Левушка

– Сдавайтесь! Вы – пленный, – прозвучал у уха Левушки другой голос, и тонкое лезвие сабли зловеще блеснуло пред его лицом.

В ответ Левушка поднял руку с револьвером и выстрелил в офицера.

– Русские добровольно в плен не сдаются, – хрипло выкрикнул он и упал в тот же миг, пронизанный штыком немецкого солдата.

IV

Красиво убрала зима в этом году природу. Завороженными принцессами заколдованного царства стоят под снежной фатой, деревья в лесу, а в Липках, сплошь заросших старым лиственным лесом, и совсем красиво.

– Точь-в-точь как на открытках, – говорит Феничка, прищуренными, как у ласковой кошечки, глазами, оглядывая белые деревья, белые сугробы, белую природу.

Лучшее и более удобное сравнение она и подыскать не может.

А вечером окружающий старый деревянный дом усадьбы, сад – настоящая феерия. Луна медленно выплывает из-за облака, царственно прекрасная в своем голубоватом ореоле, томно обливает своей лаской сад и словно тихо радуется чему-то. Пленительной сказкой из другого – лучшего мира кажутся белые, все словно в лебяжьем пуху, деревья. Вот-вот, чудится, из фантастического замка садовой чащи выглянет сказочная снегурка и запляшет среди сугробов.

Феничке хочется почему-то плакать в такие лунные зимние ночи или говорить о бесконечно длинной и прекрасной любви, которая бывает разве только в сказках или где-то далеко от этих Липок, где она ведет домашнее хозяйство в усадьбе Струйских, где за ней нелепо и наивно ухаживает Валерьян Картошкин, – управляющий-конторщик из гимназистов, несколько лет тому назад прогнанный за нерадение в науках, но его любовь смешна и трогательна, и Феничка почти уже дала ему слово стать его женой. Все-таки он – управляющий, получает семьдесят рублей в месяц при готовой квартире и столе. Как-никак, а это – для неё, бедной сироты-невесты, завидная партия.

Недаром напророчил ей Левушка…

Левушка!..

При одном этом имени в сердце вспыхивает что-то горячее и красивое.

Левушка, дразнящий, насмешливый, веселый… «Мадам Картошкина» и ария тореадора… Все его речи, все до единой запомнила Феничка. И сердил он ее, и мучил, а все же мечтала о нем она длинными волшебными ночами, орошая слезами горячую подушку.

«Левушка»… О нем дерзала она мечтать, о нем, созданном для какой-нибудь принцессы.

* * *

Тепло и уютно в столовой. Чай уже отпили. Феничка беленькими нежными ручками перетирает чашки, старушка Струйская раскладывает пасьянс, заученный ею еще в дни молодости и называющийся так волнующе-странно – поцелуем. Катя, запустив в кудрявые короткие волосы обе руки, жадно читает книгу. В восемнадцать лет она – еще совсем ребенок и похожа на Левушку, как две капли воды. Хорошенькое личико Фенички то и дело обращается в сторону младшей Струйской. Когда нет брата, поневоле остается любоваться его «образом и подобием» – младшей сестрой. И тихая грусть разлуки волнует сердце Фенички.

Хоть бы на час, хоть бы на миг повидать его! Пусть дразнит, пусть смеется, пусть шутит – она не обидится, не рассердится теперь, нет… На него сердиться? На Левушку? А ведь осмеливалась раньше – на королевича своего – она, тупое ничтожество, замарашка! Теперь, кого он полюбит, того и она любить будет: Невесту даже Левушкину, его жену. И не будет в ней ревности ни капли. Принц и Замарашка. Разве она осмелилась бы мечтать о себе рядом, об руку с ним? Завтра базар в Луге. Она поедет туда за провизией с Картошкиным. Опять он заговорит о свадьбе. Надо кончить этот вопрос поскорей, надо убить бесполезные грезы. Картошкин хороший, добрый и любить ее будет вечно. Свой человек, ей по плечу, не принц, не сказочный королевич, не Левушка.

Из соседней комнаты тихо плывут нежные, рыдающие аккорды. Играет Зоя. Сама, такая нежная, бледная, увядающая. Бывшая институтка. Бывшая мечтательница. Теперь уже не грезит, как прежде, под тридцать лет. Молча и покорно уступает дорогу другим, в лице Кати – юной сестры – счастливой молодости. А душа не хочет стариться. И мечта тоже. И надрывно рыдают обе в певучих аккордах Шопена.