Партизан

Отряд пополнился почти полком, более тысячи человек прошли через этот ад и остались людьми, но кладбище неподалеку от высоты 129 пополнялось исправно. Выходить истощенных людей с гангренами мы не могли. Я зарекся проводить такие операции. Помочь всем мы не могли, а такую толпу просто не прокормить. Мы отправили их на восток, но без всякой надежды на то, что хоть кто-нибудь доберется. Сорок винтовок и одна карта на всех. Оставалось только надеяться, что оставшиеся там командиры сумеют создать боевой кулак, добыть еще оружия, и смогут довести хотя бы часть людей до своих. Пришлось долго и мягко уговаривать Ивана Железнякова и Мешку Ведринскаса более таких операций не проводить. Запасы медикаментов опять на нуле, врача в отряде как не было, так и нет, но сделанного уже не вернуть, здесь невозможно перегрузиться и начать все снова. Увидев, что могут помочь тысячам соотечественников, ребята рискнули и выиграли бой без потерь, но теперь мы несем потери, и в случае, если немцы предпримут еще одну карательную акцию, то вынуждены будем бросить и базу, и раненых. Которых немцы добьют. Второй раз брать их в плен никто не станет. Вот такая скорбная статистика первого года войны. Отцы-командиры из далекой Москвы нам помочь практически ничем не могут. Просил, чтобы прислали приказ, запрещающий подобные действия, но так его и не получил. В результате раненых и больных гораздо больше, чем здоровых. Просто филиал госпиталя какой-то. Москва ответила через шесть суток, запрашиваемого приказа я так и не получил. Интересуются аэродромом в Голейцах и воентехником Дедовичем. Сможем ли организовать прием борта? Да, сможем, сможем. Толку от одного самолета? Приказали 120 самых тяжелых раненых и старших командиров, если такие имеются, подготовить к эвакуации. Старших командиров было 16 человек. Иван Янчук улетать отказался, дескать, он еще не видел всех людей, которые остаются в отряде, да и он – средний комсостав. Сели шесть ПС-84И, из которых тюками выбрасывали медикаменты, забрали 121 человека, включая Дедовича, и улетели, оставив нам четырех военврачей и 26 осназовцев. Я был очень доволен. Честно говоря, не ожидал такого.

Загасили огни, как только последний самолет оторвался от земли, и отходим. На подводах только медикаменты, все остальные – бегут. Побежали и осназовцы. Бежать не так далеко – 10 километров. Начштаба, Юрий Иванович, занялся расселением вновь прибывших, в первую очередь врачей, затем бойцов Осназ.

Наутро, на завтраке я увидел, кто к нам прилетел, чуть язык не прикусил от удивления. Причем, ничем себя не выдав, за соседним столом сидел майор госбезопасности Павел Судоплатов. Пил малиновый чай, другого у нас и не было, и жевал гречневую кашу со свининой. Мне стоило больших усилий, чтобы не выдать того, что этого человека я отлично заочно знаю. Он ведь так и не представился. Командиром группы был представлен совершенно другой человек, звание, имя и фамилия которого мне ни о чем не говорили. Сказал, что ему требуется подобрать несколько человек, хорошо знающих местность, и они бы хотели посмотреть на подготовку и учебные занятия, развод на которые был произведен сразу после завтрака. Группа из пяти человек, среди которых находился и Судоплатов, который так и не представился, впрочем, как и все остальные, кроме командира, пошла ходить по лагерю. Внимательно осмотрели нашу экипировку, рюкзаки, разгрузки, производство мин, отработку приемов боевого самбо, работу учебного минного класса, наши составные переносные реактивные установки залпового огня и прочая, прочая, прочая. Вопросы их командир задавал только бойцам, но не преподавателям. Усиленно демонстрировал свой интерес только к подбору кандидатур. Лишь у «лабиринта» они остановились как вкопанные. Лабиринт имитировал «дурдом», то есть в нем отрабатывалась стрельба вправо и влево с обеих рук из автомата, при штурме сложного по конструкции здания. Этот элемент в их системе еще не родился, как и многое другое, что они увидели в этом лагере. Лишь после этого спросили у меня: зачем построено это сооружение и для отработки каких действий оно применяется.

– Здесь отрабатываются приемы штурма здания, его зачистки, но ветер сегодня не совсем подходящий, и на занятиях группа, только приступившая к этому упражнению. Сейчас они производят имитацию штурма по самой простой схеме.

Незадолго до обеда, я к этому времени вернулся в штаб и занимался своими делами, в дверь постучались и часовой доложил, что меня хочет видеть один из новеньких.

– Пускать – не пускать?

– Пусть войдет.

Вошедший Судоплатов показал мне свое удостоверение: Начальник Особой группы при НКВД майор госбезопасности Судоплатов П. А.

– Мне бы хотелось поговорить с вами наедине, товарищ Соколов.

Я тяжело вздохнул, но этого разговора не избежать, попросил радиста, Мешку, начальника разведки и начштаба выйти.

– Гости у нас высокие, поговорить просят. Присаживайтесь, товарищ майор! Чем обязан?

Тот присел, молчит, затем достал из кармана бутылек с облитой сургучом пробкой. «Московская», фирменная.

– Стаканчики сооруди, Петрович, – попросил «московский гость».

Видать, зацепило его то, что он увидел в глухом белорусском лесу. Я поставил на стол граненые стаканы, тарелочку с салом и хлеб. Достал из ножен свой нож. А гость одним ударом по донышку выбил пробку из бутылки рукой, начал резать сало, но остановился и внимательно осмотрел НР-40.

– Любишь ты оружие, Петрович, сразу виден профессионал. Чем точил?

– Да так, приспособу сделал из немецкой точилки для бритв. Так что ручками, ручками.

– Меня Павел Анатольевич зовут. Ну, за знакомство, товарищ старшина!

– На здоровье! И за знакомство. – Налил он в стаканы совсем по чуть-чуть, так что разговор будет долгим, на пять тостов.

– Мне, как начальнику Особой группы, поручено организовать в оккупированных районах разведку и диверсионную деятельность, с опорой на партизанское движение в тылу противника. Создание которого тоже поручено мне. Приказ получен мною не так давно, в конце июня, но по всему чувствуется, что на местах некоторые отдельные товарищи начали это чуть раньше и с большей эффективностью. У тебя, без малого, уже бригада.

– Для бригады требуется минометный полк, с производством мин на месте, а это вращающиеся формы для литья. Их нет. Обжиг древесного угля мы наладили, но требуется снабжение, нужны взрыватели, вышибные заряды и порох для дополнительных, гексоген и тол. Место и люди для этого у меня есть. А вот минометов и прицелов к ним – только десять. Аэродром – есть.

Главный диверсант ничего не ответил, налил еще понемногу.

– Сергей Петрович, а если в Москву? Вы же прирожденный инструктор, преподаватель с уникальными способностями. Вон как наладили у себя обучение, по всем специальностям. И в окружной школе работали долго и успешно. Скольких людей там подготовили!

– Плохо подготовил, суток не продержались, а все потому, что связан был по рукам и по ногам инструкциями да наставлениями, старыми, как моя смерть.

– Так ведь войска не подошли…

– Подошли, костяк отряда составляют те бойцы, которые приняли бой одновременно с нашими отрядами и заставами. Только одна дивизия, на фронте 50 километров, вытянутая в одну линию, удар группы армий не держит. И противотанковых средств у этих дивизий практически не было.

– Считаешь, что можно было сдержать?

– Можно, если бы готовились к этому. У Узбярэжей мы, ввосьмером, целую роту положили, и без потерь, но на подготовленной позиции.

– Как?!

И я показал схему боя.

– И таких мест в здешних лесах – море! Ко мне, без очень серьезных потерь, никто сунуться не может. А минные поля нам, пограничникам, устанавливать запрещали.

– Мины я ваши видел, посмотреть бы их в деле?!

– Что на них любоваться? Их делать нужно, и вместо битого чугуна снабжать готовыми элементами. И корпуса должны быть из пластмассы, как телефонные аппараты. На худой конец из жести, штампованные.

– Принцип действия?

– Кумулятивный эффект и рассеивающий. Вот эти можно делать и меньше, их носить будет удобнее, но у нас они не получились, прочности корпуса не хватает. Отбиваться разведгруппам удобно от преследующего противника. Поставил, навел, оставил одного бойца и сделал для него метку, когда привести мину в действие. Рывок удочки и ноги в руки – догонять группу.

– Умно!

– Поставку корпусов надо бы организовать, товарищ майор. Зенитки еще бы, но это несбыточная мечта, бог с ними. Может, чего сами придумаем.

– Так все-таки, может, в Москву? – и он приподнял так и не выпитую вторую рюмку.

– Нет, меня и здесь неплохо кормят. Есть подозрение, что я у вас проверку пройти не смогу. Нога зажила, от контузии всего три маленьких отметки остались, в любую секунду кто-нибудь может сказать, что сам, добровольно, остался на территории, занятой противником, и хрен отмоешься. Тем более что провалов в памяти – полно. Почти никого в лицо не помню. Плюс здесь все знают, что общаюсь я с людьми, которые против советской власти настроены.

– Кстати, почему?

– Если они воюют против немцев, значит, они – союзники, пусть даже временные. Благодаря этому из Кобелей два отделения «стрелков» перешли в отряд, и нас через свою территорию пропускают беспрепятственно. И замполита в отряде нет, его роль выполняет Кузьмич, старый член компартии Западной Белоруссии. Так что партийные и комсомольские организации в отряде есть, но руководящей роли они не исполняют. Руководят членами своих организаций. В отряде – единоначалие.

– А как же Указ от 16 июля о введении института военных комиссаров в частях РККА?

– И о чем же там? Мы такого не имеем, и официально не являемся воинской частью РККА. Я так вообще из другого ведомства. – И предъявил майору госбезопасности удостоверение НКГБ. Тот улыбнулся.

– Ну и жук ты, Петрович! Тебе точно лучше за линией фронта сидеть, не то схлестнешься с кем-нибудь из этого сучьего племени.

– Хлебнем мы еще горюшка от этого Указа, во время войны единоначалие должно быть в абсолюте. И еще: у меня в кармане, после того как очнулся от контузии, не оказалось партбилета. Где он и что с ним – я не в курсе.

– Как это так?

– Да черт его знает. Этот момент у меня из памяти совсем выпал. Так что я здесь посижу. А что касается советской власти, я двумя руками «за», но эта территория вошла в СССР меньше двух лет назад всего. Врагов советской власти здесь выше крыши. В отряде всего шесть или восемь поляков, которые почти поголовно считают нас оккупантами, а вспоминать о том, что им эти места достались в результате войны 20-го года, они не любят. Говорить им, что мы воюем за возвращение сюда СССР, значит, своими руками их отправить в руки реальных оккупантов. Кого-кого, а немцев здесь отродясь не было. Сейчас немцы совершают ошибку, облагая всех одинаковыми налогами, и тех, кто за СССР, и тех, кто за «Польску от морза до морза», и тех, кто за Великую Германию, но имеют другую национальность. И только фольксдойчи имеют налоги, как немцы в Восточной Пруссии. А евреев, тех вообще за людей не считают. А их здесь много, более 30–35 процентов населения. Требуется использовать, в свою пользу, ошибки противника. Объединить всех, кто против немецкой оккупации. Людей, поддерживающих немцев, на этой территории меньшинство. А без поддержки населения партизанское движение обречено.

– В этом ты прав, Петрович, но поднимать жестко в Москве этот вопрос я не стану, попытаюсь объяснить, что для районов Западной Белоруссии и других регионов, вошедших в состав СССР недавно, требуются другие подходы и надо не допустить перерастания захватнической войны в гражданскую. Но гарантировать успех в этом направлении я не могу. Шапкозакидательства у нас в избытке. Но немцы прут, может быть, до ГПУ что-нибудь и дойдет.

– Скажите им, что это – другая война, война на уничтожение. Среди немцев нет ни пролетариев, ни крестьян, они – захватчики. Их требуется уничтожать. Всеми имеющимися средствами. Хоть дустом, как клопов или тараканов.

– Нет, Сергей Петрович, не вздумай химию применять! Категорически запрещаю!

– Есть!

– Немцы могут, но не применяют в боях газы и отравляющие вещества. Приказ Ставки однозначно запрещает применение этих средств против противника.

– Есть, применять не будем.

– А что, имеется?

– Да есть маненько, на аэродроме нашли несколько экземпляров.

– Уничтожь. Этого нам только и не хватало.

– Есть, о результатах – доложу. Обозначим это дело буквой «эръ», твердый знак. Запишите.

– Выпить у нас с тобой не получается, Петрович, вопросы поднимаешь слишком серьезные. Что касается твоей системы подготовки личного состава, мне бы хотелось иметь полный конспект по всем специальностям.

– Можете забрать с собой по одному инструктору с каждого курса, и выжмете это из них. Сидеть и заниматься писаниной – некогда, а ротапринта у нас нет.

– Этот пробел политуправление закроет быстро, не волнуйся. Инструкторов заберем, этой ночью мы вылетаем обратно, сколько людей тебе оставить? Подготовлены они серьезно, до уровня командиров батальона.

– Требуются радисты, минеры и артиллеристы.

– Радистов и минеров оставлю, артиллеристов у нас нет. Это наш прокол. Есть самбисты, боксеры…

– Для того, чтобы с голыми руками столкнуться с противником, боец должен просрать винтовку, штык, нож, ремень и найти на поле боя такого же разгильдяя среди противника. Приемы самообороны и боевого самбо изучают у нас только бойцы разведроты.

– Вот туда их и направь. Шестнадцать человек могу оставить.

– А этот самый, их командир?

– Иванов-то? Я, грешным делом, хотел им тебя заместить, не дело, когда таким большим соединением старшина командует, да теперь вижу, что тебя проще в звании повысить, чем Иванова поднимать до твоего уровня. Заберу через две недели, а использовать буду его в другом месте. Прогони его по всему, что делается в бригаде, и задействуй в операциях. Добро?

– Добро, пусть учится.

– На посошок? – спросил Павел Анатольевич.

– Обед придется сюда заказывать, мы его пропустили, так что есть предложение чуточку подождать с этим вопросом и пообедать.

– Резонно.

– Да-да, пропустите, жду.

Человек в пенсне, с маршальскими звездами на петлицах, повесил трубку телефона, открыл ящик стола, переложил наверх и раскрыл довольно тоненькую папку «Дело» из синеватого картона. На лицевой стороне красовался штамп: Совершенно секретно. Особой важности. Подписано дело было: Операция «Капкан». Берия встал и пошел навстречу группе из пяти человек, вошедших в его кабинет.

– Прорвались? – даже не поздоровавшись, но протянув руку для рукопожатия главе Особой группы, спросил генеральный комиссар.

– Прорываться не пришлось, товарищ генкомиссар. Нас проводили, но на южной границе аэродрома начинался бой. По докладу полковника Медведева, бригада Старшины разгромила в ночном бою до полуроты фельджандармерии. Не полицаев, а немцев. Вот его радиограмма, приняли еще в воздухе.

– Оставьте, Пал Анатолич, не будем нарушать порядок, к столу, товарищи. Итак, по порядку: это – Абвер? Прошу, Николай Герасимович, вы у нас главный спец по немецким разведшколам.

Человек с общевойсковыми петлицами, на которых горели алым шесть шпал, встал:

– Признаков немецкой организации в бригаде Старшины мною не обнаружено, за исключением наличия примерно двадцати-тридцати комплектов радиостанций Torn.Fu.g и новейших Torn Feldfu.х. По словам их начальника разведки, у них на складах есть еще столько же, захвачены из вагона отправленного под откос поезда около двух недель назад. Два комплекта, по моей просьбе, было отправлено с нами. Torn Feldfu.х., переданный нам, находится в заводской упаковке, выпущен в мае текущего года. Очень интересная модель однокорпусной радиостанции. В бригаде радиостанции используются на уровне взводов. Этого нет даже у немцев, у них это – ротная радиостанция. Удивительно, но в бригаде практически не используется трофейное вооружение, за исключением Maschinengewehr 34, единого немецкого пулемета, но их немного, около 15 стволов, остальной парк – пулеметы ДП и ДТ.

– Вы что-то хотели добавить? – генеральный комиссар обратился еще к двум командирам, которые невысоко подняли ладони, пытаясь обратить на себя внимание.

– Да, товарищ нарком, имеются штатные отличия от РККА и вермахта. За исключением вспомогательных подразделений, минометно-артиллерийского дивизиона и кавалерии, стрелковые и разведывательные подразделения используют численность отделения в семь человек, разбитых на две группы по три бойца. Один пулеметчик, два человека имеют винтовки с телескопическим или диоптрическим прицелом, три пистолета-пулемета. В наступлении одна группа прикрывает другую, строй фронта в атаке не используется, только уступ. Капитан Заварзин.

– В основе силовой подготовки разведроты используется, в измененном виде, мой комплекс приемов самообороны без оружия, с упором на болевые приемы в стойке и удары открытой ладонью. Активно используются удары ногами, которые отдельно отрабатываются. Эти элементы в моем комплексе не предусмотрены. Майор Ларионов.

– Ценные замечания, товарищи! Что еще?

– Начальником штаба бригады служит офицер бывшей царской армии Алексеев, Юрий Иванович. Используются непринятые в РККА тактические значки для обозначения обстановки. Во время разговоров и при отдаче команд и Алексеев, и Соколов часто используют неуставные выражения царской армии, отмененные еще в 17-м году. Так, например, низшее воинское звание в бригаде – рядовой, а не красноармеец. На мой вопрос ответили, что так короче. В бригаде буквально культ Суворова и Кутузова, Александра Невского, других царских генералов, практически не используются имена героев революции, кроме Чапаева и Фрунзе. Имеются два попа, православный и католический, и две походные церквушки. Но, как выяснилось, ни командир бригады, ни начштаба в церковь не ходят, хотя и не запрещают отправление религиозных культов. По политическому состоянию бригады у меня масса вопросов, и мне непонятно, почему майор Судоплатов не сменил там командование и не расстрелял прежнее руководство. Батальонный комиссар Млечик.

– А это вопрос к вам, Павел Анатольевич! – заметил Берия.

– Иосиф Моисеевич забывает, что бригада сформирована на территории бывшей Польши, которая меньше двух лет назад вошла в состав СССР. У меня был разговор на эту тему с командиром бригады, его доводы я счел убедительными. Основной его мотив: это другая война, не гражданская, и нельзя допустить, чтобы враги советской власти именно сейчас перешли на сторону врага. Он так и сказал: победим – разберемся, с учетом заслуг в разгроме немецких захватчиков. Тем, кто сотрудничает с немцами, без учета их прошлого, никакой пощады не будет. За это – смерть.

– Отдельным рапортом про этот разговор докладную мне, – заметил нарком.

– Есть! Я его подготовил. Прошу!

Но нарком сунул этот документ в папку, не читая.

– Выводы, товарищи! Ваши выводы! Я их не слышу, ну, кроме мнения товарища Млечика.

– Считаю, что майор Судоплатов принял верное решение. Смена командования сейчас, при условии того, что Соколов отказался от эвакуации в Москву, кроме вреда, ничего бы не принесла. Большая часть бригады могла просто разойтись по домам, оставив нам кучу раненых, которых мы не смогли бы эвакуировать, – высказался капитан госбезопасности Орлов, который выступал первым.

– А почему он отказался эвакуироваться? – спросил нарком.

– Я указал его мотивы в рапорте. Правоту его опасений нам только что подтвердил батальонный комиссар Млечик. А что он такого сделал, чтобы его расстреливать, комиссар? На пустом месте создал бригаду особого назначения? За это, что ли, расстрелять? Не бежит к линии фронта, пытаясь ничем не выдать своего присутствия в тылу противника, а освобождает территории от власти немцев, перетягивает на свою сторону население двух республик. Не просит у нас продовольствие, которого в стране уже не хватает, а организовал снабжение на месте дислокации, – сказал Судоплатов.

– Он просил у нас приказ не освобождать наших военнопленных из немецких лагерей, – мрачно заметил Млечик.

– На его месте я тоже бы попросил такой приказ. Проверить такую массу людей он не в состоянии. Среди освобожденных свободно могут оказаться трусы и предатели. Не все, но и один предатель для партизанского отряда – много. Мы в свои бригады Осназ людей отбираем, они проходят у нас психологический отбор, тщательную подготовку в тыловых лагерях, и только после этого мы отправляем их за линию фронта. И бригады у нас батальонного состава, чтобы каждый боец был на виду. У него таких «стерильных» условий не было и нет. Бригада формируется на основе добровольности. А добровольческое соединение может и должно нести на себе печать довоенных отношений. Считаю верным свое решение, хотя я и подстраховался, на всякий случай оставив там полковника Медведева и группу бойцов Осназ, которые могут помочь ему либо отойти в относительно безопасные районы, если выяснится, что эта бригада – постановка Абвера, либо забрать власть в бригаде в свои руки, так как среди партизан не только местные, но и бойцы Красной армии. Даже потеряв бойцов из местных, у полковника останется часть людей для формирования нового соединения. Но, судя по утреннему его докладу, вести бой с немцами Старшина не стесняется, а боеготовность его бойцов и командиров достаточна высока, чтобы громить карателей днем и ночью. Нам, товарищ нарком, Соколов передал своих инструкторов, подготовленных им для обучения личного состава по его методикам. Именно поэтому я и принял решение провести дополнительную проверку, и пока ничего не менять в первой бригаде ОСБОН, которую, я настаиваю, необходимо включить в состав войск Особой группы. Плюс к этому нам переданы лекала и выкройки для специального снаряжения разведывательных и диверсионных групп, разработанных в бригаде. Очень удобного и рационального снаряжения. Думаю, что наши инструкторы могут это подтвердить, все они его попробовали. – Присутствующие закивали головами, все, кроме комиссара. – Новые минно-взрывные устройства прицельного действия для управляемых минных засад.

– Это ценно! – заметил генеральный комиссар. – Продолжайте, Павел Анатольевич.

– Новые схемы и тактические приемы для засад и нападения на охраняемые объекты в тылу противника. Разработана тактика действий диверсионно-разведывательных подразделений от отделения до бригады. И штаты для подобных соединений и подразделений. А это залог успеха развертывания в тылу противника реальных разведдиверсионных сил, а не отрядов, которые будут заботиться только о собственном желудке да о девках.

– Кстати! – тут же вставил Млечик. – По словам партизан, старшина Соколов женщинами не интересуется, и этот вопрос в бригаде стоит очень напряженно. Девиц, которые есть в отряде, он предупредил, что не допустит в отряде «блядства». Так и сказал!

Берия посмотрел на главного диверсанта.

– Да, я интересовался, за обедом, этим вопросом у Старшины, на что он, смеясь, ответил, что интересуется только мальчиками: как они несут дозорно-постовую службу, как замаскированы и тому подобное. Что мы все отдыхали, а он, после операции, ходил проверять посты на южном и юго-восточном направлении. Что хотел поспать перед обедом, в компании радиста, начштаба и начальника разведки, в штабе, да тут меня черт принес, так что час отдыха у него вылетел. Серьезных отношений у него завести пока не получается, а легковесные женщины его не интересуют. Для этого нет ни времени, ни желания. Практически не пьет, ста граммов не выпил, несмотря на мои предложения. Так что соответствует тем характеристикам на него, которые у нас имеются. Там в докладной есть подчеркнутый вопрос и мои предположения по данному вопросу. Обсуждать открыто я его не хочу. Требуется проверка по этой линии.

Берия полистал докладную, нашел подчеркнутое место и согласно кивнул головой.

– Я себе пометил. Согласен с вашими выводами, товарищ Судоплатов, что для отказа от эвакуации у «объекта» имелись веские основания. Операция проводилась нашими силами, так что проверить это не представляет сложности. Окончательное решение примем по итогам проверки. Благодарю всех за предоставленные сведения, жду развернутых и обоснованных докладов от всех участников операции «Капкан». Павел Анатольевич, проследите за этим. Достаточно интересно разворачиваются события, надеюсь, что уже сегодня окончательная проверка «Старшины» будет закончена. До свидания, товарищи.

Через час на столе у майора зазвонил телефон, адъютант наркома передал, что Лаврентий Павлович просит его зайти.

– Я еще не закончил работу с документами.

– Сказано: «Зайти срочно», – ответил дежурный капитан и повесил трубку.

Не слишком довольный майор сложил писанину в стол, повернул ключ в ящике и сунул его в карман, погасил свет и вышел из кабинета, направившись вниз по лестнице. Сбили с мысли, он не успел записать ценное соображение, для которого никак не мог подобрать подходящие слова. На ходу черкнул в блокноте несколько слов, не останавливая движения, и через пару минут вошел в кабинет наркома.

– Проходите! Ваши предположения оказались верными, товарищ майор. Он? – нарком передал ему в руки кожаный с тиснением коричневый чехол, на котором была надпись: «Партбилет ВКП(б)». Майор раскрыл документ, всмотрелся в черно-белую фотографию.

– Он! Откуда?

– Доставлен 28 июня из секретного отдела пограничных и внутренних войск Белорусского пограничного округа. Сдан на хранение в октябре 1940 года в связи с выполнением оперативного задания 3-го отдела округа. Так что не врет капитан госбезопасности Соколов. Приказы я подписал, считайте его бригаду в своем подчинении, товарищ майор. Сегодня о ее действиях будет знать вся страна. Я доложу об этом в Ставку.

– А как же мнение Млечика?

– Само мнение оставить в отчете, а с ним нам придется расстаться. Тем более что он не упомянул в своем рапорте наличие в отряде еще одного священника, раввина. Вы же в своей докладной это отметили и выяснили, что все три священника – жители Узбярэжей. Здесь у нас формируется бригада НКВД на Ленинградский фронт, направим его туда, с повышением. Нам не нужны твердолобые исполнители на этой должности. Я внимательно ознакомился с вашей докладной, майор. Считаю, что именно неучет фактора польского влияния привел к неудачам на территории Западной Украины, где нам нанесли солидные потери по IV Управлению. Гибче надо работать, Павел Анатольевич, гибче. Старшина этот фактор учел, а вот остальные наши группы несут потери от действий ZWZ, особенно во Львове и в районе Белостока. На этом фоне появление у нас мощного соединения под Гродно крайне нам выгодно. Ставка Верховного Главнокомандования требует усилить диверсионную деятельность на всех направлениях. Выполняйте заявки вашего Соколова. Обеспечьте его всем необходимым для завершения формирования бригады и требуйте активных действий на линиях коммуникаций.

– Тут они интересную мысль подбросили со своей «тележкой». Воентехник Дедович, который ее сделал, прибыл с теми бортами, что нас доставили туда. Соколов передал схему радиовзрывателя для этого устройства. Тележка – разборная, достаточно легко переносится двумя отделениями по семь человек. В качестве взрывного устройства 25- и 50-килограммовые бомбы. Непосредственно к объекту выдвигается только радист и его охранение. Дистанция подрыва – 1,5 километра. Это ж такого шороха в тылу противника можно навести! И это не рельс подорвать, а мост вывести из строя!

– Снаряды от БМ-13 не передавать, только авиационные.

– Есть, товарищ нарком.

– Подготовьте бумаги и найдите, кто будет выпускать эти самобеглые коляски. От моего имени поздравьте капитана Соколова и пожелайте успехов его бригаде. Свободны, товарищ майор.

Довольно потирая руки на ходу, майор направился в свой кабинет: составлять радиограмму для Соколова. Он хорошо понимал, что наркому нечем было порадовать Ставку, поэтому он ухватился за это дело. В других условиях проверка заняла бы кучу времени. А так, раз-два и в дамках!

Наша активность на аэродроме в Голейцах не осталась незамеченной, но кроме полуроты войск охраны тыла немцы быстро направить в этот район не могли. Не имея артиллерийской поддержки, немцы смогли продвинуться на 100–150 метров, после этого по ним и их автотранспорту был нанесен удар минометами и гаубицами, и семью пулеметами в отряде стало больше. Но встал вопрос о создании аэродрома в более глухом и спокойном месте. Его перенесли в район деревни Замостяны, на место старых торфяных разработок, поросших густым кустарником. Широкие канавы по краям и наличие тракторов позволили быстро привести полосу в нормальное состояние и прикатать ее. Воду из этого болота отвели много лет назад, а слой торфа сняли. Сверху на полосу набросали скошенные прутья, для маскировки. Перед приемом самолета их приходилось растаскивать за проволоку, которыми эти «веники» связали. Затем летчики опробовали взлет и посадку прямо на них, с закрепленной проволокой, попросили чуть забросать это дело землей, и сочли, что все это вполне годится для взлета и посадки. Я же сгородил для радиостанции «Пионэр Гродна» узконаправленную антенну, с экраном на обратном лепестке. Тот самый передатчик, который мы прихватили в пионерском лагере, после некоторых улучшений, превратился в дальний привод, с заходом с одного направления. Если Центр сообщал о полете к нам, то мы, строго по расписанию, включали его, облегчая штурманам ориентирование. А перед посадкой антенну разворачивали вдоль полосы, в направлении на Вильно, часть экипажей пользовалась приводом для того, чтобы сесть. Не все, некоторые не умели им пользоваться нормально и садились по визуальным ориентирам.

Понятно, что городить все это я начал после того, как неожиданно быстро получил радиограмму, в которой меня поздравляли с новым званием, причем очень высоким. Капитан госбезопасности носит петлицы подполковника, три шпалы. Перевод бригады в прямое подчинение Особой группе при НКВД – это постановка на регулярное снабжение по этой линии, в первую очередь боеприпасами. Дело было в том, что мы вооружались с двух баз-закладок, трофейного оружия у нас было не так много, и его использовали очень ограниченно во вспомогательных подразделениях. А патронного заводика, как в Луганске, у нас не было. Так что каждый бой наносил непоправимый ущерб нашим складам. В первой же радиограмме Судоплатов передал месторасположение еще шести закладок в ближайшей округе и обещал наладить снабжение боеприпасами и толом по воздуху. А так как дело катилось к осени и погода уже стала мокрой и облачной, то первое, что пришло в голову, стала именно узконаправленная антенна. Передатчик был довольно слабенький, его сигнал затухал уже 20–25 километрах. Направленная антенна даст гораздо большую дальность. А чтобы ей не воспользовались гитлеровцы, позади нее я расположил заземленный экран. Антенна получилась «капитальных размеров» – 26 метров, передатчик-то средневолновый, но с неплохим усилением и направленностью. Первоначальная задумка: совместить саму антенну и экран в «одном флаконе», благополучно провалилась, поэтому экран сделали отдельно и стационарно, а антенну отдельно, поднимаемую на телескопической мачте немецкого производства. Ради этой мачты пришлось целую операцию проворачивать в Щучине. Там был немецкий транспортный аэродром, в трех километрах от него немцы установили антенны какого-то передатчика, скорее всего, FuG-6 или FuG-10, приводные глиссадные радиостанции. Ночью ребята Мешки ликвидировали и радиостанцию, и обслугу, и утащили мачту и лебедку, вместе с автомашиной, на которой она была установлена. Но это было уже в конце сентября, когда у немцев в Белоруссии практически войск не осталось. Все было брошено вперед, до последнего солдата, чтобы, как обещал фюрер, до наступления зимы закончить русскую кампанию.