли, она была «целевая» студентка. А Вика поступила сама, пройдя огромный конкурс – двадцать восемь человек на место. Все Викины ровесницы работали машинистками и корректорами, а Ирма редактором. И Вика гордилась подругой. Не бросила Ирма и танцы – она занималась в клубе современного бального танца.

– А как же твои ноги, не болят? – удивлялась Вика.

– Да с чего им болеть, там нагрузки почти никакой!

– По три часа танцевать – это не нагрузка? – недоумевала Вика. Ирма только усмехалась.

– Скажешь тоже, танцевать! Какие там танцы… А хочешь, приходи, – приглашала она Вику. – Почувствуешь свое тело, научишься им управлять, держаться научишься… Приходи. Тебе понравится.

Вика работала с утра до вечера, а по вечерам четыре раза в неделю ездила на лекции в институт, с шести до половины десятого. Потом полтора часа до дома, а утром опять на работу, а в воскресенье – в библиотеку, курсовые писать. Когда же Ирма успевает?

– А я с работы ухожу, когда захочу, Сережа меня отпускает, он знает, как я люблю танцевать.

– Так Сережа твой начальник? – осенило Вику. – Зав. редакцией! – с гордостью ответила Ирма.

– Такой молодой, а уже завред! – рассказывала Вика однокурсницам… Сережу хотелось увидеть всему факультету.

И вот – окончен первый курс. Это событие их дружная, теперь уже восемнадцатилетняя компания отмечала в кафе-мороженом «Космос». Они заказали по две порции мороженого, фирменный кофе со взбитыми сливками и коктейли. У коктейлей были завораживающие названия – «Бейлиз-крем», «Мятный шоколад», «Мокко»… Ирму ждали с Сергеем, но она приехала одна. – «Сережа не придет, у него срочная работа, а он у меня такой ответственный… Он так хотел всех вас увидеть! Просил передать, что в следующий раз будет обязательно!»

Лицо у Ирмы было расстроенное, губы кривилась в извинительной гримаске – и так ей шла эта милая гримаска, что девчонки не обиделись. (Забегая вперед, скажу, что за все пять с половиной лет учебы в институте Сережу так никто и не увидел…)

…Ели восхитительное, поданное в изящных креманках мороженое. Пили из запотевших бокалов коктейли с позванивающими в них кубиками льда. От спиртного все раскраснелись. Ирма сидела с розовыми щеками (что ей удивительно шло) и куталась в пушистый мохеровый шарф – от мороженого она ухитрилась замерзнуть, хотя в кафе было тепло. Шарф ей принес официант – и бережно набросил на голые плечи. Здесь пора сказать, что Ирма явилась в кафе в сногсшибательном декольте, с голыми плечами и спиной. Длинные сверкающие серьги, высокая прическа, стильный макияж… Голая спина шла отдельным номером. Вся компания, хотя и приоделась, на ее фоне смотрелась более чем скромно, отметила наблюдательная Вика.

Ирма милостиво позволила себя одеть. Официант был счастлив: это было написано на его лице…

Коктейли развязали и без того болтливые языки. Ирму «приперли к стенке» с замужеством.

– Когда же вы поженитесь? Если он тебя любит, тогда почему не женится?

– Ой, Сережка меня просто замучил: давай, говорит, распишемся, сколько можно ждать! И вы все, как сговорились… А я не хочу! Зачем? Сережа и так меня любит.

«Воображала! Явилась в коктейльном платье… И серьги необыкновенные! И духи! Где она такие достает… И сидит, рисуется: не хочу замуж!» – шептались девчата. Вика думала иначе: это все слова, все рассчитано на публику. На самом деле все наоборот: Ирма рада бы – в ЗАГС, а Сережа все тянет, не спешит… Но разве Ирма позволит, чтобы ее жалели? Она ни за что не признается, даже Вике.

Между тем Ирму в кафе заметили. Официант крутился вокруг их столика, готовый выполнить любую ее прихоть («Шарф принес, додумался! Он и шубу ей притащит, только свистни!» – шептались девчонки). К Ирме подходили, приглашали на танец. – Я не танцую. Ноги болят, – отказывалась Ирма и опускала глаза, пряча усмешку.

Мужчины ей, конечно же, не верили и откровенно пялились на ее ноги (у платья для коктейлей имелся немыслимый разрез, предназначенный, видимо, для таких случаев). Но Ирма отказывалась наотрез, и тогда – приглашали других. Девчонкам было обидно, только Вика от души развлекалась «спектаклем». Это ты-то не танцуешь? Я не ослышалась? Давай, изобрази что-нибудь – подначивала Вика подругу.

– Да ну их… На меня и так все злятся за это платье. А ты мне предлагаешь станцевать… Меня вообще тогда съедят и коктейлем запьют! – рассмеялась Ирма и достала из сумочки сигарету.

– Ты…куришь?! – изумилась Вика. Ответить Ирма не успела – несколько человек уже спешили к их столику с зажигалками…

… Эта Ирма нам весь праздник испортила, со своим декольте! И где она такие вещи покупает? Вся спина голая…мужики аж шеи свернули! Танцевать не хочет, зачем тогда так вырядилась? И всем впаривает, что у нее ноги болят… А вчера со своей Викой договаривались до метро наперегонки. Мы думали, шутят, а они как рванули бегом – их и след простыл! Обе они ненормальные! Зимой в кроссовках ходят, а Ирма даже колготы под джинсы не надевает, я сама видела! – осуждали Ирму девчонки. – Они не ходят, они бегают… Вика не выдержала и прыснула. – А ты–то! – перекинулись девчонки на Вику. – Не видишь разве, какая она? С кем ты? Да открой, наконец, глаза!

Слова однокурсниц Вика вспомнила годы спустя, когда осталась без работы. Нет, ее не сократили, ведь тогда издательству пришлось бы выплачивать ей пособие по безработице. Ей просто установили новый оклад. Кризис не миновал их издательства, и система оплаты труда изменилась. Больше всех огребли брошюровщики: заказов у типографии было много. Редакторам повезло меньше, но они работали на полторы, а кто и на две ставки, и «на круг» у них выходило неплохо. Даже очень неплохо! И как они ухитрялись за восемь часов отработать две ставки?..

Больше всех пострадали корректора: половину сократили, а оставшимся установили мизерные оклады, жить на которые было практически невозможно. И Вика уволилась. Металась по Москве в поисках работы, но ей везде отказывали.

– Что вы, милочка! – говорили Вике. – У нас после сокращения корректоров в штате нет, их работу делают редакторы. Вика объясняла, что она и не хочет – корректором, она редактор. Но редакторы нигде не требовались. Вконец отчаявшись, Вика поехала… на обувную фабрику.

О фабрике она прочитала в газете. Там установили новейшую итальянскую линию – и заработки, по слухам, были огромные. Ничего, поработаю немного, хоть денег заработаю, а там, глядишь, устроюсь в газету внештатным корреспондентом… – утешала себя Вика. Трамвай, гремя и раскачиваясь на поворотах, довез ее прямо до фабричных ворот. На проходной у Вики проверили документы – и пропустили. Но в отделе кадров ей дали, что называется, от ворот поворот. На работу Вику не взяли: помешало… образование!

Пожилая кадровичка оглядела Вику со всех сторон, прищурив маленькие зоркие глазки (как у хорька, подумала Вика).

– Образование, надо полагать, высшее?

– Да. А как вы догадались?

– Да вас сразу видать, с высшим-то. Только у нас образованные не задерживаются, месяц-другой поработают и до свидания. Конвейер у нас! А они каждый час курить привыкли. Вот и не выдерживают.

– Я не курю, – заверила кадровичку Вика.

– Да не в куреве дело. Говорю же, конвейер у нас, линия автоматическая, не отойдешь! Перерывы по десять минут, через два часа.

– Вот и хорошо! Мне десяти минут вполне хватит. Я бездельничать не привыкла, я на корректуре восемь лет… – заторопилась Вика, но ей уже протягивали паспорт. – Нет, девушка, мы вас не возьмем. Все равно ведь уйдете, а нам текучесть кадров ни к чему. Вот без образования взяли бы, у нас как раз большой набор…

Вика была уничтожена: там, где нужен диплом, предлагают грошовую зарплату. А туда, где можно заработать, не берут… из-за диплома! Вот бы удивился их преподаватель по логике! Или удавился. Рассуждая таким образом, Вика прогуливалась по платформе в ожидании электрички. Невеселые размышления Вики были прерваны самым неподходящим образом: ее схватили за плечи и энергично встряхнули, после чего Вику звонко расцеловали в обе щеки. – Викусик! Ты?! Сколько лет, сколько зим! Нет, правда, сколько же лет мы не виделись? Вика подняла глаза – перед ней стояла Ирма, точно такая же, какой была в институте… А ведь семь лет прошло!

– Ирма!!! – радостно взвизгнула Вика, вмиг забывшая все свои горести. – Ну, рассказывай, как ты? Как Сережа?

Ирма с гордостью поведала Вике о том, что все у нее в шоколаде, у Сережи – тоже. Теперь она возглавляет редакцию журнала «Океанология». Правда, подчиненных у нее всего трое, уточнила всегда честная с подругой Ирма. Зато и работы немного, а зарплата – завреда! – хвасталась Ирма. – Собственно, работаем мы только последние две недели месяца, когда готовим выпуск. А после выпуска я свободна, как Соединенные Штаты! Бегаю по выставкам… Кстати, в Манеже японская акварель. Я три раза ходила… С ума от нее схожу, такие краски! Ты-то, надеюсь, была?

Услышав, что Вика не видела японской акварели, Ирма пожала точеными плечами: «Не узнаю тебя, подруга». Вика извинительно улыбнулась. Про историю с работой рассказывать не хотелось, но Ирма была так доброжелательна, так обрадовалась встрече (а ведь звонила за семь лет всего несколько раз, да и то под новый год)

– Знаешь, мне не до акварели, – решилась Вика, и поведала подруге печальную историю об увольнении и безрезультатных поисках работы. – Представляешь, меня даже на конвейер не взяли, на итальянскую линию, с горечью закончила Вика.

– На какую… линию? – переспросила Ирма.

– На итальянскую. По производству обуви, – упавшим голосом призналась Вика. Вот об итальянской линии она сболтнула зря. «Никогда никому не рассказывай о своих проблемах, о трудностях, о промахах! Всем все равно, никто тебе сочувствовать не станет, ещё и порадуются, – учила ее когда-то Ирма. – Стисни зубы и улыбайся. Пусть думают, что все у тебя замечательно. Жалость унижает». Вику сочувствие Ирмы унизить не могло, напротив – она ждала от нее сочувствия, она ведь не Ирма с ее принципами…

– Знаешь, я уже отчаялась работу найти! Третий месяц сижу без денег! Слушай, а нельзя мне к вам в «Науку»? Ты ж теперь зав. редакцией, возьми меня к себе! – попросила Вика.

– К нам? – растерялась Ирма. – Боюсь, что это невозможно… У меня уже есть три сотрудника, больше не надо. Хватило бы и двоих! Да и вообще, мы чужих не берем. Вот замолвлю за тебя словечко, возьмут тебя в какую-нибудь редакцию, а вдруг ты начальнику не понравишься? Или больничный возьмешь? А я выслушивай потом за тебя…

– Какая же я чужая? – обиделась Вика. – Ты же столько лет меня знаешь…

– Нет, к нам даже не мечтай, это нереально, – вздохнула Ирма. И взглянув в Викины глаза, в которых стояли непролитые слезы, поспешно попрощалась. – Ты не унывай, Москва большая, работу найдешь. Ну, я пойду. Мне в последний вагон… Пока!

И Вика осталась одна.

Да, Ирма ответила – как пощечину отвесила! Чужих они не берут. А могла бы по-другому, сказала бы: «Если будет нужен редактор, я обязательно позвоню». Пусть бы обманула, Вике было бы не так горько. А Ирма ее просто отшила. За ненадобностью. В самом деле, институт окончен, лекции переписывать не надо, Ирма, наверное, давно замужем, зачем ей теперь Вика…

Вика вытерла глаза и посмотрела в конец платформы, где стояла Ирма (даже ехать в одном вагоне с Викой не захотела, а ведь дружили когда-то) – яркая, как бабочка. Или как стрекоза. «Попрыгунья–стрекоза лето красное пропела, оглянуться не успела, как зима катит в глаза» – некстати вспомнилось Вике. Это ей, Вике, зима катит в глаза, и негде укрыться! А Ирма всегда будет «в шоколаде», под крылышком всесильного Сережи, для нее зима никогда не наступит.

Эта встреча причинила впечатлительной Вике такую боль, что неудача с работой отодвинулась на второй план. Ирма права: Москва большая, и работу она найдет. А вот подругу – потеряла навсегда. Вике вспомнился институт, и как все ее ругали за дружбу с Ирмой. Наверное, они были правы, они увидели в Ирме что-то, чего не смогла разглядеть Вика. Говорят, любовь слепа. А Вика любила Ирму: иначе дружить она не умела.

Дома вкусно пахло жареной картошкой – мама ждала ее к ужину. – Ну, как съездила, дочка, удачно? Нашла что-нибудь подходящее?

– Знаешь, мама, – невпопад ответила Вика, – я сегодня подругу встретила. То есть потеряла…

– Что-то я тебя не пойму. Садись, кушай, пока горячая…

Вика и сама не поняла до конца, что случилось с ней сегодня – и перевернуло ее душу. Знала одно: с Ирмой они больше не увидятся. И долго лежала без сна, глядя в черную ночь за окном. Как назло, лезли в бедную Викину голову воспоминания, которых она сегодня – не хотела. А они все равно оживали в памяти, сменяясь одно другим, и от них в сердце становилось светло и по-детски радостно, словно там, внутри, резвился солнечный зайчик…