Ответственность продавца в случае изъятия товара у покупателя

К. Ошар пишет, что с XIX в. подходы к гарантии от эвикции качественно не изменились. Впрочем, новое применение этого института (например, в случаях продажи предприятий, уступки нематериальных объектов, договоров продажи с условием об исключительном праве) показывает его «под новым углом», отличным от того представления, которое было ранее: за исключением передачи и гарантии обязательства продавца усложнились частью под влиянием последствий самого договора, частью под влиянием закона, судебной и коммерческой практики, обычаев⁷⁰.

§ 2. Ответственность продавца в случае изъятия товара у покупателя в дореволюционном российском и советском праве

Согласно положениям Русской Правды (равно как и Псковской судной грамоты) покупатель – ответчик по виндикации должен был назвать истцу продавца и свести его с ним. Если продавец признает продажу, то покупатель, как и в древнегерманском праве, устранялся из спора, который протекал между истцом и продавцом. Продавец, отрекшийся от совершения продажи и уличенный в ее совершении, был обязан возместить покупателю цену. А.К. Митюков предположил, что это же должно было иметь место, если защита продавца оказалась бы неудачной и вещь была бы «выдана» третьему лицу – истцу⁷¹.

Отмечается, что уже в древнейших русских купчих (обсуждаются документы XIV века из Двинской области, находившейся под властью Новгорода, и XV–XVI веков из Московской и Западнорусских земель) исключалась возможность будущего спора или вмешательства продавца и его наследников в «обладание покупателя». В более поздних актах (с XVI в.) встречаются положения о том, что до продажи продавец не совершил относительно вещи никакого распорядительного акта, а «если бы нашелся такой акт, то он, продавец, принимает на себя обязанность защищать и «очищать» покупателя «от тех кабал или крепостей» и не ввести покупателя в убыток»⁷².

Согласно К.А. Неволину как до Петра Великого, так и после среди произвольных условий (необходимыми считались условия о вещи и цене) первое место занимало условие об очистках: продавец удостоверял покупателя, что имущество не продано и не заложено, «никому ни в чем не укреплено», и принимал на себя обязанность очищать покупателя от притязаний на вещи и возместить убытки, если он им подвергнется. Некоторые законодательные акты (Судебник 1550 г.; Соборное уложение 1649 г.) специально устанавливали, чтобы покупатель требовал от продавца «поручительство в том, что продаваемое имущество ему действительно принадлежит»⁷³. Кроме того, в допетровскую эпоху включалось условие об отказе продавца от права обратного выкупа, поскольку такое предполагалось само собой⁷⁴.

В российском праве второй половины XIX – начала XX в., как и в европейских правопорядках, речь велась об ответственности за право: цель купли-продажи видели в предоставлении покупателю права собственности, что возможно лишь, если это право принадлежит продавцу (ст. 420 т. X Свода законов гражданских (далее – Свод))⁷⁵. Понятие гарантии от эвикции традиционно передавали термином «очистка», более привычным для российского вотчинного права⁷⁶.

Г.Ф. Шершеневич писал, что закон вызывал некоторые сомнения, определяя, что условие об ответственности, называемое «очисткой», относится не к необходимым, а к произвольным, и будто ответственность наступает только в силу соглашения контрагентов (ст. 1427 и 1511 т. X Свода). По его мнению, это неверно, поскольку такая ответственность вытекает из существа договора купли-продажи и устранение ее способно было бы подорвать добрую веру в гражданском обороте⁷⁷. Поэтому практика пришла к выводу, что умолчание в договоре не освобождает продавца от ответственности перед покупателем; продавец, хотя бы и не принял обязательства очистки, отвечал за недостатки в праве; лишь специальное соглашение освобождало от такой ответственности⁷⁸. При этом Сенат полагал, что ст. 1427 т. X Свода касалась лишь недобросовестности продавца при продаже имения, а в иных случаях ответственность за убытки основывалась на ст. 684 и 574, т. е. имела внедоговорное основание⁷⁹.

Ответственность за право наступала при наличии следующих условий.

Во-первых, право на купленную вещь должно быть оспорено третьим лицом в судебном порядке. Однако практика допускала защиту покупателя и в случае фактического изъятия (70, 1548)⁸⁰.

Во-вторых, вещь должна быть изъята на основании недостатка в праве продавца, а не в силу обстоятельств, возникших после заключения договора⁸¹.

Равным образом продавец отвечал, если отчужденное право не соответствовало договору, хотя третьи лица не оспаривали право собственности покупателя, но имели права, обременяющие вещь (залог, аренда, пользовладение)⁸².

Отвечая, продавец должен был уплатить цену проданной вещи и возместить ущерб, выразившийся, например, в затратах покупателя на вещь, которую от него изъяли. При этом Г. Ф. Шершеневич отмечал эволюцию практики от взыскания только реального ущерба до полного возмещения⁸³.

Ответственность продавца устранялась, если он специальным соглашением был от нее освобожден или если было доказано, что причиной эвикции стало неумелое ведение дела покупателем без привлечения в процесс продавца в качестве третьего лица⁸⁴.

В советский период ответственность за эвикцию получила достаточно четкое законодательное закрепление (ст. 192, 193, 194, 203 ГК РСФСР 1922 г., ст. 241, 250, 251 ГК РСФСР 1964 г.).

Наряду с обязанностью передать вещь покупателю выделялась обязанность продавца передать право собственности (или иное право применительно к государственным предприятиям). Переход такого права называли правовым результатом договора купли-продажи⁸⁵.

С переносом права на вещь связывали обязанность продавца оказать покупателю необходимую помощь при эвикции⁸⁶.

Согласно ст. 192 ГК РСФСР 1922 г. если третье лицо по основанию, возникшему до продажи, предъявило к покупателю иск об изъятии этого имущества, то продавец по требованию покупателя был обязан вступить в судебное дело и предотвратить отсуждение от покупателя спорного имущества. Эту обязанность иногда называли, следуя старой терминологии, «обязанностью по очистке»⁸⁷.

В силу ст. 193 ГК РСФСР 1922 г. в случае отсуждения от покупателя проданного имущества на продавце лежала обязанность возместить покупателю все убытки: в литературе отмечали, что взыскиваемое в случае эвикции с продавца не ограничивается только возвратом покупной цены, но и включает в себя иные расходы покупателя (расходы по доставке и т. п.)⁸⁸. При этом непривлечение продавца к делу освобождало его от ответственности перед покупателем, если им было доказано, что он, приняв участие в процессе, предотвратил бы отсуждение проданного имущества от покупателя. Продавец, привлеченный покупателем, но не принявший участия в процессе, лишался права доказывать неправильность ведения дела покупателем (ст. 194 ГК РФ).

Примечательно, что в отношении ограничения ответственности за эвикцию и за скрытые недостатки вещи ст. 203 ГК РСФСР 1922 г. устанавливала недействительность лишь состоявшегося заранее соглашения об устранении или ограничении такой ответственности продавца и только при условии, если продавец, зная о существовании прав третьего лица или о недостатках имущества, умышленно скрыл эти обстоятельства от покупателя⁸⁹.

С принятием ГК РСФСР 1964 г. взгляд на ответственность за эвикцию в советском праве в целом не изменился.

Основание такой ответственности традиционно видели в неисполнении обязанностей продавца передать имущество в собственность (или в оперативное управление) покупателю и предупредить обо всех правах третьих лиц на продаваемую вещь.⁹⁰

Комментируя новую на тот момент ст. 241 ГК РСФСР 1964 г., Б. С. Антимонов указывал, что она говорила о так называемых юридических недостатках продаваемой вещи, т. е. о правах третьих лиц на вещь, которые ограничивают нового собственника. Указывалось, что предупреждение о правах третьих лиц на продаваемую вещь должно быть сделано при заключении договора и доказательства такого предупреждения лежат на продавце⁹¹.

Кроме того, Б. С. Антимонов специального оговаривал, что основанием к иску, вытекающему из факта непредупреждения со стороны продавца, может быть даже несообщение о наличии заключенного в отношении продаваемой вещи бессрочного договора безвозмездного пользования, от которого новый собственник всегда мог отказаться⁹².

Указывали, что в случае неисполнения продавцом обязанности, предусмотренной ст. 241, покупатель имел право требовать уменьшения цены или расторжения договора и возмещения убытков⁹³.

По всей видимости, для получения покупателем возможности предъявить иск по ст. 241 ГК РСФСР 1964 г. не требовалось дожидаться собственно изъятия вещи третьим лицом. По крайней мере, в литературе такое условие не называется⁹⁴.

Статьи 250 и 251 ГК РСФСР 1964 г., непосредственно посвященные ответственности за эвикцию в узком смысле слова, в общем были сходны с правилами ГК 1922 года. Эти статьи понимались как касающиеся и общей, и частичной эвикции⁹⁵.

Отмечалось, что в случае предъявления иска об изъятии вещи третьим лицом, покупатель должен «возбудить перед судом ходатайство» о привлечении к делу продавца и известить его об этом. С другой стороны, продавец и сам должен был добиваться участия в деле. При этом непривлечение продавца в дело освобождало его от ответственности, если им было доказано, что он мог бы предотвратить изъятие вещи у покупателя⁹⁶.

В п. 2 ст. 251 ГК РСФСР 1964 г. указывалось, что соглашение сторон об устранении или ограничении ответственности продавца недействительно, если продавец, зная о существовании прав третьего лица на продаваемую вещь, не предупредил об этом покупателя. Из этой несколько отличной от содержавшейся в ГК РСФСР 1922 г. формулировки делался вывод, что п. 2 ст. 251 – «новая норма», согласно которой продавец отвечает не только за умышленное, но и за любое неуведомление покупателя при заключении договора о правах третьих лиц на продаваемую вещь⁹⁷. Такое соглашение считали допустимым, если продавец не знал о существовании прав третьего лица на продаваемую вещь⁹⁸.

Впрочем, предлагался и другой подход, согласно которому слова «не предупредил об этом покупателя» толковались как «умышленно скрыл»⁹⁹.

Резюмируя сказанное об ответственности за эвикцию по советскому гражданскому праву, представляется уместным привести ее лаконичное описание, сделанное О. С. Иоффе. Им указывалось, что мыслимы две ситуации: продавец отчуждает покупателю вещь, ему не принадлежащую, или такое имущество, определенными правами на которое (правом залога, найма и т. п.) обладают третьи лица. При этих условиях действительный собственник или тот, кто обладает другими правами на имущество, вправе предъявить к покупателю иск о его отобрании. И тогда продавец должен защитить покупателя от отсуждения у него вещи (защита от эвикции). Если вещь все же будет отсуждена, покупатель вправе предъявить к продавцу иск о возмещении понесенных убытков. Причем если речь идет об истребовании вещи нанимателем, то вещь изымается у покупателя лишь на время, и он вправе, не расторгая куплю-продажу, получить от продавца возмещение потерь¹⁰⁰.

Можно заключить, что общий взгляд на ответственность продавца за изъятие товара у покупателя в отечественном гражданском праве как дореволюционного, так и особенно советского периода не отличался качественно от принятого в континентальных европейских правопорядках. Гарантия от эвикции понималась как необходимое по общему правилу последствие договора купли-продажи, и, следовательно, основание ответственности продавца в случае эвикции традиционно видели в таком договоре.

Раздел 2. Основание ответственности продавца в случае эвикции в российском праве

§ 1. Ничтожность продажи чужого: постановка проблемы

Итак, согласно общей как для права континентальной Европы, так и для нашего права традиции в качестве основания ответственности за эвикцию рассматривается договор купли-продажи: она наступает за нарушение договорной обязанности продавца. Конечно, может быть, в древнегреческом или древнерусском праве ее основание видели вне договора (причем, возможно, это касалось всего, что в современном мире принято считать договорной ответственностью). Тем не менее, развитие права привело к тому, что мы считаем основанием такой ответственности договор купли-продажи.

Однако проблема заключается в том, что эта общая традиция сталкивается с другой, свойственной скорее только российскому праву – с признанием договора купли-продажи чужого ничтожной сделкой. И хотя новая ст. 174¹ ГК РФ заставит сомневаться в последнем утверждении даже ультрапозитивиста, это столкновение пока нельзя обойти.

Обязанностям продавца передать товар свободным от прав третьих лиц и его ответственности в случае изъятия товара у покупателя посвящены ст. 460 (аналог ст. 241 ГК РСФСР 1964 г.), 461, 462 ГК РФ.

Согласно ст. 461 ГК РФ при изъятии товара у покупателя третьими лицами по основаниям, возникшим до исполнения договора купли-продажи, продавец обязан возместить покупателю понесенные убытки, если не докажет, что покупатель знал или должен был знать о наличии этих оснований.

Из такого положения закона, помимо всего прочего, можно сделать два вывода. Во-первых, формально речь идет об ответственности из договора: даже с точки зрения расположения нормативного материала ст. 461 находится в § 1 гл. 30 ГК РФ, посвященном общим положениям о купле-продаже. Во-вторых, это положение охватывает, в том числе, главный из классических примеров полной эвикции, когда собственник (третье лицо) отнимает по суду у покупателя вещь, проданную и переданную ему продавцом, который не имел права ее отчуждать: ст. 461 говорит в принципе об изъятии товара всяким третьим лицом.¹⁰¹

Но тогда, считая, что основанием ответственности продавца за изъятие проданной вещи от покупателя является договор купли-продажи, мы получаем проблему, касающуюся действительности продажи чужого имущества, под которой понимается соглашение «об отчуждении вещи, которая уже есть, но которая принимается (независимо от осознания этого факта сторонами) как собственность продавца, не являясь на самом деле таковой»¹⁰².

Судебная практика часто исходила из того, что договор купли-продажи вещи, заключенный неуправомоченным отчуждателем, является ничтожной сделкой¹⁰³, что логически должно опровергать договорный характер ответственности за эвикцию, если не вовсе ее существование.

К.И. Скловский очень четко описал проблему: «Итак, с одной стороны, продавец чужой вещи должен возместить покупателю убытки после отсуждения у того вещи (как предполагается, по виндикации). С другой стороны, купля-продажа чужой вещи недействительна, а недействительная сделка исключает ответственность (ст. 167 ГК)»¹⁰⁴.

Если говорить о дореволюционном законодательстве, то в силу ст. 1384 и 1389 т. X Свода продаваемая вещь должна была быть в полном распоряжении продавца и принадлежать ему на праве собственности. Более того, купля-продажа чужой вещи считалась недействительной на основании ст. 1386, 1387 т. X Свода¹⁰⁵. Этот факт, кстати, оправдывал существование договора запродажи, для заключения которого не нужно было быть собственником¹⁰⁶.

Объяснение такого решения можно найти, например, в предположении, что по российскому дореволюционному законодательству в вопросе перехода права собственности была принята французская система соглашения¹⁰⁷, следствием чего являлась недействительность продажи чужого¹⁰⁸. Отсюда же, возможно, существующее до сих пор понимание продажи как распоряжения¹⁰⁹.

Так или иначе, по вопросу о том, какая модель перехода права собственности присуща дореволюционному российскому праву, существовала серьезная дискуссия.

К. А. Неволин по этому поводу писал: «Право собственности на движимые вещи, принадлежащие другим, всегда приобреталось и приобретается от них в силу договоров и обязательств различного рода. Требовалась ли и требуется ли при этом необходимо еще передача приобретаемых вещей приобретателю, это в русском законодательстве с точностью не определялось и не определяется»¹¹⁰.

Некоторые положения служили основанием для утверждений о принятии российским правом системы соглашения. В примечании к ст. 699 т. X Свода был приведен перечень способов приобретения права собственности: «1) дарственные и безвозмездные, а именно пожалование, выдел имущества детям от родителей, дар, духовное завещание; 2) наследство; 3) способы обоюдные, каковы суть мена и купля; 4) договоры и обязательства»¹¹¹. Статья 711 т. Х Свода устанавливала, что движимые имущества могут быть приобретаемы законными способами, без всяких письменных актов, по одним словесным договорам и соглашениям. В ст. 1522 законодатель постановил, что «если покупщик, приняв движимое имущество от продавца, не заплатил следующей за оное цены, то имущество продается с публичного торга и вырученными деньгами удовлетворяется продавец». Согласно торговым законам купля считалась состоявшейся, когда она записана в маклерскую книгу (ст. 634, 635 Устава торгового)¹¹².

С другой стороны, действовавшее законодательство содержало нормы, позволявшие утверждать совершенно обратное. В ст. 420 т. X было указано: «право собственности переходит от одного лица к другому путем передачи или укрепления»¹¹³. В силу ст. 993 и 1510 передача подаренной или проданной движимости должна была совершаться «вручением» вещи или «поступлением ее в распоряжение» приобретателя¹¹⁴. На основании ст. 563, 568, 570, 581 Устава судопроизводства торгового проданные, но не переданные покупателю товары признавались собственностью несостоятельного продавца¹¹⁵.

Если говорить о доктрине, то условно можно выделить две группы авторов, одни из которых полагали, что право собственности переходит при передаче вещи, другие считали, что для переноса собственности достаточно соглашения. Проблема договорного приобретения права собственности, без сомнения, получила особое звучание еще и по тому, что созданный с оглядкой на французское право¹¹⁶ т. X Свода оценивался юристами, мировоззрение которых сформировалось под влиянием трудов германских пандектистов¹¹⁷. Однако даже сторонники системы традиции, зачастую признавали, что действовавшее позитивное право пошло по иному пути (жесткую позицию в этом вопросе занимал лишь Г. Ф. Шершеневич).

За передачу (de lege lata или de lege ferenda) стояли Ю. С. Гамбаров, Н.Л. Дювернуа, А.И. Загоровский, Д.И. Мейер, П.П. Цитович, Г.Ф. Шершеневич¹¹⁸. Сторонников системы соглашения было не много. Наиболее последовательно и убедительно позиция в защиту консенсуальной модели выражена у И. Н. Трепицына¹¹⁹. Осторожно высказывался в пользу этой модели Е. В. Васьковский¹²⁰.

Так или иначе, кассационная практика Сената и судебная практика Санкт-Петербургского коммерческого суда следовала системе соглашения и не признавала передачу необходимой¹²¹. Так, Сенат указал, что право собственности на движимость переходит в момент заключения договора (80/125, 79/283, 77/206, 72/897), право собственности на недвижимость – в момент укрепления имущества за приобретателем, т. е. в момент утверждения акта старшим нотариусом (86/96, 81/121, 78/127, 77/278)¹²².

Проект Гражданского Уложения Российской Империи¹²³, испытавший на себе влияние германского и швейцарского права, в ст. е 839 устанавливал, что право собственности на движимую вещь приобретается на основании заключенного между собственником и приобретателем договора со времени передачи вещи приобретателю.

Гражданский кодекс РСФСР 1922 года (далее – ГК РСФСР 1922 г.), напротив, содержал ст. 66, согласно которой на основании договора между отчуждателем и приобретателем право собственности приобретателя возникало в отношении индивидуально-определенной вещи с момента совершения договора, а в отношении вещей, определенных родовыми признаками (числом, весом, мерой), – с момента их передачи¹²⁴. То есть переход права собственности был урегулирован сходно с правилами ФГК. При этом ст. 183 ГК РСФСР 1922 г. гласила, что право продажи имущества, кроме случаев продажи с публичных торгов, принадлежит собственнику.

Неудивительно, что в доктрине договор продажи чужой вещи расценивался как недействительный¹²⁵.

Примечательно, что с принятием ГК РСФСР 1964 г., внешне отказавшегося от системы соглашения в общем смысле, подход к продаже чужой вещи в науке гражданского права не изменился.

О. С. Иоффе писал по этому поводу, что в качестве продавца может выступать только собственник, действующий непосредственно или через представителя¹²⁶. Исключение допускалось лишь в отношении компетентных государственных органов при продаже в силу судебного решения, а также комиссионера, который действует по уполномочию собственника. Значение такого правила, по мнению О.С. Иоффе, очевидно: купля-продажа призвана обеспечить переход права собственности от продавца к покупателю¹²⁷.

Это мнение поддерживается и сейчас. Так, В.В. Витрянский отмечает, что по общему правилу продавец должен быть собственником товара или обладать иным ограниченным вещным правом, из которого вытекает правомочие по распоряжению имуществом, являющимся товаром¹²⁸. В случаях, предусмотренных законом или договором, правомочия по распоряжению имуществом могут быть предоставлены лицу, не являющемуся субъектом права собственности или иного ограниченного вещного права¹²⁹. К. И. Скловский безапелляционно указывает: «Наше право стоит на признании ничтожности продажи чужой вещи»¹³⁰.

Подобно составителям ФГК¹³¹ К. И. Скловский пишет, что признание ничтожности продажи чужого «само по себе имеет фундаментальный характер и исходит из базового принципа недопущения лишения собственника его права помимо его воли». Продавец выражает волю на отчуждение лишь однажды – в договоре купли-продажи, и если этот договор совершен не собственником (или иным управомоченным лицом), то он ipso iure недействителен¹³².

Как уже указывалось, не столь давняя судебная практика подтверждала этот взгляд. Ее анализ показывает, что суды оригинальным образом выводили запрет продажи чужого из ст. 209 ГК РФ, где описывается, что законодатель понимает под правом собственности, и, соединяя этот запрет со ст. 168, констатировали ничтожность: поскольку собственник вправе распоряжаться вещью (в том числе продавать ее), то распоряжение этой вещью неуправомоченным лицом противоречит закону¹³³.