Вредность не порок

– Правильно, – с сарказмом в голосе поддакнула Ирка, – сходи к ним, сходи. Не забудь со вчерашними мальчиками парой фраз переброситься. Особенно с тем, с седым.

Я задумалась. Вожак этой весёлой стаи весьма доходчиво посоветовал мне на глаза им не попадаться. Да и мне самой, если по совести, этого не очень хотелось. Хотя кое для кого я бы сделала исключение… Так, опять меня заносит. Он ведь Надьке весь воротник начисто оторвал, значит, сукин сын. Но… Стоп, никаких «но»!

– Ты же ничего не знаешь! Ко мне вчера родители приехали. И мама записку нашла в сумке. А она, знаешь, как к этим вещам относится? Думала, не отобьюсь. Сегодня утром они с папой уехали, оставили здесь Стаса с букетом инструкций.

– Да? – неизвестно чему обрадовалась Ирка. Я уже говорила, что одно упоминание о Стасе приводит самых слабонервных женщин в состояние, близкое к эйфории. – Это здорово, хороший парень.

– Конечно, хороший, – согласилась я, – только когда следит за кем-нибудь другим, а не за тобой.

С этим Ирка не смогла не согласиться.

– А что ж ты сейчас одна? – поинтересовалась подружка, подслеповато щурясь и закрывая глаза от солнца ладонью.

– Да я через окно удрала…

– А-а!.. А я уж подумала, что это Стас! Похож! – Ирка махнула рукой куда-то мне за спину.

Я оглянулась и увидела Стаса, с беспечным видом покупающего что-то в киоске. Едва не зашипев от злости, я снова повернулась к подружке:

– Записку убери, бога ради!

Ирка торопливо сунула записку в карман и заулыбалась навстречу Стасу. После взаимных приветствий они начали обмениваться последними новостями. Посчитав, что Ирке достанет ума не брякнуть лишнего, я отошла к киоску. Разглядывая боковую витрину, я потеряла из виду беседующих ребят и вдруг услышала:

– Привет!

Я повернула голову и увидела белую надпись «Nike» на зеленой футболке. Посмотрев вверх, встретилась с насмешливыми синими глазами и сверкающей голливудской улыбкой.

– Как поживаешь?

– Вашими молитвами, – лениво отозвалась я, а сердце застучало, словно паровой молот, я даже обеспокоилась: не слышно ли на улице?

– Зубки в порядке?

– Хотите проверить? – притворно удивилась я, трепеща ресницами совершенно против воли.

– С большим удовольствием.

– Предлагаете, чтобы я вас укусила?

– Сделай такое одолжение… – отозвалась, заглядывая мне в глаза, сладкая девичья греза и придвинулась ближе. – Можешь кусать, сколько тебе захочется.

– А мне не хочется, – объявила я, найдя такое предложение слишком экстравагантным, и отступила на шаг, хотя это совершенно не в моих правилах. – Вы вообще как, в своём уме?

Он весело засмеялся, закинув голову, и я убедилась, что все зубы у него на месте.

– Тогда давай просто познакомимся! – выдвинул наконец более приемлемое предложение молодой человек и протянул мне руку: – Ефим.

Пожимать ему руку, памятуя о вчерашней встрече на пляже и здоровенном синяке, я поостереглась, поэтому убрала свои за спину и отозвалась:

– Анастасия.

– Очень приятно! Только зря ты меня боишься, я вот как раз и не кусаюсь.

Рассуждая здраво, сейчас нужно было бы уйти, но со здравым смыслом у меня возникла небольшая проблемка, поэтому я продолжала стоять и пялиться на необъятную грудную клетку с заграничной надписью.

– Как ваш друг поживает? – вежливо поинтересовалась я.

– Это ты о ком? О Семёне? На котором ты свои зубы проверяла?

Я пожала плечами:

– В паспорт ему я не заглядывала. Может, и Семён. Мерзкий такой, седой.

– Ну это Семён. Живой вроде бы. Руку, правда, пришлось забинтовать, а так всё в порядке.

– Жаль, – сказала я.

– А твой дружок как поживает? – улыбнулся Ефим.

– Это какой? – не поняла я, а он кивнул головой:

– Вот этот.

Оглянувшись, я увидела Стаса с Иркой, внимательно изучающих местную доску объявлений метрах в двадцати от нас.

– А-а! Это мой брат. Двоюродный, – не моргнув глазом, соврала я и мило улыбнулась.

– Ясно. А что ты вечером делаешь?

– Вечером? – безразлично переспросила я, замирая от сладкого ужаса, и пожала плечами:

– Ещё не знаю.

– Может, встретимся? Тут, конечно, особо не разбежишься, но вот туда можно заглянуть, – он кивнул головой в сторону бара. – Посидим, поболтаем?

С тревогой осознав, что глупею прямо на глазах, я вздернула нос и вздохнула:

– Нет…

– Нет? – Мне показалось, что он весьма искренне удивился. – А почему?

«А ты что, голубок, не привык получать отказов от женщин?»

Эта мысль всколыхнула мою задремавшую было беловоронью натуру, и я с удовольствием разглядывала недоумевающего молодого человека.

– Знаете, – протянула я и продемонстрировала синяк на руке, – с подобными украшениями разгуливать по барам просто как-то неловко… Мало ли что могут подумать люди! Что меня какой-то придурок за руки хватал или и того похуже…

Ефим округлил глаза и даже сделал попытку потрогать синяк, чего я ему, естественно, не позволила.

– Однако! – Он покачал головой, и его насмешливая физиономия моментально приобрела выражение глубочайшего раскаяния. – Какие у тебя организмы нежные… Извини, пожалуйста… Я готов искупить…

Я сделала страшные глаза и с подвыванием пропела:

– Такие ошибки не искупают… Их смывают… кровью!

В первую секунду он остолбенел, потом рассмеялся:

– Согласен…

Тут я развернулась и направилась к Ирке со Стасом, на ходу бросив за спину:

– Моя мама настоятельно рекомендовала мне не знакомиться с мужчинами на улице… Всего хорошего…

Что делал после этого мой кавалер, не видела, деловито семеня к доске объявлений, я не оглядывалась.

– Ну и что ты тут делаешь? – Дойдя до Стаса, я с вызовом уперла руки в бока. – Я теперь до туалета сама дойти не могу?

– Далековато ты в туалет ходишь… – отозвался Стас с досадой. – Да сдалась ты мне! За газетами я пошел, ясно? Оставили здесь в чём есть, думаешь, я от счастья помираю? Ладно, мне ещё зубную щетку надо купить, я пошёл!

– Не кипятись! – смягчилась я, решив, что слишком насела на Стаса. Остался он здесь и правда не по собственному желанию, а, так сказать, по производственной необходимости. – Пойдем, я тебе покажу, где щетки продают…

Когда Стас закупил все мелочи первой необходимости и с ожиданием глянул на меня, я посоветовала:

– Стас, ты бы себе ещё шлепанцы купил, по такой жарище в кроссовках не находишься. И здесь тебе не Москва, здесь всё по-простому. К тому же на речку гораздо удобнее ходить. Вон там отдел! – Я ткнула пальцем в нужную сторону и развела руками: – Правда, здесь преимущественно товары китайского производства, но что поделаешь!

Благодарно кивнув головой, Стас двинулся в указанном направлении, а я торопливо добавила:

– Ну, мы пошли! Меня Ира как раз на чай пригласила!

Ирка удивленно заморгала, но быстро сориентировалась и согласно затрясла головой. Стас остановился как вкопанный, нахмурился, задумался и затем выдал:

– Во сколько вернёшься?

– Чего-о?! – Я тоже сдвинула брови. – Ты что, меня с кем-то спутал, Стас? Я Анастасия Игоревна Белорецкая, учительница начальных классов, беспартийная, не замужем… А, Стас?

Он молча развернулся и скрылся за углом, я подмигнула Ирке и дёрнула её за руку:

– А теперь бежим! Стас при исполнении, долго обижаться не может…

Подружка покачала головой и пустилась за мной вприпрыжку, размахивая на бегу разноцветным полиэтиленовым пакетом. В рекордные сроки достигнув улицы Ломоносова, мы наконец притормозили и двинули чинным шагом.

И тут Ирка спросила:

– Этот вчерашний парень сам к тебе подошёл?

– Конечно, сам. Я его не видела, слышу сзади: «Привет!», оглядываюсь – он! Но, надо признаться, мальчик хорош! – не удержалась я и, к моему удивлению, подружка закивала.

Я быстренько пересказала ей содержание нашего разговора, Ирка пожала плечами:

– Ну может, он и не такой козёл, как кажется… Мало ли что Седой выделывал, его-то в тот момент там и не было. Он купался, ты же видела.

– Видела, – кивнула я, но из чувства противоречия сказала: – Но он тоже видел, мог бы вылезти и остановить их.

– Это только ты у нас всех остановить пытаешься. «Каждой амбразуре по собственной груди!» – Ирка вскинула вверх руку, словно на митинге.

В это время мы добрались до её крыльца, в окно выглянула тётя Лена:

– Кваску хотите? Хороший квас получился… Поди, Ира, в погребе возьми… Да идите вон в беседку, в доме-то жарко. Я вам сейчас пирог принесу…

Пироги тётя Лена делала волшебные, поэтому я резво направилась к беседке, плюхнулась в плетёное кресло и стала ждать. Наконец Ирка показалась в двери погреба, держа в руках большую запотевшую банку с квасом, а из дома меня окликнула тётя Лена. Я подошла, она передала мне в окно пирог с яблоками, и, пуская тягучую голодную слюну, я галопом вернулась в беседку. Ирка разлила квас в кружки, я дрожащими руками нарезала пирог.

– Ирка! – раздалось за забором, я вздрогнула и торопливо засунула в рот по возможности большой кусок пирога.

Голос принадлежал Надьке, а где голос, там и сама Надька, являющаяся чемпионом мира по скоростному съеданию чужих пирогов.

– Надежда! – отозвалась добросердечная тётя Лена. – Здравствуй, милая, заходи! Вон девочки в саду, иди пирожка покушай!

Мы с Иркой затравленно переглянулись и потянулись за новыми кусками, хотя ещё не справились с первыми.

– Господи, да ты подавишься! – воскликнула, увидев нас, Надька и сграбастала мою кружку с квасом.

Обе мои руки были заняты кусками пирога, поэтому я не могла восстановить справедливость и отнять у неё свой квас.

– Дай запить! – зарычала я, наконец прожевав.

Надежда смиренно вернула мне кружку и уселась рядом. Ирка всё это время молча моргала на нас из угла, старательно двигая челюстями.

– А я к тебе зашла, Стас сказал, что вы пошли чай пить. Ну, я тоже решила присоединиться.

– Правильно решила, – вздохнула я. – Слушай, а ты случайно Стасу Иркин адрес не сказала?

– Да он не спрашивал, – пожала плечами Надька.

Я было успокоилась, но тут заметила, что пирог исчезает с блюда столь стремительно, словно растворяется в воздухе.

Пару минут царила полнейшая тишина, нарушаемая лишь нашим торопливым чавканьем и сопением.

– Классно! – изрекла наконец Надька, ловко уцепив последний кусок. – Полный отпад!

Я печально оглядела пустую тарелку и согласно кивнула. Было бы гораздо отпаднее, опоздай она хотя бы на пять минут.

– Угадай, с кем наша учителка сегодня разговаривала! – подала голос Ирка, отставляя пустую кружку, и блаженно потягиваясь в плетёном кресле.

– Ну и с кем же?

– А с тем самым милым мужиком, что твой халат воротника лишил. – Ирка повела глазками в сторону и хихикнула: – Предлагал нашей девушке в бар сходить…

Услышав это, Надька раскрыла рот, словно Ирка сообщила ей о моем твёрдом и бесповоротном решении лететь на Марс.

– Да ну? Правда? – Я кивнула, а Надька озлобилась: – А воротник мне пришить он не предлагал?

– Нет, – рассмеялась я.

– Сукин он сын, – сказала Надька, – воротник начисто оторвал… Надеюсь, ты этому подлецу отказала во внимании?

– Конечно!

– Правильно! Хотя вообще-то он весьма и весьма… – Она обвела нас озорным взглядом. – Мужчинка весьма недурен, а? Что скажете?

– Не в бровь, а в глаз! – прокомментировала учительница русского языка и литературы и мечтательно добавила: – Если бы не в подобных обстоятельствах!

Дружно запечалившись, мы затрясли головами и завздыхали.

Потратив на обсуждение интересной темы ещё минут двадцать, мы успели допить банку кваса и теперь медленно, но верно клевали носами, паузы между словами становились всё длиннее, и всё труднее было удерживать нить разговора. Наконец Ирка встрепенулась, с трудом выползла из кресла и, глянув на нас сверху вниз, внесла предложение:

– Может… это, полежим под яблонькой на одеяльце?

Полежать под яблонькой на одеяльце было нашим излюбленным занятием во время летних каникул, поэтому, обреченно покивав, мы с Надькой откликнулись на предложение и отправились за одеялом и подушками.

***

Часа через полтора я открыла глаза и зевнула. Рядышком тихо посапывала Надька, хозяйки на одеяле не наблюдалось. Лениво потянувшись, я перевернулась на живот и оглядела сад. Однако участки здесь не подмосковные шесть соток, поэтому я довольно долго вглядывалась в зелёное буйство, пытаясь увидеть оранжевую Иркину футболку. Решив, что она скорее всего в доме, я собралась улечься поудобнее, но тут боковым зрением уловила едва приметное движение в дальних кустах смородины. Любопытство взяло вверх, я поднялась и, потягиваясь, пошла в ту сторону.

Добравшись почти до забора, я кашлянула и тут же услышала испуганное:

– Ой!

В метре от меня, за кустом, на корточках сидела Ирка, лицо у неё было бледным и, как мне показалось, взволнованным.

– Да присядь же ты! – досадливо буркнула она. – Отсвечивает, как фонарь!

Я, плохо соображая, в чём дело, опустилась рядом и уставилась на неё. Она же что-то внимательно и осторожно разглядывала сквозь щель забора, отделяющего их участок от соседнего.

– Ирка, ты чего? – шепотом поинтересовалась я, завороженная таинственным поведением подруги. – Куда смотришь-то?

Ирка повернулась ко мне:

– Не нравится мне всё это… – Я терпеливо ждала продолжения, и по мне отчего-то поползли мурашки. – Видишь этот участок? Это уже по 50-летия Октября, тот самый, здесь Савченко живут…

– Ясно, – отозвалась я, – а что тебе не нравится?

– Всё не нравится. Вон тот сарай, – она показала пальцем на добротный сарай белого кирпича, расположенный неподалеку от забора. Сарай явно был сложен не так давно и по сравнению с самим домом выглядел просто шикарно, – построили в прошлом году, как Вадим из тюрьмы вернулся. Тётя Лена ещё все гадала, откуда у них деньги взялись, бабка на одну пенсию живёт, Вовка учится, а родители оба на заводе. Так всегда еле концы с концами сводили. А пришел старший из тюрьмы, словно с прииска вернулся. Так это ладно, слава богу, если у людей деньги появились. А сегодня утром тётя Лена с соседкой Валентиной Петровной разговаривала, так та сказала, что Вадим на днях бабку в город отвёз, к родителям…

– Ну и что?

– Зачем её летом в город отвозить? Они зимой всегда ездят.

– Мало ли зачем! – пожала я плечами. – Ничего в этом особенного нет.

– А я думаю, это он перед приездом своей братвы сделал.

– И правильно. Чего бабке с ними делать? Одной грязи вовек не вывезешь. Да водку, сама говоришь, они лакают без меры.

– Ой, нет, – покачала подружка головой. – И знаешь что? На люди показываются, не считая Вадима, девять человек. А вечером… ну когда стемнело… я двенадцать насчитала. В темноте только не разглядишь ничего толком. И, понимаешь, ведут они себя осторожно, вот что мне странно! Какого чёрта они прячутся? Это во-первых… – Тут подруга таинственно вытаращила глаза и еле слышным шепотом сообщила:

– Во-вторых, у них есть оружие!

В этом месте я мягко переместилась с корточек на пятую точку и сказала:

– Э-э…

– Ну! – энергично подхватила Ирка. – А я про что! Честно сказать, совсем мне такое соседство не нравится. К тому же дядька с тётей Леной уехать должны, мне здесь что, одной рядом с ними оставаться? Мне уехать нельзя, на мне этот недоделанный огород и парники! И сказать тёте Лене не могу, она сразу помрёт со страху, она такая!

Я с сочувствием смотрела на подругу, решив, что тоже не очень хотела бы соседствовать с людьми, имеющими при себе оружие.

– А ты откуда про оружие узнала?

Она всплеснула руками:

– Господи, а чего я здесь сижу, по-твоему?

– А чего ты здесь сидишь?

– Я и полночи из-за них тут проторчала, когда они бузить начали… Но вроде песни пели, пили, ничего особенного. Я так, на всякий случай, решила глянуть… Да засиделась чего-то, сама не знаю, а они затихли. Потом смотрю: из сарая мужик вышел, я его не видела раньше. Ну я опять уселась… И как раз машина подъехала к воротам, да так тихо, без света. Видно ещё плохо, кусты кругом. Так вот в этот сарай два ящика перетащили. У меня же отец военный, сколько мы с ним по гарнизонам помотались! Очень похожи, Стаська, ящики… Ты можешь себе представить, сколько там оружия?

– А чего ты сразу не сказала?

– Чего… Мало ли, думаю, ошиблась! – Ирка развела руками, а я уточнила:

– А сейчас… не ошиблась?..

Вместо ответа Ирка прижала палец к губам и затем ткнула в забор:

– Только тихо!

Замирая от непонятного волнения, я прильнула к щели. Пока я сориентировалась, что там где, подружка зашипела:

– Вон смотри, видишь мужика в клетчатой рубашке? Вон там, возле бочек?

Присмотревшись, я наконец разглядела и бочки, и спину мужика в клетчатом, но ничего особенно странного в них не было.

– И что?

– У него пистолет… Под рубашкой кобура…

Я отлепилась от забора и покосилась на Ирку. Ничего чрезвычайного я не усмотрела. Может, он милиционер. Или омоновец какой-нибудь. В наше время впадать в панику из-за одного-единственного пистолета просто несерьёзно. Ох уж эта мне провинция!

– Ладно тебе, Ирка! – ткнула я в бок подружку. – Нагнала страху-то! Ну подумаешь, оружие у человека. Ты же не знаешь, кто он. Может, ему положено иметь пистолет.

Тут Ирка развернулась и, подобравшись ко мне вплотную, выдохнула:

– С глушителем… С глушителем, понимаешь? На кой хрен милиционеру глушитель? Я когда проснулась, слышу что-то: пум, пум… Но так глухо, непонятно. Только я к забору подошла, смотрю: выходит из сарая, в руке пистолет. А глушитель не сразу свинтил, понимаешь?

– Нет, – чистосердечно призналась я.

– Горячий…

– Что ты хочешь этим сказать? – встревожилась в конце концов я. – Что он сейчас кого-то в сарае пристрелил?

– Ну не обязательно пристрелил… Но стрелял точно.

Мы уставились друг на дружку и молчали. Что говорить и что делать, я не представляла. Единственной мыслью, пришедшей в голову, я не замедлила поделиться с Иркой.

– Может, к участковому сходим?

Участковый милиционер Пётр Игнатьевич был в Горелках единственным представителем силовых структур, являлся коренным жителем деревни и пользовался у местного населения вполне заслуженным уважением. В Горелках он знал не только каждую собаку, но и количество блох, на этой собаке проживающих.

Ирка глянула на меня укоризненно:

– А если мы ошибаемся? Опозорим людей, как мне им потом в глаза глядеть? А ежели не ошибаемся, опять-таки нам с тобой башку запросто отшибут. Согласна?

Конечно, я была согласна, про милицию я так ляпнула, на всякий случай.

– Надьке пока не говори, – задумчиво разглядывая мою ободранную коленку, сказала Ирка, – она точно всю милицию на ноги поднимет.

– Ладно, – отозвалась я и снова глянула за забор. Клетчатого уже не было, да и вообще никого не было видно ни в саду, ни во дворе. – Ну что, пошли?

– Какое «пошли»! – зашипела Ирка. – По-тихому давай, на коленочках…

Так, на четвереньках, мы и двинули из сада во двор, и представьте себе размер Надькиных глаз, когда мы возникли перед ней из-за теплицы с помидорами. Она хапнула ртом воздух и чуточку отступила, дав мне возможность подняться, вслед за мной показалась Ирка, блестя натёртыми о траву коленями.

Надька покосилась на нас исподлобья и неуверенно сказала:

– Я даже не хочу спрашивать, что всё это значит.

Ирка в ответ кивнула и согласилась:

– Вот и правильно!

Не знаю, чем бы всё закончилось, если бы через несколько секунд я не услышала с улицы:

– Анастасия Игоревна, будьте любезны!

Переглянувшись с девчонками, я быстренько стряхнула с коленей прилипший к ним мусор и направилась к забору. Подружки потянулись следом, они никогда не упускали случая поболтать со Стасом на общие темы.

– Слушай, Стаська, – едва сдерживая смех, сумничала Надька, – ты теперь как Ленин в Шушенском… поднадзорная…

Эти две дуры принялись хохотать, я же кипела со злости.

– Чего тебе?! – с разгону рявкнула я на скромненько стоявшего за забором Стаса.

Он изобразил улыбку и сообщил:

– Виктор Степанович с ребятами машину пригнал. Ты не хочешь с ним повидаться?

– Нет, – прорычала я, – не хочу. У тебя всё?

Стас загрустил:

– А Виктор Степанович хочет с тобой поговорить…

– Вот пусть сюда и идёт…

– Его Вера Николаевна просила что-то тебе передать.

Я хрюкнула со злости, однако хорошо знала, что идти всё-таки надо. Во-первых, я уважала Виктора Степановича, и он ко мне хорошо относился, во-вторых, не стоило дожидаться, чтобы Стас перекинул меня через плечо и пронёс через полдеревни. Мысленно ещё раз прокляв оставленную в сумке записку, я сказала Стасу:

– Подожди минутку…

– Ну я тогда тоже пойду, – заявила Надька и направилась к калитке, а я развернулась к Ирке.

– Давай я к тебе попозже приду… Посмотрим, что будет…

– Давай, – закивала она, – договорились!

Через минуту, попрощавшись с тётей Леной, мы втроём направились домой. Надька жила неподалеку от нас, так что большую часть пути мы прошли вместе. Она весело болтала со Стасом, я молчала, раздумывая об Иркином рассказе, пытаясь определить, что в нём истина, а что плод её воображения.

***

Вскоре мы добрались до двора бабки Степаниды, где стояло ни много ни мало четыре «жигуля». Один из них принадлежал Стасу, а на остальных прикатила команда сопровождения.

– Ой, братик, – прогнусавила я, шлёпнув рукой по теплому капоту, – твои ножки приехали!

В ответ на это «девятка» взвыла дурным голосом, я с перепугу шарахнулась в сторону, едва не сбив Стаса с ног.

– Вы что, очумели, что ли? – рявкнула я, придя в себя. – Сейчас здесь вся деревня будет!

В то же мгновение из дверей выкатились двое молодых людей в камуфляже. Увидев нас, один из них затормозил, второй быстро защелкал кнопками сигнализации. Машина умолкла, я, косясь на окно бабкиной комнаты, прошипела:

– Что вы, рехнулись здесь машины на сигнализацию ставить?

Сияя довольной физиономией, Стас шутовски развел руками:

– Извиняйте, принцесса, столичные замашки…

В горнице меж тем царило веселье. Стол был накрыт к чаю, причем бабка не поленилась вытащить свой любимый и бережно хранимый ведёрный самовар, доставшийся ей по наследству от какого-то далёкого предка.

Скатерть, используемая хозяйкой только в честь приезда моей мамы и по церковным праздникам, резала глаза ослепительной белизной и была вся уставлена бабкиными домашними заготовками. Всё это великолепие с усердием поглощалось тремя мощными челюстями, на уголке восседала довольная бабка, чинно держа в руке блюдце с горячим чаем. Вошедшие вслед за мной молодцы резво бросились к оставленным по случаю аврала местам и ловко запустили ложки в вазочку с вишневым вареньем.

– Анастасия! – широко разведя руки в стороны, мне жизнерадостно улыбнулся Виктор Степанович Гольков, невысокий, коротко стриженный мужчина средних лет, выступающий сейчас в роли соседа-отпускника. – Это ты там под окном шумишь? – И, не дожидаясь ответа, развернулся к бабке: – Опять выросла, ну надо же!

Эту сногсшибательную новость Виктор Степанович сообщал мне при каждой нашей встрече, правда, на сей раз он внёс некоторое разнообразие, проинформировав об этом Степаниду Михайловну. Бабка радостно откликнулась, закивала и довольно подтвердила:

– Да, и кушает хорошо!

После чего Стас, схватившись, словно его душили, обеими руками за горло, затрясся от смеха и, едва не снеся оказавшуюся на пути стену, торопливо удалился в свою комнату. Я же, мгновенно ослабев от захлестнувшего приступа злости, сделала глубокий вдох и осторожно опустилась на скамью. Отдышалась, поздоровалась с гостями, налила себе чаю и, пользуясь подвернувшейся возможностью, налегла на земляничное варенье.

Тут к нам присоединился Стас, и скоро я забыла о том, что зла на весь свет, смеясь над непрерывно сыплющимися анекдотами Виктора Степановича и правдивыми рыболовными историями охранника, которого звали Валентином. Ещё двое ребят оказались заядлыми охотниками, и через пару часов голова моя пошла кругом от лососей, подстреленных в густых зелёных дубравах, и лосей, выловленных за ветвистые рога из бурных студёных речек.

Когда чаепитие наконец подошло к концу, я глубоко сожалела о своем обещании вернуться к Ирке, потому что глаза слипались и больше всего мне хотелось лечь спать. Но телефоны в Горелках не водились, а бежать до телеграфа было значительно дальше, чем до фазенды подруги, поэтому выбора у меня не было.

Мы с бабкой убрали со стола и перемыли всю посуду. Виктор Степанович отозвал меня в сторонку:

– Настя, мама тут тебе кое-что передала… – он протянул небольшой бумажный свёрток. – Сказала, что это подарок твоей подружке на день рождения.

Я обрадовалась:

– Подарок? Вот здорово! А когда же она купить успела?

– Да это не она покупала, – сконфуженно кашлянул в кулак Виктор Степанович, – это я покупал… Когда Вера Николаевна утром позвонила, попросила Стасову «девятку» пригнать, заодно и про подарок сказала. Там, говорит, таких нету, купи, пожалуйста, Степаныч. Объяснила какой, а мне что? Мне нетрудно. Погляди, угодил, нет?

Не переставая в душе удивляться способности моей мамы предусматривать абсолютно всё, я распаковала коробочку и с удовлетворением осмотрела витой золотой браслетик, о каком Ирка мечтала ровно столько, сколько я её знала.

– Класс! То, что надо, Виктор Степанович, большое спасибо!

День рождения у Ирки послезавтра, и она грозилась пригласить нас с Надькой в город в ресторан. Пожаловавшись невзначай маме на то, что никак не могу найти в здешних магазинах нужную вещицу, я, пожалуй, поступила правильно. Мама же поступила как всегда: не занимала время разговорами, а просто сделала. Прав, видно, Стас – до мамы мне далеко.

Я отнесла футляр к себе в комнату, раздумывая о том, как бы незаметно исчезнуть из дома при таком большом скоплении народа. Это тебе не бабка Степанида, ребята не зря получают деньги за свою работу, уж чего-чего, а охранять они умеют. Да, как всегда, все значительные события в моей жизни переплетались в один тугой клубок – именно тогда, когда свобода передвижения интересовала меня более всего, ко мне приставляют охранника, а затем присылают ещё пятерых. Посидев в задумчивости на кровати, я решила вернуться в горницу, рассудив, что время ещё есть, на улице светло и уйти незаметно шансов всё равно нет.

В горнице меня ждал приятный сюрприз. Выяснилось, что гости не останутся, а уедут в ночь. Сделав печальные глазки, я понуро закивала и согласилась с тем, что если надо, значит, надо. И вот, распрощавшись с нами, ребята загрузились в машины, и три «жигуля», аккуратно развернувшись, выкатились за ворота.

«Слава богу!» – маша им вслед, смахнула я фальшивую слезинку. Не всё уж так и плохо!

– Стас, загони свою колымагу в сарай! – крикнула я, хорошо зная, что тот обидится за «колымагу».

Но Стас не желал отзываться, я пошла его искать, чтобы убедиться, что всё же испортила ему настроение.

К большому своему удивлению, открыв дверь его комнаты, я увидела, что он преспокойно лежит на своем диване. Так вот почему он не пошел провожать ребят до ворот! Он просто-напросто завалился спать.

– Молодец, – сказала я, тихонечко закрывая дверь, – не такой уж ты приставучий парень.

В горнице всё ещё толклась бабка Степанида, наводя окончательный лоск, я помогла ей, и скоро мы разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи.

***

За окошком давно стемнело, лениво перебрехивались напоследок собаки, а я лежала, положив руки за голову, и прислушивалась к затихающим звукам отходящей ко сну деревни. Наконец глянула на часы, поднялась, переоделась в джинсы и футболку и осторожно выглянула в окно. Где-то за околицей глухо ухнула сова, я перекинула ногу через подоконник, опять прислушалась и, не заметив ничего страшного, изготовилась спрыгнуть вниз. До земли было недалеко, но прямо под окном росли кусты шиповника, и оцарапаться мне не хотелось. Я примерилась и отпустила руку. В то же самое мгновение внизу что-то зашевелилось, и кто-то сдавленно прошептал:

– Настасья Игоревна!

Излишне будет объяснять, что после этого я с визгом шарахнулась в сторону и, неловко зацепившись в полете за что-то ногой, с треском завалилась в самую середину куста. Подо мной раздался полузадушенный вскрик, я активно забарахталась, пытаясь восстановить равновесие, и, свалившись с чьей-то спины, очутилась на карачках.

– Кто здесь? – Я попыталась спросить грозно, но вышло как-то жалко. Вскочив на ноги и прижавшись спиной к стене, я тщетно старалась разглядеть того, кто всё ещё барахтался в кустах. – А ну, вылезай!

Пока я вверх тормашками летала по кустам, мне очень хотелось, чтобы здесь появился Стас, теперь же, разглядев поднявшуюся на ноги тонкую мальчишескую фигуру, я молилась, чтобы этого не произошло. Потому что я сразу сообразила, что это не кто иной, как тот самый Володя Савченко, по чьей милости я в настоящее время испытываю столько неудобств. Смущенно опустив глаза, мальчишка шагнул ко мне ближе и прошептал:

– Извините… это я…

«Только бы Стас спал! – думала я, в напряжении косясь на соседнее окно. – Иначе здесь такое будет! Мама ОМОН вышлет».

Но я зря волновалась, Стас так и не проснулся, видно, намаялся, бедняга.

– Хорошее ты время выбрал по гостям ходить, – буркнула я, присаживаясь на скамеечку под окном, и жестом приглашая мальчишку сесть рядом.

– Я днём не мог… – он опустил голову, и я подивилась странной интонации.

Не то чтобы он заплакал, но эти слова явно дались ему нелегко. Вспомнив, в конце концов, что я всё-таки педагог, я постаралась придать голосу максимальную доброжелательность.

– В чём дело, Володя? Расскажи, пожалуйста.

Он сцепил пальцы и зашептал:

– Это я вам записку написал. Вы читали? – я кивнула. – И Ирине Захаровне тоже. Она нашла, я видел. Нельзя ей у забора сидеть, у неё очки отсвечивают…

– Чего? – не поняла я. – При чём здесь очки?

– Они вечером костер жгли, Ирина Захаровна у забора была… у неё очки, и они отсвечивают от огня.

Тут я сообразила, в чём дело, и задумалась. Так, интересно, а кроме него, ещё кто-нибудь заметил сверкающую очками Ирину Захаровну? Следопытка недоделанная, если там и вправду то, о чём она рассказывает, ей запросто отвернут голову, чтобы не совала её куда не следует.

– А зачем ты писал записки?

Тут парень заёрзал и, томясь, пояснил:

– Анастасия Игоревна, вы не подумайте чего… У меня братан есть старший… он очень хороший… Он год назад из тюрьмы вернулся… Но вы не думайте, он ничего такого…

– Я понимаю, Володя, – ободряюще покивала я, хотя, признаться честно, пока еще ни хрена не понимала и очень опасалась разбудить Стаса.

– Ему почтальонша один раз телеграмму принесла… Он тогда стал нервничать, как я понял. И бабушке говорит: «Поезжай в город, я в огороде сам разберусь». Бабка не хотела, но он настоял. И мне говорит, собирайся тоже. А я говорю: «Чего я в городе не видал, все пацаны здесь». Ну он разорался, обещал по шее дать… Бабку отвёз, а я не поехал. Вадька рукой махнул… А потом к нему друзья приехали. В первый вечер за стол сели, один там всё про баб… – Тут Володя крепко задумался, видно, пытаясь сообразить, какими словами передавать разговоры моих пляжных знакомцев, и думал достаточно долго. Определившись, наконец, он продолжил: – И тут Вадька вдруг ляпнул, мол, училки вон Вовкины есть, молодые и красивые. Про вас сказал… Ну вот так всю ночь сидели, пили, а этот всё порывался по бабам… то есть хотел к вам в гости… А на другой день сели за стол и стали про кого-то разговаривать, кто одному мужику ихнему руку прокусил…