Вредность не порок

Но не успела я сделать и одного шага, как блондин, не оборачиваясь, протянул назад здоровенную лапу и пребольно ухватил меня за запястье. Только я собралась взвизгнуть, больше от неожиданности, чем от боли, как он ещё сильнее стиснул мою руку. Проглотив собственный визг, я замерла. Это что же, пока командир говорит, шевелиться не положено? Я слабо дёрнулась и вновь ощутила дружеское рукопожатие. И, решив плюнуть, в конце концов, на всех, я решительно рванула руку, но не удержалась на ногах и плюхнулась на землю. Если не считать, что рука у меня чуть не оторвалась, всё обошлось благополучно.

Мой страж резко повернулся, наклонился и, словно куклу, вновь поставил меня на ноги, сурово бросив:

– Не валяй лучше дурака!

И через пару секунд я услышала:

– А ты, значит, решила нам тёлок заменить, так, что ли?

Все снова начали глазеть на меня, а широкоплечий сторож проволок меня за руку и поставил перед главным.

Что тот говорил последние несколько минут, я полностью пропустила, разглядывая сногсшибательную спину, поэтому не нашлась что ответить.

– Да, резва! – задумчиво добавил главный, разглядывая меня, словно верблюда в зоопарке.

Обойдя меня, затем столик, мой конвоир присел на лавку позади главного. Все остальные с обезьяньим любопытством ожидали, что будет дальше.

– Подойди, Сёма… Погляди, какой вред мужику нанесла! И кто? Баба!

Искоса глянув на подошедшего, я увидела его руку и внутренне содрогнулась. Было похоже, что это не я его укусила, а крокодил.

– За всё надо платить! – главный театрально развел ручками.

Тут мне показалось, что сидящий позади него с безразличным видом мой сторож что-то негромко сказал. Но главный, не дрогнув ни одним мускулом, продолжил:

– Я думаю, это справедливо…

– Я её быстро утихомирю… – прорычал, словно тигр, покусанный Сёма, качнувшись в мою сторону.

– А рук-то у тебя много, Сёма? – не поднимая головы и не поворачиваясь, спросил вдруг мой конвоир.

Мужики дружно заржали, даже у главного дрогнули губы, но он быстро спрятал усмешку. А мой конвоир вновь сказал ему что-то, чуть громче, но слов всё равно не было слышно, и я гадала: заступается он за меня или наоборот?

«Ну ты же хороший, скажи, чтобы меня отпустили. Вон ты какая здоровая чёртова горилла! Будь человеком хоть раз в жизни! – принялась я канючить про себя. – А ты, паразит, не тяни из меня душу! Я слабая женщина… хоть и кусаюсь… Сами виноваты, я подобной мерзости стерпеть не могу…»

Когда смех затих, главный лениво переменил позу, подпер рукой подбородок и, глядя на меня в упор, проронил:

– Ладно уж… гуляй пока, раз такая шустрая… Но… – он выдержал эффектную паузу, – …лучше тебе на глаза нам не попадаться… особенно Сёме.

Он небрежно махнул в мою сторону рукой и отвернулся. Мужики, словно ровным счетом ничего не произошло, расселись кто куда, и только Сёма смотрел лютым волком. Конвоир мой встал, подошёл и, схватив меня не слишком галантно за шиворот, потащил через весь пляж к девчонкам. Подойдя поближе, он с силой толкнул меня к ним и усмехнулся:

– Получайте! – и добавил: – Александр Матросов хренов…

***

Не произнеся не единого слова, мы торопливо шагали к деревне. На самой окраине я притормозила и сказала:

– Стойте!

Девчонки мгновенно остановились, поглядывая на меня с виноватым видом.

– Слышь, Анастасия… – Надька хмурилась. – Ты извини, но знаешь… так быстро всё произошло… Короче, мы должны были тебе помочь, но… Лично я испугалась.

– Да ладно, – отмахнулась я, думая лишь о том, как бы сказать Надьке, что воротник её любимого халата почти совсем оторван таскавшим меня галантным джентльменом. – А вот халат…

– Стаська, ты как кошка за котят… – Ирка тоже волновалась и несла бред. – Мне очень стыдно, что мы тебя… не поддержали. Но… я так не умею.

– Ну и характер у тебя! Как рванула… – всё никак не могла успокоиться Надька.

«Да уж, – подумала я про себя, – сколько синяков и шишек я наполучала в жизни за этот характер! Пожалуй, надо сейчас сказать Надьке про халат, пока она так возвышенно настроена. Поправлю-ка ей настроение».

Надежда тем временем подошла и, обняв меня за плечи, с чувством сказала:

– Уважаю я тебя, Стаська!

Она похлопала меня по плечу, выражая тем самым признание моих заслуг перед Родиной, но физиономия у неё вдруг вытянулась. Отстранившись, она молча глянула мне за плечо.

«Эх, не успела! – с сожалением подумала я. – Сейчас начнётся!»

Но подходящих для момента слов у неё не нашлось. Она беззвучно хлопнула челюстью и опечалилась.

– Давайте переоденемся, что ли? – подхалимски предложила я. – Вот твой халат, Надя!

Тут Ирка глянула на часы.

– Стаська! Время десять минут третьего! Ты ж опоздаешь!

Я с визгом в мгновение ока стянула купальник, натянула сарафанчик.

– Трусы-то не забудь, бешеная! – съязвила-таки Надька.

– Никогда, дорогая! – ответила я, радуясь, что, судя по всему, буря меня миновала.

А с другой стороны, ведь не сама же я себя за Надькин воротник таскала?

Запихнув полотенце и мокрый купальник в сумку, я наскоро попрощалась с девчонками и вихрем понеслась к дому.

***

Добравшись до калитки, я внезапно остановилась. Наклонившись, присмотрелась к совсем свежим следам шин. Следы вели от дороги прямо к нашим воротам. Там они не прерывались. Глянув сверху, я увидела, что они ведут прямехонько к бабкиному сараю. И я на ходу стала гадать, что бы всё это значило.

Войдя в горницу, первое, что я увидела, было бесчисленное количество пакетов и коробочек. Из-за них появилась улыбающаяся бабка Степанида. А так улыбалась она в одном лишь случае – когда встречалась с моей мамой.

– Стасенька, малышик, а я уже стала волноваться, куда ты делась? – из дальней комнаты, раскинув руки, ко мне летела мама.

Я, конечно, заулыбалась. Потому что, хоть я и не люблю, когда меня зовут малышиком и каждые три минуты волнуются, куда я подевалась, видеть маму я была рада.

Столкнувшись посреди горницы, словно два маневровых тепловоза, мы принялись обниматься, целоваться и нести всякую чушь. Пока мама старательно пыталась задушить меня в объятиях, краем глаза я увидела выходящего из комнаты папу. Затем и Стаса, маминого шофёра и по совместительству телохранителя, которого сразу не разглядела среди кучи сумок. Оба они довольно улыбались, дожидаясь, когда мама выбьется из сил здороваться со мной. Наконец она угомонилась.

– Привет, па! – сказала я, обняв папу. – Привет, Стас! Как жизнь?

Стас заулыбался:

– Лучше всех! Как ты?

– Мама, папа! – опомнилась я. – Мне в город позарез надо! Вы располагайтесь, я быстро!

– Может, тебя подвезти? – спросил папа.

– Да не надо! – ответила я, одновременно услышав за окном автомобильный гудок. – Ой, это уже Алексей Викторович!

Высунувшись в окно, я крикнула:

– Алексей Викторович! Извините, ещё две минутки!

Отец моего ученика Лёшки Борисенко вышел из машины и ответил:

– Хорошо, хорошо! Не торопитесь, Анастасия Игоревна, успеем!

Он прислонился к машине и закурил. Я побежала в свою комнату, на ходу сунув маме пляжную сумку.

– Ма! Разбери сумку, пожалуйста, там купальник мокрый!

Быстро расчесав сырые ещё волосы, я влезла в более подходящий для школы наряд, чуть подкрасила губы.

Схватив папку с документами, я вдруг почувствовала такую сильную боль в руке, что от неожиданности папку выронила. Глянув на свою кисть, я увидела медленно, но верно набирающий сочный цвет синяк.

– Ох, ты! – растерялась я. – Как же Евдокии с таким показаться?

Выйдя из своей комнаты и пряча синяк за спину, я на ходу махнула здоровой рукой родителям, пообещав:

– Я мигом!

Вернувшись через три часа рейсовым автобусом, я застала маму и бабку Степаниду колдующими над ужином.

Когда мои родители решили приехать в первый раз меня проведать, я сразу предупредила маму о бабке. Мама загорелась приехать ещё больше. По-честному, я ожидала дня их приезда с некоторым страхом, заранее заручившись бабкиным согласием. Та кивнула, но брови нахмурила.

Весь день я проторчала во дворе, ожидая родителей. Наконец я услышала шум двигателя, торопливо выглянула за калитку и увидела сверкающий на солнце мамин «Мерседес». Распахнув ворота, не успев даже поздороваться, я замахала руками Стасу, показывая на сарай. Стас понял, аккуратно загнал туда машину, чтобы её не было видно. Мама, как всегда, схватила меня в охапку и принялась душить. Но за столько лет и я кое-чему научилась. Ловко отбившись, я предложила:

– Пошли в дом, вам ещё с бабкой знакомиться…

Но склоки, которой я ожидала, не вышло. Моя мама умудрилась за два часа сделать то, на что у меня ушёл месяц. Вскоре она со Степанидой Михайловной сидели рядом на лавочке и умилялись друг на друга. Я в который раз подивилась на свою маму. Она всегда добивалась того, чего хотела. Уже на правах лучшей подруги мама представила бабке немного смущенного папу. Папа был встречен благосклонно. Стаса мама назвала своим племянником, то бишь моим двоюродным братом, чтобы особо не нервировать старушку, как она потом сказала.

Улучив момент, я подошла к Стасу и со всей силы шлёпнула его по просторной спине.

– Привет, двоюродный! – Я заулыбалась, а он, почесав спину, улыбнулся в ответ:

– Привет, двоюродная! – и ловко ухватил меня за нос двумя пальцами.

Мы с ним посражались немного, бабка наблюдала за нами с умилением.

Стас работал у мамы уже давно, хоть и был старше меня всего на четыре года. Мы все его любили за добродушие и неизменное спокойствие. Мама утверждала, что телохранитель ей не нужен, с бандитами и хулиганами она и сама разберётся (во что я абсолютно верила), но Стас стал незаменимым и надёжным её помощником в бизнесе. Ему она доверяла.

Погостив у нас три дня, они стали собираться, бабка явно печалилась. Как вскоре выяснилось, мама во время пребывания произвела своеобразную разведку. Ровно через неделю без всякого извещения прикатил Стас на джипе, который еле-еле влез в сарай.

– Стас! – Я сделала вид, что удивлена. – Что-нибудь случилось?

– Конечно, случилось! – убежденно ответил Стас. – Вера Николаевна решила, что вам тут много чего не хватает.

Бабка была сражена, я – нет, я-то свою маму хорошо знала, поэтому ожидала чего-либо подобного.

– Она тебя позвонить просила, может, ещё чего надо.

– Ага! Самолет надо. «Боинг».

Стас принялся разгружать джип, но этого бабка уже не вытерпела.

– Нет, ну вы гляньте, люди добрые! – зарычала она. – Только вкатился – и давай из машины таскать! Ну-ка быстро руки мыть – и за стол! Ишь ты…

Стас повиновался, я поплелась за ним, по дороге громко приставая:

– Видимо, твоя тётушка, Стасик, задумала сделать здесь евроремонт. Провозишься всё лето! Бедный, бедный Стасик!

Поскольку «Стасик» звучало более похоже на «ослик», изловчившись, двоюродный братик дал мне в сенях щелбан.

И вот теперь, приехав очередной раз навестить дочь, мама с удовлетворением рассматривала воплощение своих замыслов. Ловко орудуя кухонным ножом, она готовила очередной кулинарный шедевр, переговариваясь с жарящей картошку бабкой Степанидой.

Не чувствуя собирающихся над моей головушкой грозовых туч, я с радостной улыбкой влетела в горницу. Семейство встретило меня весёлым: «О-о-о!»

Моя руки, разглядывая разлившийся синяк и припухшую кисть, я оглянулась на маму и вдруг заметила её насупленные брови и потемневшие глаза.

«О-го-го! – поняла я. – Сейчас кому-то придется туго».

Где-то в глубине души я смутно подозревала, что это буду я, но надежда всё же теплилась.

– Ну-ка за стол! – повысив голос, скомандовала бабка Степанида.

Мы дружно промаршировали за стол, распространявший волшебные запахи. За столом все весело болтали и смеялись, обмениваясь последними новостями. Незаметно косясь на маму, я поняла, что головомойка всё же по мою душу.

Поужинав, не успели мы встать из-за стола, как вдруг за окошком грохнуло так, что от неожиданности я пригнулась. Темнеющее небо разорвали ослепительные молнии, и на Горелки обрушился водопад.

– Ох, ты! – запричитала бабка, сунувшись к окошку. – Откуда ж ты, хлебалка, взялся? Ох, положит же всё!

Схватив непромокаемый плащ, бабка Степанида рванула прочь из горницы. Следом за ней пошёл Стас.

– Игорь! Они вдвоём не справятся! – воскликнула мама.

– И то! – отозвался, натягивая резиновые сапоги, папа.

Как только за ним закрылась дверь, мама развернулась ко мне и сурово спросила:

– Ну? И что здесь происходит?

Я опешила.

– А… Ужин, потом гроза…

– Не юродствуй! – строго оборвала меня мама. – Не маленькая! Это что?

Не сводя с меня сердитых глаз, она, словно фокусник, извлекла откуда-то скомканный листок, развернула и сунула мне.

Впору было присесть и начать рвать на себе волосы. Как я могла? Хотя в той спешке, в которой мы летели с пляжа, можно было забыть и не такую малость. Весь ужас моего положения состоял в том, что мама слишком серьезно относится к подобным вещам и спорить с ней бесполезно.

– А это? – Она сурово указала на мою ноющую руку, которую я поспешно спрятала за спину.

– Маму-уся! – тоскливо заныла я. – Это же просто шутка! Честное слово!

Без подготовки трудно было врать что-либо убедительное, но и останавливаться тоже было нельзя. Поэтому я на ходу сочиняла рассказ, что мы так веселимся с подружками, меняем почерки и для смеха пишем с ошибками.

– Ты хочешь, чтобы я сейчас надела сапоги, плащ и их навестила?

– Мама, мне не три года. – Я повысила голос, прекрасно понимая, что девчонки не ответят на вопрос одинаково.

Ира тут же поделится своими мыслями об этом Володе, а Надька наплетёт такого, что сам чёрт не разберётся.

– Ты знаешь, кто это писал?

– Мам, ну это же ерунда! Прекрати, опять весь дом на уши поставишь! Ну что здесь особенного? Чего ты переживаешь-то?

– Малышик…

– Я не малышик!

– Стасенька, поверь мне. Такие «шутки» добром не кончаются. Сейчас лето, поедем в Москву! Ты уж сколько там не была! Всё здесь торчишь! Неужели даже не соскучилась?

Видя, что мама немного сбавила обороты, я миролюбиво ответила:

– Никуда Москва от меня не денется. А здесь воздух, река, лес. Да и учебный план у меня. Экскурсии! Я не могу!

Прения продолжались. Мама находила всё новые и новые причины, чтобы увезти меня с собой, я также старательно приводила доводы, почему должна остаться. Возвращаться в раскалённую пыльную Москву совсем не хотелось.

Наконец вернулись из огорода бабка Степанида с мужчинами. Мы объявили водяное перемирие, мама принялась хлопотать вокруг промокших насквозь сельскохозяйственных героев.

– Чайку сейчас – самое время! – пробасил Стас. – Захолодало…

– Да, – подхватила бабка. – И откуда такой аспид только взялся! Чуть успели! Одна бы я пропала!

Тут все расчувствовались и стали угощать друг друга чаем и конфетами. Выпив по чашечке (а перед этим – по рюмочке), расслабились, подобрели и начали рассуждать о русских обычаях и народной мудрости. Соглашались друг с другом во всем, даже если три минуты назад утверждали совсем обратное. Закончилось всё пением русских народных песен, ведомых уверенным маминым сопрано.

***

Проснувшись утром, я сладко потянулась, но, вспомнив свою вечернюю промашку, нахмурилась. Хотя, судя по тому, что мама в данный момент не сидела на краешке моей кровати, можно было предположить, что буря миновала. Полежав ещё минут пять и окончательно уверив себя в благополучном исходе, я замурлыкала песенку и поднялась. Почти сразу же дверь приоткрылась, и я увидела маму. Встретившись со мной взглядом, она заулыбалась:

– А я слышу – мой малышик поёт!

Этого было вполне достаточно, чтобы испортить мне настроение, но далее последовала насторожившая меня фраза, поэтому обидеться я забыла:

– Вставай скорее! Мы все тебя ждём!

Куда это они меня ждут? Это зачем ещё? Я всё равно никуда не поеду! Просто бред какой-то! Увижу этого Вовика, башку сверну! Я торопливо оделась, причесалась, застелила кровать.

Выглянув в горницу, увидела, что все уже сели за стол, на котором красовались оладушки, домашний творог, сметана, варенье и прочие вкусности, приберегаемые бабкой, по-моему, исключительно для моей мамы.

– Эй, эй! – заволновалась я. – Без меня не начинайте!

– Да, да! – тут же откликнулась мама. – Ждём!

Она подозрительно весело улыбалась. Переведя взгляд на Стаса, я увидела, что он с трудом удерживается от смеха, а в его глазах водят хоровод весёлые чертенята. Один лишь папа сидел с более-менее приличным выражением лица.

«Ох, не к добру это!» – решила я, направляясь чистить зубы.

За столом царило подозрительное благодушие. Все шутили и смеялись. Наконец мне удалось выяснить, что после завтрака они уезжают домой.

– Я вчера забыла сказать тебе, Стасенька! – улыбаясь, вспомнила мама. – Мы и приехали не ко времени, потому что я уезжаю. На пару недель. А то ты, думаю, ждать нас будешь. У папы в академии, сама представляешь, что за время.

– А-а! – я понятливо закивала. – Теперь ясно! То-то я удивилась…

Это было сказано из вежливости, на самом деле я задумалась, а почему тогда она пыталась переманить меня в Москву? Сама уедет, папа до ночи будет возиться с двоечниками, а я?

– А в Москву зачем звала? Весь день всё равно дома никого не будет? – не удержалась я. – Вы со Стасом уедете, папа весь день занят? А я?

– Да нет, – скромно потупилась мама, – Стас со мной не едет. У него отпуск. И ему надо отдыхать!

– М-м! – ответила я, ясно представляя, что в огороде бузина, а в Киеве дядька. – И что?

Неожиданно в разговор встряла бабка Степанида:

– Конечно, Вера права! Совсем замучился парень! Смотри вон, синяки под глазами. Надо отдохнуть да сил набраться.

Стас в это время старался вовсю. Закатывал глазки, усердно втягивал щёки и тщетно пытался съёжить мышечную массу. Я заёрзала на табурете, печёнкой чуя, что где-то именно здесь кроется большой подвох.

Бабка тем временем заботливо развернулась к Стасу и спросила:

– Так где тебе больше нравится? Мне самой-то все равно, где хочешь, там и поселю.

Я замерла с полным ртом сметаны. Склонившись над тарелкой, судорожно раздумывала, как мне быть, потому что проглотить её сейчас не могла, а выплюнуть при всех не позволяло воспитание.

– Стасенька, налить компотика? – озаботилась мама.

Титаническим усилием воли я проглотила сметану, подняла на маму глаза, но не удержалась и закашлялась. Уставший, обессиленный Стасик с большим удовольствием хлопнул меня по спине, да так, что чуть не выколотил с трудом проглоченный продукт.

«Ну, погоди!» – подумала я и обратилась к маме:

– Это что, заговор?

На меня смотрели четыре невинных наивных человека, практически одновременно моргая удивленными честными глазами. Папа озаботился:

– О чём ты, доченька? Просто надо же Стасику отдыхать, он не железный. Правда, Стас?

Нежелезный Стасик вяло кивал бычьей шеей, и пытался прикусить две губы одновременно, чтобы не смеяться.

«Подожди! – злобно засверкав глазами, решила я. – Ты у меня действительно устанешь!»

– А вместе вам повеселей будет, да и Степаниде Михайловне поможете… – Папа явно старался побыстрее закончить своё выступление, опасаясь волны народных протестов с моей стороны.

Но я лишь скорбно поджала губы и проронила:

– И ты, папа…

Все загрустили. Но тут вмешался Стас:

– Да не буду я тебе мешать! Очень хочется тут за твоими женихами бегать! На хрена мне?

– Да! – обрадованно поддержала его мама. – На хрена ты ему нужна?

Бабка Степанида удивленно вскинула брови и, открыв рот, уставилась на маму. Та ничуть не смутилась и, улыбаясь, обратилась к бабке:

– Правильно я говорю, Степанида Михайловна? – Та неуверенно кивнула. – Ox, – немедленно загрустила мама, – как всё же нравится мне имя Степанида! Настоящее русское, гордое. А так живёшь – Верка да Верка!

Бабка сразу оживилась и, довольно улыбнувшись, вступилась за маму:

– Да что ты, Вера! Ерунда! Сама послушай, как твое имечко звучит – Вера! Первое дело на земле. Да ещё не зря говорят: Вера, Надежда да Любовь…

Они принялись утешать одна другую, потом мама вспомнила:

– Бог мой, Степанида Михайловна! А рецепт! Уезжать уж, а я совсем запамятовала!

Они быстро встали и удалились на кухню. Мы с папой переглянулись и, многозначительно покивав друг другу, с уважением посмотрели вслед маме. А Стас негромко рассмеялся и сказал:

– Далеко тебе до мамы, Стаська!

– Ты у меня дождёшься! – пригрозила я ему и завздыхала.

Похоже, здесь меня обскакали.

Когда родители садились в машину, я вдруг вспомнила ещё один аргумент:

– Мама! А как же племянник без машины-то? Он через два дня помрёт! И до магазина свой зад не донесёт. Вы его забирайте, а он потом на машине вернётся.

Идея была гениальная, но, к сожалению, не прошла.

– Не беспокойся, малышик! Я утром Виктору Степановичу позвонила, он уж гонит, наверно. – Она повернулась к бабке Степаниде и пояснила: – Это наш сосед, он сейчас в отпуске. На рыбалку едет с друзьями, и ему по дороге. Серьезный мужчина, очень вежливый.

Бабка согласно закивала и забормотала:

– Конечно, Вера, конечно, о чём речь.

– Откуда это ты позвонила? – удивилась я. – Твоя пиликалка здесь не берёт!

– Не берёт, – улыбнулась мама, – мы со Стасом с утра в город съездили…

«Надо бы маму в Президенты выбрать, – как-то само собой подумалось мне. – А Виктор Степанович вовсе и не сосед. Начальник охраны. А друзья… да-а…»

Я понаблюдала пару минут, как она в сторонке вправляет напоследок Стасу мозги. Он вздыхал и топтался, словно конь, согласно кивая на каждое слово. Выслушав все инструкции, он встал около меня, окинул критическим взглядом и проронил:

– Тоже мне, Корона Российской Империи!

Мама махнула на прощание рукой, расцеловалась с бабкой, и, сверкая начищенными боками, «Мерседес» плавно вырулил из ворот.

***

– Ну что делать будем? – поинтересовался Стас, когда мы вернулись в дом.

– Да что хочешь, то и делай… шпион… – огрызнулась я, но потом спохватилась: – Вообще-то Степаниде Михайловне баньку неплохо было бы срубить… Вот ты бы этим и занялся! Тебе всё равно делать нечего… Степанида Михайловна! – заголосила я в сторону бабкиной двери. – Вот тут Стас хочет вам баньку срубить, скажите, что ему делать!

Стас укоризненно посмотрел на меня, поджав губы, но ничего не сказал. Из комнаты выглянула удивленная бабка:

– Да что ты, Стас, погоди… И не отдохнул еще, а сразу уж топором махать! Не дело это! Погуляй сначала, отоспись, а потом и разговоры будем разговаривать!

Согласно покивав ей головой, Стас покосился в мою сторону и расплылся в улыбке до самых ушей:

– Конечно, Степанида Михайловна, как скажете…

«Ну ничего, – решила я, – я всё-таки подберу тебе занятие!»

Я вернулась в свою комнату, включила телевизор и плюхнулась на кровать. Несколько минут я прилежно пыталась сосредоточиться на экране, но всё было впустую: коварная выходка моей мамы не давала покоя.

«Чтобы мама оставила Стаса! И вызвала сюда Виктора Степановича! Неужели она и впрямь настолько серьезно отнеслась к этой дурацкой записке? И без Стаса я теперь даже в туалет не смогу сходить! Наверняка по каждому поводу придется ездить с ним в город и докладываться».

Эти размышления отнюдь не улучшали моего настроения. И вовсе не потому, что Стас был каким-то вредным или приставучим, нет, он был отличным парнем, почти членом нашей семьи. Я к нему так привыкла, что иной раз забывала, что у него имеются собственные родители, которых, надо отдать должное Стасу, он никогда не забывал. Просто сейчас… Даже ещё вчера утром я наверняка бы очень обрадовалась, если бы узнала, что он будет здесь. Но со вчерашнего утра всё изменилось. И мне очень хотелось поболтаться по Горелкам, поговорить с подружками и кое-что разузнать…

– Стаська! – Я очнулась и торопливо сунулась в окошко.

– Надька, привет! – Увидев улыбающуюся подружку, я поняла, что нашёлся человек, которому смогу пожаловаться и который меня поймёт. – Заходи скорее!

– Нет, – махнула рукой Надежда, – я сейчас не могу. «Мерседес» увидела, дай, думаю, спрошу… Родители, что ли, приехали?

– Ага! Только они уже и уехали.

– Да? А чего это они так?

Я вздохнула:

– Мама за границу уезжает, поэтому неожиданно нагрянули. И Стаса подкинули…

– Куда подкинули? – удивилась Надька.

– Куда… Сюда, куда же ещё! Будет теперь тут отдыхать… шпион…

– А что ты расстроилась-то? – ещё больше удивилась Надька. – Он же хороший парень! И почему шпион?

Тут я изложила подруге всю подноготную неожиданного Стасова отпуска, она поджала губы и сочувственно закивала головой:

– Ну-у если Вера Николаевна такую тревогу подняла, я тебе не завидую!

Сама себе я завидовала ещё меньше, потому что маму свою знала гораздо лучше Надьки.

– Теперь от него не отвяжешься, – пожаловалась я, и, словно нас услышав, в поле зрения показался Стас, облаченный в широкие цветастые шорты, увидев которые я взвыла от смеха и едва не вывалилась в окно.

Но Стас и ухом не повел. Широко улыбнувшись, он подошёл к Надьке и протянул руку.

– Привет, Надежда! Все хорошеешь?

Надежда расплылась, словно медовый крендель на солнышке, и радостно запела:

– Стас! Приве-ет!

– При-ве-ет! – передразнила я и буркнула: – Ну, вы тут кудахтайте от счастья, а мне с вами некогда!

Я скрылась в доме, но мое исчезновение, похоже, никого не расстроило. Надька продолжала щебетать, словно канарейка, в тон ей басил Стас. Мне неоднократно приходилось замечать странности в поведении некоторых особ женского пола при общении с маминым телохранителем: они начинали хихикать, словно их непрерывно щекотали. Однако их старания, насколько я могу судить, ни к какому положительному результату не приводили, в общении со слабой половиной человечества Стас был неизменно галантен, но ровен. Поэтому, решив пожалеть Надькино красноречие, я снова высунулась в окошко и проронила:

– Дорогая, ты вроде бы куда-то спешила…

– Ой! – всплеснула руками наша физкультурница. – Спасибо, а я уж совсем забыла! Потом забегу, пока!

Надька моментально исчезла за смородиновыми кустами, мы со Стасом глянули друг на друга, я растянула рот до ушей и молча удалилась.

Испортив, надеюсь, ему настроение, я повеселела и даже посмотрела передачу «Гомеопатия и здоровье». Придя после просмотра к выводу, что, сколько не лечись, всё равно когда-нибудь помрёшь, я сладко потянулась и, переодевшись по случаю жары в легонький сарафан, отправилась, строго соблюдая правила конспирации, через окно на улицу. Убедившись, что ни бабки, ни Стаса на горизонте не наблюдается, я огородами направилась к Ирке.

Жила она на другом конце деревни у своего дядьки, причем ещё два года назад, когда я появилась здесь впервые, это была окраина, теперь же всё изменилось. Обогнув птичник, я неторопливо прогулялась до продуктовой палатки, купила мороженое и вышла на Иркину улицу. Называлась она улицей Ломоносова и была до неприличности кривой, отчего мне всегда делалось неколько неловко перед великим российским учёным. Хотя вполне возможно такое оригинальное расположение пришлось бы Ломоносову по душе, и он не стал бы обижаться.

Шагая к Иркиной калитке, я старательно косилась вправо. Именно там, соседствуя садами с улицей Ломоносова, находилась улица 50-летия Октября, та самая, на которую прикатили загадочные гости, разъезжающие на машинах с московскими номерами. Однако буйная растительность сводила на нет все мои старания. Разглядеть соседнюю улицу можно было лишь зимой да поздней осенью.

Очутившись во дворе, я окликнула хозяев и, не получив ответа, постучала в окно. Через пару минут на крыльце показалась тётя Лена, жена Иркиного дядьки, полная добродушная женщина, постоянно погруженная в домашние хлопоты.

– Настя! – Тётя Лена устало заправила под косынку выбившиеся локоны. – Здравствуй, деточка! Ты к Иришке? – Я кивнула, уже сообразив, что Ирки дома нет. – А вы разве не встретились? Она в магазин пошла… Ты что, вокруг обходила?

– За мороженым завернула… Ладно, догоню её. Спасибо!

Почти все магазины в Горелках располагались неподалеку от недавно заасфальтированного глиняного пятачка, расположенного в центре деревни и гордо именуемого площадью Восстания. Кто здесь восставал и по какому поводу, история умалчивает, но это место, по единодушному признанию коренных жителей и многочисленных дачников, само собой считалось местным центром цивилизации, тем более что тут же было расположено первое и оно же последнее административное здание деревни. Оно соседствовало с всенародно признанным и посещаемым заведением «У Лизы», считающимся у населения баром.

Мои попытки догнать Ирку по дороге успехом не увенчались. Лишь добравшись до продуктового магазина, я увидела в дверях хмурую подружку.

– Привет, – сказала я, подойдя поближе, – я за тобой от самого твоего дома чапаю…

– Привет, – вяло отозвалась та, пытаясь улыбнуться, – подождала бы там…

– Ты чего такая? – Я заглянула Ирке в глаза и с удивлением обнаружила, что подружка их прячет. – Что, в магазине батон свистнула?

Ирка всё-таки усмехнулась:

– Ты, Настька, иной раз брякнешь!.. Не выспалась просто.

– А что тебе не спалось? – не унималась я, решив всё же выяснить причину плохого подружкиного настроения.

Ирка глубоко вздохнула и задумалась, явно размышляя, рассказывать ли о причинах поразившей её бессонницы. Пока она думала, мы успели зайти в галантерейный отдел, где Ирка купила иголки и напёрсток. Убрав в сумку завернутые в весёленькую серенькую бумажку покупки, она развернулась ко мне:

– Да рассказывать-то особо нечего… Помнишь этих… ну что вчера… когда Надькин воротник порвали?..

– Ну? – оживилась я. – Случилось что?

– Да нет же, – поморщилась Ирка, – ничего. Они ведь в семнадцатый дом приехали, к Савченко…

– К Савченко, к Савченко… – забормотала я, стараясь припомнить. – Это тот пацан, что записку написал?

– Вроде так…

– И что?

– Их участок с дядькиным углами соприкасается. Те два дня ничего, нормально всё было, а вчера вечером веселиться принялись, беда. Наверное, как на пляже начали, так и остановиться не смогли! Здорово ты их завела!

– Вот ещё, я тут при чем?

– Не знаю при чём… Только вот! – Тут Ирка протянула мне сложенный вчетверо лист бумаги.

«Ирина Захаровна и Анастасия Игоревна! Уезжайте в город». Ни больше, ни меньше. Я покрутила листок и так и этак и взглянула на Ирку:

– И откуда это?

– Утром нашла. На подоконнике.

– Почерк вроде тот же?

Ирка кивнула:

– Похоже.

– И что все это может значить?

– Откуда мне знать? Я только знаю, что это Володькин почерк. К нему, вернее, к его старшему брату, приехала братва…

– Сразу уж и братва… – засомневалась я.

– Нет, ты что, слепая? Ты их вчера плохо разглядела, что ли? И брат Вовкин, Вадим, прошлой весной только из тюрьмы вернулся. Это я точно знаю, тётя Лена с Валентиной Петровной дружит, что в пятнадцатом доме живёт, как раз рядом с Савченко. А это, видать, однополчане его проведать приехали.

– А с кем они живут здесь?

– Да с бабкой, совсем уж старая.

– Неплохо было бы, конечно, с этим Володей поговорить.