Читать книгу: «Притворись, что этого нет», страница 3

– Дядя Рома, Вы создали мне настроение на весь день! Спасибо большое! Передавайте тёте Луизе привет и скорейшего выздоровления!

– Спасибо, дочка! Давай, всего хорошего.

Аля всегда восхищалась этой супружеской парой. В течении последних полутора лет она регулярно их встречала после пробежки, если вовремя выходила. Она бы мечтала о таких дедушке с бабушкой – улыбчивые, открытые, готовые поддержать добрым словом и вселяющие уверенность, что настоящая любовь существует. Ах, как дедушка Рома смотрел на Луизу! Сколько любви и заботы было в этих глазах и в каждом движении. А с каким уважением и любовью она принимала ухаживания и заботилась в ответ. Даже не верилось, что можно пронести такие чувства через десятилетия. Но эти двое не только пронесли, но и преумножили. На душе становилось тепло, она открывала дверь в квартиру, задумчиво улыбаясь.

Горячие струи воды смывали солёный пот и остатки грусти. Сегодня она выбирает прожить день с улыбкой! В таком прекрасном расположении духа Аля собралась и отправилась на работу.

Глава 6

 «Возможно, дети – самые злобные существа на Земле» – гласила надпись в дневнике двенадцатилетней девочки.

 Вера росла тихим и замкнутым ребёнком. Когда во дворе играли "Луну в Матроске", она выступала за Сейлор-Марс. Тёмные волосы до пояса давали внешнее сходство, но на характер бойкой героини японского мультфильма, покорявшего сердца девчонок девяностых, Вера претендовать не могла. Голос был тихий-тихий, часто приходилось повторять сказанное, так как людей, способных так чутко слышать, было не много. Проехать автобусную остановку – было частой историей, водители никогда не слышали её требование остановить. Хотя вряд ли вообще можно назвать требованием бурчание себе под нос. Защититься от нападок задиристых одноклассников Вера не могла и, видимо, в силу притяжения противоположностей, в начальной школе сдружилась с Мариной – бойкой девочкой из класса, прыти которой хватало, чтобы постоять за них обеих.

 Больше всего в жизни Вера боялась маму. Редко случались дни, когда та не раздавала щедро подзатыльники за четвёрки и не срывалась на крик за малейший проступок. Основную претензию к дочке можно было свести к двум фактам. Во-первых, она родилась не вовремя. В связи с какими действиями берутся дети, Люба, конечно, знала, но почему-то была крайне удивлена, когда наступила беременность. Во-вторых, дочь получилась чертовски неправильная. Не так убирается, не так учится, не так отвечает, не так молчит, в кого эта бестолочь пошла очевидно сразу: в папашу, такой же тюфяк. Вера изо всех сил старалась предугадать желания мамы и быть хорошей дочкой, но и для этой задачи девочка была недостаточно хороша – слишком плохо давалось чтение мыслей.

В шестом классе всё изменилось. Уже бывшая подруга – Марина, девочка-пацанка из неблагополучной семьи, начала травить Веру в школе. Это продолжалось последний месяц и Вера не знала, что делать. Как-то у кабинета трудов, когда ждали учительницу, Марина при всём классе стала называть Веру жирной вонючей дурой и спрашивать, откуда у неё такая стрёмная одежда, не подобрали ли её на помойке (и это она говорила не про одежду). Какие только гадости Марина не собирала, щедро поливая их лютой ненавистью, причина которой непонятна и неиссякаема. Вера недоумевала, что она сделала, чтобы её так сильно возненавидели. Ответить на агрессию не было сил. Подсознательно девочка чувствовала, что слова Марины правда, она заслуживает такого обращения. Для Марины же молчание звучало, как вызов, и она изобретала новые способы вывести одноклассницу на эмоции. Вера стоически держалась, плакала, но не отвечала на грубость грубостью. Одноклассники увлечённо следили за развитием «сериала», мальчишки поддерживали и подбадривали, ждали, что вскоре конфронтация перерастёт в драку и станет ещё интереснее. Наверняка некоторым девочкам было жаль Веру, но сказать вслух об этом никто не решался, в страхе оказаться на её месте.

 Как-то Марина пустила по классу записку, где каждый написал о Вере что-то обидное. Эти слова, конечно же, не могли быть о девочке 12 лет, получился банальный сборник обидных слов и ругательств. Дети будто соревновались, кто изобретёт обзывательство больнее и изощрённее: проститутка, трусиха, заучка, различные коверканья фамилии и рифмы к имени, фразы, услышанные от старшеклассников за гаражами. Бумажка была аккуратно сложена и вышвырнута презрительно в лицо со словами: "На почитай, что о тебе думают другие". И Вера, как послушная девочка, почитала. Слёзы обиды и боли незаслуженных издевательств раздирали сильнее написанных слов. Изнутри отравляло предательство той, кого до четвёртого класса считала другом. Всю перемену Вера проплакала в школьном туалете, перечитывая послание снова и снова, не понимая за что с ней так обращаются. В туалет вошли девочки из класса, они считались местной "элитой", насколько высокомерные, настолько и тупые.

– Надо же, она никак не осмелится ответить на оскорбления.

– Трусиха потому что. Хотя, может ей нравится?

Они рассмеялись своей "шутке" и ушли.

Ещё одна пощёчина. Хотелось закричать: «Я есть! Я здесь! Я не пустое место! Почему вы ведёте себя так, будто меня не существует!?»  Крик ярости поднялся до горла, и замер в привычном ужасе, откуда-то в её детском сознании укоренился рефлекс: если отвечать агрессией, то в итоге будет только больнее. Вера не посмела подать голос. Невыносимая боль разрывала душу на сотни маленьких острых осколков предательства себя, но она ничего не могла с этим поделать. Оставалось терпеть.

***

 Последние четыре недели дочка стала приходить со школы грустная и подавленная. Доверительных отношений у них не было и Люба никак не могла допытаться, что происходит, Вера замкнулась и ничего не рассказывала. Внутренний детектив мгновенно включился в работу и в цветастом рюкзачке была обнаружена записка, в которой одноклассница дочки собрала все возможные обзывательства. Столько грязи на одном листке! Да как они смеют так говорить о её дочери?! Ярость гепардом металась в душе, требуя выхода.

 «Ты что, не можешь постоять за себя? Какого чёрта ты позволяешь так с собой обращаться?» – начала она кричать на Веру. Девочка плакала и ничего не могла ответить. Ярость ураганом клокотала внутри, за своих детей Люба готова рвать, их никто не смеет обижать (кроме неё). Решение нашлось быстро. На следующее же утро она ждала обидчицу дочери перед первым уроком.

Внутри прокатилось волной приятное возбуждение и удовольствие при виде того, как вытянулось лицо мерзкой девчонки, когда она зашла в класс и увидела воинственно настроенную маму Веры.

– Подходи, подходи. – сказала Люба сквозь зубы, всем видом демонстрируя непреклонную решимость воина перед схваткой. Взяв Марину за кофту выше груди, выкрутив ткань и намотав на кулак, Люба стала медленно и злобно выцеживать каждое слово:

– Значит так, слушай меня сюда, мразь. – начала гневную речь женщина, свирепо уставившись в глаза школьницы – если ты ещё хоть раз скажешь моей дочери плохое слово, косо посмотришь в её сторону или даже случайно заденешь, я попрошу знакомых уголовников и они пустят тебя по кругу. А потом ещё раз вы***т тебя все вместе. И об этом узнают абсолютно все в нашем посёлке, уж я-то постараюсь. Ты поняла?! Поняла, мразь? Тебя до конца жизни будут считать шлюхой и всем тем, что ты написала моей дочери на том сраном листке.

Девочка стояла с круглыми глазами, полными ужаса, каждое слово ощущалось больнее и звонче пощёчины. Марина ни на секунду не сомневалась в реальности угрозы.

– Извинись перед моей дочерью.

Марина стояла, не смея вымолвить ни слова.

– Ты не поняла что ли, мразь? Извинись!

Слова пробрались сквозь плотный липкий ужас и дошли до сознания.

– Вера, из-звини. – прошептала Марина, уставив глаза в парту.

– Громче!

– Извини.

Люба, торжествуя, покинула класс. Ну а какой ещё выход из этой ситуации? На силу нужно отвечать силой, иначе не поймёт. Разница в возрасте и весовой категории не имеет значения, она защищает своего ребёнка.

***

Марина просидела тот урок, изо всех сил сглатывая слёзы. Она не знала от чего больше хотелось плакать: от ужаса предстоящей расправы, прилюдного унижения или от того, что она завидовала Верке – её мать ни секунды не думала, прилетела в школу и вцепилась коршуном в обидчика своего ребёнка. И верно сделала – она правда была виновата перед Верой, она обращалась с ней незаслуженно жестоко. И сама не понимала почему. Угроза мамы Веры напугала до мозга костей – Люба очень точно попала в Маринин страх, этого она боялась больше всего на свете. Чувство тотальной беззащитности и отчаянного одиночества затмили сознание. За неё никто и никогда так не заступится. Даже если угроза Любы реализуется, мама Марины скажет: «Ты сама виновата» и с лёгким сердцем переключится на другую тему.

 В таком оцепенении прошёл учебный день. Марина была счастлива его окончанию и впервые с большим желанием спешила домой, укрыться за тумбочкой от мира, который будто бы хочет её уничтожить. Подходя к дому, девочка увидела соседа. Тело мгновенно оцепенело, голова вжалась в шею, а живот скрутило приступом тошноты. Память мгновенно оживила воспоминание. Месяц назад он так же курил у подъезда, а Марина сидела на лавочке. У неё не было ключей от квартиры – мама уехала и забыла их оставить. Мужчина оказался приветлив, общителен и гостеприимно предложил подождать у него в квартире возвращения мамы. В тот момент Марину не смутил его внешний вид, лысый череп и зубы, жёлто-коричневые от чифиря. Спокойный тембр голоса, дружелюбие и безобидное предложение посмотреть часть "Полицейской академии", которую девочка ещё не видела. Они вместе поднялась на три этажа выше Марининой квартиры и зашли к нему. В нос ударил запах табака, казалось, что он впитался даже в бетонные стены. В голове пробежала мысль, зачем же тогда выходить курить, если он явно курил дома. Дальше вместо обещанной комедии на экране появились голые люди и половые органы крупным планом. Глаза девочки округлились от ужаса, мир секса для неё ещё не существовал и ей казалось невероятно-грязным и само зрелище и факт совместного просмотра его с мужчиной. Стыд мгновенно окрасил щёки красным, Марина отвела глаза и встала, чтобы уйти. Мужчина преградил путь. В одно мгновение её жизнь обесценилась и стала зависеть от человека напротив, который объяснил этот факт весьма убедительно, с помощью двух ударов в живот и одного удара в солнечное сплетение. Перехватило дыхание. Такой животный страх она ощущала впервые. Дальше случилось то, что память предпочитала забыть, вычеркнуть, уничтожить, не чувствовать. Её тело стало чужим, лишь бы не ощущать, весь ужас происходящего. Мозг выключил сознание, что бы она не сошла с ума от боли и безысходности.

Очнулась Марина от звука воды в ванной, первой мыслью было "какой страшный сон", но оглядевшись, девочка в ужасе осознала реальность происходящего. На уровне инстинктов она заблокировала эмоции и поднимающуюся панику. Звук слива унитаза намекнул, что тварь скоро вернётся. Не медля ни секунды она схватила вещи, натягивая на бегу. Марину колотила дрожь, замки на входной двери не поддавались и руки тряслись ещё сильнее. Механические часы на стене громко отсчитывали секунды, невероятно-долгие и невероятно-мучительные для одиннадцатилетней девочки, угодившей в страшную ловушку. Вместе со звуком открывания защёлки ванной, щёлкнул затвор входной двери. Когда насильник понял, что добыча ускользает, Марину уже было не остановить – лестничные пролёты она преодолела в несколько прыжков, распахнула дверь подъезда и побежала, побежала что было силы.

 При виде соседа воспоминания о том дне чуть не сбили с ног, нахлынули штормовой волной, которая затягивает в море, не оставляя шансов на спасение. Приутихшая за месяц боль заполонила сознание, призывая на помощь моментальный выброс адреналина и животный страх. Сердце в груди колотилось, будто набат, колени стали мягкими, а руки предательски дрожали. Не прошло даже секунды, как сосед был замечен, а она уже бежала в противоположную сторону, подгоняемая самым эффективным допингом – ужасом.

 Рядом находилась заброшенная стройка – место притяжения наркоманов и школьников, начинающих "взрослый" путь с курения. Там девочка и укрылась. Достала из чужого тайника мятую пачку Альянса, закурила. Это должно успокоить нервы и помочь справиться с эмоциями. Горький дым заполнил лёгкие и вызвал приступ раздирающего кашля, принося мнимое облечение – психический дискомфорт сместился на физические ощущения. Боль помогала отвлечься. По щекам потекли крупные слёзы, тот день отчётливо возник в памяти, она будто бы пережила его снова. Всё это время она старалась не думать о произошедшем, убеждая себя, что ничего не случилось, что это был страшный сон и ничего более. Но вот она столкнулась со "сном" у подъезда. И, возможно, столкнётся ещё… Страх возможной встречи лицом к лицу был невыносим. Изнутри раздирал стыд, она чувствовала себя грязной, низкой, ужасной, мразью. Всё верно сказала тётя Люба, она и есть мразь.

Даже на секунду Марина не думала о том, чтобы рассказать кому-либо о произошедшем. Помощи ждать не откуда, скорее наоборот добъют своим презрением, оценочными суждениями и умностями типа "А зачем ты туда пошла". Ни один человек в мире не сможет понять и разделить её боль. Дома, если узнают, обвинят в случившемся и будут чморить до конца жизни, не упуская шанса ударить побольнее. И точно никогда не дадут забыть об этом позоре. Марина-бл***на станет милой домашней кличкой. Мама обязательно разболтает о произошедшем подружкам и весь посёлок узнает, что она шлюха. Ну уж нет, ни за что и никому она этого не расскажет. Помимо душевной боли её раздирала двойственность чувств: подсознательно она страдала от несправедливости, но в то же время понимала, что на лучшую жизнь рассчитывать не может.

 Не понятно, сколько времени Марина просидела на стройке, но начинало темнеть. Оставаться тут ночью страшнее, чем прорываться домой, поэтому, собрав остатки смелости, она пошла. Предварительно проверив из-за угла дома, что всё "чисто", она побежала к подъезду. Заскочив внутрь, вдохнула привычный аромат мочи и протухшего мусора, сегодня он казался родным и желанным. Сердце бешено колотилось. Первый этаж. Ключ. Замок. Выдох облегчения.

 По запаху перегара с примесью желудочного сока, Марина поняла, что мать снова что-то отмечает под водочку. В коридоре стояли мужские ботинки – это зрелище каждый раз вызывало тревогу, потому что ничего хорошего не предвещало. Непонятные гости в квартире были часто, мать могла подружиться с очередным кавалером у пивного ларька и притащить его домой, продолжать знакомство. Как-то раз после такого "романа" у них пропала тысяча рублей из серванта и видик. В другой раз всё закончилось скандалом и криками, когда "кавалер" как-то негалантно повёл себя и решил уйти раньше времени. Что будет сегодня – покажет время, а пока что она будет жить в предвкушении очередного "сюрприза".

Старый советский шкаф скрипнул дверью, покорно принимая Маринкину потёртую ветровку, предательски подсказывая матери, что дочка дома. Носки прилипали к грязному, давно не мытому, полу. Это было так привычно, что Марина даже не задумывалась, что бывает иначе. Даже если отмыть квартиру, всё равно останется ощущение грязи происходящего. А так всё "конгруэнтно" – внешнее соответствует внутреннему. Это новое слово из книжки ей нравилось и Марина вставляла его везде, где могла. По узкому и тёмному коридору девочка пробралась в комнату, залезла в уголок за тумбочкой, обхватила коленки руками и уставилась в одну точку. Это успокаивало. Сложно сказать, что страшнее – то, что случилось месяц назад, или что приходилось всё держать в себе. Хотя выбора не было, одно другому не противоречило. Чувство тотального одиночества заполняло без остатка. Слёзы кончились. Накрыло отчаяние. Из оцепенения вывел голос матери: «Марина, ты почему не здороваешься с матерью, совсем страх потеряла? Ну-ка, подойди!»

 Повинуясь призыву, Маринка поплелась на кухню, скорее всего мать хочет отправить её в магазин. Первое, что она там увидела – лысый череп и жёлто-коричневые зубы. За кухонным столом сидел ОН! Животный страх поглотил всё существо, глаза округлились от ужаса, в животе сжался комок. Не думая ни секунды, она вылетела с этой кухни и из этой квартиры.

 Мама, окриками старалась остановить Марину, но это было невозможно. Она уже была не в этой реальности. Будто оправдываясь перед новым ухажёром, мать заключила: «С башкой чё-то не то у Маринки, надо было аборт делать, сердце сразу чуяло, что она ненормальная будет. Придётся тебе самому сходить за добавкой» – кокетливо скривилась женщина, пытаясь изобразить игривую улыбку. Она сильно злилась на дочку из-за того, что та стартанула, как сумасшедшая и теперь придётся отправить нового бойфренда, а тот может уйти и не вернуться, а сердце требует романтики и продолжения банкета. Мама Маринку, конечно, любила, но чаще ненавидела. Эта мелкая дрянь вечно обламывала кайф и портила жизнь, о чём она регулярно напоминала дочери. Выплюнув несколько злобных фраз в её сторону, женщина ощутила временное облегчение, ну хоть какая-то польза с неё.

***

 Утром по дороге на вахтовый автобус, мужчина увидел выброшенный манекен на куче сломанных кирпичей. Похоже кукла была неисправна: лежала в неестественной позе, лицом вниз. Мужчину напугала реалистичность куклы и он подошёл разглядеть поближе. Бордовая жидкость растеклась по камням, напоминая свернувшуюся кровь. На ногах не было обуви, ступни фиолетового цвета казались невероятно реалистичными для "куклы". Мозг отказывался верить, что это настоящая девочка, но у собравшейся вокруг толпы сомнений уже не осталось.

Девочка, судя по всему, выпрыгнула с верхнего этажа заброшенной стройки. Записки видно не было.

 В толпе раздавались причитания, предположения, риторические вопросы. Кто-то отводил глаза, кто-то с любопытством разглядывал труп. Пытались понять, чья девочка, но лица не было видно. Никто не рискнул переворачивать тело до приезда полиции, хотя это был больше страх, чем трезвое решение. Женщины охали и хватались за сердце, переживая за всех знакомых с дочерьми, подходящими по возрасту. Гадали что произошло. Предвкушали, как поделятся шокирующей новостью на работе (вот девчонки офигеют). Интересно, сама прыгнула или помогли? Ну как так-то? Молоденькая совсем, неужели не было другого выхода? Парень бросил, наверное. Может обкололась и черти померещились, вот и сиганула?

Что только не говорили… Но никто не был близок к правде. Никто не понимал Марину ни до, ни после смерти.

Глава 7

Спустя пятнадцать лет, истинную причину самоубийства Марины так никто и не узнал. О девочке давно забыли, могилка стояла заросшая, с временным деревянным крестом. Ему было уже больше лет, чем Марине в последний день жизни. Вера, вооружившись водой, тряпками и мешками для мусора, наводила порядок в оградке. Каждую годовщину смерти она находила время, чтобы приехать к бывшей подруге на кладбище. Уже давно стало понятно, что кроме неё сюда никто не ходил. В этой брошенности и одиночестве Вера видела их схожесть – на обеих родным было плевать. Сидя у могилки, девушка просила прощения у Марины, виня себя в её смерти. Изначально чувство вины и привело на кладбище, но она нашла в этом месте покой и умиротворение, а просьбы о прощении незаметно переросли в задушевные беседы. Вера обсуждала с подругой темы, которые волновали. Рассуждала о причинах самоубийства, в попытках отыскать истину. Рассказывала последние новости посёлка. Собеседником Маринка была благодарным, всегда внимательно слушала и никогда не перебивала.

– Представляешь, Марин, в этом году у меня случился инсульт. Врачи сказали, что в таком молодом возрасте – это редкость. К сожалению, была на работе, а не дома. Коллеги вызвали скорую и меня успели спасти.

 Знаешь, завидую твоей смелости, у меня никак не хватает решительности закончить это всё. Смотрю на людей, которые радуются жизни и становится так обидно, ведь у меня будто ампутировано умение радоваться. Вся жизнь – боль, уже так устала от этого чувства и от самой себя.

 Хотя три месяца назад произошло событие, которому я порадовалась. И мне за это ужасно стыдно, но думаю, ты меня поймёшь. Я ужасный человек! Когда умерла мама, я ощутила облегчение, а не горе, представляешь?..

 Вера выдёргивала разросшиеся прошлогодние сорняки и скидывала в кучу. За разговором работа пролетала незаметно, а вместе с тем, как очищался клочок земли у могилы, душа Веры тоже будто очищалась.

– Зато, прикинь, когда я лежала в больнице после инсульта, познакомилась там с удивительной женщиной, от неё исходит тепло и любовь, а ещё она будто видит меня на сквозь! Ты не поверишь, но кажется она меня понимает и, что самое странное, принимает! Её тоже зовут Вера, ей под шестьдесят, у неё нет детей, работает учителем в школе-интернате для сирот. Так вот, тёть Вера сначала подумала, что я тоже с детдома, говорит боль в глазах знакомая. Говорю «нет, в семье росла». И, представляешь, спустя пять минут разговора, я рыдала у неё на плече, а она гладила меня по волосам, успокаивая! Марин, это какие-то нереальные ощущения! Она знала мою боль и смотрела с такой любовью, будто бы я ей родная! На меня так тепло даже собственная мама не смотрела! Хотя тебе, наверное, неприятно слушать про маму. Никак не могу выбросить из головы мысль, что ты это сделала после разговора с ней. Хотя в милиции сказали, что время смерти около семи вечера. Они, кстати, даже не пытались воссоздать, где ты была те четыре часа после школы. Эх, Марин, знать бы, что случилось тогда, ты же всегда была сильной и несгибаемой…

 Перманентным маркером Вера обводила стёршиеся буквы фамилии на табличке, даты рождения и смерти. В очередной раз посчитала, сколько было Маринке лет, когда та умерла. Конечно, Вера и так это прекрасно знала, но какой-то рефлекс заставлял вычитать цифры каждый раз.

– Такой короткий временной отрезок на земле… Интересно, где ты сейчас…

Ещё из новостей: я решила сходить к психологу. Стрёмно неимоверно, но тёть Вера говорит, что это поможет. Что душевные раны не менее важны, чем физические. Ведь когда ломаем ногу, идём к врачу. Так вот и с душевной раной тоже надо идти. Я, конечно, со своей подзатянула, но решила попробовать. Вот сегодня запись в три… Только не говори никому, а то засмеют.

Вера вымыла блюдечко и насыпала свежих конфет. Тепло попрощалась с Мариной, сказала не скучать без неё, и пошла на автобус в город.

***

Перед Алькой сидела девушка с черными волосами, заплетёнными в тугую косу. Как удавалось сохранить такую шевелюру до пояса – загадка, было очевидно, что девушка на грани истощения – и физического, и душевного. На исхудавшем лице выделялись огромные глаза, полные боли, они постоянно убегали от контакта.

 К двадцати семи годам у Веры из достижений были: институт с красным дипломом, ранний инсульт, анорексия, ноль друзей, не сложившаяся семья и очень красивые напуганные глаза чёрного цвета. Аля в них видела своё отражение, точнее отражение схожей боли, что вызывало симпатию и желание помочь. Главное, чтобы этого хотела сама Вера. Нужно много сил и смелости заглянуть в себя, разбередить старые раны. А ещё требовалась целеустремлённость, чтобы научиться жить и думать по-новому. Не каждый готов к сложному пути, пока есть надежда найти «волшебную таблетку».

 С Верой Васильевной – той самой учительницей из школы-интерната – они сотрудничали давно. Женщина отправляла к Але воспитанников, которые хотели бороться за счастливую жизнь. Психолог работала с ними по принципу свободной оплаты – оставляли денег сколько посчитают нужным и посильным, было право ничего не оставлять. Аля определяла эту часть работы, как благотворительность, когда-то у неё самой не было возможности получить психологическую помощь, потому что зарплаты хватало лишь на аренду комнаты и покупку еды.

 Проблемы у людей, направленных Верой Васильевной, были схожие, стабильно отсутствие внутренней опоры, ощущение себя плохими, недостойными. Вот и девушка перед ней казалась потерянной и неуверенной в себе. В этом Аля тоже узнавала себя лет пятнадцать назад.

 Вера сидела в удобном бирюзовом кресле в кабинете Алисы Сергеевны и, преодолевая стеснение, рассматривала психолога. Перед ней сидела уверенная в себе молодая женщина с добрыми голубыми глазами и тёплой улыбкой. Свободное синее платье растекалось красивыми складками. Стильные кроссовки добавляли в образ дерзкой элегантности. Небрежно собранные в пучок светлые волосы, будто намекали, что их владелице важнее удобство, а не красота. Но больше всего Веру восхищала в Алисе манера ясно и быстро формулировать мысли, чувствовались мудрость, опыт и удивительный факт, что тебя понимают. Всё вместе это создавало доверие, такую редкую вещь в жизни девушки. Вера решила быть откровенной с Алисой и ничего не скрывать. Раз пришла, нужно выложиться на максимум.

 Договорившись о формальностях, правилах взаимодействия и, обозначив этические моменты, девушки начали терапевтическую сессию.

– Вера, скажите, с каким вопросом вы пришли?

Девушка втянула голову в плечи, руки сжались в кулаки, глаза устремились в пол. Вера собралась с силами и, решив «да гори всё огнём, хуже уже не будет», выпалила то, что терзало душу.

– Кажется, я виновна в смерти человека… – сказала девушка и разразилась рыданиями. Аля подала салфетки, пододвинула стакан воды и терпеливо ждала, когда слёзы выльются, принеся живительное облегчение. Она подбодрила Веру, что такая реакция нормальна и она имеет полное право поплакать. Хотелось обнять хрупкую девушку, но Аля не была уверена, что это не вызовет обратного эффекта, поэтому сдержалась. Нельзя спугнуть этот важный момент: Вера долго держала невероятную боль в себе и наконец позволила ей выйти, открывшись другому человеку.

 Слова про убийство Алису не напугали, она ясно видела, что девушка не способна убить даже таракана, как Вера и сказала – ей кажется. А чего только не кажется людям в кабинете Алисы.

– Вера, вы можете обо всём рассказать, если захотите. Обещаю не осуждать, и что сказанное останется между нами.

 Всхлипывания ещё мешали говорить, но Вера чувствовала, что говорить жизненно важно. Плотина, сдерживающая вину и переживания, которыми не с кем было поделиться, рухнула. Поток рвущихся из души боли и вины, было уже не остановить. Она выдала всё, как на духу. Про дружбу с Мариной, про то как они отдалились, про травлю в школе, про то, как неожиданно Марины не стало. Она всхлипывала и говорила сдавленным голосом сквозь слёзы:

– Может, если бы я позволила дальше себя травить, то она осталась бы жива? А значит, я причастна к её смерти, ведь всё случилось в тот день, когда мама пришла в школу… Это я виновата, что не справилась сама…

– Смотрите, нам тут нужно разобрать несколько важных вопросов. Школьный булинг социологи изучают уже десятки лет и можно однозначно сказать следующие вещи. Во-первых, вы не виноваты, что стали жертвой травли! Это жестоко и несправедливо, что вы столкнулись с этой непростой ситуацией. И заметьте, ситуация настолько непростая, что ребёнку нужно её решать при поддержке взрослых – учителей и родителей. Насколько понимаю, у вас этой поддержки не было?

– Не было. Я вообще не хотела, чтоб мама узнала, уверена была, что станет только хуже. Я была абсолютно потеряна и не знала, что с этим делать, ведь я знала Марину с первого класса, раньше она не была такой злобной!

– Вот, а здесь вторая сторона ситуации: то, что Марина начала вас травить говорит о том, что у неё что-то случилось, с чем она не могла справиться. И это событие для неё было настолько эмоционально-заряженным, что она нашла выход боли и агрессии в такой деструктивной форме. Дети, которые травят других, сами глубоко несчастны. И в этом вы точно не виноваты. Насилие порождает насилие. Что думаете о сказанном?

 Вера сидела ошарашенная, нашлась недостающая для понимания деталь пазла и картина произошедшего вдруг стала цельной.

– Алиса, а ведь вы правы! Я кажется поняла! Лет тринадцать назад посадили мужика, Маринкиного соседа. Посадили за изнасилование малолетней. А про Маринку говорили (выяснилось на вскрытии), что она «не девочка». Так это ведь он и её мог… А она никому не сказала… Вот же… Офигеть…

– Возможно, вы правы в своей догадке, звучит логично. А ещё правы в том, что важно делиться переживаниями и тем более такими страшными событиями. Когда ребёнок сталкивается с ситуацией, с которой не в силах справиться самостоятельно, он часто прибегает к деструктивным методам – школьной травле, самоповреждениям, вредным веществам. Чтобы снизить уровень своей душевной боли через причинение боли другим или себе. Так случается, когда ребёнок остаётся с болью один на один, в силу возраста и несформировавшейся психики считает ситуацию безвыходной. Если бы родители помогли справиться с кризисом, то деструктива бы не было. Но так сложилось, что в нашем обществе очень мало взрослых, способных взглянуть на проблему глазами ребёнка и признать её, а не обесценивать.

Если чувства и эмоции держать внутри, они начинают загнивать и отравлять себя же самого.

– Это точно! Вы не представляете, насколько стало легче, когда я поделилась с вами! – слезы высохли, Веру переполняло изумление нового осознания и приятное чувство победы над логической ошибкой, которая, как заевшая клавиша, поглощала всё внимание и блокировала другие буквы. Так же стало понятно, почему на могилку не ходил никто кроме нее – Маринкиной матери было всё равно на дочку и при жизни, и уж тем более после смерти.

– А ещё в вашем рассказе я обратила внимание на одну вещь. Вы говорите, что не сопротивлялись школьной травле, потому что было ощущение, что заслуживаете такого обращения. Можете объяснить, почему?

– Хмм… Да как-то по умолчанию, что ли… Вот есть люди «нормальные», а есть я. У меня с детства ощущение, будто я какая-то бракованная что ли…

– А какие факты это подтверждают?

– Хмм… Ну меня всегда ругали за всё, я абсолютно всё делала неправильно. Ну и чувствовала себя соответственно. Будто с самого рождения знала, что какая-то ущербная и тупая.

– Вера, а когда ребёнок рождается – он хороший или плохой?

– Хороший! – моментально ответила девушка.

– А как ребёнок формирует представление о себе? Как с возрастом понимает, какой он?

Вера задумалась.

– По сигналам окружающего мира, наверное?

– Ну да. А самые первые сигналы мы получаем от самых близких – родителей, считывая их отношение, что они говорят, какие эмоции проявляют рядом с нами. Они, как зеркало для ребёнка. И к сожалению, у некоторых детей искажённые «зеркала», которые выплёскивают свою личную боль и злость, в которой ребёнок никак не виноват. И тогда отражение он смотрит в кривом зеркале, не подозревая, что оно кривое.