Лысый одуванчик

Лена Коро
Лысый одуванчик

© Лена Коро, текст, 2021

© www.fantasywire.co.uk, обложка, 2021

Лысый одуванчик

Вместо предисловия

Быть другом человека творческого – дело нелегкое.

Вот тебе кажется, что столько лет вы вместе, ты знаешь «все его трещинки»… А открываешь книгу – опаньки. Да там такие дебри сознания.

И становится грустно и обидно. И хочется, если любишь, взять фонарь и углубиться, обшарить закоулки. Найти потаенные мысли… Или плюнуть на все и уйти.

Останься!

Первое, что бросилось в глаза, – инвалидное кресло под раскидистой плакучей ивой. Фары высветили его на секунду, когда машина заезжала в ворота дачи.

Игорь резко заглушил мотор и застыл, вглядываясь в темноту садового участка. Этого просто не могло быть. Пустая коляска на улице.

Он сразу понял, что произошло непредвиденное. И надо бы схватить телефон и куда-то звонить, но он не мог даже пошевелиться. Его вдруг кольнуло понимание: что бы не случилось сейчас с его женой, виновником будет он.

* * *

Она постоянно твердила, что единственная ко мне просьба – сделать ее счастливой. Но сформулировать, что тревожит или не удовлетворяет в моем поведении, Нина никогда не могла.

Вернее, ее претензии постоянно сводились к «дефициту общения» или «ты меня не любишь». Я спрашивал, что не устраивает, например, в наших разговорах. Обвинить, что не слышу сплетен о родственниках или сомнений по поводу обновки, было нельзя.

Я отлично все помнил и отвечал на проверяющие вопросы точно и без напряга. Да, у ее мамы сломался утюг, она обратилась за помощью к соседу, а тот пришел пьяный, поэтому любимая вещь отдана «в люди» на три дня. И ты не поверишь – за починку пришлось не просто, как всегда, накормить мастера, а платить ему деньгами… Мне приходилось помнить всю эту словесную шелуху, и, разбуди меня среди ночи, – ответил бы, что говорила нинина мать в сотне подобных случаев.

Однако моей жене, видимо, я нужен был ни в качестве слушателя, а в образе активного соучастника разговора. Ее злило, что я не задавал вопросов по ходу излияний. И не пытался уточнять – типа, сосед из какой квартиры был?

Но я считаю это нормальным. Муж не глупая подружка, чтобы поддерживать такую болтовню на постоянном плаву. Поэтому много лет подряд предлагал Нине завести себе товарок. Благо связь сегодня доступна каждому – ну, и трепись с ними до моего прихода с работы. Она обижалась.

В итоге я чувствовал себя виноватым.

Вот. Это ключевое состояние нашего брака. Правда, осознание этого пришло не вдруг. Просто раз за разом я стал понимать, что не важно, сколько слов говорится в ответ на ее тирады. Нину также не интересовало мое мнение (хотя какое такое мнение возможно высказывать по поводу поломки утюга?).

Нину интересовала в принципе некая игра – она обвиняет, я чувствую угрызения совести. То есть так: пришлось заплатить за ремонт утюга, а мог и ты слетать на другой конец города, припаять этот злосчастный провод. Мог, но не удосужился.

Действительно, после таких разговоров я ощущал себя неуютно. И, как следствие, позволял ей какое-то время собою манипулировать.

Ага. Такой умный, знаешь, как это происходит. Спрашивается, чего ж тогда не послал все к черту, не начал себя уважать и не подстраиваться?

А шут его знает. Вероятно, ленив. Это я так себя оправдываю.

Конечно, можно походить к психологу. Это теперь модно. И, как слышал, даже иногда помогает наладить отношения в семье. Но я же не иду за помощью к специалисту. Почему? Да потому, что точно знаю – нам это не поможет. Уверен.

Чтобы помогло, надо быть предельно честным на сеансах, раскрывать душу. И тогда психолог найдет зацепку, за которую всю ситуацию вытащит на свет божий и исправит. А именно этого я и боялся. Потому что знал – за моим откровением может последовать не улучшение климата в семье, а развод. Мне всегда было что скрывать от жены.

* * *

Игорь усилием воли заставил себя выключить мотор и открыл дверь аутбэка. Подсветка оказалась не лишней, но это еще больше усилило тревогу. Дом тонул в темноте, хотя у крыльца должен автоматически включаться фонарь.

Однако Игорь подумал не об отсутствии освещения, а о видеосистеме. Если нет электричества, она не работает. Зачем ему сейчас камеры, он еще не понимал до конца, но четко знал – они потребуются.

Не выходя из машины, он открыл телефон и попытался найти на экране иконку слежения за дачей. Как она выглядит, Игорь не помнил. Он минут пять рылся в мобильнике, чего не любил. Наконец, на задворках второго экрана отыскались голубые шашечки. Интернет был слабенький, но программа открылась. Как он и предполагал, обе камеры выдали черное окно.

Выходить из машины и вовсе расхотелось, но Игорь понимал – это необходимо, в первую очередь, для того, чтобы убедиться – жены на даче нет. Почему-то он так сразу решил. Иначе, наверное, бросился бы в дом, где при плохом сюжете мог застать Нину бездыханной на полу. А при хорошем?

Хорошего уже много лет в их отношениях просто не писалось. Да, когда-то был приятный сюрприз, устроенный родными в день его рождения. Он тогда открыл дверь квартиры, которая казалась пустой, включил свет – и был сражен громким роком, в тот же миг разорвавшем тишину. А вслед за этим из комнаты начали выскакивать в коридор гости. Кто с обнимашками, кто с подарком, кто с бутылкой.

Но сегодня был явно не тот случай. То, что жена могла сварганить камуфлет, понятно. Но чтобы романтический – это было невозможно. Нина вообще никогда не устраивала ему вечеров при свечах, поскольку считала любовные шалости глупостью молодых и плохим вкусом.

* * *

В шесть утра Игорь был на ногах. Как ни странно, он выспался, хотя и провел в постели всего-ничего. Кошмары не снились, были какие-то обрывочные сновидения, но точно не связанные с женой.

Как он и предполагал, Нины в доме не оказалось. Игорь поначалу дернулся проверять баню и теплицу, но вспомнил, что обычно в сериалах следователи не рекомендуют «топтать» территорию, где было совершено преступление.

А то, что криминал имел место, он не сомневался. Нина после инсульта оставалась в кресле уже много лет. Конечно, она научилась кое-что делать самостоятельно, но все же без его помощи жить не могла. Поднять утром и пересадить в коляску, вечером уложить жену в постель – это была обязанность, которую Игорь выполнял четко и всегда в одно и то же время.

Он и вчера торопился на дачу, все бросив в городе, и даже не заехал в супермаркет, даром что Нина утром выдала по старинке составленный на бумаге список продуктов. Он лишь заскочил на заправку, где в придорожном магазинчике схватил привычные вещи. Шоколад, печенье к чаю, бутылку воды с газом. И зачем-то купил сигареты, которые требовались ему только в моменты крайнего расстройства.

– Но ведь я не предполагал, какая проблема ждет на даче, – удивлялся своей интуиции Игорь, закуривая. – Или все-таки предвидел что-то?

Конечно, успокаивал он себя, в их ситуации он был готов к любым неприятностям. А в последнее время и подавно. С лета Нина частенько заводила жалостливые разговоры, упрекала в нелюбви, плакала. И не то, что за жизнь он не привык к ее «соплям», – она и раньше попрекала невниманием. Но после инсульта эта ее черта как-то усугубилась.

Упреки и стенания он переносил стойко. Но слез Игорь терпеть не мог. Правда, он понимал и то, что лишь нинин плач выводил его из себя. Другим женщинам не претило в его присутствии раскваситься, и при этом он всегда начинал их утешать. Иногда даже рассказывал какой-нибудь подходящий к теме анекдот. В общем, поступал так, как старший брат, успокаивая сестричку после ссоры с подружкой.

Нина плакала по-другому. Она ныла, морщила нос, терла глаза. И громко неожиданно всхлипывала. Казалось, сейчас ей не хватит дыхания справиться со своей болью. Но Игорь уже знал, что все эти аспирации и слезы вмиг кончались, произнеси он заветное: я тебя никогда не брошу.

У калитки брякнул звонок – приехала следственная группа. Игорь открыл засов, и несколько полицейских по-хозяйски, ничего не объясняя, прошли в дом и на задний двор. С Игорем осталась лишь невысокая девушка в форме, которая представилась следователем и пригласила его как постороннего тоже пройти в дом и показать документы. Затем села за обеденный стол в кухне и положила на скатерть диктофон.

Игорь слышал, что кто-то уже ходит на втором этаже. Он озабочено прислушался.

– Не волнуйтесь, – заглянула в кухню голова в фуражке. – Мы только осмотримся, а когда подойдут свидетели, вам сообщим.

– Мне казалось, что обыск все-таки в моем присутствии должен проходить, – попытался возразить Игорь.

– Мы пока ничего не обыскиваем, – и фуражка скрылась.

– Давайте поговорим, – достаточно мягко предложила миловидная майор полиции. Игорь обратил внимание, что она с интересом его разглядывает. – Начнем с самого начала. Расскажите, где вы были до приезда на дачу, когда последний раз разговаривали с женой, с кем общались по дороге… когда поняли, что произошло…

– Мне легче отвечать на вопросы, – попытался навязать свои правила игры Игорь.

– А следствию полезнее слышать ваш рассказ.

– Он может быть несвязным…

– Ничего, мы привыкли, – парировала следователь, продолжая сканировать собеседника внимательным взглядом.

«Наверняка уже решила, что я жену убил, вывез в лес и закопал», – подумал Игорь, но быстро справился с неприязнью к молодому дознавателю, занял раскрепощенную позу (на, читай меня, как учебник учит) и принялся подробно восстанавливать события вчерашнего вечера.

– Я вышел из офиса, как обычно, около двадцати часов. Вахтер и камеры наблюдения это подтвердят. По дороге к машине ни с кем не общался.

– Так ли?

– Ни с кем. Если вы имеете в виду телефон, то да. Я говорил на ходу. Но по пути к машине никто из знакомых или посторонних не встретился.

– Вы говорили с женой?

– Нет. С женой я говорил с рабочего телефона часа в два пополудни. Это тоже можно проверить.

– Проверим. Дальше?

– Я сел в машину, включил навигатор…

– Вы не знаете дорогу на свою дачу без него?

– Я не знаю дорожную обстановку. Пробки все-таки никто не отменял.

Следователь что-то записывала в блокнот, хотя Игорю казалось, что ничего реперного он пока не сказал.

– Да-да, продолжайте. Я просто уточнила. Навигатор – это хорошо. Может, у вас и регистратор работал?

– И регистратор тоже. Поэтому не вижу необходимости говорить о каждом своем шаге – это все можно посмотреть.

– А вы все же говорите. От работы до дачи обычно сколько добираетесь?

– Когда как. Бывает час, а иногда и двух не хватает.

– Вчера как долго ехали?

– Вчера как раз был неважный день. Мурманское шоссе стояло. Пришлось ехать по Московскому.

– Это, не помните, насколько сократило время пути?

– Не помню. Это так важно?

– Важно. Вам важно. Для алиби.

– Какого алиби? Вы меня в чем-то обвиняете?

– Я ни в чем не обвиняю. Но у вас пропала жена. Инвалид. И тут уж, простите, мы должны отработать все версии.

– У вас уже и версии есть?

– Версии пока стандартные. Но вы можете пролить свет на специфику вашей ситуации.

– Мне нечего проливать. Я ехал на дачу… как обычно на протяжении пяти лет.

– Вы постоянно живете в этом доме?

– Нет. Мы живем в городской квартире. Но летом я вывожу жену на дачу. Здесь ей проще выходить на улицу, заниматься какими-то делами.

– Понятно. А какими делами она обычно занималась, когда вас не было?

– Вы задаете вопросы, на которые я ответов могу не знать. Или быть не точным. И вообще, почему вы говорите о моей жене в прошедшем времени?

– А в каком надо говорить, если речь идет о прошедшем времени? То есть вы не знаете, чем жена занималась?

– Знаю. В общих чертах. Обычно днем она… читает, смотрит телевизор, иногда готовит. В саду может ягоды с кустов собирать. И даже варенье сварить в мультиварке.

– А с кем она общалась?

– С дочерью, с внуками, с экономкой.

– Подружки, соцсети?

– Не было у нее подружек по жизни. Тьфу ты. И я в прошедшем. Нет у нее подружек. Только родные. И Кузьминична.

– Хорошо. Вот здесь запишите имена и телефоны тех, с кем она поддерживала отношения.

* * *

Вспоминай, не обидел ли ты ее как-то серьезно в последние дни. Хотя кажется, все шло, как шло. Никаких эксцессов. Все по расписанию. Но надо уточнить у Вики время ее звонков. Может, что-то было срочное, а секретарь не соединила.

Нина всегда обижалась, если я вел совещание больше двух часов. А ей в этот момент приспичило пообщаться. Кстати, а почему она не упрекала, когда я бывал по полдня в центральном офисе? Что за градация такая? Никогда не задумывался. Действительно, если я был вызван в начальственный кабинет, она даже не спрашивала по какому поводу. А если сам проводил планерку, всегда звонила буквально по завершении. Или секретарь ее перенабирала?

Нине хорошо известно, что четкий план на день, на неделю дает мне чувство защищенности, избавляет от суеты. И даже неожиданный вызов «наверх» тогда не нервирует. Напрягает, безусловно. Потому что орденов без предупреждения не вручают. Тогда как на вид поставить – это в порядке вещей.

Но я же знаю, когда может последовать нахлобучка. И практически всегда готов ответить за свои действия или ошибки подчиненных. Поэтому вызовы «на ковер» со временем тоже превратились в некую рутину, которую надо терпеть, если ты руководишь большим коллективом.

От домашних я никогда не скрывал своего распорядка дня, но, с другой стороны, и не делился с женой подробностями. И вообще не обсуждал с ней рабочих моментов. Спрашивается, почему?

Нину с молодости интересовала только материальная сторона моей занятости. Нет, подожди, это не совсем правда. По жизни она частенько этак ненароком могла спрашивать о сотрудниках. Точнее, сотрудницах. Думаю, для жен это нормально – интересоваться, с кем муж проводит большую часть времени вне дома. Я бы и рассказывал, если б ее реакция была адекватной. Но у нее все сослуживцы женского пола были проститутками. Не иначе.

Все они, по ее мнению, пришли в коллектив не карьеру строить, не деньги зарабатывать, а исключительно чтобы мужа найти. Поэтому ходят в коротких юбках и чулках в сеточку. Я ухмылялся поначалу, считая это простой женской ревностью. Но потом понял, что Нина не к одной-двум меня ревнует. Она ревнует сразу ко всем. Тогда я прекратил посвящать ее в какие-либо события на работе. Так, мельком, мог сообщить: зарплату прибавили, корпоратив перенесли, отпуск в июле.

Стоп. В этом году не получилось взять отпуск на юбилей нашей свадьбы. И если честно, я вообще этот день не просек. Короче: в начале недели помнил, даже поручил секретарю цветы купить. Но потом забыл. В контору после обеда не вернулся. Вике сказал, чтобы прикрыла… И явился на дачу только ко времени нининого сна.

* * *

Следственная группа опять приехала на дачу. Игорю сообщили о визите, но не настаивали на личном присутствии. Однако он решил все же появиться, так как в голове настойчиво крутилась мысль: где проверяют, там подозревают. Его это немного раздражало. Хотелось расспросить о ходе расследования, но он понимал, что именно с ним вряд ли кто будет это обсуждать.

Следователь, с которой он уже запросто был по имени-отчеству, ждала на кухне. Было как-то неловко входить в свой дом, в котором хозяйничали чужие люди. Надо отдать должное – в вещах они копались настойчиво, но аккуратно. Компьютер жены забрали еще в первый раз. На этот попросили отдать любую нинину обувь. Привели овчарку.

– А какие туфли лучше дать собаке на анализ? – попытался шутить Игорь.

– Те, которые чаще носятся, – спокойно парировала кинолог.

Он вышел в прихожую и выдвинул ящик шкафа с нининой обувкой.

– Смотрите сами.

– Обувь, похоже, новая.

– Она не новая, это подошва не сношена. – Игорю стало не до шуток. Если собака след не возьмет, что будет дальше, где искать жену? Он не верил во все эти современные методы анализа, подсмотренные в различных сериалах. Это в кино бывает легко найти человека по пеленгу, потожировым отпечаткам на какой-нибудь случайной поверхности. В жизни все сложнее выглядит.

– В чем ваша жена обычно ходила?

– Она не ходит, – ответил Игорь с ударением на настоящем времени. – Она обувается и сидит в инвалидном кресле.

– В чем? В какой обуви? В тапочках?

Игорь вдруг понял, что у Нины не было домашних тапок. Во всяком случае, он их на ней не видел в последние годы. У нее на ногах в доме всегда были теплые носки с прорезиненной подошвой. Но когда выходили в сад, Нина просила переобуть ее в туфли. Его эта просьба удивляла, но он ни о чем не спрашивал, боясь обидеть жену.

Носки стопками лежали в ящике, здесь же стояли кроссовки и резиновые сапоги. Туфель не было. Ни одной пары. Однако Игорь точно помнил, что три дня назад Нина сидела в саду в желтых сабо, – «нандомуциках».

Так ласково она называла любимую с молодости фирму. В советской России достать Nando muzi было практически невозможно. Но у Нины был просто пунктик – во всех своих поездках за границу она выискивала заветный бренд и вкладывала в покупку все деньги, которые позволялось вывезти из страны. Покупались обычно яркие на очень высоких каблуках туфли, в которых ходить по нашим тротуарам было делом рискованным. Но Нина стоически носила эту обувь, каждый раз подчеркивая, что только настоящая женщина достойна такой красоты. Но эти же шпильки часто являлись и предлогом для того, чтобы забрать ее с работы на машине, – ноги устали.

Коллекция жениных нандомуциков состояла не менее, чем из двадцати пар, и включала туфли, сапоги, сабо и кроссовки. На дачу тоже немало привозилось. Даже в последние годы, когда Нина уже не вставала с коляски. Тем не менее, каждые три-четыре месяца она с удовольствием надевала очередную обновку, заказанную в интернет-магазине. Игорь даже не спрашивал, зачем ей столько обуви, оправдывая траты тем, что жена постоянно с удовлетворением поглядывала на свои ноги.

– В чем ваша жена в последнее время все-таки ходила? – вопрос кинолога вывел Игоря из раздумий.

– Она не ходила… Попробуйте кроссовки, – неуверенно произнес он, вспоминая, нет ли на даче еще одного обувного хранилища. – Носки-то стиранные.

– Хорошо, давайте возьмем кроссовки.

Кинолог аккуратно одной рукой зацепила за задники пару блестящих кед и вышла во двор. Игорь вернулся к столу.

– Я хотела вас поспрашивать о вашей личной жизни, – начала было следователь, – но мне показалось, что вы пытаетесь что-то вспомнить относительно вещей вашей жены.

– Я так напряжен? Лоб морщу или как?

– Да, нет. Просто услышала ваш нерешительный голос. Хотя, как мне кажется, вы достаточно уверенный в себе человек. А тут смутились. Разглядывая всего-то ящик с обувью. Вас что-то насторожило? Или напомнило какой-то случай? Бывает так. Запахи, вещи, музыка вдруг освежают нашу память.

– Да уж, действительно, освежило.

– Что же?

– Вы не добавили: если не секрет.

– Я следователь и не имею право с вами заигрывать.

– Тогда ответьте серьезно. Вы меня допрашиваете? Если да, то на каком основании? Я подозреваемый? В любом случае, могу отказаться с вами беседовать без адвоката.

– Вы – не подозреваемый. Пока. Но в ваших интересах сообщать те сведения, которые помогут следствию. С адвокатом или без. Вам решать.

– Хорошо. Где ваш диктофон? Давайте с ним. Пока.

* * *

Как хорошо, что они все-таки ушли. Останусь опять здесь, на даче. В пустом доме? Неверный вопрос. Ощущаю ли я дом пустым, зная, что жены здесь нет? Это более правильно. Нет, не ощущаю. Все так, как обычно. Сейчас растоплю камин, налью сто граммов коньячка… Или лучше водочки. Коньяк способствует рассуждениям, фантазиям. Мне это ни к чему. Водка успокоит и свалит в сон. Да, лучше беленькой приму.

Правильно, что не поленился, принес в четверг дрова, они высохли и прогорят быстро. Свет не буду включать – так уютнее. С чего бы ты задумался об уюте в этом доме? Тебе же все равно. Или все-таки нет?

Видимо, ощущение свободы дарит и другое восприятие. Если бы Нина сейчас сидела в своей коляске напротив, разве я чувствовал бы, как нежно обтекает меня пространство? Не думаю. Вернее, никогда об этом не думал.

Но вот же. Сажусь в кресло, наливаю в стакан водочки, беру банку маринованных корнишонов… Опля. Эна как. Тепло в воздухе, мягко в сером эфире, который обнимает со всех сторон. Я в коконе, мне приятно, и хочется так посидеть немного. Одному. Поразмыслить. О чем?

Ну, сначала надо подумать о неприятном, чтобы прогнать его, – типа, я это уже обсудил, ничего нового не обнаружил. Хотя сегодня не тот случай. Я как раз узнал нечто новое.

Эти туфли, как их там? Нандомуцики. Странно, что в доме не оказалось ничего, кроме кед. Я их, конечно, все не помню. Но желтые крокодильей кожи пантолеты были точно. Нина сидела в каталке под яблоней, и я обратил внимание, как желтый на сабо совпадает с цветом налившихся плодов. Где они? Были на Нине, когда ее похищали? Вряд ли. Она никогда не надевала что-то два дня подряд.

Были еще такие леопардовые… как-то странно называются… балетки. Мне казалось неким издевательством, что моя жена надевает обувь с таким ником – не то, что танцевать, она на ноги встать не могла после инсульта.

Инсульт. Это моя вина. Я тогда решил от нее уйти. Отстал от поезда, когда ехали на юг всей семьей. Она и не справилась. Я тогда трухнул, ей Богу. Признаться, не из-за ее здоровья, а из боязни, что обо мне дочь и внуки подумают. Я же для них авторитет. А тут такое… и я вернулся.

Блин, водки тебе маловато – полез в прошлое? Все же встало на место. Правда, не на те рельсы, но на работе даже жалели меня. Мол, эк мужику досталось… А мне, если быть с собой честным, даже легче стало. Появилась четкая линия поведения. В семь встал, жену поднял, помог одеться, помыться, уехал на работу. И уверен – она из дому не выйдет, меня выслеживать не будет, поводов для скандалов не отыщет.

* * *

– Федор, ты заснул что ли? Докладывай.

– А что докладывать-то, Вероника Антоновна? Сидит мужик в темноте перед камином, не дергается.

– Меня не дом, меня двор интересует.

– Ну, я же под его видеонаблюдение не полезу.

– Я спрашиваю, после ухода группы он во двор выходил? Может к сараю, к машине…

– Нет. Он из дома не высовывается, сидит тихо.

– Сообщи, если засуетится. С этажа на этаж будет спускаться-подниматься. Это может указать на то, что ищет или прячет что-то. Особенно на своей половине, наверху.

– А что там, в спальне и гардеробной можно спрятать?

– Ну, я не знаю, просто предупреждаю.

– Да мы там все перетряхнули. Нет там ничего подозрительного. Как и на половине его жены, на первом.

– Но ты оставайся там пока. Вдруг ему приспичит куда съездить.

– Ох, Вероника Антоновна, сдается мне, что я зря тут торчу. Он слишком спокоен, не похож он на преступника.

– Да я и сама склоняюсь к этому. Но он скрывает много. А вот что? Хотелось бы знать. И как можно скорее.

Вероника отключила мобильник и вновь открыла папку с делом об исчезновении женщины в инвалидной коляске. Время шло, но никаких зацепок, приоткрывающих занавес этого спектакля, она пока не видела.

Пеленг телефонов мужа, дочери, внуков ничего не дал. Обычные звонки, совпадающие с тем, что эти люди рассказывали. Сотовый пропавшей Нины тоже не помог. Оставленный на подзарядке в кухне он только свидетельствовал, что женщину, скорее всего, похитили.

Но кто и зачем? Во всяком случае, прошло уже двое суток, но никаких требований преступники не выдвинули. Ни проявились, ни позвонили, ни прислали писем в почту. Расспросы соседей тоже оказались пустыми.

– Хотя тут есть что-то, – перелистывая расшифровки бесед, Вероника остановилась на записи «мимо в сторону их дачи проехало такси желтого цвета». Во сколько? После обеда. А уточнить нельзя было? Или вот: «то, что машина остановилась около их дачи, не видел». Бесподобно.

Все равно, надо перепроверить, решила следователь и сделала пометку в блокноте. Не так уж и много этих нотабене скопилось на сей момент, грустно подумала она и продолжила читать отчеты оперативников.

Картина происшествия складываться не хотела. Были разрозненные пазлы информации, которые создавали фон, но не проясняли ситуацию.

Например, собака легко взяла след. Прошла до ворот, вышла на дорогу и вернулась. А потом бессмысленно бродила то к теплице, то к кустам смородины, то к скамейке у дома. Кинолог поясняла – собака показывает, что участок буквально исхожен владельцем обуви.

Но этого по логике вещей быть не должно, ибо потерпевшая передвигалась исключительно на коляске по дорожкам. Тогда возникает вопрос: что Нина делала между грядок клубники или почему пересаживалась из кресла на лавочку в кустах? Вероятнее, что в кроссовках походил кто-то из родственников, приезжавших на дачу.

«Проверить посещения за последнюю неделю», – записала Вероника и откинулась на спинку кресла. Руки сами по себе поднялись за голову, тело расслабилось. Но голова оставалась в работе. Вероника пыталась представить, как могли развиваться события.

Нина звонила на работу мужу в тот день трижды. Утром после планерки, перед обедом и к вечеру, когда ей никто не ответил. Секретарь Игоря сообщила, что дважды соединяла начальника с женой. Последний ее звонок значился пропущенным – пятница, конторские работают на час меньше. Почему сам Игорь не взял трубку, тоже объяснимо – его вызвали в центральный офис, и он вернулся в кабинет уже после девятнадцати.

«Надо уточнить, к кому приглашали, как долго длилось совещание, – словно на автомате подумала Вероника. Но не потянулась к блокноту, чтобы сделать памятку. – А что это мне даст? Даже если он, как сказала секретарь, выехал из конторы в четырнадцать, чтобы успеть на встречу через сорок минут, и обратно вернулся в семь, он имел три часа, которых явно не хватило бы смотаться до дачи и обратно. Головной офис находится от их бюро совсем в другой стороне, чем загородный дом, и путь к нему лежит через весь город. А в пятницу после обеда это гарантированные пробки. Я, конечно, посмотрю тамошние камеры, но слабо верится, что найдется что-то новое».

* * *

По просьбе следователя Игорь пригласил на дачу дочь с внуками, а также двух нанятых им когда-то помощниц. Одна была медсестрой, приезжала к Нине три раза в неделю, делала массаж, привозила лекарства и периодически ставила капельницы. Вторая, имевшая в быту только отчество Кузьминична, была соседкой по питерской квартире. Она наведывалась между визитами медика, готовила на два дня еду и прибиралась. Таким образом, Нина ежедневно была под присмотром, ей было, с кем поговорить и кому дать поручения.

Игорь попросил Кузьминичну приехать на час раньше других, чтобы навести порядок, почистить ковры и вымыть пол после обыска. На самом деле он надеялся без лишних свидетелей выяснить, куда могли деться пять-шесть пар нандомуциков. Он перерыл весь дом, но кроме отданных полиции кроссовок и резиновых сапог больше нигде женской обуви не нашел. Это его смущало, потому что, если жена была похищена, то не понятно, зачем преступники прихватили столько обуви. Тем более, что они, по его наблюдению, больше ничего из дома не взяли. Это тоже надо было уточнить у экономки, чтобы не выглядеть перед следователем отстраненным от семьи человеком.

А то, что он был не в семье, а только рядом, – это ощущение не покидало его многие годы. Гораздо более долгие, чем случился инсульт у жены. Ему казалось, что нужда в нем, как человеке со своими проблемами и взглядами, у домашних напрочь отсутствовала. Его статус главы рода зиждился только на материальных принципах. Оплата учебы, отпусков детей и внуков стало привычкой, несмотря на то, что дочь неплохо зарабатывала, имея фитнес-центр, а внук уже окончил частную школу и учился в вузе «на бюджете».

Жена и вовсе считала своей собственностью мужнины карманы, так как инвалидность, по ее мнению, случилась по его вине. И он теперь обязан платить по счетам фигурально и фактически. Все это Игоря напрягало, правда, он вида не подавал. Лишь изредка срывался в разговоре с дочерью – «живите самостоятельно, и не будет претензий».

Именно поэтому года три назад, чтобы не испытывать раздражения от материальных просьб, Игорь каждому члену своей семьи открыл банковские счета и ежемесячно перечислял на них приличные суммы. Это дало возможность интересоваться их тратами только раз в год при подбитии собственного баланса.

«Банковская карточка, – мысль о нининой visa разбудила Игоря задолго до будильника. – Никто не уточнил, а я не вспомнил о ее деньгах. Меня же спрашивали, что пропало. Я посмотрел, ее кошелек был на месте. Но карточку не искал. Надо сказать следователю. Обязательно не забыть».

Вероника приехала на дачу вместе с пожилым мужчиной, которого представила штатным психологом.

– Семен Яковлевич будет присутствовать при нашей беседе, – сообщила следователь. – Нам нужна комната с дверью. Есть такая?

Игорь задумался. Коттедж строился много лет назад, когда еще жили в тесной хрущевке. Хотелось воздуха и простора. Поэтому двери поставили только в туалетные комнаты, спальни и его кабинет. Остальное пространство было открытым. Когда переделывали загородный дом после инсульта жены, Игорь настоял, чтобы общие помещения остались неделимыми. Хотя Нина была не довольна. Поддерживать тепло в доме, в котором живешь, а не только приезжаешь на выходные, было накладно.

– Могу предложить только террасу, – Игорь развел руками. – Сейчас затопим камин, и там будет комфортно.

– Камин – это лишне, – подал голос психолог, – если помещение изолировано, этого достаточно. Пойдемте, посмотрим.

Игорь понимал, что удобнее было бы разговаривать у него в кабинете. Но не хотелось пускать посторонних на свою половину, хотя он и понимал, что обыск там прошел, ничего подозрительного не отыскалось. Но это было его личное пространство. А там – его коллекция кортиков, которую ему почему-то не хотелось показывать психологу. Кто его знает, какими потаенными чертами характера в его представлении окажется склонность к собирательству холодного оружия.

– Располагайтесь, – Игорь распахнул двери, выходящие на террасу. – Я пойду встречу детей. Слышите, ворота открылись без звонка? Это свои.

Он вышел на крыльцо, радуясь, что не надо поддерживать со следователем пустую беседу.

Приехала дочь с внуком. Она молча прошла в дом, юноша остался в саду, развалившись в качалке. Он сидел в соцсетях, всем своим видом показывая, что происходящее мало его интересует.

– А где Даша, она не с вами?

– Она заехала за медсестрой в поликлинику, стоят пока в пробке, но скоро будут, – Наталья сняла туфли на высоком каблуке и открыла шкаф в прихожей. – Где мои кроссовки?

– Нандомуцики? Блестящие такие?

– Да.

– Не знал, что ты унаследовала любовь к этой фирме.

– Я унаследовала сами кроссовки. Хожу в них все лето. Не замечал?