Читать книгу: «Середина Жизни», страница 8

Его рука потянулась ко мне через весь стол. И я с гордостью пожал её.

Глава 23

Какие странные знакомства

Моя карьера в качестве преподавателя в институте – стремительно двигалась вверх. И однажды я понял, что если хочу и дальше двигаться по лестнице университетской иерархии – я должен повысить свою квалификацию. Дело в том, что я закончил университет как историк, а аспирантуру философ; а работал я в области социологии, в которой до сих пор оставался просто удачливым самоучкой, для которого высшие материи этой науки – оставались недостижимы.

И те не менее: я – не собирался так просто со всем этим мириться; я понял, что мне нужно повысить свою квалификацию у лучших профессоров страны. И мне повезло: я имел возможность отправиться от имени своего института на проходившие как раз вовремя курсы на повышение квалификации доцентов гуманитарных дисциплин. И я нутром почувствовала все видневшиеся на горизонте возможности; и на этот раз – не дам им так просто ускользнуть.

В столице нашей южной республики: собрались философы, филологи, историки и социологи со всех социалистических стран: ГДР, Польши, Румынии, Югославии, Болгарии… Это – было великое и славное время для учёных, только начинающих свой тяжёлый путь по направлении к настоящей науке – где, как верят многие, обитает истина. Лекции нам читали лучшие профессора Киева и пятнадцати республик – и говорили все эти гиганты мысли с нами как со старшими учениками, которые вскоре – встанут на их место. Именно в таких местах: познаётся вся сила и мощь науки.

Так же: это была отличная возможность советским учёным наладить знакомства и связи со своими восточноевропейскими коллегами – особенно с восточными немцами и поляками, о которых в научных кругах ходило множество историй, по содержанию близких к легендам.

Здесь мне тоже повезло, как мало кому везёт: по распределению в общежитии я попал в одну комнату с двумя поляками и немкой. Мы ходили вместе на лекции, жили под одной крышей и вместе открывали для себя много нового в столице социалистической Украины. И под конец этих полугодичных курсов от весны до осени – стали друг другу хорошими друзьями.

Почти все немцы и поляки здесь: отлично знали русский; доцент философии из Берлина – очень милая женщина – стала мне хорошим другом и открыла мне глаза на многие вещи. И когда нам выпало несколько дней выходных – она попросила меня сопровождать её в путешествии, которое она давно мечтала совершить:

– Мозква и Ленингьад, – сказа она так, что ей невозможно было отказать, – моя давняя мечта; так вы зогласны меня зопровождайт?

– Я воль, – кивнул я.

Взамен, я получил её домашний номер телефона и приглашение когда-нибудь приехать к ней и её мужу на выходные в Дрезден.

В Москве и Ленинграде мы были всего по дню на каждый; а по возращению оказалось, что наше повышение квалификации прошло успешно и пора уже возвращаться домой. Тогда же: я получил приглашение от ещё одного своего соседа приехать к нему в гости в Щецин. Мы пожали друг другу руки. Такие необычные для меня выдались полгода. Такие странные у меня выдались полгода. И меня – ждала ещё куча дел по возвращению домой.

Глава 24

Кто не в силах встать

Пройдёт много лет – ноя я ещё долго буду встречать на улицах своего города того самого бородатого чудака, согласившегося выполнить для нас инженерно-архитекторский проект церкви, основанный на чертежах архитектора-велогонщика. То, как он держал себя; как он выглядел и говорил – всё это напоминало мне философа по имени Павел Флоренский, жившего полвека назад. В тридцатые годы, во времена всеобщего страха и ужаса – даже самые отважные диссиденты ушли в подполье, откуда не осмеливались даже высунуть головы. Флоренский же – отказался эмигрировать из страны, когда во время гражданской войны у него была такая возможность. Когда на территории всех пятнадцати республик сотнями сжигали церкви и сотнями тысяч расстреливали попов – Флоренский, будучи преподавателем в радиотехническом институте – выражал свой протест тем, что расхаживал по коридорам технического института в монашеской рясе; а затем, всё в той же одежде: читал лекции своим студентам.

Что с Павлом Флоренским впоследствии сделали – совсем другая история. Я много изучал его философские и богословские работы, превосходно знал его биографию и собственное мнение о характере и нравах этого человека – имел. И я был впечатлён, спустя пятьдесят лет после смерти философа, встретить человека, который полностью бы соответствовал его образу. Он был верен своим взглядом, выстроенным за православной философии и гуманизме – и служил им до самого конца; честен и горд – благороден и безумен – всё это было про него.

В одиночку со всей внезапно взвалившейся на его плечи работой – он справиться не мог; во многом ему нужно было со мной совещаться и обсуждать разные детали, значение которых – мне приходилось осваивать походу.

На своё свободное время – я смотрел как на самую бесполезную и ненужную на свете вещь; его у меня было больше, чем воды в соли в море – жил замкнуто и с немногими своими друзьями не имел никакого желания встречаться чаще необходимого; дел особой важности я не имел – а потому: мог уделять своему инженеру, которого в голове уже окрестил Павлом Флоренским – столько времени, сколько он требовал.

К сожалению: я не мог приходить в его рабочий кабинет всё время; ему часто приходилось где-нибудь пропадать и вечно отсутствовать. Тогда, он показал мне дорогу к своему дому и попросил приходить как можно чаще; или когда он сам позовёт.

Когда я впервые перешагнул порог его квартиры: моя челюсть отвисла и как будто навечно застряла там – внизу. Все стены его жилища: были увешаны иконами с изображениями святых, представленных во всех ипостасях. А в спальне его жены: стоял самый, что ни на есть настоящий алтарь.

И когда я вошел внутрь комнаты с алтарём: его жена на кровати рядом со святилищем, спрятав своё тело под двумя одеялами. Она так и осталась там лежать, поприветствовав меня радужной улыбкой; её муж сел рядом с ней, положив свою огромную мягкую ладонь ей на плечо. Я – взял себе стул и сел прямо у алтаря; и под угрюмым взглядом множества Иисусов, Марий, Петров и Павлов в позолоченных рамах – мы начали свой разговор.

Его жена, как он сам признался несколько недель спустя – оказалась парализованной.

Немного позже, мне так же удалось узнать, что за несколько лет до моего появления в их жизни: у них был сын. Сложно теперь судить, каким он был человеком; те, которых не стало – всегда кажутся нам намного милее, чем когда они ходили по этой земле. Однако оба его родителя – любили своего мальчика всем сердцем. И с засохшими слезами на глазах, глава инженерно-архитектурного отдела сказал мне, что уже несколько лет, как по воле судьбы их сына с ними больше нет. И с тех самых пор, как он ушел: его жена не встаёт с кровати.

Хоть мне никогда и не приходилось по воле высших сил знать подобной боли и утраты – я мог их понять; мог понять и то, почему они всё своё время и энергию посвятили служению своей религии, и благородным делам. Когда они сами не смогли ходить в церковь друг с другом – инженер со своей женой построили свой собственный храм. Тем же самым – занимался и я; наверное, потому они так сильно хотели помочь мне в моём деле, как только смогут.

Кому-то приходится вести битву на полях сражений и жертвовать жизни. Другим: приходится вступать в схватку с самими собой глубоко у себя в головах и жертвовать рассудком. А некоторым: приходится защищать свою духовность от грязи этого мира и жертвовать счастьем. И всё для того, чтобы как-нибудь провести время на этой земле. Какой путь не выберешь: чтобы двигаться дальше – всегда приходится чем-нибудь жертвовать.

В ходе наших бесед: время от времени муж с женой прерывали разговор, чтобы помолиться. Мне невольно приходилось к ним присоединиться; но слов молитв, которые они читали – я не знал и не понимал. И мне приходилось, закрыв глаза, просто шевелить губами, думая лишь о том, что бы не опозориться перед этими людьми – ведь слова почти всех самых важных христианских молитв – напрочь вылетели у меня из головы.

Жена инженера много улыбалась; самому мне редко доводилось встречать людей, которые бы так много смеялись и были бы настолько бодрыми в своей речи и чистыми в мыслях.

Она – была полной противоположность своего мужа – тихого, как оказалось, робкого и пассивного. В нём не было и капли той бодрости, что была у его парализованной жены. Любовь всей его жизни – почти до самого своего конца – была рада и открыта всему новому в этом мире; хоть и в каждом её жесте – ещё можно было прочесть горечь и тоску по былым утратам и падениям.

Зажатый и скромный интеллигент; женщина с парализованным телом, в любой момент – готовая посвятить всю себя тому, что считала достойным – в их компании я провёл много месяцев, не жалей ни об одной минуте. Много подвигов, которых некому будет оценить кроме нас самих – мы совершили в глубинах своих умов, чтобы приблизить осуществление нашей общей цели – создание церкви святого Георгия. И хоть я много им помогал – я раз за разом кивал своим грустным мыслям: в отличие от этих двоих – во всех этих чертежах я ни грамма не мог понять.

К концу того года: жена инженера, владевшая своей специальностью не хуже своего мужа, которого все по праву называли мастером своего дела – тихо ушла из этой жизни. Однажды вечером: она как всегда пожелала своему единственному мужчине спокойной ночи и закрыла глаза; с единственной разницей – для того, чтобы больше не открыть их никогда, тихо покинув этот мир, никак не сообщив тому об утрате.

Её муж – даже глазом не повёл. Он передал мне недавно доведённый до конца их последний совместный инженерно-архитекторский проект. Такие люди – своё личное горе переносят всегда на полях сражений внутри своих голов. Я взял планы, поблагодарил его и ушел.

Много лет я встречал его на улицах своего города: примерно, пару раз в год. Первое время: я ещё здоровался с ним и пожимал его массивную, погрубевшую руку. Но затем: сам не зная почему, стал переходить дорогу и идти в противоположном направлении, стоило его фигуре только показаться вдалеке. А после: потерял к нему всякий интерес. Постепенно, мне стало казаться, что этот тихий, странный человек – тоже перестал замечать меня.

Однажды я увидел, как он молча садится в автобус, не издав ни единого звука – и ехал в сторону своего пустого дома, все стены которого – увешаны иконами.

Глава 25

Берлинский просвещённый

С поезда я сошел в семь утра – тяжелая выдалась ночь. Но сейчас, когда я в Берлине – все проблемы как будто остались далеко позади.

Моя немецкая подруга ждала меня на перроне и широко улыбалась, крепко держась за руку со своим супругом. Про него сложно было сказать: рад он меня видеть или не очень.

– Привет, – сказала она, – хорошо доехал?

Конечно – даже более чем. Ведь для меня – совсем не важен путь; я привык всё время двигаться к цели.

Они посадили меня в свой автомобиль. И стоило только задней двери захлопнуться – как машина сорвалась с места и повезла меня в сторону Унтер ден Линден – в самое сердце Берлина.

И я увидел город, от одного взгляда на который захватывает дух и останавливается слабое к чудесам сердце советского человека. Этот город – сохранил своё величие; пусть и вечно ищущие драки люди разделили его на две части. Та часть Берлина, которую мне посчастливилось увидеть – заставила меня испытать эмоции, по силе равные встречи с новым миром. И это – действительно был новый мир – в нём было больше красоты и свободы, в чём мне ещё предстояло убедиться.

В кафе на Унтер лен Линден: подавали колбасу с тушёной квашеной капустой, а на закуску – колбасный салат; а на десерт – колбасный пирог. Этих блюд хватило бы на десятерых; но после советских молочных колбас – о таком немецком великолепии я мог только мечтать.

В Берлине, к сожалению, мы надолго не задержались – они везли меня к себе домой – в милый маленький Дрезден. И с тяжестью в сердце: мне вскоре пришлось распрощаться с первой европейской столицей, которую я увидел – и направиться навстречу настоящей Германии.

И хоть эта страна оставалась социалистической – немцам удалось добиться намного большего, чем нам. Их маленькие города сверкали чистотой, а в лицах каждого прохожего – можно было прочесть безмятежное благополучие, на которое в Союзе было трудно наткнуться. Уже в те годы становилось неясным: кто кого победил в войне, после которой прошло всего сорок лет?! Они тоже не были богаты – многие были по немецким понятиям столь же бедны, что и мы. Но даже в их бедности – был слышен запах европейского благородства. Бедность, как и любая геометрическая фигура – имеет разные углы; про бедность можно говорить как о пятиугольнике: американская, европейская, азиатская, африканская и советская бедности. Ни одну из них нельзя назвать счастьем; но некоторые – настоящие бедствия.