Красные камзолы

– Так, парни! Кажется, для этой игры еще рановато. Может, давайте попробуем сыграть в «царя горы»?

Да! Такую игру они знают! И неплохо знают, однако. У них, оказывается, эта игра не простая кутерьма, как у нас, а целые тактические игрища. С хитрыми тактическими схемами и своим игровым жаргоном.

Горой у нас послужил небольшой стожок соломы. И вот тут-то я увидел у них нормальное командное взаимодействие. Оказывается, если на «царя горы» лезть одному – то он легко отобьет твою атаку, лишь на полшага уклонившись да поддав ногой в нужный момент. И полетишь ты кубарем мордой в грязь, весь облепленный соломой. Чтобы сбить «царя», нужна одновременная атака с трех сторон. И тогда тройка вместе с «царем» укатывается вниз, а четвертый свободно занимает «гору». Мы в свое время в эту игру играли бестолковее. Так что мне даже пришлось у них поучиться. В основном – тому, как именно команда выбирает, кто будет тем четвертым, что без боя заберется на гору. Тут оно идет не совсем по очереди. Ерема попытался было мне объяснить достаточно сложную систему, как подсчитываются заслуги в предыдущих атаках, да еще скорость… Но и он оратор так себе, да и я не сильно понял. Ладно, разберемся как-нибудь потом.

Но главное было сделано – мы смогли хотя бы начать разговор о том, в каком порядке перестраиваться своей шестеркой на экзерциях. Появились какие-никакие аналогии, мысли, идеи… Ну и фингал под глазом. Нет, это не от оплеухи. Это я когда со стожка сена кубарем летел – нашел скулой солидную каменюку под слоем мусора. Ну бывает, что уж тут. Сашка вон за бок держится. Как бы трещины в ребрах не было. Все-таки молодняк здесь весьма хилого телосложения.

А на ужин нам Ефим собственноручно сварил похлебку с мясом и капустой. И называлась эта похлебка – шти! Да, да! Не щи, как в моем времени, а именно – шти! Я уже говорил, что местные просто обожают букву «т»? Вот у нас умные люди всякие домыслы строили на тему, что означает герб России. Двуглавый орел, одна голова на восток, другая на запад, это символизирует… это означает… подтекст, смысл, геральдика… Может, там, в будущем, оно и так. А здесь наверняка все проще. Тут, я так думаю, наш герб – это просто буква «т» с крылышками. Обязательно с крылышками, потому как надо успеть запрыгнуть буквально в каждое слово, что произносят от Камчатки до Петербурга. Шти! Это надо же! Но ничего так, вкусно. И очень даже сытно, с голодухи-то да после целого дня физических упражнений… Сметаны в этих штях много. Сначала говядина тушится в сметанном соусе, а потом, когда уже варится бульон с капустой, все это опять заправляют сметаной. Ну и едят вприкуску с сухариками, которые тоже макают в сметану. Конечно, можно и с корочками, но с сухариками гораздо вкуснее. Свежего хлеба на ужин нет, потому как пекут его только поутру. Зато к ужину капрал расщедрился на штоф местной слабой водки. На шестерых здоровых парней вышло немного, чисто для аппетита, по чарке. И, как выяснилось, это очень хороший аперитив к щам. Штям. Блин, запутался уже. Пусть будет по-местному, к штям. Надо привыкать к здешнему диалекту.

Ах да, я тут так говорю – к ужину подали… Тут такое дело… Здесь нет столовой. И централизованного снабжения тоже нет. Как выяснилось, солдатам просто платят жалованье, и с этого жалованья они сами покупают себе еду и готовят ее. Как, где, в каких условиях – начальство это не волнует. Не маленькие, мол, разберетесь. Денег я местных не видел, все, что положено, в том числе и премия за принятие присяги, находится у нашего капрала, старшего артели Ефима. Он же по утрам бегает за покупками и закупается на завтрак, обед и ужин для всего капральства. Кашеварят вместе с одним из старых солдат в одном большом казане по очереди. Сначала на их капральство, потом – на наше. Давешний кожевенник из Кексгольма с еще несколькими молодыми соорудили в одном углу нашего сарая длинные столы и придумали скамейки из бревен. Вот, в общем-то, и вся столовая. Отдельные миски на каждого – это, походу, ноу-хау нашей партии рекрутов. Уж больно понравилось нам на той почтовой станции, где каждому своя тарелка была положена, потому при случае Ефим тут же обзавелся деревянными мисками на все капральство. Как и другие команды из тех, с кем мы вместе одним отрядом шли в Лугу. Остальные, насколько я понял, пользовались столовой-лайт – один котел, две-три ложки, ходящие по кругу, кто успел – тот поел. На обитателей других казарм мы косились с неодобрением. Впрочем, я думаю, это наставники сделали специально, для поддержания духа конкуренции. Вряд ли это особенности местного деревенского воспитания – когда наши всегда молодцы, а соседи уже не наши, а значит, и шляпы они носят неправильно, и куры у них несутся неверно, и козы у них тоже дуры. Просто во время ужина основная тема для разговора была позубоскалить над соседями. Какие они тупые и как у них все не так.

Последнюю пару ложек штей мы с ребятами по уже усвоенной нами солдатской традиции растягивали как можно дольше. Шкрябали по пустой миске хлебушком да неспешно обсуждали игру и завтрашнюю шагистику. Подсел Ефим:

– Ну что, братцы, рассказывайте, чего задумали да чего придумали. Вижу же, не просто так вы решили детские забавы вспомнить. Вон, все в соломе извалялись.

Парни переглянулись и дружно опустили глаза, будто устыдившись. Да, похоже, и правда тут взрослым в игры играть не принято. Ну ладно, возьму слово, раз все мне уступают.

– Господин капрал, мы тут днем в экзерциях тупили нещадно. В ногах путались, все такое… Вот я и подумал, как бы нам слаженность побыстрее освоить. Там, где я рос, игры очень помогали. Ну и это…

Ефим кивнул одобрительно.

– Это хорошо, крестник, что думаешь, как бы учебу справнее освоить. Семен Петрович, тебя, кстати, очень хвалил. Говорит, схватываешь все на лету.

Я смущенно улыбнулся, а Ефим продолжил:

– Тут такое дело… Слушайте, мужики, что я за сегодня узнать смог. Армию спешно готовят к войне. Не позже мая мы должны выступить в Ригу, в полк. К этому времени вы должны научиться как можно большему. Там, в полку, с вами сюсюкаться не будут. Обычно рекрутов старые солдаты гоняют где-то год-два, прежде чем в строй поставят. А до того они все больше в обозе да на хозработах, как нестроевые да молодые. Сейчас будет не так. У нас в полку, как вы знаете, стариков очень много. Заслуженные люди, побывавшие на свейской войне, что, считай, два десятка лет назад была. Да вот беда, возраст у них уже – сами видите. Потому они в нашем полку на обозе сидеть будут. А вас – в линию, как обученных. Кроме того, сейчас к войне в Петтербурхе спешно офицеров из немцев на службу берут. Полковник наш чужакам вроде противится, но все больше на словах. В обществе думают, что недолго ему осталось у нас в полковниках ходить. Умные люди поговаривают, что он хочет во Владимирский полк перевестись, который в Кексгольме остался. Дела у него там, в Кексгольме. Земля, мануфактуры… Некогда ему по войнам шляться. Да-с… Значит, офицеров нам все-таки навяжут. Немцев всяких или вовсе свеев. А у них, на Неметчине, так учеба поставлена: десять запори, а одного выучи. Потому в полку, ежели ротным нам иностранец достанется, пощады не жди. Это понятно?

Мы кивнули. Сашка даже крякнул:

– Да как тут не понять. Как на войну ходить – так из благородных у половины болезни всякие делаются. Вот в мирное время они хозяева, а как война – так сразу…

Ефим резко выпрямился и хлопнул ладонью по столу:

– Цыц! Ты, Сашок, с разговорами-то потише. Тут тебе не Кексгольм. Это там свейская граница рядом, лихого люда навалом, потому человека по делам судят, а не по разговорам. Здесь же другие нравы. Ежели нужно будет виноватого назначить да плетей ему всыпать, то болтун есть первый кандидат. Для отчету, значит. Это ясно? Хорошо. Что касается линейных всяких экзерций, тут я вам особо не помощник. У нас в ландмилиции мы линиями воевать не учились. Нас учили конвойной, караульной службе и как войну воевать в городе да среди домов. Этому я вас научу, как меня учили, но что касается линейной войны – тут внимательно учитесь у тех, кто со свеями воевал пятнадцать лет тому назад, да мне подсказывайте по мере сил. Потому как мне, капралу, вашими линиями командовать придется. Эту неделю еще шагистикой позанимаетесь, а как сырость сойдет, начнем стрельбе учиться да с клинками танцевать. Мушкеты у нас будут новые, австрийские, аккурат на следующей неделе обещали из Тулы привезти. Еще раз повторяю: на все про все у вас месяц. В мае уже на войну.

Ерема поднял руку в знак того, что хочет что-то сказать. Ну ей-ей, как в школе. Интересно, а у них тут школы вообще есть?

– Ефим, а с монетами как? На руки нам будут давать? И сколько?

– Солдат Кривич, на людях называй меня «господин капрал», усек? Особенно в полку. Мне не надо, чтоб ты палок получал. Я тебя лучше сам отлуплю, мне не трудно. Будет больнее, да целее останешься. По деньгам… тут не все так просто. Я обществу занес, считай, десять рублев, без этого никак. Да еще разных трат немало. До следующего жалованья и не жди. Твое дело – учиться, жратвой да тряпками я тебя обеспечу. А как станешь линейным солдатом, тогда я тебе по всему твоему жалованью персональный отчет дам, что, сколько да куда потратил. Уговор?

Ерема почесал подбородок.

– Бритвы бы аглицкие прикупить. А то как-то страшно местным цирюльникам доверять харю свою скоблить. А ты, господин капрал, на местное обсчество быстро выходы нашел. Может, поспрашиваешь, что да как?

Ефим довольно ухмыльнулся.

– Так я в ландмилиции, знаешь ли, не груши околачивал. Мы и на контрабандистов ходили, и на ушкуйников, и на иных каких лихих людей… Есть опыт. Но, конечно, про бритвы ты хорошую мыслю подал. Потому как глянул я, как соседнюю казарму цирюльники сегодня выбрили, так я лучше поленом щетину соскоблю, чище буду!

Ребята дружно засмеялись. Посмеялся и я. Говорю же, всего второй день здесь, а соседняя казарма уже как эталон чего-то плохого. Отсмеявшись, я решил ковать железо пока горячо.

– Крестный, предложение есть. Как еду закупать будешь – надо мяса побольше, или птицы, или яиц. Всего, от чего сил прибавляется. Хочу завтра с утра с ребятами еще утреннюю зарядку делать начать. Ну и найти какой-никакой недостроенный сарай или амбар ненужный, чтобы там потешный городок сделать.

– Потешный?

– Ну да, как у императора Петра Алексеевича. Учебу там проводить. Ты нас заодно штурмовать здания научишь, и вообще.

– Хорошая мысль, я подумаю. Но ты пока не беги впереди лошади. Сначала вникни, как тебя заслуженные кексгольмцы учить будут, а потом уже дополнительную нагрузку придумывай. Чтобы, значит, брать ношу по себе. Да-с… – Ефим сделал паузу. Видно было, что собрался что-то еще сказать, но передумал и быстро завершил разговор. Как это принято у командиров – озадачив чем-нибудь личный состав:

– Жора, тебе, кстати, рукав подшить надо, – заскорузлый палец капрала указал мне на лопнувший шов на камзоле. Ох ты ж блин! Когда это я успел и как не заметил?

– Ступай. И вы, хлопцы, тоже ко сну готовьтесь.

Им спать, а мне опять с шилом возиться! Бедные мои пальцы!

Глава 6

Говорят, когда прибудем в полк, жить будем на квартирах. Нет, не в том смысле, что у каждого будет по двухкомнатной «хрущевке», а в том, что интенданты расквартируют нас в нормальном жилом фонде, а не в этих самодельных сараях. По крестьянским хатам распределят или к горожанам в дома на постой. Это хороший стимул побыстрее закончить обучение и стать справным солдатом. Не, ну правда. Ведь вряд ли во дворе у какого-нибудь крестьянина или купца под окном притаится коварный барабанщик, чтобы в раннее утро прервать красочный эротический сон грохотом барабана. Дррра-дадада-дада-дада! Скотина, а? Нет чтобы раздать каждому по мобиле, где в качестве будильника будет стоять какая-нибудь приятная мелодия…

Проблему учета и контроля времени в военном городке решили просто. В небольшом двухэтажном здании, которое здесь исполняет обязанности комендатуры, штаба, а заодно гостиницы для присутствующих в учебке офицеров, есть часы. Большие такие, со шкаф размером. На улице у входа в здание висит небольшой колокол, под колоколом – солдат. Когда часы бьют сколько-нибудь часов, солдат у крыльца дублирует сигнал колоколом. Ну а когда колокол пробьет шесть раз, во всех уголках военного городка – у казарм, квартир старослужащих и просто на перекрестках – начинают бить дробь барабанщики. Дешево и сердито.

Подъем, православные. Начинается новый день. Такой же промозглый и сырой, как и вчерашний. Казалось бы, уже апрель, а все равно по утрам зябко. Хотя при чем тут апрель, если в нашей недоказарме-сарае не предусмотрено никакого отопления, кроме печки, на которой готовят еду. А я, кажется, начал простывать. На фоне усталости и недоедания поймать простуду – легче легкого. Особенно если за день пропотеешь как следует, а потом продует холодным весенним сквозняком.

С едой беда. У них какой-то очередной пост, и все православные снова не едят мясо. Сметану, которую раньше использовали как первое, второе, соус и десерт, теперь не покупают. Да и не продают. Мясо тоже не купить. Какой смысл забивать скотину и птицу, если ее никто не купит? Молоко, яйца, даже банальный творог – все харам. То есть некошерное. Тьфу, блин. Скоромное то есть. Тут же все ревностные христиане, пост блюдут, молитвы читают, на службы ходят. А холодильников не предусмотрено. Ну то есть, конечно, существует такое изобретение, как ледник. Это когда зимой заготовят льда и присыплют опилками и соломой для термоизоляции. Говорят, такой лед может в подполе храниться до конца августа. Но поди узнай у местных, есть ли что полезное в леднике. Пост. Нельзя. Грешно. Иди отсюда, солдатик.

Потому на ранний завтрак и поздний обед – пустая каша без масла и сметаны. Зато эту самую кашу обильно, чуть ли не на четверть, заправляют луком и чесноком. Иногда бывает рыба. Мелкая, костлявая, но рыба. Тут у христиан разночтения. Какие-то батюшки говорят, что рыбу в пост можно, а какие-то – что нельзя. Хотя, может, от поста зависит. Тут постов много всяких разных, я еще не разобрался в них как следует.

От Ефима я уже прохватился за попытки шуткануть на религиозную тему. Он как раз учил меня молитвенному правилу и рассказывал о скоромной и постной пище. А я возьми и ляпни некстати вспомнившийся афоризм:

– Если бы в соблюдении поста еда была бы главным, то святыми были бы коровы.

Ударил он все так же не меняясь в лице, без предупреждения и сразу в лоб. Скотина все-таки крестный. Надо будет как-нибудь, после поста, когда сил станет побольше, попросить его научить меня этому удару. Такой короткий прямой в голову очень полезно иметь в своем арсенале. Бокса в этой России еще не знают, однако это совсем не мешает кулачным бойцам наносить эффективные удары. Им, ударам, без разницы, изобрели уже бокс или нет. Бац! И с копыт долой, лежи, разглядывай небо да считай звездочки. Очень хороший удар. Мне бы так. Эм… в смысле, я тоже такое уметь хочу. Нет, добавки не надо, крестный, я все понял.

– Ловкий ты, Жора. – Ефим протянул свою огромную ладонь и помог подняться.

– В смысле? Падаю уже не как мешок с навозом? – в голове звенит, а я все пытаюсь шутковать.

– Ты почти увернулся. Сноровка у тебя есть. Немцы это называют словом «реакция». Вот она, реакция, у тебя хорошая. Будет толк.

И все, инцидент исчерпан. Я продолжаю размечать место под яму, которую мне же предстоит копать. Ну а он стоит рядом, подбоченясь, и учит молитвенному правилу. Иногда кидает в меня камушки. Это значит – я должен повторить, что он сказал. Ну, после того, как среагирую и увернусь, конечно же. Вот я и повторяю. Память у меня хорошая, получается повторять почти дословно, не сильно вдумываясь в смысл. Молитвы надо знать наизусть, не только «Отче наш», но и кучу других, по списку. Учу потихоньку.

Пока пост – в церковь надо ходить каждый день. Наша артель ходит вечером, перед отбоем. А в воскресенье еще и утром, на большую воскресную службу, не помню, как она правильно называется.

А яму я копаю потому, что кто-то из великих сказал: «Инициатива чревата исполнением». Потому что на без малого полсотни здоровых мужиков, проживающих в нашем сарае, нужен нормальный сортир. Тем более снег уже несколько дней как сошел и весна показала, как местные относятся к санитарным нормам.

Сортир – это проблема. Тут как таковых отхожих мест не придумано. Есть широкая канава в дальнем углу двора – туда ведра с нечистотами выливают. Можно ходить в ведро – деревянная вонючая бадья такая. Но многие не утруждают себя таким и ходят на улицу. Недалеко, прямо около казармы. Обоссать дом, насрать за углом – в порядке вещей. Пол нашего сарая земляной, закиданный соломой. Так вот сегодня утром один особо умный рекрут ничтоже сумняшеся решил помочиться на стену прямо рядом со столом. Встал такой, сыто рыгнул, отошел от стола пару шагов и зажурчал. Ну, тут я и психанул. Подбежал, мордой в стену приложил, потом локтем по затылку – бац! Выволок за шкирку наружу и еще пару раз втащил. Из казармы выбежал капрал второго капральства, а с ним Семен Петрович и еще несколько старых солдат. И тут втащили уже мне. Не очень умело, надо сказать. Бойцов уровня Ефима среди них не было, потому я ушел в глухую защиту, закрыв лицо руками, в основном все удары принял на блок. Пока суть да дело – Сашка сбегал за ундер-офицером Фоминым, благо тот прохаживался где-то неподалеку.

Явление Фомина коллектив воспринял с облегчением. Капрал со товарищи свалить меня с ног не смогли, я прижался спиной к стене и достаточно уверенно отбивал их удары. Отступить им честь не позволяет, а пробить блок руками – не получается. Удары ногой – не удары вовсе, а так, лягаются. Увернуться проблем не составляет. То есть для победы над дерзким рекрутом им явно нужно что-то посерьезнее. Палка военная «шпицрутен» или даже холодное оружие «шпага». А это уже чревато травмой, наказание никак не соразмерно проступку. Так что Фомин пришел вовремя – я весь в грязи и соломе от ботинок и кулаков противника, и они такие меня как будто пощадили. А то, что я в порядке, а у них уже дыхание сбилось на почве похмелья после вчерашнего, так оно со стороны особо и не видно!

В общем, разбор полетов. Что, как, почему. Побитый мною солдат в непонятках.

– А что такого-то? Оно ж все равно в землю впитается!

Я говорю, мол, мы ж не свиньи так жить. Гигиена там, санитарные нормы…

Фомин недоуменно поднимает бровь.

– Воду же не из луж берете, а здоровую, колодезную? Умываетесь по утрам? Ну вот. Что еще надо?

Перевожу дух, считаю в уме до полутора… до десяти терпежу не хватило.

– Гадить где попало нельзя. Нужно специальное отхожее место, огороженное. Чтобы, значит, и не воняло, и болезни не шли всякие. Сейчас как погода теплая пойдет – здесь же шмон будет, как в свинарнике! Мы ж не кошки да собаки, чтобы где хочу пописаю, где хочу это самое…

Фомин задает наводящий вопрос:

– Чем канава не устраивает?

– Тем, что до нее многим солдатам лень дойти. Можно, конечно, приказать да заставить, но нас тут полсотни душ, по-любому кто-нибудь да не дойдет. А так будет удобное специальное место рядом. Ну и опять же, если поход, если целая армия из многих полков пойдет? У головных-то солдат все нормально будет, они по чистому маршируют да место для лагеря небось сами себе первыми выбирают. А те, кто в хвосте колонны идут – они как? Так что это… надо сразу приучаться, и если вдруг что – так пресекать… Вот.

Ундер кивает, соглашаясь.

– Да уж. Оно так всегда было. Место во главе колонны – самым заслуженным. Ну а чушкам – пыль глотать да грязь месить в хвосте колонны. Так что какой-никакой, а резон в твоих словах есть. Нужно отхожее место. Значит – обеспечь. К вечеру проверю. Будет удобно солдатам – так уж я сделаю, чтобы все до него ходили, а не как утки – где хожу, там и гажу.

Фомин оглядел собрание нашего творческого коллектива, кивнул каким-то своим мыслям и отрывисто бросил:

– Исполнять.

После чего развернулся и ушел по своим ундер-офицерским делам.

Ну а я копаю. Добротно, на совесть. Чтобы по длине хватило хотя бы на четыре… эм… скажем так – посадочных места. А подмостки оборудовать – дело нехитрое.

Ничего так, кстати, руки-то неплохо прокачиваются на местной лопате да сырой весенней земле. Еще бы жратвы калорийной… сметаны там крынку, свинины жареной, сальца шматок… Так ведь пост, будь он неладен.

Ефим прибежал с рынка с продуктами на всю нашу артель, прознал о происшествии – и вот уже все утро около меня бдит. Якобы поучает нерадивого крестника. Сам же по сторонам зыркает. Кажется, ему досадно от того, что он в драке не поучаствовал. Переживает за меня, что ли?

Кашеварит сегодня Сашка. Посмотрим, какое оно будет, блюдо от нового шеф-повара. Каша с луком али лук с кашей? Другого-то ничего нет…

* * *

За две недели мы неплохо прибавили в экзерциях. Наша шестерка, или «шестак» на местном жаргоне, – Сашка, Ерема и еще трое – на следующий день после тренировочных игр показала хорошие результаты в шагистике. И нас тут же раскидали по другим шестакам. Временно за старших в линии. Два дня – и уже вся наша команда перешла отрабатывать маневры дюжинами, а потом в две и три шеренги. Все то же – поворот направо, поворот налево, назад, вперед, наискосок. Перестроиться под барабанный бой, перестроиться под сигналы трубы, перестроиться по сигналу руками. Работали уже всей командой, в одном строю со старыми солдатами. А руководил групповыми экзерциями сам ундер-офицер Фомин. Снизошел-таки до нас. Если работаем в несколько шеренг, старые солдаты всегда встают в последнюю линию. Во-первых, чтобы не убежали с поля боя – ха-ха. А во-вторых и в самых главных, чтобы вовремя подсказать: Сашка, держи строй, Ерема, прими правее, Жора, не шустри, помедленней. Если работаем в одну шеренгу, старые солдаты распределяются таким образом, чтобы по обе стороны от каждого стояли новобранцы. Так обучение маневрам в строю пошло значительно быстрее.

Ученье и труд все перетрут, так что уже через неделю четыре дюжины обитателей нашей казармы могли построиться в произвольном порядке быстрее других команд. И нас раньше других команд отправили осваивать следующий инструмент солдата – шпагу.

Шпага тут совсем не тот прутик с чашкой, с каким прыгал актер Боярский в кино про мушкетеров. Здесь это, скорее, узкий меч. Или очень длинный нож. Лезвие шириной в два пальца, длина почти по пояс. Гарды чашкой, как в кино, тоже нет. Кисть защищена скобой вроде дверной ручки, а сверху – небольшое блюдце, еле-еле закрывающее кулак. И весит около килограмма.

Ох, мать моя женщина! Кажется, те ребята, что дуркуют, сбиваются с ноги и делают вид, будто не умеют ходить строем, вовсе не тупые, а очень даже хитрые. Учиться шпаге физически гораздо тяжелее. Как учат солдата? Взять шпагу в руку, сделать длинный выпад ногой, вытянуть руку со шпагой вперед и – замри! Так и стоишь, растянувшись в полуприседе, выставив руку вперед. Минута, две… шпага кажется все тяжелее и тяжелее, ноги затекают… Кажется, это длится бесконечно. Еще через четверть бесконечности можно поменять ногу – и все сначала. Замри! Держи осанку! Держи руку! Да что ты дрожишь, как баба в первую брачную ночь! Держи руку, немощный! Держать! Еще! Встать, смирно! С другой ноги. Длинный шаг! Замри! Это какое-то издевательство.

Мне еще нормально, у меня ноги сильные. Хотя руки и плечи, конечно, после таких упражнений болели нещадно. А вот другим рекрутам пришлось очень тяжело. Целая неделя сплошной статики – это пытка, скажу я вам. Но – надо. Ундер-офицер Фомин даже как-то интонации сменил с холодных и сухих на заботливые. Почти уговаривает постоять в выпаде еще чуть-чуть, еще капельку… Стоим, что делать. Старые солдаты выполняют упражнение наравне со всеми. И, кажется, им это не стоит вообще никаких усилий. Семен Петрович говорит, что через полгода-год таких упражнений руки будут как железные, что для солдата – первейшее дело.

– Год?! Да я же сдохну раньше! – не помню, у кого вырвался этот крик души. Может, у Сашки. А может, и у меня.

– Не, на шпаге не сдохнешь, – улыбается в усы Семен Петрович. – Сдохнешь ты на мушкете. С ним точно такие же экзерции делать будешь. Штыком коли – и замри, хе-хе!

Умеет он подбодрить, едрить его…

* * *

В субботу ходили в баню и на бритье к цирюльникам. Да уж, цирюльник – это все-таки не парикмахер. Это скорее таксидермист. Крайне неприятный опыт бритья. Впрочем, цирюльник по совместительству еще и лекарь. Потому порезы щек и шеи он быстро смазывал какой-то белесой мазью. Ну да ладно. Зато в бане пропарились от души. Наконец-то я увидел настоящую баню с настоящей парилкой, это не та помывочная, что была в военном городке. Заодно ребята прожарили нательное белье на камнях. От вшей. Странно, а у меня почему-то вшей не было. Ни на исподнем, ни на термобелье, ни в волосах. Скорее всего, просто повезло.

А в воскресенье, сразу после утреннего посещения церкви, Ефим уведомил нас, что выдали жалованье. На руки, конечно же, он нам раздавать ничего не стал, зато в нашей артели появилась первая аглицкая опасная бритва. Он и другие старики ходили в город за покупками. А мы, рекруты, никуда не ходили. Нам и в воскресенье нашли работу. Как всегда – таскать тяжести.

* * *

Весна вступила в свои права. Распускались зеленые листья, по краям тропинок пробивалась зеленая травка… А еще повсюду воняло нечистотами. Скученность и теснота наспех построенных бараков учебного городка сделали свое дело. В лагере началась дизентерия. Рекруты, ослабленные постом, муштрой и весенним авитаминозом, стали дристать кровавым поносом. Все, кроме нашей команды. Я все-таки добился своего – наши все ходили в яму, которую я выкопал и оборудовал мостками. Пытался еще сделать домик, обозначенный на плане буквами «Мэ» и «Жо», но его уже на следующий день ушлые соседи разобрали на дрова. Семен Петрович, правда, пошел к ним разбираться, что-то порешал по местным понятиям, и в качестве извинений нам подогнали целый стог соломы и тюк опилок. Так что пол в нашей казарме был относительно чистый. Парня, которому я набил морду, обязали следить за тем, чтобы на полу каждый день была свежая солома. А старую, истоптанную грязными ботинками, чтобы каждый день вычищал наружу. Он, кажется, меня невзлюбил. Гадости про меня бурчал под нос. Надо же! Он помнит, как меня зовут. А я его имя не помню. Впрочем, и не знал никогда. Как-то неинтересно было.

Так как в нашем бараке никто животом не маялся, нас запрягли на разгрузку прибывшего из Тулы обоза. Ундер-офицер Фомин радостно потирал руки. Кто разгружает – тот и получает преимущество при выборе привезенных полезностей. А обоз привез не что-нибудь, а мушкеты. Новенькие, только что с завода, аккуратно упакованные в ящики. Бочки с порохом, свинцовые пруты, ветошь, пачки листов просаленной бумаги, патронные ящики… Целое богатство, одним словом. С понедельника начнем учебу. Первыми, как самая здоровая команда.

Ну вот, кажется, я наконец-то заработал плюсик к репутации. А ведь когда копал в грязи яму под сортир да мостки городил, они только смеялись. Ну как – смеялись? Так, украдкой хихикали в ладошку. Потому как крестный, Ефим, решил напомнить пересмешникам, что он немножко капрал Иванов и умеет владеть не только шпицрутеном, но и кулаком. А теперь вот как оно вышло. Наша команда записана к слесарям и оружейникам первыми. Будем получать оружие и в первой же команде проходить обучение. Наконец-то! А то какие же мы мушкетеры без мушкетов?

* * *

Утром нас построили перед казармой и подвергли медицинскому осмотру. Целых два полковых лекаря и один городской ходили вдоль строя, трогали лоб, смотрели горло, оттягивали веки. Перед строем стоял целый офицер – тоже немолодой, кстати, лет эдак под сорок будет, и о чем-то вполголоса беседовал с ундер-офицером Фоминым.

– Слушай сюда, православные. – Фомин, видимо проинструктированный офицером, обратился к колонне. – В лагере гнилая горячка. Заболевших уже под сотню. Да животом мается чуть ли не треть всех рекрутов и старослужащих. В связи с чем командованием принято решение – расформировать учебный лагерь, вывести батальоны в расположение своих полков и завершать обучение уже там. Командовать возвращающейся в полк учебной командой будет порутчик Нироннен, прошу любить и жаловать. Имущество третьего батальона будет вывезено обозной командой господина майора, так что это не наша печаль. Капралы, ко мне, пошепчемся слегка. Остальным – собирайте пожитки, выступить приказано уже сегодня.

Гнилая горячка – это, походу, тиф. Мне мама рассказывала, что его раньше так называли. М-да, вот и допрыгались с антисанитарией… Вроде тиф от вшей появляется? Инкубационный период – неделя. Мать рассказывала, что оттуда и взялась традиция не реже раза в неделю мыться в бане. Профилактика тифа. Похоже, у нас самая чистоплотная команда в учебке. Была. Теперь предстоит хлопотная процедура – сложить добро всех артелей нашей команды в повозки да при этом ничего не забыть. И проследить, чтобы соседи ничего не подрезали. Эхма! Ну, пойду участвовать в сборах, что ж теперь. Хотя, если честно, я доволен. Даже мне, не шибко разбирающемуся в местных реалиях, было совершенно очевидно, что учебный лагерь оборудовался по приказу человека, который даже не собирался здесь появляться. Некто написал на бумажке тяп-ляп, а другие так же тяп-ляп исполнили. Так что наши офицеры совершенно правы. Валить надо из такого лагеря поскорее, пока не передохли все.