Алая гроздь турмалина

– У Галины Леонидовны есть сын от первого брака, – сухо сообщила Лена, потому что терпеть не могла посвящать посторонних в детали чьей-то семейной жизни. – Они с Петром Алексеевичем поженились не так давно, лет двенадцать назад. Когда они встретились, он был женат, а Галина в разводе. Ее сыну тогда исполнилось лет пятнадцать. А сейчас он, разумеется, уже совсем взрослый, самостоятельный и живет отдельно. По-моему, даже не в России.

– Спасибо, вы можете идти.

Лена вышла на улицу, с удовольствием, близким к экстазу, подставив лицо летнему ветру. Только сейчас она поняла, каким на самом деле был спертым воздух в старом доме. Силы внезапно покинули ее, и она с трудом удержалась от того, чтобы не сесть прямо на траву. Дмитрий Макаров подхватил ее, не дав упасть.

– Вам что, плохо? – с подозрением спросил он.

– Мне нормально, – проскрежетала Лена. – Уверяю вас, что справлюсь.

– Поехали, – сказал он, держа ее под локоть. Пальцы у него были железные.

– Куда?

Он смотрел на нее чуть ли не со злобой.

– Елена Николаевна, возможно, из-за своего опоздания и мятой рубашки я выгляжу в ваших глазах не очень презентабельно, но я не позволю вам сесть за руль в таком состоянии. Вы, кажется, собирались домой к Беспаловым? Значит, я вас отвезу.

– Да я сама прекрасно доеду, – запротестовала Лена. – Кроме того, что я в состоянии это сделать, я еще не хочу оставлять здесь свою машину. Как я ее потом заберу?

Он снова вздохнул, словно Елена Николаевна Беседина страшно его раздражала.

– Я отправлю кого-нибудь за вашей машиной, – сообщил он нелюбезно, – и ее пригонят к дому Беспаловых. Или к вашему дому. Или к офису. Или к черту на кулички! Елена Николаевна, вам не кажется, что не о машине сейчас нужно думать?

– А о чем? Об уплывающем из рук заказе? – с иронией спросила Лена. – Вам не терпится спросить у вдовы, откажется ли она теперь от планов по реставрации? Поздравляю, у вас прекрасная деловая хватка.

– Если вы ждете, что я обижусь, то напрасно, – беспристрастно сообщил Макаров. – Замечу только, что вы тоже думаете о том, останется ли в ваших ручках драгоценный дом или новая сладкая задача уплывет, так и не успев реализоваться. Нет, вам, разумеется, жалко Беспалова и жене его вы сочувствуете, но про дом думаете, это я знаю точно.

От того, что он был прав, во всем прав, Лена почувствовала ярость, граничащую с отчаянием. Давно она не встречала человека, который бы так сильно задевал ее за живое, выводил из себя, практически бесил.

Она вырвала руку и сделала несколько шагов к воротам, чувствуя противную слабость во всем теле и металлический привкус во рту. Если она упадет в обморок за рулем, Митька может остаться совсем один, а этого нельзя допустить. Никак нельзя.

– Что вы стоите? – довольно грубо спросила она у Макарова. – Поехали!

* * *

Надо признать, что эта пигалица держалась хорошо. Дмитрий даже восхитился. Вся зеленая, руки дрожат, ноги подкашиваются, но лицо держит и в истерику не ударяется, еще и огрызается время от времени. Вот что значит сила духа плюс характер! С другой стороны, ее поведение могло объясняться тем, что найденный в доме труп вовсе не был той неожиданностью, о которой она заявляла, и бледность объяснялась не ужасом ситуации, а просто женской чувствительностью, неминуемой при виде мертвеца.

Имела отношение Елена Беседина к случившемуся убийству или нет? На этот вопрос нужно было ответить в первую очередь, потому что от ответа зависело, как вести себя в будущем. Меньше всего на свете Дмитрий хотел, чтобы кто-то втянул его в неприятности. Репутацию фирмы и свою собственную он выстраивал долгие годы тщательно и осторожно. Сейчас, когда на кону стоял крупный федеральный заказ, судьба которого решалась сейчас в столице, быть причастным к криминальным разборкам он не мог.

Что и говорить, не вовремя убили Петра Беспалова. Совсем не вовремя! На этом месте своих размышлений Дмитрий улыбнулся и даже головой покачал. Можно подумать, смерть когда-нибудь бывает вовремя!

В его предложении подвести Беседину к Галине Беспаловой крылось не человеколюбие, а банальный расчет. У него самого не было никакого повода нанести вдовице визит вежливости – они даже не знакомы, но посмотреть своими глазами на происходящее, чтобы составить собственное суждение, было нелишним. Любые выводы Дмитрий Макаров предпочитал делать на основе увиденного и услышанного лично.

Он достаточно прожил на свете, чтобы не удивляться человеческой подлости, которая была изменчива и многолика. Любящая жена Галина Беспалова вполне могла убить своего мужа, чтобы, скажем, завладеть его состоянием или отомстить за интрижку. Верная соратница Елена Беседина вполне могла выступать в качестве объекта этой самой интрижки, а заодно и мстить своему любовнику за… А, кстати, за что? Ну, например, за то, что он решил ее бросить.

Приемный сын мог совершить преступление ради наследства, переходящего к его маменьке, и тот факт, что он жил где-то за границей, ничего в этом не менял. В конце концов, менее удачливые бизнесмены могли поквитаться с Беспаловым за какую-то сорванную или, наоборот, состоявшуюся сделку, и все эти причины не имели к Дмитрию Макарову и его будущему никакого отношения.

Для того чтобы идти дальше, ему просто нужно было убедиться в том, что сам он не оказался замешенным ни в какой хитроумной комбинации, а потому не огребет из-за этой истории нежелательных последствий. На то, чтобы разобраться и сделать выводы, он отвел себе три дня, и первым практическим шагом станет именно визит в беспаловский особняк.

Галина открыла им дверь, не сказав ни слова, повернулась и пошла по узкому длинному коридору куда-то вглубь дома. Дмитрий затоптался на крыльце, не зная, можно ли расценивать это как приглашение заходить. Его спутницу, похоже, ничего не смущало: она переступила через порог и обернулась к нему, мол, чего ты, и тоже пошла по коридору вслед за хозяйкой, видимо, хорошо ориентируясь в этом доме.

Оставаться на крыльце было глупо, поэтому, негромко чертыхнувшись себе под нос, Дмитрий зашел в дом, запер дверь, обнаружив какую-то щеколду, и, не раздумывая, снимать ботинки или нет, зашагал следом, надеясь, что не заблудится. Старые деревянные дома он не любил.

В этом узком коридоре с низким потолком он чувствовал себя Гулливером в стране лилипутов, в очередной раз подивившись беспаловской фантазии жить в таком неподходящем месте. У него самого тоже имелся дом, большой, просторный, в котором было много света и воздуха, и только в такой обстановке Макарову легко дышалось, спалось и работалось.

У него и офис был суперсовременным, из металла и стекла. Но Беспаловы жили и работали именно в особняке XIX века. Классно отреставрированном, надо признать. Идя по коридору, Дмитрий не забывал вертеть головой и замечать приметы несомненного гения Елены Бесединой. Старой планировки, низких потолков и узких пространств гений, конечно, не отменял, как и необходимости использовать аутентичные материалы без применения гипсокартона, пластика и, упаси господь, ламината. И, тем не менее, старый дом выглядел свежо, комфортно и на удивление не старомодно. Что ж, пять баллов, Елена Николаевна, еще одно очко вы точно заработали.

Конечно, сейчас Дмитрий немного лукавил. Проект реставрации дома Яковлева, полученный от Елены накануне, который они и должны были обсудить, встретившись сегодня утром на объекте, он изучил достаточно внимательно, чтобы с ходу убедиться в профессионализме этой женщины-архитектора. Но увиденные «живьем» результаты ее предыдущей работы все равно произвели на него впечатление. Так, а где женщины-то?

Галину и Елену он нашел во второй гостиной, которые, естественно, шли друг за другом анфиладой. Хозяйка дома, маленькая, хрупкая, уже одетая в черную рубашку из жатого хлопка и свободные черные брюки, сидела, забравшись с ногами в угол стилизованного под старину, но явно удобного дивана и, не отрываясь, смотрела в одну точку. Елена уселась рядом с диваном, прямо на пол, взяв в ладони руки своей старшей подруги, то ли согревая их, заледеневшие от горя, то ли просто выражая поддержку.

– Здравствуйте, – сказал Дмитрий, тут же почувствовав, насколько глупо выглядит. Еще бы «добрый день» выдал, идиот!

Женщины, помоложе и постарше, подняли на него глаза в некотором изумлении, словно не понимая, что этот человек тут делает.

– Галина, это Дмитрий Макаров, – прервала молчание Елена, – руководитель фирмы «Турмалин», которая должна была выполнять все работы. Это с ним у меня была назначена встреча, когда…

Она замолчала, видимо, не в силах продолжать.

– Здравствуйте, Дмитрий Михайлович, – отмерла женщина на диване. Надо же, она, оказывается, даже его отчество знает. – Муж мне про вас рассказывал. Он очень радовался, что вы согласились взяться за объект. Наш первый подрядчик оказался занят, и Петя переживал, потому что хороших рабочих сейчас днем с огнем не сыскать.

– Примите мои соболезнования, – нет, сегодня Дмитрий бил все рекорды банальности, но он, и, правда, не знал, что еще сказать. – Галина Леонидовна, если вам нужна какая-то помощь, то обращайтесь.

– Спасибо, – искренне сказала женщина. – Я, правда, и сама пока не знаю, что именно мне нужно. Как вы считаете, полиция разрешит начать работы в доме, или их пока придется заморозить?

Дмитрий смотрел во все глаза, пытаясь понять, правильно ли понял услышанное.

– Галина Леонидовна, вы не будете останавливать реставрацию? – аккуратно уточнил он. – Вы намерены реализовать проект, несмотря на то что случилось с Петром Алексеевичем?

– Разумеется, – кажется, она удивилась, что он об этом спросил. – Реставрация дома Яковлева была большой Петиной мечтой, и конечно, я сделаю все, чтобы довести задуманное им до конца. Контракт с «Турмалином» заключен, предоплату вы получили, и, к счастью, ждать полгода, чтобы вступить в права наследования не придется. Наша фирма, которая взяла дом в аренду, оформлена на меня. Петя действовал по генеральной доверенности, так что я полностью вправе принимать любые решения касательно будущего дома. Если вы не против, то я бы хотела, чтобы вы начали работу незамедлительно.

– Я – не против, – заверил ее Дмитрий.

В глазах Елены Бесединой он прочитал облегчение вперемешку с восхищением силой духа этой женщины в черном. Кажется, он целиком и полностью разделял эти эмоции. Что ж, о будущем выгодного и интересного проекта можно не беспокоиться.

– Спасибо за доверие, Галина Леонидовна, – сказал Дмитрий сердечно, – конечно, я вас не подведу. Работу начнем сразу, как это станет возможным. Скажите, а вы понимаете, за что могли убить Петра Алексеевича?

Ему показалось, или в ее глазах мелькнуло что-то непонятное, словно отражение пролетевшей птицы махнуло крылом и исчезло?

– Петя был настолько хорошим человеком, что ему никто не мог желать зла, – помолчав, сказала она. – У него даже врагов не было, хотя в бизнесе это невозможно. Я до сих пор не верю, что его могли убить. Экспертизы же еще не было, я надеюсь, что ему просто стало плохо, он упал и ударился головой. Мне было бы легче так думать, а не знать, что кто-то лишил его жизни намеренно. А вы почему интересуетесь, Дмитрий Михайлович?

Переход был внезапным, и Дмитрий понял, что его чуть не поймали врасплох.

– Любое уголовное расследование привлекает внимание, – уклончиво ответил он. – Признаться, я вовсе не стремлюсь к повышенному интересу к моей скромной персоне, и работать в атмосфере сплетен и криминальных новостей не хотелось бы. Конечно, я принимаю это как неизбежность, но быстрое расследование и однозначные результаты нам всем были бы только на руку.

– Даже дому, – горько подтвердила Елена Беседина. – Чем быстрее перестанут трепать имя Петра Алексеевича, тем лучше.

Вообще-то Дмитрию больше всего на свете не хотелось, чтобы трепали ЕГО имя. Сейчас, когда он находился на пороге подписания оч-чень крупного контракта, это было так не вовремя, что аж зубы скрипели. Беспалову и его жене он сочувствовал, но не более. Именно из-за них он сейчас мог оказаться втянут в серьезные неприятности. Их приближение Дмитрий чувствовал, как говорится, спинным мозгом, хотя в одном был уверен твердо – случившееся в старинном особняке не имело к нему никакого отношения. Впрочем, взбреди ему в голову фантазия озвучить свои мысли двум прекрасным дамам, сидевшим напротив, они бы его не поняли и осудили. Сочли эгоистом.

– А, правда, Галина, может быть, в последнее время у Петра Алексеевича были какие-то проблемы? – спросила Елена, и ему захотелось ее расцеловать, потому что она размывала фокус его интереса к тому же самому. – Я не знаю, может быть, кто-то не хотел, чтобы аренда дома досталась вам, или конкуренты в бизнесе активизировались?

– Да бог с тобой, деточка, – Галина слабо махнула рукой. – Кому, кроме Пети, были нужны эти старые развалюхи, которые требовали кропотливой, сложной работы с бесконечными согласованиями, да еще и настолько финансово затратной? Это же не бизнес-проект, а благотворительность. Петя – настоящий меценат. Был. И по этой дороге он шел один. За спиной желающих не было.

Она вдруг беззвучно заплакала, словно осознание, что мужа больше нет, обрушилось на нее, придавило всей своей тяжестью. Дмитрия удивило, как красиво она плачет: без исказившей лицо гримасы, всхлипываний, открытого рта. Просто круглые, очень крупные слезы вытекали из глаз и прокладывали дорожку к подбородку, капая оттуда на черную рубашку. Обычно он не терпел женских слез, потому что большинство женщин рыдали некрасиво, с надрывом, который портил даже самые привлекательные лица. Но Галина Беспалова плакала с достоинством, присущим аристократке. Под стать особняку.

– Полиция разберется, – сказал Дмитрий, потому что молчать было совсем невыносимо. – Я точно это знаю, мой брат – полицейский. Они обязательно разберутся, Галина Леонидовна, просто им надо помочь – рассказать все, что знаете. Даже те мелочи, которые вам кажутся совершенно неважными.

– Да, конечно, я понимаю, – Беспалова вытерла мокрые щеки тыльными сторонами ладоней и встала с дивана. – Давайте, я вас хотя бы чаем напою.

– Да что вы, Галина, какой чай? – всполошилась Елена, вскакивая на ноги.

– А почему нет? Жизнь, конечно, кончилась, но не остановилась. Леночка, девочка, мне просто необходимо чем-то себя занять, чтобы не сойти с ума. Так почему бы и не приготовлением чая?

– Хорошо, тогда я вам помогу, – решительно сказала Елена.

– Пойдем на кухню. Дмитрий Михайлович, мы вас оставим ненадолго. Если хотите, то вот тут, на этажерке есть книги по русской архитектуре XIX века. Вдруг вам интересно.

Признаваться, что неинтересно, было совсем нельзя.

– А по Византии у вас, случайно, литературы нет? – спросил Дмитрий бодро и получил полный одобрения взгляд Елены. – Я, знаете ли, сейчас интересуюсь этим периодом мировой истории. С удовольствием бы воспользовался вашей библиотекой.

– Византии? – Галина Беспалова выглядела изумленной. – Кажется, нет. У Пети, конечно, очень большая библиотека, возможно, что-нибудь и найдется, но навскидку и не скажу.

– Ладно, неважно, – Дмитрий отыграл назад, чтобы не вызывать лишних подозрений.

Интересно, Беспалова действительно не знает о найденной в кулаке ее мужа бумажке с монограммой династии Палеологов, не в курсе, что знак имеет отношение к Византии, не связывает с этим внезапный интерес гостя или просто притворяется?

Минут через десять они уже сидели, расположившись за небольшим круглым антикварным столиком, покрытым кружевной скатертью, и пили ароматный чай из изящных чашек тончайшего костяного фарфора. Разумеется, без сахара и без лимона.

Дмитрий, любивший, чтобы чай был сладким и непременно с лимоном, о своих плебейских пристрастиях предпочел умолчать. В этих дворянских покоях он как-то особенно остро чувствовал свою неуместность, мятость и несвежесть рубахи из-за «случайного этажа», явную недостаточность комильфо и несоответствие окружающей действительности. До этого момента Дмитрий Макаров был уверен, что всегда и всему соответствует.

У него в кармане зазвонил телефон, и резкий звук вывел его из этого странного состояния. Извинившись, Дмитрий встал из-за стола и отошел к нише окна. Уж кое-какие манеры у него все-таки имелись. «Коко» – было написано на экране, и он поморщился словно от зубной боли.

Коко звали владелицу квартиры на случайном этаже, которая сладко спала, когда утром он ее покинул, собираясь на деловую встречу. Он глянул на часы: без десяти полдень, – ну да, она, как правило, в это время и просыпается.

– Слушаю, – сказал он обреченно, потому что Коко с ее привычкой ворковать, манерно растягивая гласные, не соответствовала окружающему интерьеру еще больше, чем он сам. – Я занят, поэтому говори быстро.

– Бы-ыстро? – удивился голос в трубке. – Я не хочу бы-ыстро, а хочу ме-едленно-о-о-о, как ты умеешь. Я просну-улась, а тебя нет. Ты когда вернешься? Я соску-училась.

– Ясно. Ничего важного, я так и думал. Ты займи себя чем-нибудь более-менее осмысленным, потому что мне сейчас некогда. Ладно?

– Я бы к косметологу сходила-а-а, – покладисто сообщила трубка. – Только у меня денежки кончили-ись.

– Переведу, – пообещал он, мысленно кляня себя, что в очередной раз мастерски влип в патоку, от которой у него еще прошлая оскомина не прошла.

Женщины за столом смотрели на него как-то странно, но, хвала небесам, молчали. Уже в который раз за сегодняшнее утро Дмитрий почувствовал себя идиотом. А ведь еще целый день впереди.

– Дамы, я вынужден откланяться, – сказал он, внутренне усмехнувшись от того, что вдруг заговорил высоким штилем. – Елена Николаевна, ваша машина стоит перед домом. Ключи от нее у моего сотрудника, который подождет, пока вы тут закончите. Если у вас будут сомнения, что вы сможете без приключений добраться до дома, то он вас отвезет.

– Спасибо, право слово, не стоило беспокоиться, – пробормотала она то же в духе романов XIX века. – Я сейчас выйду и заберу ключи. Разумеется, я доеду сама, вы и так очень меня выручили.

– Как будет угодно, – уговаривать ее Дмитрию не хотелось, он вообще не понимал, зачем уговаривать взрослых людей, если им вдруг приспичило совершать глупости.

Беседина уже не выглядела такой бледной, как на месте преступления, так что за ее жизнь и здоровье можно было не волноваться. Сама разберется, он ей не нянька.

– До свидания, Галина Леонидовна, если будет нужна помощь, то вы все-таки обращайтесь.

– Благодарю, Дмитрий Михайлович, – Беспалова вышла его проводить, и уже перед тем, как шагнуть на крыльцо, он вдруг, неведомо с чего, поцеловал ей руку – тонкие пальцы с тяжелыми кольцами.

Аристократка, черт бы ее побрал! Голубая кровь, белая кость. Что-то с ней было не так, но Дмитрий никак не мог уловить, что именно. Она слабо улыбнулась на этот порыв и закрыла дверь, словно отрезала от него внутренний мир старинного дома.

* * *

1780 год

Этот год, пожалуй, был самым счастливым в жизни двадцатидвухлетнего Карла Ивановича фон Гессена. Отличившись на службе, он получил трехмесячный отпуск и впервые в жизни приехал в Санкт-Петербург.

В тринадцать лет уроженец эстонского местечка поступил в Лейб-гвардии Измайловский полк рядовым. В 1775 году его перевели в Нашебургский мушкетерский полк, откуда, спустя пять лет, он и приехал в столицу, в заслуженный и захватывающий отпуск. Культурная жизнь Петербурга захватила молодого военного полностью, а завязавшиеся связи и надежный покровитель при дворе, знавший маленького Карла с детства и друживший с его родителями, ввел его в дом Нарышкиных, славившийся своими безудержными вечерами.

Впрочем, уже в юные годы Карл Иванович был человеком несветским – суровым военным не только по профессии, но и по призванию, поэтому шума балов не любил, предпочитая проводить время за интересной беседой. Так в один из своих визитов, прячась от шума в одной из гостиных, он познакомился с немолодым уже человеком, архитектором, имевшим отношение к возведению этого особняка четверть века назад. Тот погрузил молодого офицера в довольно любопытную историю строительства дома Нарышкиных и даже показал секретный укромный угол, сооруженный, скорее, ради шутки.

На слово Карл Иванович не поверил, а потому пришлось ему воочию убедиться, что одна из плиток изразцовой печи при нажатии слегка выходила из пазов, открывая маленький и неглубокий, но все-таки тайник, в который можно было спрятать, например, любовную записку. По словам собеседника, первый владелец дома, князь Михаил Михайлович Голицын, использовал тайник именно для этого, но довольно быстро проиграл особняк в карты. Знали ли о тайнике другие владельцы, собеседнику Карла Ивановича было неизвестно, да и сам фон Гессен о забавной безделушке быстро забыл.

Во время короткого, случайного и ни к чему не обязывающего разговора он даже думать не мог, что совсем скоро, всего лишь через пару недель, воспользуется печным схроном, да еще при очень пикантных обстоятельствах. Так уж получилось, что, благодаря своему высокому покровителю, он оказался в числе гостей, приглашенных на свадьбу дочери владельца дома Льва Нарышкина, на которой присутствовала императрица Екатерина.

Царственную особу, да еще в столь непосредственной близости от себя, юный Карл фон Гессен видел, разумеется, впервые. По замыслу покровителя, он должен был каким-то образом попасться ее величеству на глаза, чтобы иметь честь быть представленным, после чего о судьбе и карьере можно не беспокоиться. Ему было велено держаться поблизости, и он сдержал данное обещание, даже если для этого нужно было перемещаться из залы в залу.

Впрочем, императрица вскоре засобиралась уходить, и Карл Иванович, руководствуясь знаком, поданным ему благодетелем, заспешил вослед, смешиваясь с шумной толпой придворных. В какой-то момент он замешкался и чуть не упал, наступив на что-то небольшое, но довольно острое. Наклонившись, Карл Иванович поднял с пола непонятный предмет, похожий на большой кулон, почему-то теплый, видимо, от того, что до этого он соприкасался с чьей-то кожей.

Повинуясь какому-то внутреннему чутью, Карл зажал кулон в кулаке, чувствуя, как золотые усики, обвивающие верхнюю часть ярко-красной грозди, впиваются в ладонь, замедлил шаг, выскользнул из толпы и исчез в одном из соседних покоев. Только там, встав у окна, где на стене горела свеча, установленная в большой витой канделябр, он смог разглядеть свою находку более внимательно и вздрогнул.

Кулон в виде алой виноградной грозди, украшенный золотом и эмалью, совсем недавно покоился на груди императрицы Екатерины. Не заметить его было невозможно. Это было царское украшение, видимо, соскользнувшее с шеи из-за перетертой от его веса цепочки, и сейчас императрица покидала дом Нарышкиных, лишившись бесценной вещицы.

Карла Ивановича прошиб пот. Первым порывом было побежать вслед царственной особы, чтобы отдать найденный кулон, завоевав, тем самым, ее благосклонность. Однако почему-то фон Гессен не мог двинуться с места. Через окно он видел, как императрица уже садится в карету. Чувства необычайно обострились и он уловил незаметную глазу заминку, которую тут же расшифровал и оценил совершенно верно. Царица обнаружила потерю кулона и теперь давала указание сопровождавшим ее лицам вернуться и отыскать его.

Отпрянув от окна, чтобы не быть замеченным с улицы, Карл Иванович снова разжал пальцы и посмотрел на лежащий на ладони драгоценный камень. Даже в неровном свете свечей он переливался всеми гранями, таинственно мерцая отзвуком какой-то одному ему известной тайны. На лестнице, ведущей на второй этаж, послышались шаги. Не думая, а, скорее, действуя на одних инстинктах, Карл Иванович повертел головой, чтобы понять, где находится.

Позже он и сам не мог сказать, что бы сделал, если бы оказался в каких-то других покоях. Скорее всего, шагнул навстречу топающему по лестнице караулу, чтобы отдать свою драгоценную находку. Однако глаз зацепился за резной изразец печи. Карл фон Гессен находился именно в той гостиной, где был искусно замаскирован маленький тайник. Не отдавая себе отчета, Карл Иванович сделал пару шагов, нажал на выпуклые линии рисунка, именно так, как показывал его недавний собеседник, ловко засунул камень в открывшееся пространство и одним движением пальцев поставил плитку на место.

Аккуратный опрос гостей, а также досмотр личных вещей собравшихся продолжались три часа. Карл фон Гессен покинул особняк Нарышкиных в числе первых. Никаких вопросов к нему ни у кого не возникло. Спустя два дня он уехал обратно в свой полк, не имея ни возможности, ни желания вернуться за спрятанным камнем и ужасаясь тому, что сотворил. Признаться теперь было уже невозможно, это он понимал отчетливо. Санкт-Петербург он покидал с тяжелым сердцем.

Карл Иванович фон Гессен с честью и смелостью в 1783–1785 годах участвовал в боях с конфедератами в Польше. В бою под Бялойон был ранен в левый бок и ногу, из-за чего, спустя год, был вынужден выйти в отставку в чине премьер-майора. Еще через два года он снова вернулся в строй, потому что только на войне терзавшая его душевная боль немного отпускала. Будучи зачислен в Нарвский мушкетерский полк, в 1788–1790 годах Карл Иванович участвовал в шведской войне, а в 1792 и 1794-м годах сражался с поляками.

Как и все военные того времени, женился он довольно поздно и на женщине много младше себя. Детей у них, к его огромному сожалению, не было, поэтому Карл Иванович воевал, особо не сдерживая себя, забыв о благоразумии и осторожности. Слабость, заставившая его много лет назад пойти на безумный поступок, по-прежнему угнетала его, особенно усиливаясь в редкие минуты отдыха.

Несмотря на все свои заслуги, полковник, позднее генерал-майор фон Гессен, за проявленную храбрость в боях награжденный орденом Св. Георгия 4-й степени, в глубине души продолжал себя считать человеком бесчестным.

В 1797 году он был назначен шефом Черниговского мушкетерского полка, участвовал в Голландской экспедиции, где за проявленное мужество и героизм получил звание генерал-лейтенанта. Дважды его назначали губернатором, и каждый раз он хотел и не мог отказаться. Без объяснений его отказ воспринимался бы как вызов, а объясниться было совершенно невозможно.

С каждым годом совершенная давным-давно ошибка жгла память и душу все сильнее. К счастью, его навыки и военное умение снова пригодились в армии. В 1806 году Карлу Ивановичу вверили командование корпусом, который в начале турецкой войны осадил крепость Хостин. Фон Гессен участвовал в войне с Наполеоном, под Фрилландом был тяжело контужен в грудь и после ранения очень долго лечился. После выздоровления он был назначен на должность военного губернатора Риги, откуда и ушел в отставку по состоянию здоровья в 1818 году.

Причиной его все усиливающегося недомогания была глубокая депрессия, называемая тогда расстройством нервов. Карл Иванович неделями не спал, доведя себя до совершенно изможденного состояния. Спать он не мог, потому что во сне перед глазами тут же вставала комната, расположенная в ней изразцовая печь с античными барельефами, и верхняя плитка, открывающаяся с чуть слышным щелчком.

Тридцать восемь лет прошло с того дня, как Карл Иванович оставил в тайнике царский рубин. Кажется, его долго искали. При дворе даже ходили слухи, что за пропавшим рубином охотится шведский посол Курт фон Стедингк. Однако, в обсуждение столь болезненной для него темы Карл Иванович никогда ни с кем не вступал. Ни разу за все эти годы у него не возникло даже тени соблазна проверить, на месте ли камень.

Карл Иванович был совершенно уверен, что, попади он в дом Нарышкиных, тут же упал бы замертво. Терзающие муки совести, наложенные на измучившую его бессонницу, подсказывали только один выход. В ночь на шестое июля 1818 года Карл Иванович до утра сидел в своем кабинете и что-то писал. Закончив длинное письмо, он спрятал его в ящик стола, вышел из дома и сел в ожидающий его экипаж. Фон Гессен отправлялся на воды, прописанные ему лечащим врачом, дабы успокоить нервы. Велев кучеру трогать, он знал, что домой уже не вернется.