Прощание с эпохой чести. Последний Маршал Великой державы

В истории не раз так бывало: когда алчная бездарность приходила во власть, чтобы удержаться на верху, то она нагнетала некую жуть и страх перед чем-то ужасным и потом ходила в спасителях и героях. Но, опять же, ненадолго. Тот же Руцкой ровно через два года сам оказался арестантом своего кумира-алкоголика, а Баранников, выступив чуть-чуть против Ельцина, «случайно» ушел из жизни. Погиб генерал Александр Лебедь. Ушел из жизни преждевременно Павел Грачев. Сгинул Собчак. Застрелили в подъезде Петербурга с мешком денег Галину Старовойтову, которую прочили в министры обороны РФ и которая делала все, чтобы советские республики обрели национальную независимость. Не дожили своих лет Ельцин, Черномырдин… Покончили с собой (или прикончили их) те офицеры, кто организовывал провокации около Белого дома в августе 1991 года и против боевых машин пехоты под мостом на проспекте Калинина (чтобы непременно пролилась кровь) и стрелял по Белому дому из танков в октябре 1993-го. Кого-то «свои» отстреляли, кто-то сам сломался, но история со всеми разбирается справедливо. Ельцин окончательно спился и также досрочно сгинул. Дмитрий Тимофеевич Язов пережил их всех.

Правовой беспредел «демократии»

Дмитрия Тимофеевича привезли, петляя тайными «тропами» и под усиленной охраной, в пансионат «Сенеж». По прибытии маршала еще раз обыскали, раздев догола. Разместили в скромной комнатке и в шестом часу утра начали допрос. Некоторые моменты привожу из воспоминаний самого Д.Т. Язова «Удары судьбы»³. Вел допрос следователь Леканов с «лоснящийся от жира физиономией». «С крайне озабоченной физиономией появился Степанков». Пытался разговорить, передал привет от кого-то из Хабаровска. «“Судя по нашему разговору, – заметил Леканов, – вы не осознали всей тяжести совершенного преступления и даже не думаете о раскаянии”. – “Я (Язов – Л.И.) ответил: «Хуже преступления, чем развал Союза, придумать невозможно»”. – “Следователь спросил: «Вы отдаете себе отчет в том, что для вас, а не для кого-то другого, означает статья 64 УПК?” – “Понятия не имею”». Ну а далее этот холуй стал цитировать статьи об измене Родине, ущербе суверенитету, подрыве обороноспособности и безопасности государству, о заговоре с целью захвата власти, приплел что-то про шпионаж, переход на сторону врага и прочие тупости. При этом эпотажно подчеркивал, что все это наказывается смертной казнью. Когда Дмитрий Тимофеевич потребовал присутствия адвоката, Леканов ответил, что адвоката должны нанимать ваши родственники. На просьбу помочь связаться с адвокатской конторой, следователь высокопарно заявил, что у них связь с адвокатской конторой не предусмотрена.

Допросы длились по нескольку часов в день в изолированном режиме – ни слова информации о ситуации в стране и в мире, зато подключили телекамеры и «юпитеры» для записи ответов на вопросы следователя, что является также нарушением того же Уголовно-процессуального кодекса. Адвоката так и не пригласили. Естественно, ни о каком сне в такой ситуации Дмитрий Тимофеевич и не помышлял. И вот когда изможденный маршал уже не мог понимать смысл задаваемых ему вопросов, следователь объявил, что с ним желают побеседовать корреспонденты немецкого журнала «Шпигель», при этом намекнул полушепотом при сопровождении в помещение для интервью: покайтесь публично перед Горбачевым и Вас не расстреляют. Это еще одна издевка, тем более что в России показали это как показания на допросе, а не интервью. В час ночи, после очередных допросов, охрана объявила: собирайтесь срочно, выезжаем. На вопрос, куда, ответили: не знаем. Дали на дорогу яблоко, предупредив, что ехать придется долго. Методы гестаповской демократии работали четко.

К двум часам ночи 26 августа маршала привезли в московский изолятор «Матросская тишина», поместили в камеру № 201 на восемь человек. Уже после «отсидки» Маршала Советского Союза мне довелось побывать в 201-й и повидаться с некоторыми арестантами-сокамерниками. А Д.Т. Язов спокойно рассказывал, как устраивался, как впервые после драматических событий крепко уснул, очень по-доброму отзывался о своих сменяющихся сокамерниках. Встретивший его средь ночи сокамерник Андрей Антонов помог Дмитрию Тимофеевичу устроиться на шконке (такая тюремная кровать), так как через хиленький матрац проступали металлические полосы и врезались в тело. Уснуть на такой «шикарной» постели было невозможно. Андрей поделился куском фанеры. Камера когда-то подверглась ремонту, который так и не был закончен: одна половина стен была выкрашена в черно-зеленый цвет, другая осталась лишь оштукатуренной. В камере даже была радиоточка, которую, однако, включали редко. Но в изоляторе, как и в любом подобном учреждении, существовала своя информационная «служба». И кое-какие сведения с воли проникали в камеру № 201. Позже стали давать газету «Известия», ставшую очень «демократизированной» и не очень популярной. Видимо, чтобы увеличить тираж, ее стали рассылать во все исправительные учреждения, и она получила название «лагерной газеты». Целыми сутками в камере горел свет: днем – белый, ночью – красный. Новоиспеченный арестант однажды ночью попытался прикрыться от нудного света газетой, но тут же вошел охранник и забрал газету: не положено, нужно постоянно видеть лицо арестанта. Ввиду важности и, видимо, в качестве признания заслуг охраняемого у глазка камеры круглосуточно стояли часовые в звании майора. А в войсках – это, как правило, целый комбат, на фронте – командир полка. Буквально на третий день пребывания в «Матросской тишине» Д.Т. Язов получил посылку от супруги Эммы Евгеньевны: спортивный костюм, туалетные принадлежности… Сокамерники просветили маршала, что все показания допросов без адвоката в суде будут признаны недействительными (действовала еще советская судебная система). Маршал сказал об этом Леканову и второму следователю Соловьеву. Но допросы продолжались, а Леканов сообщил, что адвокат обязательно будет и даже назвал фамилию – Абельдяев. 30 августа 1991 года Леканов попытался вручить маршалу обвинительное заключение. Но получивший от сокамерников юридическую подготовку Д.Т. Язов отказался его принять. Вскоре после этого следователь приехал в СИЗО с адвокатами Н.В. Печенкиным и Л.С. Абельдяевым. Несколько позже я познакомился с ними и могу охарактеризовать их как честных профессионалов и порядочных людей. Они работали не за деньги – добровольно согласились защищать «обвиняемого». Я выделил им в помощь выдающихся юристов-профессионалов из подчиненной мне юридической службы Министерства обороны СССР полковников в отставке В.Р. Зюбина и В.Р. Фомина: оба фронтовики, заслуженные юристы РСФСР, ранее до юрслужбы работали следователями по особо важным делам – Советскими следователями. Чтобы все было законно, они официально уведомили меня, что будут во внеслужебное время давать консультации по процессу ГКЧП без взимания платы. Так что взаимодействие было налажено.

Следователи, особенно Леканов, попытались «узаконить» все ранее сказанное им Д.Т. Язовым, настаивая чтобы он фактически признал вину. Естественно, адвокаты совместно с подзащитным отвергли такой подход, и вновь началось все с начала, но теперь Дмитрий Тимофеевич имел серьезную поддержку и помощь. Процесс стал затягиваться и трещать. Адвокаты грамотно разбивали доводы и домыслы следователей о госизмене, о попытке госпереворота, отстранении Горбачева от власти и его изоляции. Дмитрий Тимофеевич также «вооружал» своих защитников прямыми фактами. Тогда к допросам подключился еще один выскочка демократии – заместитель генерального прокурора России Лисов. 4 октября 1991 года Д.Т. Язов был доставлен к нему на допрос. Чтобы лучше понять квалификацию следственной бригады, ведущей дело о «госперевороте», приведу несколько выдержек из протокола допроса (орфография соблюдена. – Л.И.).

«Лисов: В феврале 1991 года у А.И. Лукьянова в кабинете состоялось совещание ответственных руководителей нашего государства… Чтобы мой вопрос не был в какой-то степени наводящим, я бы просил ответить на него следующим образом: подтверждаете ли вы, что такое совещание было, свое участие в нем, и если да, то кто в нем принимал участие?

Язов: Ни на одном совещании в кабинете Лукьянова ни в феврале, ни после я не был.

Лисов: По данным следствия, была встреча на даче у Крючкова, где присутствовали и вы…

Язов: Нет. Я даже не знаю, где дача Крючкова.

Лисов: В июне вы встречались с Крючковым и Баклановым в кабинете Крючкова. О чем шла речь?

Язов: Речь шла об испытании ядерных боеприпасов на Новой Земле.

Лисов: А зачем на этом совещании присутствовали Пуго, Янаев, Тизяков, Прокофьев, Шейнин, Агеев, Плеханов?

Язов: На подобном совещании с участием названных товарищей мне не доводилось присутствовать.

Лисов: Что вы можете ответить на вопрос о том, что подобная встреча состоялась 12 августа между вами Пуго, Баклановым, Стародубцевым?

Язов: Пуго в это время был в отпуске, со Стародубцевым я не был знаком, мы ни разу не встречались.

Лисов: Обсуждался ли вопрос об уничтожении самолета с Ельциным при его перелете из Алма-Аты?

Язов: Даже разговора на эту тему я не слышал…»

Ну и так далее. Студенту юрфака за такую подготовку и ведение допроса выше двояка на экзамене не поставили бы. А ведь вел допрос аж заместитель Генерального прокурора всей России. Прочитывается здесь тупое стремление следствия создать планомерную скрытую подготовку заговора с целью государственного переворота и захвата власти у Горбачева. Даже Ельцина, не допившего с казахами в Алма-Ате, хотели уничтожить. Процесс, однако, шел не так скоро, как того требовали Ельцин и его прихвостни. И только 2 декабря 1991 года Язову вручили «Постановление о привлечении в качестве обвиняемого», в постановляющей части которого говорилось:

«Привлечь Язова Д.Т. в качестве обвиняемого по настоящему делу, предъявив ему обвинение в преступлении, предусмотренном статьей 1 Закона СССР “Об уголовной ответственности за государственные преступления (статья 64 УК РСФСР) – заговор с целью захвата власти”, о чем ему объявить».

Подписал постановление замгенпрокурора РСФСР Лисов. Это обвинительное заключение было передано в Военную коллегию Верховного суда СССР. Впоследствии усилиями адвокатов и председательствующего в судебном заседании оно было отменено в силу бездоказательности сути обвинения.

Чтобы у читателя не сложилось негативного впечатления обо всех юристах того времени, дам на конкретных примерах небольшой сравнительный анализ о советских военных юристах и перестроечных выскочках, нахватавших не профессионализмом и честной работой, а подхалимством и лестью (что, кстати, свойственно всем бездарям, лизоблюдам и лодырям) должностей чинов и званий.

Когда в конце декабря 1991 года в Управление делами Минобороны, которое я возглавлял уже четвертый год, поступило Беловежское соглашение о развале СССР и образовании СНГ (мы окрестили его «Спаси нас, Господи») и мой заместитель генерал-майор юстиции В.А. Дзюба, заслуженный юрист РСФСР, стал его читать, у него запотели очки. Подает мне, подчеркнув статью 11, и говорит: это конец. Читаю, и у меня начинают шевелиться волосы (цитирую по памяти): «С момента подписания настоящего Соглашения в отношении подписавших стран прекращают действие нормы третьих стран, включая нормы бывшего СССР». Поясню суть только на примере армии, но это касается жизнедеятельности всех республик, народов, служб и каждого человека.

Деятельность вооруженных сил, военнослужащих и всей военной деятельности в Советском Союзе (как и в других странах) регламентировалась более чем пятью тысячами наименований различных нормативных актов: статьи конституции, законы, постановления правительства, верховного совета, указы, уставы, приказы, директивы, наставления, методические инструкции и т.д. Плюс, международно-правовые акты, признанные государством. И вдруг в одночасье все это отменяется. В мои обязанности входило по подобным документам подготовить проект приказа министра обороны, в котором бы звучало: «Приказываю принять к руководству и безусловному исполнению…», после подписи министром издать тиражом в десятки тысяч экземпляров и разослать в войска, штабы и учреждения. Но это означало конец военной организации государства, и миллионы вооруженных людей, не обремененных никакими обязанностями и абсолютно не неся никакой ответственности за свои действия, могут выйти на улицы и творить все, что угодно.

Я срочно пригласил на совещание и.о. Главного военного прокурора Л.М. Заику, председателя Военной коллегии Верховного суда Н.А. Петухова, начальника управления военных трибуналов А.И. Муранова (все генерал-лейтенанты юстиции, заслуженные опытные юристы) и других мудрецов от юриспруденции. Когда они читали этот «шедевр», потели не только очки. Попросил высказать мнение и возможные предложения. Звучали мнения примерно так: перепились, идиоты; полное сумасшествие; это же явная 64‐я статья, нужно было там на месте, в Вискулях, осудить военным трибуналом и расстрелять. На вопрос, что вы будете делать, ответы были однозначны: прекращаем все уголовные дела, выпускаем всех подследственных и осужденных, упраздняем свои ведомства и едем по домам. Высказывались и радикальные мнения: поднять войска и арестовать всю шайку, развалившую Союз. В отношении главного ельцинского юриста, автора шедевра Шахрая тоже было сказано много интересного и «лестного мата». Были мнения и в отношении членов ГКЧП, что сидят незаконно, нужно выпускать немедленно. В результате обсуждения ситуации условились: первое – изъять все экземпляры «Вискулей⁴», закрыть в сейф и никому не показывать; второе – немедленно министру обороны ехать к Ельцину с предложением внести совместно с Шушкевичем и Кравчуком поправки в Соглашение, оговорив, что нормы бывшего СССР продолжают действовать до принятия новых национальных нормативов или соглашений в рамках СНГ.

Утром следующего дня я пошел на доклад к министру обороны непонятно какого государства Е.И. Шапошникову, доложил о ситуации. Евгений Иванович был в гражданской форме одежды – играл в демократию и гражданского министра («как на всем цивилизованном Западе»), и долго не мог понять, что я от него хочу. Не поняв до конца сути вопроса, он, летчик-истребитель, тем не менее позвонил Ельцину, попросил принять по срочному вопросу. В приемной новоиспеченного диктатора я показал статью 11 помощнику Ельцина Ильюшину. Он молча развел руками и ничего не сказал. Ельцин с трудом сообразил сразу, мгновенно протрезвел, задал несколько уточняющих вопросов, заверил, что немедленно соберет глав новых независимых государств. Просил держать эту ситуацию втайне. 6 января 1992 года на объекте КГБ СССР собрались несколько глав государств СНГ, ситуацию исправили. Так что тесное взаимодействие, профессионализм и ответственность за свое Отечество у военных юристов гораздо выше, чем у шахраев. И это плодотворно сказалось на результатах судилища над патриотами, попытавшимися неуклюже сохранить Советский Союз.

И еще об одном примере такого взаимодействия. Шустрый Жириновский, проникнув к нетрезвому, видимо, Ельцину, подсунул тому указ о присвоении Жирику звания генерал-майора юстиции запаса, а тот по пьяни подписал. Новоиспеченный генерал срочно нашил себе разных генеральских мундиров, в том числе не предусмотренных правилами ношения военной формы одежды (приказ министра обороны СССР № 250). Получив этот ельцинский Указ, я позвонил Ильюшину и указал на его незаконность. Илюшин согласился со мной, но произнес что-то невразумительное типа «я же не могу обыскивать, кто и с чем идет к Борису Николаевичу». Дело в том, что по советскому законодательству офицерские звания по запасу присваиваются только до полковника. И не просто «хорошему человеку, а в соответствии с должностью, так как все резервисты (запасники) на случай мобилизации приписываются на определенную должность к воинским частям и учреждениям, проходят на сборах соответствующую подготовку.

Жириновский проходил военную службу после окончания вуза (двухгодичник) в качестве офицера спецпропаганды Закавказского военного округа. Военно-юридических должностей не занимал и даже полковника был недостоин. Я сделал представление в Главную военную прокуратуру о незаконности присвоения звания Жириновскому по запасу. Леонид Михайлович Заика, смелый, решительный человек, тут же опротестовал Указ Президента РСФСР, и, на удивление, тот его тут же отменил. Мне сразу позвонил Илюшин и сказал, что Борис Николаевич порвал Указ и выбросил в корзину. Просил меня сообщить об этом Владимиру Вольфовичу, что я с удовольствием и сделал. С тех пор я потерял всякий шанс стать членом ЛДПР и остаюсь беспартийным.

Но нагнетание страстей вокруг ГКЧП и арест честных руководителей страны, пытавшихся хоть что-то предпринять для спасения страны, делали свое черное дело. Ведь вопросы, задаваемые следствием обвиняемым, тут же гуляли в прессе и на ТВ как установленные и доказанные факты. Разрушителям великой державы, продавшимся иностранным спецслужбам и мечтавшим вознестись на вершину власти, нужно было дискредитировать Страну Советов, сформировать ее ужасный образ и нейтрализовать наиболее стойких и авторитетных ее защитников. Для этого их нужно было оклеветать и изолировать, а кое-кого и убрать физически. Уже 19 августа 1991 года посыпались указы алкаша Ельцина, в которых без следствия и суда все члены ГКЧП объявлялись преступниками, совершившими тягчайшее преступление против государства, то бишь против СССР. А они, ельциноиды, выставляли себя его спасителями, героями, которым надо давать сразу по две звезды Героя Советского Союза. А бывший министр авиационной промышленности СССР И.С. Силаев, ставший в одночасье председателем ельцинского правительства, вообще заявил о необходимости расстрелять, да и все. И естественно, журналистская братия развернулась по полной.

Интервью с Горбачевым, Раисой Максимовной, их водителем, служанками – полные драматического вранья страшилки, заполнили газетные полосы, радио- и телепрограммы. Особенно разглагольствовал сам Горби, рассказывая, как его блокировало с моря несметное количество кораблей, высаживались морская пехота, десантники и прочее. Обобщающие выводы делал в СМИ главный «марксист» политбюро Яковлев. По его мнению, гэкачеписты чуть ли не разрушили строящийся новый мировой порядок, дискредитировали великую идею перестройки и лично президента СССР.

Истерия, ложь, обструкция тем не менее пожинали свои плоды. 24 августа 1991 года стало известно о «самоубийстве» одного из самых уважаемых в вооруженных силах военачальников маршала С.Ф. Ахромеева. В версию о самоубийстве мы не верили, и сегодня я считаю, что если это не убийство, то, по крайней мере, принуждение к самоубийству. Также считает по сей день семья Сергея Федоровича. Якобы покончили с собой при невыясненных обстоятельствах министр внутренних дел СССР Б.К. Пуго вместе с супругой (якобы застрелились), управляющий делами ЦК КПСС Н.Е. Кручина (случайно выбросился с балкона). Было очевидно, что в августе 1991 года произошел насильственный захват власти в СССР Ельциным и его шайкой. Генеральный прокурор СССР Трубин самоустранился от рассмотрения дела о ГКЧП, Верховный суд СССР тоже. И вообще союзные органы власти во главе с Горбачевым никаких действий по сохранению государственности не принимали. Все было похоже на заранее подготовленный сценарий.

Новый министр обороны СССР бросился активно внедрять в армии «демократию», заговорил о гражданском министре обороны, приблизил проходимцев, уволенных из вооруженных сил за преступления или по несоответствию, но утверждавших, что они пострадали за демократию. И фактически отрицалось все, что было сделано не только Д.Т. Язовым, но и его предшественниками. Вооруженные силы трещали вместе с Союзом. А в декабре 1991 года случилась катастрофа – Беловежский сговор и конец Союза. Началась сплошная бесовщина. И во всем винили гэкачепистов. Покорно терпеть все это было невозможно, нужно было протолкнуть хоть слово правды.