– Мои родители хотят, чтобы я стала врачом, носила белый халат, выражалась скучными медицинскими терминами. Как они, стала мумией, ходячей анатомией, но мой ответ – нет. Я ничего не имею против медицины, но самое лучшее, что я могу для нее сделать, это держаться от нее подальше. Я – отличный музыкант, а врач никакой. Если бы каждый занимался тем, что близко ему по духу, цены бы не было нашему миру.

– Он стал бы идеальным, – добавил Крыс. – Рай на Земле. И все счастливы.

– Вот именно. Я не собираюсь фальшивить. Врать себе, окружающим, чтобы только мама была счастлива, хвалясь моими ложными успехами в медицине перед своими коллегами. Я тоже хочу быть счастлива. Если наши с ней представления о счастье разные, мне плевать.

– Какая ты смелая. Борешься за свое счастье, – с завистью проговорил я.

– Мама говорит, что я не понимаю смысла жизни. Она хочет мне добра. Когда я заработаю свой первый миллион, она возьмет свои слова обратно.

Я слушал исповедь этой смелой девочки, раскрыв рот. Она – мой кумир. Она –настоящая звезда, музыкант и хозяйка своей жизни. Она озвучила все мои сокровенные мысли. Мысли, которые я гнал от себя долгие годы. Общество ломало мой характер. Им почти удалось сломить мою веру в себя. Но еще не совсем. Похоже, что-то теперь изменится.

– Как тебя зовут, чудик? – спросил парень.

– Уник.

– Уникальный Уник. А говоришь, родители в тебя не верят? Назвали в точку. Сыграй еще. На полную, Уник.

И я расстарался. Я вложил в игру столько драйва. Впервые я играл для публики. Впервые мне хлопали.

– Уник, ты великолепен. Ты должен играть с нами в группе, – восторженно запрыгала, хлопая, девушка.

– Вы шутите. Это невозможно, – засмущался и затрясся от возбуждения я. Я не верил своим ушам.

– Ты – музыкальная урна. Это возможно? – обратился Крыс.

– Нет ничего невозможного, – уверенно заключила Роза.

Уж больно все грандиозно и стремительно закрутилось. Предложение убийственное, безусловно, но я не могу так сразу принять решение.

– Я должен идти сейчас, – вырвалось у меня. Неожиданный поворот в моей никчемной жизни. Слишком все круто, даже страшно. Надо переспать с этой мыслью, не бросаться в омут с головой. – Ребята, я найду вас. Я вас не забуду.

– Думай не долго, а то передумаешь. Так бывает. Это гибель для тебя. Не трусь.

Я смотрел на них, как на святых, как в последний раз. Где-то в нижних слоях организма все съежилось. Я покатил во весь дух. Я не видел ничего вокруг. Мои глаза слезились от избытка эмоций. Я поверил в чудо. Оно было в моих руках только что. Я испугался его. Долго мне внушали, что моя мечта несбыточна, и я испугался последствий. У меня теперь есть Картинка. Она не знает меня настоящего, и ждет завтра и в последующие дни.

Я долетел до своего крошечного мирка. До дома. Я должен прожить в четырех квадратах всю свою жизнь и радоваться. К счастью, никого до сих пор дома не было.

Я не смог сомкнуть глаз. В голову лезли представления о большой сцене. Я в человеческой группе без устали играю и поражаю публику. Я не серый, я – блестящий. Крыс, Роза и я – новые кумиры молодежи. Я уже придумал нам трек. Без меня никак. Нам рукоплещут, забрасывают цветами и мелочью. Это реально круто. Все шло именно к этому.

Начало светать. Я провалился в сон. Входная дверь хлопнула. Отец.

– Прости, я тебя разбудил.

Отец старался как можно аккуратнее войти, не вышло. Просто я только начал засыпать.

– Я не спал, пап, – округлив глаза, признался я.

– А? Это плохо.

Папа отвел взгляд.

– Что? Пап, где мама?

– Она отправила меня к тебе. Переживает, как ты один.

– Прекрасно, – устало ответил я.

– Не верю, не старайся. Мне жаль тебя, сын. Жаль. Несчастный мой мальчик.

– Пап, я счастлив. Счастлив, как никогда. Именно сегодня. Я понял, чего хочу от жизни. Я – музыкант, папа. Я докажу, что это не проблема.

– Бедняга, заблудший. Думаешь, никто тебя не понимает? Мне тяжело признаваться, но во всем моя вина. Даже не моя, а деда, моего отца. Отец был помешен на музыке. Я видел, как папа погубил свою жизнь и подставил под удар нашу. Он так же, как и ты, стремился к сцене, пел, играл вечерами дома. Он сочинял музыку. Непризнанный мусорный артист.

– Что с ним стало? – со страхом спросил я, зная, что ответ буден неутешительным.

– Его утилизировали. Люди устранили сбой. Отец поставил на кон все. Он устроился на работу в столичный концертный зал и не удержался от соблазна. В одно из выступлений группы его любимой группы «Король и Паж», он выскочил на сцену и разразился соло. Люди долго обсуждали этот нонсенс. Ну и скандал он учинил! Мама не знала, куда деть глаза очень долго, пока мы не переехали в другой город. По знакомству, конечно. Ему каждый день говорили, что он – мусорщик. Он кивал, но, наверное, не мог по-другому. Я обожал его, и он любил меня. Он пел мне. Мне даже нравилось. Я повторял за ним. Верил, что мой папа необыкновенный. В последний наш день мама устроила такой разбор полетов. Из-за песенок папы, из-за дурного влияния на меня. Она говорила о позоре на многие поколения. Помню эти слова: «Говор, поющий человек – это норма, поющая урна – заводской брак. Урна для мусора, а не для музыки. И в итоге мусором стал сам отец. Он рискнул.

Как нам было туго. Мама вырастила меня и сдалась в утилизацию. Она бы сделала это раньше, но не могла предать единственного сына. Она так и не оправилась от папиного предательства. Его родители винили маму во всем. Дескать, у него крыша съехала из-за любви к ней, а она ничего не предприняла, чтобы предотвратить крах.

– Пап, я не знал… Но это многое объясняет.

– Я и представить не мог, что история повторится. Увы, прости, сын. Я не говорил этого раньше. Я надеялся, ты сильнее, здравого смысла тебе хватит, чтобы побороть эту аномалию. Ты же еще и мамин сын. Ты сможешь. Борись, сын, – отец вцепился в мои бока и легонько потряс. Его губы дрожали. Глаза были влажные. Он искренне страдал.

– Пап, ты убиваешь меня. Я только поверил в себя.

– Я тоже верю. Не подведи, сын. Я люблю тебя. Ну, ты знаешь.

Отец всхлипнул, выправил губы, задрал гордо нос и пошел к выходу.

– Вижу у тебя все отлично. Так маме и скажу. Поеду, встречу.

Я был впечатлен откровениями отца. Теперь все встало на свои места. Грустно, но правдиво. Такое уже было. Люди боятся странностей. Их порядок, их план, в который поющая урна не входит.

Тут в меня прокралось сомнение. Моя уверенность в безоговорочном триумфе пошатнулась. Да, у медали две стороны. Об этом я не хотел думать. Я был готов завтра же лететь навстречу славе без оглядки. Рассказ отца подорвал мою уверенность. Вот и перепутье. Я на развилке судьбы, как мой дед когда-то. Направо пойдешь, богатым будешь, налево – женатым, прямо – смерть сыщешь. Время идет, мне придется сделать шаг вперед. Только я теперь уже и не знаю, в какую сторону мне шагать. Может сразу прямо, чтобы не мучиться? А слева стоят мама, Картинка, отец мечтают окутать меня счастьем, в котором я счастлив никогда не буду. Отец. Его разбитое детство. Если шагну не туда, выдержит ли он второго предательства? Если все же разгонюсь навстречу своей мечте, если решусь на отчаянный вираж вправо к славе и признанию, и если разобьюсь о стену человеческого безразличия, я сделаю несчастными моих троих близких. Я со всей силы оттолкнулся передними колесами и повалился на спину. Крышка отлетела. В голове помутилось. Вошли мои родители.

– Что такое? Уник, что с тобой? Тебе плохо? – подбежала мама, увидев лежащего на полу сына. – Поднимай же, Бум.

– Я сам мама, – заупрямился я и совместными усилиями встал на колеса.

– Все же было нормально, сын, – присоединился к опасениям папа.

– Все и так нормально, – уверял я родителей.

– Давай-ка, я лучше сегодня за тебя отработаю, – продолжила мама. – Посиди дома с отцом, отдохни.

– О, нет, – запротестовал я, – Это моя работа, мое дежурство, я сам.

Папа виновато смотрел на меня.

– А как ты себя чувствуешь?

– Уже нормально. На работе вообще все пройдет.

– Да, Картинка приведет тебя в чувства, – добавила мама.

Я положительно закивал. Это отвлечет меня.

Колеса протереть. Пробки с собой. Готов к труду и обороне. Вроде.

– Я правду в норме, поеду.

– Я провожу тебя, – рванул папа за мной.

– Пап…– отсек я.

– Ладно, сам так сам.

Папа подмигнул мне глазом и улыбнулся. Поддержка. Мол: «Будь умницей».

Я покатил. Состояние было паршивое, если честно. Такое чувство, что всю ночь разгружал вагоны. Внутри все ходило ходуном.

Я проехал мимо подземного перехода, панически боясь даже взглянуть в ту сторону. Только другой дорогой. Медленнее, чем обычно, почти наехал на женщину, встретил шквал недовольства, трижды извинился, покатил быстрее, подальше от негатива, пролившегося на меня.

Приехал на площадь. Народу еще не было. Была Картинка. Завидев меня, она устремилась ко мне, сияя своей безупречной улыбкой.

– Ты сегодня рано, – дружелюбно начала она. Меня передернуло.

– Как всегда, – отрезал я отстраненно. Почему-то она меня не успокаивала.

– Я знала, что ты будешь рано и тоже приехала пораньше. Чтобы побыть с тобой вне работы.

– И все же мы на работе. Вне ее нам никак не оказаться.

– У нас есть немного времени друг для друга. Пока нет людей.

– Люди… А если бы я вдруг не приехал?

– Пораньше?

– Вообще.

– Вообще? Ну, такого не может быть. Работа превыше всего. Шутник.

– Причина неявки – смерть, – изрек я и горько хмыкнул в сторону.

Она и предположить не может, что я вдруг не появлюсь, исчезну. Судит по себе и по обществу. Я другой. Держусь пока, каким-то чудом. Может из-за нее, или дело в коралловых пробках. Рано или поздно все равно случится срыв.

– С тобой все хорошо? Ты какой-то грустный. Что у тебя случилось? – забеспокоилась Картинка.

– Ничего нового. Ты не знала меня таким, а я вот такой – грустный и останусь навсегда таким, – пресно изрек я, глядя в ее большие желтые глаза в цвет ее обязанностей.

– Ты разыгрываешь меня. Предупреди, где нужно будет смеяться и выдохнуть.

Я не выдержал долгого взгляда. Мои глаза закололи. Я отвернулся.

– Сегодня суббота. Будет много работу. Я думала, начнем рабочий день позитивно. Я плохо спала сегодня, представляла, как мы с тобой подлетаем близко друг другу под предлогом обслуги, ловим воздушные поцелуи на расстоянии трех-четырех метров и изредка дотрагиваемся пальцами, как бы случайно, сталкиваясь друг с другом. Мне кажется, я расту выше и выше рядом с тобой, потому что внутри меня бурлит нечто необыкновенное, необъяснимое.

– Это бумага, – ляпнул я тут же, не глядя. Молчание. Я повернулся. Улыбка Картинки рассеялась. Она обиделась? Я в растерянности продолжал смотреть в ее поникшие глаза. Болван! Она только что говорила о своих чувствах. Я подсознательно сделал ей неприятно. Я заметил, что она хочет от меня того же, что мои родители, того же, что от меня требуют правила нашего общества. Я сам дал ей повод так думать. Но меня бесило то, что я должен выбирать между любимыми и делом всей своей жизни. Я заигрался. Не был с ней настоящим, играл Умницу, обманывал ее все время.

– Я тоже не спал сегодня. Прости, я не могу сказать тебе всего. Ты мне очень дорога, но боюсь, я тебя не достоин.

– Ты упал, Умница? Ты о чем толкуешь? Я не узнаю тебя.

– Скоро ты меня даже возненавидишь. Картинка, я не тот, кем кажусь тебе…

– Так, стоп. Давай, прекратим этот разговор, пока он не зашел слишком далеко. Поговорим завтра, когда ты выспишься. Не придется извиняться и жалеть о словах.

Картинка развернулась и умчалась в другой край площади. Подъехали другие урны на работу. Скоро восемь. Я с силой засунул в уши губчатые пробки и поехал к фонтану, ненавидя себя.

Вода равномерно струилась вверх под напором. Фонтан был большой и многоярусный. Первый ряд бил небольшими струями. Чем ближе к центру, тем струи выше и сильнее. Я встал туда, куда брызги не доходили, хотя так хотелось броситься в этот холодную, принадлежащую людям и предназначенную для взора людей, красоту. Но я должен знать свое место, радоваться возможности подобрать бумажку, улыбаться любимой, принимая брезгливую подачку от человека, гордиться прибавкой в размерах и падать в ноги Биг Боссу, чтобы он подрезал мне верх и создал сына для меня. Я не против продолжения рода, но что если он тоже получится музыкальным? Что я ему тогда скажу? Подарю коралловые пробки. Мол: «Сынок, извини, таким, как мы не место в этом мире, так что заткни уши».

– Таким, как мы не место в этом мире. Я не должен доводить до этого. Да, не стоит делать того, о чем я буду жалеть всю жизнь. Рано или поздно я сорвусь. Сколько я пытался сопротивляться музыке. Она сильнее меня. Картинку я в это не имею права втягивать. Уйду с площади. Попрошусь в тихое, спокойное место. А с ней попрощаюсь сегодня же.

Разгар рабочего дня. По площади расхаживают люди. Кто-то катается на сигвее, кто-то на моноколесе. Дети людей разулись и погрузились в холодную воду фонтана. Им можно. Люди едят, пьют, покупают билеты в тир, на батуты, бросают мусор себе под ноги. Бывает. Стоит шум. Люди разговаривают, смеются, плачут. Для них звучит музыка с огромных колонок, пляшут струи фонтана, лампочки разноцветными огнями сверкают в такт музыке. Я катаюсь туда-сюда. Работаю. Стараюсь столкнуться с Картинкой глазами. В ушах пробки от греха подальше. На большом экране пульсирует эквалайзер, фонтан ему подыгрывает. Пятилетний малыш топает босыми ножками в воде. Его мать рядом машет руками, подбивает его танцевать, радуется его успехам. Солнце так и жарит. Мои железные бока накалились, уши горели да еще эти губки в ушах. Я застыл на мгновенье. Фонтан. Малыш топает в фонтане. Его мама поет и хлопает. Эквалайзер. Колонки. Солнце. Все заново. Я узнал песню, которая играла. С заткнутыми ушами понял. Вокруг были подсказки.

– Я птицу счастья свою отпускаю на юг.

Теперь сама я пою, теперь сама летаю.

А -А- А- А.

Я вынул из ушей пробки и выбросил их на брусчатку. Они осточертели мне. Они, как наручники, сковывали мою свободу. Я застучал себя по ребрам и начал раскачиваться в такт музыке. Я знал эту песню, запел, резво двигаясь под музыку. Меня понесло.

– Умница, что ты делаешь? – недоумевая, произнесла Картинка, примчавшись на несанкционированный концерт мусорщика.

– Потанцуем?

– Ты сума сошел? Перестань сейчас же. Так нельзя. У нас будут проблемы.

– У меня.

Я схватил ее за бока и быстро провел своими жесткими пальцами, что она неожиданно зазвучала в моих руках. Она не ждала от меня такой прыти. Не успела возмутиться Картинка, как я уже кружил ее в своих объятиях, одновременно покачивая ее в такт музыке. Она упиралась и пыталась вырваться, но я был одержим. Я, будто ждал от нее понимания, интереса, доверия, но она высвободила одну руку и щедро одарила меня ударом. Неслабо. Попала по крышке. Я пришел в себя, когда уши заложил звон. Я увидел ее полные слез глаза. Она часто дышала от волнения и обиды.

– Меня зовут Уник. Я – ненормальная урна, и я тебя не достоин.

– Да, ты прав, – согласилась она и уехала прочь. Я смотрел ей в след. Я не планировал так жестко. Так вышло. В этом, наверное, и есть настоящий Уник. Пусть ненавидит. Так ей будет легче меня забыть. На меня смотрели коллеги, Фарик и Этлен. Народ осуждающе рассматривал меня. Малыш из фонтана истерически плакал. Мать уносила его на руках подальше. Послышались разные возгласы. «Дефектная урна, что ли?», «Ребенка напугала», «Совсем распоясались».

– Я – музыкальная урна! Не дефектная! И что такого, что пою, танцую? Что?! Напугались? Люди…вы…вы не видите дальше своего носа. Жизнь есть в воздухе, под водой и под вашими ногами! Не такая благородная, конечно, как ваша, но жизнь. С чувствами и желаниями.

Люди не слушали. Они продолжали обсуждать ненормальное поведение урны. «Надо позвонить, пока она не напала на кого-нибудь», «Есть номер «Клин-сервиса»?

– А-А-А-А, – негромко я продолжил проигрыш песни группы «Й». Затем стиснул зубы от злости и отчаяния и разогнался вперед, к фонтану. Я так разогнался, хотел перескочить через выступ, эффектно прыгнуть в фонтан, намочить колеса, как человек ноги. На деле, я споткнулся через выступ и полетел плашкой в воду. Холодная вода, заряженная музыкой, проникла во все мои отверстия. Из меня вывалилось все, что набросали в меня за полдня. Я очистился. Фонтан загажен. По его поверхности поплыл не переваренный бумажный мусор. Это все. Крах. Мой бесславный конец. Я смог руками поднять себя. Я был разбит, но искал глазами Картинку. Видела ли она это? Да, она изумленно смотрела на меня, на то, как я покончил со своей жизнью.