Screenplay 1. Игроманка

Глава 3

Сначала я хотела его просто украсть, просто похитить его с его долбаной красной дорожки и поселить у себя в подвале, картинно приковав цепями в лучших традициях тех фильмов, в которых он снимался и к которым привык. Ну так, чтобы приглушить последствия шока привычной обстановкой. А потом спускаться к нему раз или два в сутки, приносить хлеб и воду, кормить с руки и заглядывать в глаза, стремясь отыскать там признаки начинающегося стокгольмского синдрома. Жертва влюбляется в похитителя – это не я придумала, и возможно это и сработало бы. Но случайно прочитанный не так давно «Коллекционер» возвращал мне способность мыслить логически и предупреждал, что всё может закончиться не так, как мне бы хотелось. К тому же есть ещё одна проблема —

Антон

Перевернуть лист бумаги ребром к себе – губы, добавить два коктейльных кубика льда – глаза, дополнить картину раздувающимися от ярости бычьими ноздрями. Таким я ожидала бы увидеть его лицо, осмелься я подойти к нему со своей идеей. Антон, конечно, давно привык к моей эксцентричности, но ему мои авантюры нравятся только тогда, когда идут на пользу бизнесу. А без Антона, без наших людей, если конкретнее, мне вряд ли удалось бы реализовать свой замысел.

Да. Похитить, украсть – такой была моя первая мимолётная идея, вызванная мучительно острым желанием получить Рональда Шелтона в своё распоряжение прямо здесь и прямо сейчас. Конечно, всерьёз я над ней не раздумывала. Это всё слишком просто и срабатывает только в том случае, если от жертвы похищения ты хочешь добиться одного – денег или каких-то выгодных условий, за которыми стоят опять же деньги. Маньяков и психопатов учитывать не будем —

я ведь не из них… Нет же?

Но его миллионы меня не интересовали, у меня и на свои-то планы давно закончились. Я хотела получить что-то большее, что-то гораздо более ценное, и когда путём долгих размышлений все прочие способы были отвергнуты мной как абсолютно безнадёжные, остался только этот. Любой здравомыслящий человек скажет, что одним похищением не добиться взаимности, и конечно будет прав. Но я себя к здравомыслящим и не причисляю – скучные они, однако считаю, что действия определяются обстоятельствами и всё, что нужно, всего лишь хорошенько разобраться в этих обстоятельствах. Если есть деньги и главным образом мозги, препятствия сметаются с пути.

У меня много имён, но близкие мне люди вот уже несколько лет называют меня Лизой. Возраст в моих документах тоже различается, но тот паспорт, которым я пользуюсь в обычной мирской жизни, сообщает интересующимся, что мне двадцать девять. Я не обладаю какой-то особенной роковой внешностью, но довольно часто мне говорят, что я красива. И да, я – мошенница. Авантюристка. Когда журналисты назвали меня так впервые, я преисполнилась гордостью и самодовольством. И пусть это была всего лишь небольшая статья в местной газетёнке, чувствовала я себя так, будто мне вручили заслуженную награду. Размахивая газетным листом, как «Оскаром», я отвешивала поклоны воображаемой публике и обещала ей продолжать в том же духе и превзойти саму себя. Какой потрясающе лестный комплимент моим умственным способностям – мошенница! Впоследствии заметок обо мне становилось всё больше, истории о моих проделках пробрались и на телевидение. Незадачливым Большим Боссам сообщали об опасной мошеннице и предупреждали тщательнее следить за своей собственностью. А я, что я? Конечно, я уважаю чужую собственность, просто хочу, чтобы она принадлежала мне, чтобы уважать её ещё больше.

Мне бы хотелось сказать, что я представляю собой нечто вроде современного Робин Гуда, ворую у богатых и раздаю бедным, но нет. Я его более упрощённая версия. Просто ворую у богатых, опция «раздавать бедным» в моём функционале отсутствует, поэтому мне приходится заниматься благотворительностью через посредников. Ведь своими честно украденными деньгами я делюсь не столько с мусорами, сколько с чиновниками, депутатами и прочими, свято веря, что потом они раздают эти деньги нуждающимся или строят на них что-нибудь полезное. Детские площадки, например, школы или дороги. Если этого не происходит, претензии не ко мне, не я их придумала и не я поставила их у власти, чтобы дать им возможность заботиться о народе.

Врут все, но мне верят безоговорочно, потому что я делаю это настолько искусно, что и сама порой начинаю верить в то, что несу. Я виртуоз обмана и очень хорошо разбираюсь в людях, умею находить подход к каждому, буквально с первого взгляда определяя сильные стороны и болевые точки. Я вижу личность насквозь, вижу её с содранной кожей и оголёнными нервными окончаниями. Умение распознавать типы людей и действовать в соответствии с ними для меня жизненно важно. Также я прекрасно владею своими эмоциями, мимикой, жестами и тембром голоса – могу под столом воткнуть себе вилку в бедро и продолжить жизнерадостно болтать – это никак не помешает мне и даже темпа не снизит. Я всегда могу произвести нужное мне впечатление. Все видят меня такой, какой я хочу, чтобы меня видели. Моя сцена – сама жизнь, весь мир, и актриса я превосходная – это подтверждают мои гонорары.

Часто бывает так, что я повторно ворую уже украденное когда-то. Наверное, так я одним преступлением отменяю действие другого – минус на минус. Особенно законопослушные граждане наверняка скажут, что наоборот – я возвожу преступление в степень, но тем самым лишь подкинут угля в топку моего самодовольства. Можете ругать мои плохие манеры, я не обижусь – они действительно оставляют желать лучшего. Иногда, сидя на веранде роскошного отеля с бокалом шампанского за пятьсот долларов, я и сама ужасно переживаю, что дурно воспитана.

Когда-то Антон, глядя в мои ещё наивные глаза, сказал, что нет абсолютно честных людей, а есть лишь те, у которых нет возможности украсть. В тот момент я почувствовала, что мне кинули вызов. Учитывая то обстоятельство, что меня всю жизнь остервенело пичкали красными таблетками, постепенно раскрывая мои глаза на реальный мир и даже не предлагая синих в качестве альтернативы, очередную красную таблетку, скормленную мне Антоном, я глотала уже с чувством обречённой необходимости. Когда-то я была чиста и невинна, как сама Беатриче, но времена меняются, неизменным остаётся лишь одно – выживает сильнейший (или умнейший), а в нашем беспокойном мире эволюционировать приходится со скоростью мутации вирусов.

Было время, когда я работала на обычной работе, точнее, пыталась работать. Это длилось недолго, и я не люблю об этом вспоминать. Иногда меня увольняли. За непослушание – да, в этом мне нет равных, но чаще я уходила сама. В обоих случаях причины были одинаковыми. Мужская часть коллектива мне проходу не давала, а женская начинала меня за это ненавидеть. Для прекрасной половины коллег я всегда была как бельмо на глазу, и они выживали меня как могли. Напрасно я пыталась быть милой, напрасно старалась подружиться – всё неминуемо заканчивалось тем, что напряжённая обстановка вынуждала меня менять место. Коллектив – это ещё полбеды, основная вина, конечно, лежала на начальниках. Они подкатывали и так и эдак, отвлекая меня от моих прямых обязанностей, а не смирившись с отказом, делали мою жизнь невыносимой. В то время я жила в мире, где каждый день превращался в борьбу и становился подтверждением знаменитому высказыванию Шамфора, согласно которому человеку следует каждое утро проглатывать по живой жабе, чтобы быть уверенным, что на протяжении предстоящего дня ему не придётся столкнуться с чем бы то ни было более омерзительным.

Устав от офисных нравов, я кардинально сменила сферу деятельности, пристроив себя в игорный бизнес. Постоянные нервы и стресс из-за колоссальной ответственности мало сочетаюся с амурными глупостями, и здесь ко мне никто не приставал. Я вполне успешно строила карьеру, пока в один прекрасный день власть имеющим не пришло в голову запретить игорный бизнес, после чего я случайно, но довольно органично вписалась в шайку бандитов.

Сначала мне рассказывали, чем плох тот или иной человек и за какие именно свои злодеяния он должен ответить. Сейчас я осознаю, что это напоминало подсаживание на иглу. «Только попробуй, с одного раза ничего ведь не будет, никакой зависимости. Да и со второго тоже вряд ли». Но обязательно наступает момент, когда уже не можешь жить без этих наркотиков. Азарт. Страсть. Сладкое возбуждение от процесса психологической борьбы на пути к победе. Чувство глубокого самоудовлетворения в случае выигрыша, гордость за результат и чувство превосходства над жертвой. И вот уже тихонько скребёшься в дверь к дилеру, потупив взгляд, спрашиваешь: «А не найдётся ли для меня ещё?»

Не один Антон приложил руку к окончательному формированию моей личности и не он сделал меня такой, какой я являюсь сейчас. Нельзя винить его за это. Наверное, он даже спас меня, подарил новую жизнь, явившись неожиданно в тот момент, когда мир вокруг меня снова рухнул, придавил к земле обломками, окончательно уничтожив то, что я ещё пыталась в себе сохранить вопреки всему. Веру в человеческую добродетель.

Да, вы всё правильно поняли – сейчас перед вами очередная прозревшая. Очередная жертва и великомученица, которая, как и все, считает, что страдания, выпавшие на её долю, величайшие из возможных. Не хочу утомлять перечнем предательств, обманов, не хочу подсчитывать количество воткнутых в спину ножей. Не все фениксы любят трепаться о своём прошлом. Все мы знаем эти истории, и всем они уже надоели до зубовного скрежета, поэтому давайте просто представим, что мы опоздали к третьему звонку, строгие администраторы не допустили нас в зрительный зал, и мы не увидели первый акт этой душераздирающей пьесы, где главная героиня, пройдя через невыносимые терзания, окончательно теряет веру в человечество, заломив руки, падает на сцену и умоляет Господа остановить ей сердце.

Но вот антракт закончен, и мы можем посмотреть, что же будет происходить с ней во втором акте. А для этого приглашаю перенестись… ну, например, в

Глава 4

20 сентября 2013г

– Здравствуйте. У меня на одиннадцать назначено собеседование с Захаром Андреевичем.

Худенькая секретарша посмотрела на меня несколько затравленно, с немного глуповатым видом. Так застенчивый человек смотрит в объектив фотоаппарата.

– Присаживайтесь. Вас пригласят, – пробормотала она, сверившись с какими-то своими записями.

Не было понятно, раздражена она или напряжена, но роль холодной, самоуверенной секретарши плохо давалась ей. Возможно, её смутила я – безупречная, как всегда. Красивые и уверенные в себе женщины пробуждают в таких, как она, нехорошее чувство, ещё не ненависть, но уже что-то большее, чем просто зависть.

Я присела на кожаный диван в залитой светом, идеально чистой приёмной. Взглянула на часы, висящие на стене напротив, – я пришла за две минуты до назначенного времени. Пунктуальность в моём деле – основа основ, но мне предложили подождать, ведь, как известно, Большие Боссы всегда очень заняты решением проблем мирового масштаба и ни один из них ещё никогда не провёл собеседование вовремя.

Шли минуты. От скуки я придирчиво разглядела маникюр, удовлетворённо оставила попытки найти в нём несовершенства, отказалась от предложенного кофе, посмотрела в окно. Питерское бабье лето манило золотыми лучами солнца и нежным умиранием желтеющей листвы. Откуда-то из глубины здания раздавался далёкий гул пылесоса. Я пролистала своё безукоризненное резюме, в этот раз составленное с особенно тщательной подготовкой и вниманием к деталям. Немного поиграла с секретаршей в гляделки. Выиграла. Наконец селектор сжалился надо мной и ожил, сообщив, что босс освободился. Втянув живот и вызывающе расправив сутулые плечи, секретарша с явным облегчением проводила меня до лифта. Она и не подозревает, что, как и все остальные в этом офисном здании, очень скоро будет меня просто обожать. Створки лифта разъехались в стороны, я медлила.

– Ваши духи… – сказала я, полуобернувшись, с тем таинственным видом, который лучше всего подошёл бы даме за мемуарами.

– Мои духи? – смутилась секретарша.

Скользнув взглядом по её бейджу, я подняла на неё полные светлой печали глаза.

– Они напомнили мне один вечер в Париже… Ладно, простите, не берите в голову.

Заходя в лифт, я улыбнулась ей и хитро подмигнула:

– Это очень опасные духи, Алла. Приберегите их для особого случая.

Разрумянившись, секретарша нажала нужную кнопку, и створки закрыли её смущённое, но довольное лицо. Тактику и стратегию мне подсказала обложка книги на её столе, с этого момента я буду постепенно превращаться в её кумира.

Одну стенку в кабине закрывало зеркало, и я в который раз с интересом изучила смотревшую из него кареглазую блондинку лет двадцати пяти в костюме цвета слоновой кости и аккуратно уложенными волосами. Деловой макияж, неброские аксессуары, бежевые туфли-лодочки. Три маленькие родинки на левой щеке образовывали идеальный треугольник. Мозгом я понимала, что это я, но глаза говорили мне обратное. Как бы там ни было, мне определённо нравилась компания этой приятной девушки в зеркале. Люблю красивых людей.

Подняться нужно было всего на три этажа, лифт остановился, створки разъехались как раз напротив входа в кабинет Большого Босса. Табличка на двери гласила: «Солодов Захар Андреевич. Генеральный директор». Властелином этого шикарного особняка оказался мужчина средних лет, с едва заметным тиком лица и седеющими висками. Фотография, переданная мне нашим информатором, в точности отражала его внешность. Он сидел за массивным письменным столом, на краю которого опасно зависла стопка документов, и сосредоточенно перелистывал бумаги.

– Присаживайтесь, – он сделал неопределённый жест в мою сторону, давая понять, что у него нет времени на неуместные расшаркивания.

Итак, он точно не визуал, иначе смотрел бы сейчас на меня во все глаза. Скорее всего, аудиал, но, возможно, и кинестетик. Я подошла ближе и села напротив в кресло для посетителей. Отсюда мне стали хорошо видны умные серые глаза за блестящими стёклами очков, кустистые смоляные брови и плотно сжатые губы, движения его были быстры и уверенны, документы он просматривал мельком, ставя размашистую подпись в конце каждой страницы. На вид лет 45, всё ещё довольно подтянут, но наметившееся брюшко выдавало любителя плотских удовольствий. На правой руке обручальное кольцо, на столе и на подоконнике за ним целая выставка семейных фотографий в рамках – он, ещё молодой, с рыжеволосой женщиной, ребёнок-мальчик, вся счастливая семья во время каких-то путешествий, домашние праздники, торты со свечками, шарики. Некоторые фотографии были довольно старыми, но рамки, оберегавшие память, выглядели новыми и были со вкусом подобраны под интерьер кабинета.

– Слушаю вас, – Захар Андреевич просканировал меня быстрым колючим взглядом поверх очков и вернулся к бумагам.

Солодов выдал себя с головой. Я была почти уверена, что передо мной сидит яркий представитель армии аудиалов. Он и не подумал о том, чтобы пожать мне руку, а для кинестетиков это немыслимо – они не упустят возможности дотронуться до собеседника, чтобы лучше его понять. Аудиалы же познают мир через слух, в разговоре часто оперируют словами, выражающими звуковое восприятие. Чтобы он признал меня «за своего», я должна сделать вид, что из его племени, должна разговаривать с ним на его языке и использовать те же слова. И должна очень хорошо следить за тембром своего голоса.

– Я, пожалуй, подожду, пока вы закончите, – сказала я мягко, но решительно. – Честно говоря, монологам я предпочитаю диалоги.

Он снова посмотрел на меня, теперь уже более внимательно, кивнул и зашелестел документами. Ещё несколько минут мы просидели в тишине. Вытянув шею, я тайком изучила подпись Солодова. Подпись длинная с нажимом, строгие буквы без наклона с прямым горизонтальным росчерком в конце и огромными угловатыми инициалами в начале. Уважает честность и прямоту, лесть презирает. Рассудительный, обстоятельный, резкий и раздражительный, упрямый, довольно скрытный, уверенный в себе и требовательный к окружающим человек. Всем начальникам начальник. Охо-хо…

Я осмотрела кабинет. У стены огромный диван с таким количеством подушек на нём, что ими можно было бы нафаршировать чучело слона. Сервировочный столик с чайным сервизом в мелкий цветочек. Захар Андреевич, привыкший к семейному уюту, стремился и в своём кабинете воссоздать домашнюю обстановку. Опытный наблюдатель Елизавета никогда не упустит ни одной важной детали. На то они и детали, чтобы быть важными, незначительных среди них нет.

Строгий руководитель, примерный семьянин – это было пропечатано у него на лбу суровым традиционным Times New Roman. Не о таком ли начальнике я мечтала в прежней своей жизни, когда мне доставались одни ублюдки, в мозгах у которых, кажется, была одна лишь извилина – уложить меня на свой письменный стол? Но это тогда, сегодняшняя я заставляю всех играть по моим правилам. Как бы мне вынудить этого бровастого зануду сплясать под мою дудку? Мне ведь нужно доказать Антону, что меня бесполезно в чем-то ограничивать. Он специально подобрал настолько трудный объект, объясняя это тем, что мне нужно развивать свои навыки, а не решать задачи одним лишь соблазнением. Пусть объясняет чем хочет, меня не провести. Да, эта партия отнимет у меня больше времени, чем обычно, но ради победы в ней я готова пожертвовать своими принципами.

Я не отношу себя к любителям долгих игр, которые делают ход и погружаются в раздумья, размышляют уже над следующим. А противник тоже не спешит, ходит кругами, приглядывается, обнюхивает, продумывает ответный ход. Ритуалы, танцы с саблями могут растянуться на годы. Мне на ритуалы плевать, я предпочитаю быстрые партии. Раз, два! Ты или в дамках, или в заднице. Игра окончена, следующий! Не люблю ни к кому привязываться, даже к противникам. Дело такое – привяжешься к нему, рискуешь зауважать, проникнешься интересом к самой игре, и тут уже не победа главное, а изящность стратегии. Начинается это самолюбование, соблюдение канонов. А результат? Профит? Да ну его к чертям собачьим! Ведь красиво же! У меня свои понятия о красоте. Для меня красиво – это быстро. Вихрь, ураган. Некогда раздумывать, да и зачем? Можно ведь действовать! Благо игральных досок хватает. Но в этот раз…

– С тех пор как Марина ушла в декрет, я совсем зашиваюсь, – недовольно крякнул Захар Андреевич, отвлекая меня от моих мыслей.

– Ваша прежняя помощница? – предположила я.

– Ну да. Ей нелегко найти замену.

– Говорят, такими вещами стоит заниматься заранее.

Он метнул в меня взгляд, способный пронзить насквозь и выйти между лопаток ещё сантиметров на десять, но я, привычная ко всему, выдержала его с кроткой доброжелательной улыбкой.

– Ваша правда, – он наконец отодвинул бумаги, снял очки и потёр глаза. – Марина не собиралась оставлять работу, но беременность протекала сложно, а когда стало известно, что у неё двойня, сказала, что будет сидеть с детьми сама. После неё у меня уже были две помощницы. И что?

– Что? – я участливо вскинула брови.

– Обе оказались безмозглыми курицами!

Солодов досадливо скривился, а я рассудительно заметила:

– Нелегко найти действительно компетентного сотрудника, – и поспешила протянуть ему резюме: – Добровольская Валерия Михайловна.

– Захар Андреевич, – буркнул он, перехватывая папку.

Какое-то время он молча листал резюме, я наблюдала, как постепенно проясняется его угрюмое лицо, Захар Андреевич одобрительно качал головой и бубнил себе что-то под нос. Наконец, он захлопнул папку и взял со стола пачку сигарет, встряхнул, выудил губами одну и потянулся за пепельницей.

– Проклятая работа. С ней никогда не бросишь курить. А мне курить нельзя – у меня астма.

– Понимаю, в детстве я тоже от неё страдала.

И это правда. Иногда я всё же говорю правду.

Итак, приступим. Я закинула ногу на ногу, демонстрируя коленки и надеясь, что это никак не помешает его астме. Захар Андреевич неодобрительно шевельнул бровями, давая понять, что коленям моим не место на серьёзных переговорах. Для меня это не было неожиданностью, я просто проверяла, насколько всё запущенно.

– Ваше резюме впечатляет, – продолжил он, после того, как я снова села ровно, – и рекомендации превосходные. Что же заставило вас сменить место?

– Иван Анатольевич умер. Сердечный приступ, – тихо сказала я и повернула голову, в профиль я особенно неотразима. – Компанию купила конкурирующая организация. Когда-то они попили много нашей крови…

Я умолкла, создав видимость задумчивого оцепенения.

– Понимаю, – вздохнул Захар Андреевич, а я заглянула ему в глаза и мстительно прошипела:

– Не хочу и слышать о том, чтобы работать на них.

Солодов кивнул и продолжил:

– Помимо всех прочих ваших прочих достижений, особенно мне нравится ваша способность к языкам. Здесь сказано, вы говорите на русском, английском, французском и немного итальянском. Это так?

– Oui monsieur. You can be sure – il mio italiano è molto bello, – я улыбнулась уголком губ.

– Звучит неплохо, – он раздавил сигарету в пепельнице, протянул резюме обратно мне. – Вам перезвонят, чтобы сообщить о результатах собеседования.

Вот ещё. Я не собираюсь сидеть и ждать, пока этот упёртый баран рассматривает и другие кандидатуры на моё место. Я проигнорировала протянутую папку, подумала пару секунд, складывая мысли в слова, а из слов конструируя фразы, откинулась немного назад и развернула ладони в его сторону.

– Мы сидим в вашем кабинете, вы пролистали моё резюме и попытались выяснить, насколько я соответствую вашим требованиям. Не успеет пройти и месяца, как вы убедитесь в том, что я настоящий профессионал. Но сейчас вы сомневаетесь, и я понимаю почему – прежние помощницы подвели вас, и теперь вы очень осторожны. Но новая помощница нужна всё равно, следовательно, остаётся только одно – дать возможность лучшей из претенденток доказать свою компетентность, и исходя из моего резюме, становится очевидным тот факт, что лучшая – я, а не те курицы, которые сидели на этом месте до меня или придут после. Наверное, это очень увлекательно – проводить всё новые и новые собеседования каждый день, но горы бумаг по-прежнему растут, а вы по-прежнему очень много курите. Мне приступить с завтрашнего дня или в понедельник?

Захар Андреевич рассеянно хлопал глазами.

Весь мой монолог – чистой воды манипуляция сознанием, и она идеальна настолько, насколько вообще может быть идеальной спонтанная манипуляция. Здесь есть всё – и правило трёх «да», призывающее к срабатыванию механизма инертности, и очевидное предположение, призванное уничтожить объективный контроль его сознания, и фразы-связки, делающие логичным нелогичное, и совершенно гипнотическом слово «очевидно», призывающее согласиться с очевидным фактом, а не пытаться опровергнуть его, и, наконец, выбор без выбора:

– Завтра или в понедельник? – повторила я свой вопрос.

– А вы дерзкая, – Захар Андреевич бросил взгляд на резюме, – Валерия Михайловна.

– И это совершенно очевидное преимущество на переговорах с подрядчиками. Вас моя дерзость не коснётся, обещаю употреблять её только на благо компании, я всегда очень чётко соблюдаю субординацию.

В его лице по очереди сменились отрицание, гнев, торг, депрессия и наконец появилось принятие. Видимо мои размышления о субординации подействовали на него лучше, чем мои коленки. Убедившись в том, что я превосходно знаю компьютер, делопроизводство да ещё и разбираюсь в бухгалтерских и юридических тонкостях и в случае чего могу подстраховать коллег, Захар Андреевич решил, что я настоящая находка для его фирмы. К тому же, что не могло не обрадовать моего нового босса, для своего уровня я требовала довольно скромную зарплату.

27 сентября 2013г

В течение какой-нибудь недели я полностью освоилась и вникла в работу фирмы. Мы занимались строительством и продажей недвижимости, для меня здесь не было ничего нового, так как мне уже приходилось исполнять обязанности личного помощника воротилы строительного бизнеса.

12 октября 2013г

– Захар Андреевич, даже не вздумайте приезжать, температура тридцать девять – это не шутки! Да не беспокойтесь вы так, я обо всем позабочусь! Да-да, и договора отвезу сама. Только вот мне, наверное, нужно будет сначала заехать к вам домой, чтобы вы проставили подписи. Вы как, не против?

В ухо мне полились благодарности, перемежающиеся наставлениями. Отодвинув трубку подальше, я разглядывала наши расписания и обдумывала, как бы объединить два графика в один так, чтобы везде успеть. Что-нибудь придумаю, – я же умная.

– Конечно, вы выпишете мне премию, и не думайте отвертеться, – улыбаясь, я снова вернулась к разговору. – Ладно, Захар Андреевич, поправляйтесь. Я надеюсь, за вами там хорошо ухаживают, – голос мой стал низким и тёплым, как расплавленный шоколад: – Мы все будем очень скучать.

Я повесила трубку. Впереди был насыщенный встречами и разъездами день, и скорее всего, не один.

20 октября 2013г

Мы сидели в одном из лучших ресторанов Петербурга. Свисающая с потолка хрустальная люстра преломляла мягкий свет в тысячи разноцветных лучей, столы были накрыты дорогими скатертями, сервированы фарфором и серебром, изящные бокалы на длинных ножках отражали алмазный блеск, каждый стол украшала изысканная композиция из белых цветов. В руке я держала бокал, наполненный прохладным белым вином, и горящими глазами смотрела на собеседника. Захар Андреевич прокашлялся и поднял свой бокал:

– Итак, тост! Валерия Михайловна, – он улыбнулся и пристально посмотрел мне в глаза. – Лерочка, сегодня мы отмечаем ваш первый месяц успешной работы в нашем коллективе. Я рад, что в моей команде наконец-то появился настолько компетентный и, – он накрыл своей ладонью мою руку, – и прелестный сотрудник.

– Рада слышать, что пришлась вам по душе, и рада, что мы так замечательно ладим, – скромно улыбнулась я, поднимая ему навстречу свой бокал. В глазах Захара Андреевича разливалось выражение нежности, и я всё больше убеждалась в том, что рыбка заглотила крючок.

Он касался моей руки каждый раз, когда тянулся наливать вино. Я была довольна, очень довольна – всё шло как нельзя лучше. Просто удивительно, как меняются люди, если найти к ним подход, если найти лазейку в стене, которой они себя обнесли. Но нужно продолжать.

Подобрав момент, я случайно задела свой полупустой бокал, и вино вылилось мне на колени. Неважно, что там говорят про двух зайцев, – квантовая механика доказывает, что один снаряд может попасть в две цели, и я ей верю. Один незамысловатый жест оказал двойное воздействие. Во-первых, Захар Андреевич наконец-то забыл о своём предубеждении относительно моих коленок, самыми нежными и аккуратными движениями промокнул вино салфеткой, а потом его ладонь так и осталась лежать на месте происшествия. Во-вторых, я допустила милую ошибку.

Мне легко подбирать ключи к тем или иным личностям. Для этого не требуется ни много времени, ни много фантазии, ведь все практически одинаковые. Прирученные, запуганные и порабощённые. Никто не может похвалиться тем, что с раннего детства его учили, как познать самого себя, как выявить свои собственные потребности и желания. Каждый изначально обречён на то, чтобы стать таким же, как все, и это удобно. Для меня и для Тех Кого Нельзя Называть. Людей дрессируют как животных, прививают им необходимые навыки, обтёсывают каждую конкретную личность, стирают то, что мешает, и программируют то, что считают нужным. Я люблю цитировать Эйнштейна, поэтому скажу об этом так: «Здравый смысл – это сумма предубеждений, приобретённых до восемнадцатилетнего возраста».

Люди умнее животных, поэтому поддаются дрессировке ещё лучше. Дрессируя собаку, её поощряют за успех и наказывают за непослушание. Родители обучают своих любимых детей таким же образом, через систему наказаний и поощрений. Когда «хороший мальчик» следует правилам, его хвалят и поощряют, когда не следует, он становится «плохим мальчиком», и его наказывают. И так по нескольку раз в день. Очень скоро он понимает, что быть «хорошим мальчиком» выгоднее, потому что такое поведение сопровождается наградой. Ему нравится получать награду, и ради неё он делает то, чего требуют от него другие. Всё больше отдаляется от себя самого, лишь бы угодить окружающим, желая получить награду и не получить наказания. Он чувствует, что что-то здесь не так, и, возможно, взбунтовался бы, но знает, что его быстро поставят на место, ведь взрослые такие большие и сильные, а он такой маленький и слабый. Когда «хороший мальчик» достигает определённого возраста, чувствует в себе определённые силы сказать «нет», чтобы защитить то немногое, что ещё осталось от него самого, он превращается в бунтующего неизвестно против чего подростка. Этот период довольно быстро завершается, ведь он уже приручён системой, все приоритеты расставлены, всё, что нужно, уже навязано и прижилось в сознании. Более того, вскоре он станет сам себе дрессировщиком, продолжая упаковывать себя в надлежащие рамки, теперь он самодрессирующееся животное. Ему больше не нужны родители, учителя и проповедники, теперь за неудачи он будет наказывать себя сам. Начинается самое интересное. Внутренне он не согласен с условиями, в которых ему приходится жить, но внешне он всячески подстраивает себя под них, и остаётся только гадать, сможет ли он окончательно заткнуть себя самого, станет ли послушным винтиком, сопьётся ли или превратится в очередного Антона, например. Вот как раз винтики-то я и щёлкаю, как орешки, для этого они и создавались. Для этого создавалась и я, поэтому знаю их изнутри.

Я бы не нашла в себе силы выйти из системы, если бы меня не вышибло из неё самопроизвольно. Но это случилось, и теперь я не знаю, что мне делать дальше. Мной никто не управляет, и в этом есть свои недостатки. Проблема выбора. У многих такой проблемы нет, потому что они не создают её себе, пользуются тем, что есть. Никто изначально не выбирает, на каком языке ему говорить и в какого бога верить, не выбирает моральные ценности и жизненные ориентиры, даже имени своего никто не выбирает. Почувствовав свободу, я начала пользоваться ею. Решила вопрос с языками – говорю теперь на четырёх, практически решила вопрос с религией – рассчитала для себя идеально логичного бога, и с именем – у меня их много. Но вот вопрос с жизненными ориентирами для меня открыт. Есть ли они вообще? И должна ли быть какая-то цель? Да, я намеренно вышла из потока, потому что мне не нравилось направление течения и я не хотела принимать в нём участия. Но долго ли я буду сидеть на берегу, разглядывая бесконечное небо над головой? Долго ли буду решать, за какой звездой мне идти? Я хочу чего-то, очень хочу, что-то приказывает мне подняться и отправиться в путь, но куда?