25 декабря

Благодарности

Благодарю своего верного друга и соратника на литературном поприще Панина Илью Вячеславовича за неумолимый вклад в разработку данного произведения. Его корректура и вычитка оказали неизгладимое влияние на конечную версию моей книги, а его чуткие советы помогли наполнить её живыми красками и новыми смыслами. Огромное количество запятых и прочих синтаксических решений – плод его усердного труда, но если вы всё же найдёте какие-либо пунктуационные погрешности, прошу вас смело обращаться к нему и поливать из всех орудий. Это, конечно же, шутка.

Также я хочу поблагодарить прекрасных героев моего произведения, ведь без них, сами понимаете, не образовался бы такой замысловатый и карикатурный сюжет, хотя, безусловно, я должен предупредить своих дорогих читателей, что данная книга является продуктом моего воображения и недюжей силы воли, дабы вытащить, выстрадать и сызнова передать атмосферу определённого этапа моей жизнедеятельности. Имена могут встречаться реальные, могут оказаться видоизмененными, но нам ведь от этого ни горячо и ни холодно. Если вы найдёте этих людей, убедительная просьба, не сообщайте им о выходе моей книги. И это снова шутка. Конечно же, сообщайте.

Я желаю вам приятного прочтения и хочу подытожить свои благодарности одной знакомой и понятной для каждого цитатой: «И дай вам Бог того вдвойне, чего желаете вы мне». До встречи в первой главе!

1

– Доктор, вы даже вообразить себе не можете насколько у меня прекрасное настроение!

– Почему же… очень даже могу. За вами такое и прежде водилось.

– Но вы не понимаете! Я хочу петь и танцевать, и творить всякие там безрассудства! И писать стихи в конце концов!

– Стихи… мда уж, занятно. Но вы же вроде что-то писали недавно, или мне кажется?

– Писать то писал. Но ужас какой-то. Сущий мрак. Мне даже перечитывать стыдно.

– А теперь что вы пишете?

– Ознакомьтесь, пожалуйста…

(Минуты молчания могли показаться вечностью, если бы, конечно, хоть кто-то из нас имел представление о значении этого слова).

– Ну как вам! Как вам?

– Занятно. И вроде не пьяный… а ну-ка дыхните. Ладно. Долго увиливать не буду – мне понравилось. За одним исключением…

– Это каким же?

– Такие стихи обычно пишут пьяные школьники. Ну или влюблённые молодые люди. Поправьте меня, если я ошибаюсь.

– Как вы можете! Да это уже ни в какие ворота! Пьяные кто? Молодые что? Вы это мне!?

– Прошу прощения, вероятно, я выбрал не очень корректную формулировку. Стихотворение хорошее, спору нет, с точки зрения написания. Лингвистически не к чему придраться. Но вот посыл… и общий смысл… как бы вам это объяснить…

– Ну уж как-нибудь постарайтесь. Или вы и впрямь удумали меня оскорбить.

– Ваше стихотворение выглядит так, будто вы посвятили его одной теме, но, опасаясь быть раскрытым и уличённым, замаскировали его под свою привычную, фундаментальную философию. Человек не знающий вас, скорее всего, отнёс бы это произведение к разряду позитивных, миролюбивых, душеподъёмных повествований. Но что до меня… я уже давненько копаюсь в вашем творчестве. И с уверенностью могу сказать, что никакой философской мысли, на самом то деле, в этом стихотворении нету. Речь идёт о симпатии к девушке.

– О чём идёт речь? Не смешите мои титановые винтики: плечо сейчас отвалится от смеха. Да скорее Леброн вернётся в Кливленд, нежели я позволю себе столь никчёмную, столь мещанскую забаву. Симпатия к девушке… нет, ну вы на него посмотрите. А ещё психоаналитиком себя называет.

– Позвольте я вас поправлю. Леброн уже возвращался в Кливленд, относительно недавно, и нету никаких гарантий, что не вернётся вновь. Так стало быть…

– Стало быть что?

– Есть вероятность, что даже вы, с вашей неукоснительной верой в любовь к своему собственному отражению, чисто гипотетически, ненароком, могли случайно…

– Это исключено. Я целиком отдаю себе отчёт в своих действиях. Более того, я прекрасно осознаю, что я пишу, когда я пишу, и зачем я пишу. Ваши догадки не имеют никакой существенной почвы.

– Я вынужден поправить вас вновь. Каждый год, уж много лет, когда подступает та самая дата…

– Не продолжайте! Я не хочу обсуждать с вами этот детский лепет. Я пришёл к вам в поисках силы, мотивации для изучения потаенных уголков моей бездонной души, а вы, как бабка у подъезда, наслушались сплетен и давай находить к ним разумные объяснения. Слышать подобного не желаю!

– С вашего позволения, я всё же продолжу. Каждый год, в декабре месяце, когда подступает та самая дата…

– Да знаю я эту историю получше вашего! Каждый год я впадаю в депрессию, ухожу в длительный запой, ненавижу всё и всех и не имею ни малейшего желания, чтобы кто-то вроде вас напоминал мне об этом. Я всё это уже проходил. Поверьте мне на слово – никакой взаимосвязи вы не найдёте.

– В прошлом году, опасаясь приближающегося кризиса, вы подыскали себе подходящую кандидатурку, чтобы пережить этот месяц. Как же её звали-то… То ли Лиза, то ли Анфиса. А может быть… Алиса!

– Совпадение.

– В позапрошлом году, в том же самом месяце, на её месте была некая Наталья.

– Это случайность.

– В поза-позапрошлом году, надо же, официально на вашем любовном фронте была тишь да гладь…

– Ну вот видите! О чем я вам говорил? Простые совпадения.

– Потому что человек, который был выбран на декабрь, не дотянул до положенной даты. Вы, кстати, тогда разговаривали сами с собой. И да… у вас была внушительная коллекция пустых бутылок под кроватью. Вы даже не могли их вынести за один присест: настолько они были тяжёлые.

– Это всё… знаете… это всё блеф. Вы просто нахватали каких-то случайностей, припарили их парочкой очевидностей, подсыпали щепотку «психоанализа» и замешали в своём бездушном шейкере. Но полученное смузи не имеет ничего общего с реальной жизнью. Это лишь ваши выдумки.

– В две тысячи восемнадцатом году на их месте была Александра. Правда уже в своём прощальном амплуа. Но тем не менее этого хватило, чтобы выполнить свою миссию. А в декабре две тысячи семнадцатого, помните? Как она вовремя спасла положение. Что же случилось за год до этого…

– Хватит! Я с самого начала сказал, что не имею ни малейшего желания обсуждать эту тему ни с вами, ни с кем бы то ни было еще. Вам нравится играть в психоанализ? Ну так извольте – играйте себе на здоровье. Но меня в свои сказки не впутывайте. Я точно знаю, что в этом мире было, а чего в нем никогда не случалось. И, уж тем более, не имею никаких значительных проблем с памятью.

– Хорошо, хорошо. Как вам будет угодно. Давайте, действительно, отбросим все эти несущественные бредни, уберём конспирологическую мишуру и вновь вернёмся к старой доброй науке.

– Ну Слава Богу. Я уже хотел уходить: утомили не представляете как.

– Ещё как представляю. Все эти имена… в один и тот же месяц… в каждом году… приблизительно в тех же числах… конечно же совпали – чем чёрт не шутит, старина. Вот только есть ещё одно интересное наблюдение…

– Опять вы за своё!

– Когда год заканчивается – все эти девушки исчезают. Как по мановению палочки. Будто их никогда и не было. И ни слова, ни упоминания, ни фотографии – ничего не остаётся… в каждом январе.

– На что вы намекаете?

– Я уже ни на что не намекаю. Вы же хотели говорить голосом разума, а не примитивными бабкиными сплетнями. Каждая из этих девушек выполняла одну и ту же задачу. Из года в год. Из месяца в месяц. Каждое двадцать пятое декабря, с самого утра, вам приходило сообщение от одной из них, напоминающее вам, что этот год вы не заканчиваете в одиночестве. А если учесть, что за дата двадцать пятое декабря… для всего нашего мира… вы ведь любите даты. Вы же учили их с самого раннего детства. Вы помните все. Но конкретно эта – ассоциируется у людей с Рождеством. А у вас оно двойное. В тот день вы родились снова. Шесть лет тому назад… уже немного осталось.

– Я не искал девушку на декабрь. Я вообще ни на какой месяц её не искал. Мы просто случайно познакомились, и мне показалось, что мы неплохо ладим. Это всего лишь веселое времяпровождение, не более того.

– Вы говорили так и в прошлом году. И в позапрошлом. И в поза-позапрошлом. Просто хорошее настроение, просто написали девяносто девять депрессивных стихов за год, а вот сотое вышло на удивление радостным. Ещё и в декабре. И ведь никогда такого не было. И вот опять…

– Вы делаете из меня монстра! Своими спорными аргументами вы пытаетесь подвести к тому, что всё это было подстроено, что это ни месяц декабрь сам по себе ублюдский месяц, а я его делаю таким! Ну так вот – тут я вас не обрадую. Много кто не любит декабрь. Он либо холодный, либо моросящий. Столько дел нужно успеть переделать до конца года. А эти дедлайны, цейтноты…

– Большинство людей любят декабрь. Он напоминает им приближение праздника. Вы когда-нибудь слышали о новогоднем настроении?

– Не держите меня за идиота.

– Никто вас за него и не держит. Но теперь вы уже не спорите с тем, что в вашем новом, радостном, пропитанном светлой лёгкостью стихотворении никакой философии, по сути своей – нет. Вы написали о любви. Как и много лет подряд… Потому что вы нашли кандидатуру на этот месяц. Ваша депрессия отступает. После Нового года надобность в костылях отпадёт. Никакого продолжения не последует. Девушка исчезнет. И вы снова вернетесь к своему отражению.

 
«…Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один…
И – разбитое зеркало…»
 

Сергей Есенин

Декабрь 1925

2

– Он всё так же упрямится?

– Да. Но у него заканчиваются ходы. Мы вышли в эндшпиль.

– По-вашему, игра подходит к концу?

– Да. Но я побоюсь называть приблизительную дату. Этот пациент всегда славился своей непредсказуемостью.

– Что за девушка на этот раз?

– Да какая-то коллега с работы. Ничего нового. Хоть в чём-то он себе не изменяет.

– Стратегия та же?

– Шуточки-прибауточки, непомерное самомнение, окутанное лоском иронии и сатиры. Методика отточена до блеска.

– Они много общаются?

– Да, каждый день. Особенно ночью. Единственное – он перебрался в Telegram. Думал мы его не достанем (хах).

– Забавно. Свидания уже осуществлялись?

– Да. Времени у него в обрез, пространства для манёвра не остаётся. Лобовая атака неминуема.

– Что мы будем делать?

– Ждать.

– И всего-то? Может подкинем хоть парочку затруднений для затравки?

– Он проторчал на этой работе на месяц дольше. Сказал, что нужно выиграть время для поисков нового места – вот умора!

– И ведь они все повелись. Я его просто обожаю.

– Ещё что-нибудь?

– У неё есть какой-то там мальчуган. Но он уже сбитый лётчик.

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно. На его фоне – наш пациент, как глоток артезианской в Сахаре.

– Уж сколько лет за ним наблюдаю и диву даюсь: как он всё это обставляет?

– Старая методика. Можно сказать иудейская. Он говорит правду, но люди искренне верят, что он шутит. И чем страшнее правда, тем громче люди смеются.

– Но ведь невозможно в упор не замечать очевидного! Все эти числа, месяцы, имена, названия. Все эти строчки, подгаданные моменты. Неужели никто даже не задумывался?

– А чему ты удивляешься? Ты ведь не обращаешь внимание на то, с какой стороны дворник начинает мести свой двор. Или по каким дням продавщица табачного ларька задерживается на 10–15 минут и пялится в экран своего смартфона. Или почему патрульная машина каждый раз проезжает по одному и тому же маршруту и никогда не меняет своего направления (хотя, казалось бы, больше новизны, больше новой информации).

– Привычки?

– Да и они тоже. Сохранённые паттерны, отполированные до блеска. Ты и сам не замечаешь в какие моменты ты ковыряешься в носу, а в какие – скрещиваешь руки на груди. Но стоит тебе просмотреть документальный фильм в свою честь, как неожиданно откроешь для себя много нового.

– Значит и с ним та же песня?

– Безусловно. Есть люди, работающие как механизм. А есть те, кто эти механизмы конструирует. Винтик за винтиком, шуруп за шурупчиком.

– Значит, он выше всего этого?

– Да нет же! Он-то как раз действует также, как и остальные, только, в отличие от повторения старого, он создаёт новые механизмы повторений. Но модель-то при этом не меняется! Движок-то у них одинаковый (хах).

– Я что-то запутался.

– Ну смотри: ты можешь учить стихи – тщательно, скрупулезно, даже маниакально. А он учит новые способы запоминания стихов, а уж сами то стишки… идут во вторую очередь.

– Какая-то бессмыслица…

– Ты разгоняешь частицы в коллайдере. А он придумывает новые способы разгона частиц в коллайдере.

– Но ведь он же не физик-ядерщик!

– Но ведь и мы с тобой не следователи СКР.

– Ему сказали, что психотипов всего десять – и он тут же придумал одиннадцатый. Ему сказали: «Ладно, кто-то говорил, что их может быть на один больше». И он придумал двенадцатый!

– Вот так уже теплее. Это как… Мюнхгаузен, что ли? Придумал тридцать второе мая?

– Что-то из этой серии. Он не может создать новую модель человека, но он может наделить его принципиально новыми характеристиками, противоречащими его естеству.

– А что это даёт?

– Власть. Когда человек начинает верить в свои несуществующие добродетели или из ряда вон выходящие изъяны – он принимает правила игры. Фигуры на шахматной доске выстраиваются в том порядке, в котором их выстроил инициатор партии. Хотя шахматную доску и сами фигуры он, конечно же, не придумывал.

– Но это манипуляция чистой воды. Чего уж тут такого принципиально нового и претенциозного?

– А то, что манипулятор не держится за правила собственной игры. Финал ему ясен и очевиден, но цель достигается не посредством побед и поражений на доске, а общим самочувствием в результате законченной партии.

– То есть… он может проиграть?

– Не просто может – зачастую он так и делает. Его оппоненту кажется, что со смертью короля игра заканчивается. Но ведь так бывает только в шахматах. А он не шахматист. И не физик-ядерщик.

– Проигрывая партию, он предлагает сыграть еще одну?

– Нет. Он ждёт куража от наступившей победы своего оппонента и только тогда достигает своей цели.

– А если никакого куража не будет и в помине? Что если перед ним обычный скептик, ленивый и не удручённый излишним бахвальством?

– Значит, пациент признает, что по тем правилам, по которым они играли, безусловно, победа оказалась не на его стороне. Но вот по другим… оппонент опростоволосился.

– У меня сейчас мозг взорвется. Если в бою один человек заколет саблей второго – победа остаётся очевидной! На неё нельзя посмотреть под другим углом. Это противоречит законам природы.

– Да. Если цель второго была в том же. Заколоть первого. А что если он хотел умереть в этом бою…

– Пусть даже так. Идея с целью мне ясна. Но если он погибает – он же больше не может придумывать новых правил, совершать ходы, да и вообще играть, в конце-то концов!

– Поэтому он и не дерётся ни с кем на саблях! Тебе кажется, будто ты его опередил, предугадал, просчитал наперёд. Ты победоносно сбиваешь его короля, как вдруг выясняется, что игра велась не с тобой! Кто-то другой наблюдал за вашей игрой, а наш пациент всего лишь привлекал его внимание! Он не задаётся вопросом: как бы ему всегда побеждать. Его интересует – как бы ему никогда не проигрывать. Для этого и существуют правила. Его правила. А игра может вестись с тобой, со мной, с нами обоими – да с кем-угодно, но мы никогда не будем знать наверняка, кто его главная цель, каков его план на этот день.

– Жертвуя пешкой… Бобби Фишер… гениально. Что же случилось в декабре две тысячи шестнадцатого?

– Ты знаешь.

– Я имею в виду – с точки зрения его «правил», его «стиля игры». Бог его знает чего.

– Он блестяще выиграл партию. Но не достиг своей цели.

– А цель его… я уже даже не знаю, о ком мы говорим. Что здесь, чёрт подери, происходит.

– Цель – не конкретный человек. Цель – просчитать все возможные ходы, выложить все существующие ловушки, заполнить всё пространство вариантов.

– Аа… Трансерфинг реальности^[1]… Припоминаю… Всё было так просто. Загадка смотрителя… он не хочет быть смотрителем. Или читателем. Он хочет загадывать загадки. А ответов на них не существует, ведь важно не то, кто выиграл партию или проиграл. Важно – как ты себя после этого ощущаешь.

– Даже если бы ответы существовали, даже если бы первичная цель была достигнута – всё это меркнет под его подлинным желанием перевернуть всю структуру своего мышления.

– Все эти партии… это же просто модели… а эти люди… просто нанятые актёры… а шахматы…

– Это наш разум. Сначала ты учишь стихи, затем рассказываешь другим как правильно учить стихи, и лишь потом задаешься вопросом – зачем мы вообще учим стихи? Сначала ты переживаешь расставание, затем учишься избегать расставаний, и лишь потом спрашиваешь себя: а что такое расставание? И существует ли оно как таковое. «Cogito ergo sum»^[2]. Если мысль жива – значит у неё есть своя объективная реальность. Значит где-то во вселенной существует тот самый плод нашего воображения. Просто он удалён от наших глаз. Ведь наличие потолка в нашей квартире не означает отсутствие звёзд за её пределами. А если слепой никогда не видел окружающей его действительности – значит ли это, что никакой реальности вокруг не существует? Всего лишь додумки, вымыслы, представления…

– Но ведь мыслей бесчисленное множество. Разве можно вообразить себе каждую отдельную реальность для каждой проскользнувшей фантазии?

– А тебе и не понадобятся все. Бери только те, что покажутся интересными, и развивай их до полного абсурда, пока из твоего гаража не покажется Генри Форд на своём первом в истории человечества автомобиле. Или Гагарин не полетит впервые в космос. Сущий абсурд, самые глупые, несуразные домыслы могут завести простого человека так далеко, что он и сам усомнится в здравости своего рассудка. Зато однажды, ужасный сон, что веками считался посланием богов и вмешательством потусторонних сил, окажется ничем иным, как игрой нашего бессознательного. И родится психоанализ.

– Подъем! Я кому говорю, уважаемый!

– Что случилось? Где я?

– Там же где и были. Я только начал читать ваше стихотворение, как вы пробормотали что-то про вечность и уснули прямо здесь. Я уж не стал вас сразу будить, пожалел. Но имейте совесть, мне тоже домой уже пора.

– Как вам стихотворение?

– Очень красивое. У вас явно намечтается прогресс. Я бы даже сказал, что вы превзошли все мои лучшие ожидания!

– Надо же. А я уж боялся, что вы докопаетесь до какой-нибудь строчки и будете часами развивать из неё целую историю.

– Почему вы так решили?

– Это ваш излюбленный метод. Вы же не скрываете своих симпатий к Фрейду и его последователям. А мне так не хочется погружаться во всю эту муть.

– И не стоит. Кстати говоря, приближается сочельник. Не могу не поинтересоваться, не поймите меня превратно, у вас уже есть планы на этот день?

– Понимаю причину вашего беспокойства. Но можете не переживать – с Рождеством у меня полный порядок.

– Рад это слышать. Всегда лучше с кем-то, чем с бутылкой наедине. Но это я так, к слову.

– Вот-вот и я того же мнения.

– Тогда удачной вам игры…

* * *

Их архивов, датируемых 02.12.2022:

 
«Твоя звезда зажжется, милый путник,
Ещё чуть-чуть, немножко обожди,
Ты знаешь – потухает и Везувий,
Когда его покоцают дожди.
Сложнейший путь, серьёзные раздумья,
Вокруг лишь перепутье и бедлам,
За то, что всё прошло – не обессудьте,
За всё, что ещё будет – буду рад.
Звезда придёт, но дай ей укрепиться,
Ну мало ли, запуталась она,
Несёт её сквозь время колесница,
Немало вёрст, так в чём её вина?
Придёт… как нам вручали аттестаты,
Придёт, как долгожданный детский смех,
Придёт, как на балу сомкнутся пары,
Поверь же, зажигается у всех.
Я знаю: наши часики не дремлют,
И все они – не против, не за нас,
Ты только не чрезмерствуй своей ленью,
И всё оно случится в один час.
Быть может завтра, я не отрицаю,
А может месяц, годик пробежит,
А может будет длиться ожидание…
Пока живешь – ты знай, что ещё жив.
Я знаю: терпеливость не уместна,
Но помнишь, как вручается диплом?
Ты думал, что зима продлится вечно,
Но знаешь: всё случается потом.
Не к месту, нет, не к времени, не к спеху,
Она придёт, но не оповестит,
Не дай ей раньше времени померкнуть,
Она читает все твои стихи».
 

3

– Тебе удалось раздобыть копию?

– Естественно.

– Ну так что там?

– Как бы тебе это получше передать…

– Ну не тяни кота за…

– Я видел его работу. Док был прав – она не философская.

– Ну значит всё сходится? Наши предположения оправдались?

– Не совсем.

– Да ладно тебе. Нельзя же быть настолько скрупулезным. Он тоже человек: ну проболтался (или описался). Не знаю, как правильно. Маскировал, маскировал, да не замаскировал. Нас же четверо, а он один.

– Ты не понимаешь. С этой работой что-то не так. Она слишком позитивная. Слишком жизнерадостная.

– Биполярка?

– Нет. Он пишет произведения такого рода, но не из этой серии. Даже в самых добрых и простодушных вещах всегда найдётся местечко для «смерти», «безысходности», «негативизма», «хтони». Даже в самом экзальтированном! Он не умеет писать по-другому.

– Ну может научился… столько лет прошло. Делов-то, писал все время про А, а тут выдал про Б. Он же такой непостоянный…

– Клиническая картина именно для этого и существует. Все его движения в сторону, все прорывы, неожиданные повороты – уже входят в нашу систему координат. Как НДС входит в итоговую стоимость. Как те 5–10 % сверху, что закладывают в цену, опасаясь воровства. Как излишки, проговариваемые перед утверждением бюджета. Мы об этом знаем. Но здесь иная ситуация.

– Так в чём же она «иная»?

– Это может показаться глупым, но мне кажется, оно не законченное. Или связующее с чем-то ещё.

– Про незаконченное не верю. Он такие всегда удаляет. А вот связующее… занятно. И с чем же, и что конкретно оно связует?

– Я не знаю. Других работ нет.

– Мы в тупике?

– Отчасти. Но шансы всё ещё есть. Время не на его стороне.

– Думаешь, он успеет написать что-то ещё?

– Вот это уже в его стиле. Не удивлюсь, если в самый последний момент так и выйдет.

– А мы успеем с ним ознакомиться?

– Да откуда я знаю! Ну допустим нет, дальше-то что?

– Мы не сможем повлиять на ход событий. Встреча состоится и снова отбросит нас на целый год.

– Что ты предлагаешь сделать?

– Да что угодно. Он же обожает символы, знаки, знамения. Ну давай подкинем ему новых дурных снов, поставим скорую у его подъезда, подтасуем вкладки в Яндексе. Запустим паранойю, так сказать.

– Не сработает. Раньше ещё могло, но сейчас… он сам придумывает себе знаки, сам выбирает в какие сны верить, а на какие не обращать внимание. У него новые правила игры.

– Да чёрт подери! Как же он достал. Почему нельзя просто вернуться в тот день, отмотать на шесть лет назад и отменить их встречу! Помешать ей! Хоть гриппом заразить, ей Богу. Ну что за клоунада!?

– Ты говоришь разумную вещь, но вот проблема – без этой встречи, не будет ничего. Вообще ничего.

– В каком это смысле?

– В самом прямом. Все проблемы начались с того дня – это факт. Они прогрессировали, наслаивались на другие, прорывались из ниоткуда и портили нам все карты. Да, это правда. Но ведь помимо них, были и положительные стороны – он начал писать. Очень много писать. Он начал думать. И не как до этого, а по-настоящему. Упорно и настойчиво. Ежечасно, ежесекундно. «Продуктивно» думать. А все великие творения, научные изыскания, новые модели восприятия окружающего мира произрастают именно из мысли. Из первичного импульса. Тебе ли не знать?

– Я понимаю о чём ты. Даже поддерживаю. Но ведь мы же не можем вечно наблюдать одну и ту же картину из года в год, сидеть сложа руки и ничего не делать. Не знаю как ты, но я лично уже на грани.

– Ты на грани – не потому что ты это «случайно» почувствовал, а потому что он установил для тебя такую грань. Если мне не изменяет память, по договору мы имеем право доводить его до ручки, и сами можем потихонечку сходить с ума. Но мы не сможем пробить барьер его подсознания. Это не в нашей компетенции. Мы же, как простуда, как прыщ, как герпес. Мы можем донимать, но всегда должны уходить в своё время. И затем возвращаться…

– Сколько ещё мы будем возвращаться?

– Пока он жив.

Дверь кабинета была не заперта. Доктор собирал свои вещи, что-то бурчал себе под нос, как вдруг…

– Слушай, док, у меня вопрос по поводу последнего произведения…

– Которого из?

– В смысле которого? Ну последнего, естественно.

– Того, что я вам прислал?

– А ты от нас что-то утаил?

– Ни в коем случае. Но как бы сказать поделикатнее…

– Не говори, что он написал новое!

– В точку. Ещё какое!

– Тоже радостное? Веселее предыдущего?

– Нет. Мрачное. В своём духе.

– Ну Слава Богу. Значит это была ложная тревога?

– Как знать, как знать…

– Ну не томи же! Что у тебя на уме?

– Произведение слишком конкретное, слишком понятное. Я бы даже сказал – прямолинейное. Он буквально написал «Письмо к женщине»^[3].

– Да уж. Ну хоть в своей стилистике? Много образов приплёл на сей раз?

– Увы. Адресат только один.

– В смысле адресат?

– Ну додумай: если «Письмо к женщине», соответственно, его доставляют адресату. Какой-то конкретной женщине.

– Теперь понял. Ну имя там не фигурирует, я уверен. И вряд ли какие-то внешние характеристики. Хотя вот интересно – почему он никогда не детализирует людей? Разве ему не хватает воображения?

– Хватает. Но для него это ничего не значит. Они могут быть разные: и высокие, и низкие, и худые, и полные, и блондинки, и брюнетки. У него не существует «определённого» типажа. Как и представления о таковом.

– На что же он обращает внимание?

– Мимика, жесты, движения. Он их фиксирует, как кобра.

– Странно. Та девушка, которой (естественно) он посвятил своё новое произведение, не обладает внушительным набором широких жестов и резких движений. В чём секрет?

– Движения не должны быть резкими, или, как ты выразился, «широкими». Они должны быть конкретными.

– И какие же, конкретно, движения его интересуют?

– Движения защиты.

– То есть…

– Закрытая поза, ладонь прикрывает лицо, человек шарахается от прикосновений, опущенные плечи, редкое моргание. Общая слабость, одним словом.

– И зачем же ему такой «батальон» из слабаков?

– Ты не представляешь, что может скрываться за этой слабостью. Ты и вообразить себе не можешь, на что способен человек, который с виду, как пушинка на одуванчике – дунешь и улетит. Такие люди способны на невероятную жестокость, немыслимую, нелогичную, нерациональную. Ты даже не поверишь в это, пока не столкнёшься.

– Ты подразумеваешь, что они способны на убийство?

– Возможно. Но дело не в этом. Эти люди, прикрываясь общей «слабостью» и безоружностью, проворачивают делишки почище нашего пациента. Очень редко. Зато как эффектно. Как взрыв атомной бомбы.

– А ему-то какой прикуп от таких людей?

– Он этого не знал, пока сам не столкнулся и не поверил. Но затем… что-то там сломалось внутри. Появилась неуверенность, осторожность, брезгливость, паранойя. Ты вообще обращал внимание, как он быстро говорит? Как он машет руками? Как он дергается, как он весь трясётся? Как будто его чем-то накачали. Он всегда в защитной позе, он всегда наготове. Руки впереди он держит автоматически, не осмысленно. Его подсознание ждёт нападения, и он всегда к нему готов. Даже слишком готов.

– Похоже на психологическую травму.

– Это она и есть. Не самая уникальная, не самая из ряда вон выходящая. Хоть в чём-то он не новатор.

– Если его движения резкие, а ищет он медленных и неуверенных – он тем самым сохраняет баланс (хах)?

– Нет. Ему просто нравится взрывной потенциал внутри таких людей. Особенно когда они этого не знают, а он уже прекрасно осведомлён. Опасность, в его понимании, не должна носить пистолет или отращивать клыки. Опасность кроется внутри самых бытовых, самых безобидных вещей.

– Я знаю, я много раз интересовался… и не только у тебя. Но всё же. Что случилось шесть лет тому назад? Почему это происходит? Зачем всё это нужно?

– Игра должна быть закончена. Он одержим ей. Беда не в том: проиграл он или выиграл. Он просто ее не закончил.

– Но ведь годы идут. У него столько этих игр. По одной на каждый день недели, а то и по три. Зачем ему отыгрывать, выигрывать, проигрывать (не важно) в одной конкретной! Какой в этом практический смысл?

– Закончив игру, он наконец-то освободится. Всё закончится. Как для него… так и для нас.

– Мы исчезнем?

– Безусловно.

– А он?

– Скорее всего. Но не могу давать каких-то точных прогнозов, я не экстрасенс. Игра – цель всей его жизни, остальное не имеет такого фундаментального значения и магического свойства. Когда игра заканчивается – на мониторе появляется надпись «The end”. И компьютер выключают.

* * *

Из архивов, датируемых 23.12.2022:

 
«Прошли уже веселые года,
Ушло лет шесть, а может целых десять,
Я столького не смог тебе сказать,
Попробую исправиться я в песне.
Безумием хотелось бы назвать,
Всё то, что с нами было уже после,
Мне часто вспоминаются слова,
Про календарь, про третье и про осень.
Конечно, ничего я не достиг,
Ну так… скорее как-то, где-то, с чем то,
На всё у этой жизни есть мотив,
Вокруг же нас не кружится планета.
Конечно, мне печально, нету слов,
За каждое мгновение разлуки,
Хотя я был занятный голослов,
Но что теперь… теперь умою руки.
И буду честен – я, конечно, смертный,
И время неподвластно, даже мне,
Вокруг меня не крутится планета,
Да я её крутить то не хотел.
Я знаю, ты всегда в убойном ритме,
Поймать тебя не выйдет у кулис,
Спасибо, что снималась в моем фильме,
Среди достойных, выбранных актрис.
Я знаю, что любовь твоя не та,
Тебя переиначить невозможно,
Мне жаль, что ничего ты не смогла,
Но ведь и я… и я, конечно, тоже.
Я знаю, ты не вспомнишь, не придёшь,
И даже не поздравишь с Днём рождения,
Тебя любить, мне было невтерпёж,
И знаешь, я об этом не жалею.
Твоя любовь другая… и не та,
Но в этом мы немножечко похожи,
На ветер разбросала ты слова,
Но ведь и я… и я, конечно, тоже.
Прошло шесть лет. А может, было десять,
Прошли века и целая эпоха,
Мне жаль, что эти годы мы не вместе,
А кем в итоге станешь… стану Богом.
Я много натворил, набезобразил,
Хотя, ты переплюнула с лихвой,
Среди моих немыслимых ненастий,
Мне жаль, что не делю я их с тобой.
Мне жаль, что наша радость, не совместна,
Ведь мы не совместимы, хоть убей,
Но я любил. И искренне, и честно,
И здесь ошибки не было моей.
Я помню день. И снова он подходит,
Но он достоин моего календаря,
Мы встретились и вышла наша повесть,
На двадцать пятый день от декабря».