Василий Лановой. Самый обворожительный офицер

Мгновенья, мгновенья…

 
Лови мгновение, пока еще возможно:
Так редко в жизни нашей наступают
Минуты высшего, глубокого значенья.
 

Ф. Шиллер

Цепкая, десятилетиями тренированная память Василия Семеновича удерживает в себе великое множество мгновений, пережитых им в детстве. Но я заметил, что среди них есть особенные, самые важные для него. Они особенно звонко вибрируют в его широкой душе.

Например, Лановому никогда не забыть, как он однажды вел годовалого бычка на выгон, где тот должен был пастись, привязанный к колышку. Телка то ли слепень укусил, то ли он испугался чего-то, стал брыкаться, вырываться, потом и вовсе побежал, словно ужаленный. Вася хотел удержать его на месте, но не тут-то было. Бычок потянул за собой пацана по кочкам, камням и кизякам за околицу.

Васильку стоило бы выпустить веревку из рук, но он не покорился, удерживал телка до тех пор, покуда тот не выбился из сил. Трудно даже представить себе, в каком виде юный «тореадор» явился домой. От штанов и рубашки остались одни лохмотья. А одежда в военное время ценилась очень дорого. Что дед и втолковал внучку через то место, где спина теряет это свое благородное название.

Об этом никто в селе не говорил в открытую, однако все от мала до велика знали, что в обширных лесах Винницкой области действовали партизанские отряды, организованные обкомом партии. Народные мстители пускали под откос поезда, нападали на немецкие опорные пункты, уничтожали военную технику, распространяли листовки. Словом, борьба с фашистами велась активная.

Естественно, усилились и карательные операции со стороны захватчиков. Они сжигали целые деревни, расстреливали мирных жителей, публично казнили пойманных партизан. Ходили слухи и о том, что возле железнодорожной станции Кодыма несколько десятков пленных красноармейцев поднялись против вооруженных до зубов фашистов. Все они погибли, предпочли смерть позору. Народная молва воздавала таким смельчакам должное.

Не на шутку опасаясь партизан, немцы минировали поля на опасных для них направлениях, особенно вдоль железной дороги, проходившей всего в нескольких километрах от Стрымбы. На тех минах массово подрывались люди, скот.

Нередко гибли дети. Немцы изготавливали особые мины-ловушки. Это были яркие, броские предметы, чаще всего привлекавшие внимание. Любопытство малышни порою брало верх над возможной смертельной опасностью. Именно на это и делали ставку циничные и коварные захватчики. Многие смертоносные игрушки взрывались в руках детей. Такие трагедии сеяли страх и панику среди населения, чего, собственно, немцы и добивались. Напуганными людьми легко управлять.

Однажды Вася стал свидетелем гибели двух мальчишек, которые тоже пасли скот. Причем сам он миновал беду каким-то чудом, словно бы Провидение именно его почему-то отвело в сторону от взрыва. А все потому, что старшие подростки послали младшего завернуть корову, отбившуюся от стада. Сами они в это время занялись разборкой немецкого снаряда, найденного где-то в траве.

Когда Вася уже возвращался в компанию, прогремел взрыв страшной силы. Ударной волной его повалило на землю. Когда паренек поднялся, то увидел бездыханных товарищей и чуть поодаль – корову, умирающую от ран. Жуткий страх охватил мальца, и он стал заикаться еще сильнее.

Дед Иван после того трагического случая строго-настрого наказал внуку не брать в руки никаких игрушек, валяющихся на полях. Тем более не трогать снарядов, патронов, гранат и прочего оружия.

Как уже говорилось, наши приднестровские края немцы отдали на прокорм румынам. Тем казалось, что это навечно. А раз так, то и относились эти вот наследники древних римлян к этим землям и людям, на них живущим, рачительно, как и подобает настоящим хозяевам. Я уже упоминал о том, что они практически не тронули колхозную структуру.

Румыны даже открыли в Стрымбе начальную школу. Правда, без парт. Ребятишки сидели на табуретках, записи на клочках бумаги делали на спинах друг друга. Новые хозяева не запрещали местным детям заниматься на украинском языке, но конечно же ввели румынский в качестве обязательного предмета. Уроки проходили под наблюдением румынского офицера, который сидел в классе, но временами надолго отлучался, особенно когда его приглашали где-то выпить.

В одну из таких отлучек учитель украинского языка и литературы Николай Иванович – его фамилия, к сожалению, Лановому не запомнилась – заговорщически прошептал детям, что сейчас он почитает им одну книжку. Но давайте, мол, сразу договоримся, что вы никому про это не скажете. Иначе меня застрелят или повесят. Он достал из потрепанного портфеля книжку Николая Островского «Как закалялась сталь», переведенную на украинский.

Когда я провожу здесь какие-то исторические параллели и доискиваюсь неких литературных реминисценций между детством своего героя и его дальнейшей богатейшей творческой биографией, то, разумеется, всякий раз отдаю себе четкий отчет в том, что не всегда это у меня получается по-настоящему жизненно и правдоподобно. Может быть, литератор и публицист посильнее меня проделал бы все это более грамотно, квалифицированнее, что ли. Все это так, но не о том же речь.

Вот в данном конкретном примере не кажется ли вам, дорогой читатель, что пацан Вася Лановой совсем не случайно встретился с Павкой Корчагиным, когда ему было восемь, ну край девять лет? Он тогда еще и читать-то как следует не умел. Тем более что в мирные советские времена это произведение вообще изучалось в десятом классе!

Однако по большому счету в нашей жизни никаких случайностей не происходит. В этом прекрасном подлунном мире все взаимосвязано и взаимозависимо.

Значит, вполне закономерен и тот факт, что спустя многие годы молодой артист Василий Лановой так прекрасно, правдиво и достоверно воплотил на экране великий образ святого борца за лучшую жизнь народа. При работе над ролью его наверняка каким-то непостижимым образом вдохновляло то давнее чтение учителем легендарного романа.

Тогда пацаненок сидел рядом с другими учениками и, затаив дыхание, позабыв о времени, голоде и холоде, слушал эти великие строки:

«Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы отданы самому главному в мире: борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее».

Чтение романа продолжалось несколько дней. Он произвел необычайно сильное впечатление на юные сердца, глубоко запал в память, в сознание каждого. Особенно покоряла мальчишек необыкновенная душевная стойкость и невероятная самоотверженность Павки Корчагина. Всем до единого хотелось походить на него.

Нам сейчас трудно понять, как необходимо и важно это было тогда, в суровые военные годы. Ведь ребята воспринимали Павку отнюдь не как литературного героя. Для них он был живым, вполне конкретным человеком, знакомым парнем. За время чтения книги они успели подружиться с ним и полюбить его.

Таким он и остается в сознании Ланового до сих пор – реальным человеком, но никак не литературным персонажем. Василий Семенович через много лет играл его в театре и кино как давнего своего хорошего знакомого, в котором зримо проявлялись образцы мужества, веры, решимости отстаивать то и другое, не щадя своей жизни.

При этом он всегда помнил учителя, не побоявшегося рассказать несмышленым пацанам о великом герое. Позднее, когда репрессии захватчиков против мирных жителей оккупированных районов ужесточились, Николаю Ивановичу пришлось уйти в подполье. Никто не знал, где он и что с ним случилось. Лишь после войны стало известно, что учитель работал в тылу врага по поручению Винницкого обкома партии, а затем ушел в один из партизанских отрядов, боровшихся против немцев на Украине.

Кто-то сочтет все эти материи слишком уж ненатуральными, выспренними. Возможно, для кого-то в нынешние меркантильные времена Павка Корчагин и не герой вовсе. Но только не для Василия Семеновича.

В 1956 году, когда Алов и Наумов начали снимать на студии Довженко фильм по роману Островского, изначально на роль Павки был утвержден Георгий Юматов. Но он в очередной раз, что называется, заболел через козни зеленого змия, и тогда режиссеры кинулись на поиски юноши, похожего на Иисуса Христа. В соседнем павильоне в то время снимался долговязый и худющий студент третьего курса Василий Лановой. Режиссеры предложили ему попробоваться.

– А чего мне пробоваться? Я и должен Павку играть! – заявил он.

– Откуда такая уверенность?

– Так ведь я еще во время войны с ним познакомился. Это вообще мой герой по жизни!

А много лет спустя он скажет:

«Теперь я своего Павку Корчагина уважаю в тысячу раз больше, чем когда играл его в кино. Потому что дай бог этим мальчикам на Арбате и вообще нашим детям хоть во что-то верить так, как верил мой Павка. И если они найдут такую веру, это будет большим благом для России.

Впрочем, на этом выдающемся, безусловно, эпохальном образе всех времен и народов мы еще обязательно остановимся подробно, обстоятельно.

Пока что я приведу еще вот какие слова моего героя:

«Я за более чем шесть десятилетий сыграл самые разные роли. Некоторым, полагаю, суждена долгая жизнь, остальные уйдут – ветром времени их сдует. Но как бы доморощенные демократы ни зачеркивали и ни оплевывали советское время, мой Павка останется в истории советского искусства обязательно».

Долгожданное освобождение от фашистских захватчиков Василий Семенович тоже помнит в мельчайших деталях. Была ранняя весна. Почки на деревьях только-только проклюнулись. Немецкие машины, нагруженные техникой, снарядами, награбленным добром, натужно ревели, вязли в грязи. Солдаты их, как правило, уже не вытаскивали, а поджигали и бросали, сами уносили ноги подальше от опасности, надвигающейся на них, от справедливого возмездия. Изредка за селом раздавались взрывы, ухали снаряды. По обе стороны дороги полыхали огни, специально зажженные захватчиками, указывающие им путь восвояси. Вместе с этими кострами словно догорала война в благодатном приднестровском краю.

Конечно, Васильку жутко хотелось видеть, как драпают фашисты. Но предусмотрительный дед помнил дикую выходку немецкого офицера в самом начале войны и упрятал внука в погреб. Бабка носила ему туда еду.

Потом наступила тишина, долгая, томительная.

На третий день дед выпустил Василька из погреба и отправил его к копанке за водой. Мальчик заметил в зарослях какое-то шевеление. Пригляделся – люди. У одного из них на шапке сверкнула звездочка. Вася хотел было заорать от радости, но обладатель звездочки приложил палец к губам. Дескать, молчи, иди домой и никому ничего не говори. Ага, конечно!

Пацан ворвался в хату с криком, мол, наши пришли. Дед Иван спросил внука, откуда тот это знает, по привычке почесал затылок, опять отвел пацана в погреб на всякий случай, но к вечеру выпустил.

Через Стрымбу уже шли ковпаковцы в сторону Абамеликово. Люди поговаривали, что там они захватили у немцев целый бронепоезд. Одеты бойцы были не по форме, большинство в телогрейках, но в них все равно угадывалось регулярное подразделение. Все были вооружены автоматами, некоторые несли длинные противотанковые ружья. У многих на шапках сверкали те самые звездочки.

Родители

Отец стоит выше сотни учителей, мать стоит выше сотни отцов. Бесчестен тот, кто не почитает родителей, – это главная обязанность человека, все остальные имеют второстепенное значение.

Законы Ману

Всю войну Семен Петрович и Галина Ивановна трудились в цеху химического завода на линии по разливу специальной горючей жидкости по бутылкам, которыми наши бойцы поджигали фашистские танки. Производство было столь вредным для здоровья, что начальство периодически направляло рабочих на сутки-другие в специальный профилакторий. На какое-то время к людям возвращалась работоспособность, но яды в организмах накапливались. Поэтому уже в первые послевоенные годы супруги Лановые вынужденно ушли на пенсию. Жена стала инвалидом первой группы, муж – второй.

Они были малограмотными людьми. Василий Семенович не раз говорил, что на двоих его родителей приходилось три класса образования. Но и отец, и особенно мать обладали врожденным жизненным тактом.

«Если понимать под интеллигентностью возможность предугадать, как твое слово отзовется на другом человеке, – говорил Лановой, – то мама моя была подлинным интеллигентом. Она была поразительно чуткой, меня это просто поражало. А как замечательно они с папой пели хохлацкие песни. Просто дивно пели. И ладили между собой удивительно. Может быть, когда-то между ними и случались стычки, но мы, дети, о них не знали. Наконец, чего стоит то потрясающее обстоятельство, что отец с матерью, во всем себе отказывая, дали нам троим высшее образование».

А в войну супруги Лановые трудились не покладая рук, истово, самоотверженно. Они без всякой политической агитации четко осознавали, что это их личный фронт, передовая, которую бросить нельзя ни при каких обстоятельствах.

Думали ли они о своих детях? Риторический, если не глупый вопрос. Мысли о дорогих кровинушках, полное неведение об их судьбах отравляли жизнь отца и матери. Как только Лановые услышали по радио о том, что советские войска освободили Попелюхи, Котовск, Кодыму – крупные населенные пункты близ Стрымбы, – Галина Ивановна стала лихорадочно собираться в родные края. О том, чтобы туда поехал муж, не могло быть и речи. Его просто никто не отпустил бы с работы. В войну не существовало такого понятия, как отлучка с производства по семейным обстоятельствам.

Никто не отпустил бы и мать. Однако Галина Ивановна пошла на хитрость. Она заглянула в санчасть и пожаловалась на недомогание. Врач осмотрел ее и немедленно госпитализировал. Отлучиться из больницы было для нее не столь зазорно, как с производства.

Молодая женщина плохо стояла на ногах, ее шатало из стороны в сторону, она периодически падала в обмороки и в таком вот состоянии решила отправляться в дальнюю дорогу. Соседи и знакомые уговаривали не делать опрометчивого шага, подождать хотя бы до лета, но бесполезно. Она стояла на своем. Я должна ехать, да и все тут!

Семена Петровича душили слезы жалости. Он прекрасно понимал, чем может обернуться такая вот более чем опасная поездка, но никак не мог справиться с материнской одержимостью, поэтому скрепя сердце отвез жену на Киевский вокзал.

В дороге Галину Ивановну хватил такой сильный удар, что она практически лишилась возможности передвигаться самостоятельно. Солдаты и сердобольные пассажиры переносили ее на руках из одного поезда в другой. До станции Абамеликово женщина добиралась почти месяц. Отец встретил дочку, вытер слезу, подхватил ее на руки и бережно усадил на телегу.

Вася в это время находился при деле. Он отпугивал воробьев, которые норовили склевать лен, посеянный в поле. По утрам на землю еще падали заморозки. Мальчишка в тяжелом армяке ходил по меже и размахивал тряпкой, привязанной к палке. Время уже близилось к обеду, когда двоюродная сестра Нила крикнула ему, что его мама приехала.

Он не сразу и поверил, однако увидел, как шустро побежала девушка в сторону станции, и сам припустил туда же. По пути Василий слышал, как люди передавали друг другу весть о том, что к деду Ивану дочь Гафуня – так звали ее в селе – аж из самой Москвы приехала. Эти слова подхлестывали пацана. Вскоре он обогнал сестру и увидел телегу, движущуюся навстречу ему. Но от волнения мальчишка не узнал ни деда, ни женщину, сидевшую рядом с ним, и пробежал мимо.

Дед окликнул его. Он вернулся, подошел к телеге. На него смотрела женщина с большими черными обводами под глазами. Жутко худая, изможденная. Ему не верилось, что это и есть его мама. А потом она что-то сказала. Вася забрался на телегу, обнял ее и разрыдался. Пока они не доехали до села, ничего не мог произнести, только всхлипывал и прижимался к родному человеку.

Их встретили односельчане. Одни смеялись, другие плакали.

Вася отстраненно наблюдал за этим необычным действом. Он еще не понимал, что жизнь его теперь станет совсем иной. Через месяц они вчетвером отправились в Москву.

«Мама рассказывала мне, – вспоминал Василий Лановой, – что на следующий день после начала войны, 23 июня 1941 года, в их цеху вручную стали разливать противотанковую жидкость Молотова – страшно вредную и жутко опасную. Та жидкость и повредила ее здоровье. Маму я похоронил инвалидом первой группы, отца – второй. И всегда говорю: это вклад нашей семьи в общую большую Победу страны над фашизмом. Невиданную цену заплатили люди того поколения. Как воевали, как работали, как выстояли – просто фантастика! Они будут вечным примером невероятного мужества!

Я уже не первый год в Бессмертном полку несу портреты своих родителей. И буду это делать, пока могу. Полк этот воистину безбрежен. Гигантское число людей погибли ради Победы, трудились в тылу, вернулись с фронта. Это связь времен, поколений, родной крови… Хочется, чтобы наша молодежь обязательно относилась к той войне, к Дню Победы – святому и большому празднику – с почтением. Ведь как сказал когда-то Пушкин: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие».

Послевоенная столица

 
Он мне дорог с давних лет,
И его яснее нет —
Московских окон негасимый свет.
 

М. Матусовский

Ехали они в Москву долго. Несколько разбитых пассажирских вагонов, следовавших из только что освобожденной Одессы в столицу, то и дело останавливались в чистом поле, чтобы пропустить куда более важные составы, в основном военные. Мама строго-настрого всякий раз приказывала детям не отходить далеко от поезда. Они ее слушались. Как только раздавался призывной гудок паровоза, сразу, словно воробышки, залетали в вагон.

Столица встретила усталых путешественников шумным многолюдьем. К тому времени в ней проживало около пяти миллионов человек.

Отец обнимал детей и жену, не скрывая слез радости. С Киевского вокзала до своей улицы Машиностроения семья в полном составе добиралась на трамваях почти целый день.

Потом началась столичная жизнь, и Стрымба потихонечку стала забываться. Москва показывала впечатлительному и шустрому мальчишке свои улицы, кольца, переулки, парки и другие достопримечательности. Город стремительно рос, строился и обновлялся. Не по дням, а по часам восстанавливалось производство гражданских товаров. На прилавках стали появляться предметы ширпотреба, дефицит которого в военные годы так раздражал жителей столицы. Регулярно понижались цены. Перед людьми, уставшими за томительно долгие фронтовые годы, открывали свои двери клубы и кинотеатры, библиотеки, парки и стадионы.

В 1947 году были наконец-то отменены карточки и проведена денежная реформа. Тогда же торжественно отмечалось 800-летие Москвы.

Вся промышленность постепенно перестраивалась на режим мирного времени. Отменялись обязательные сверхурочные работы, восстановились ежегодные отпуска. На химзаводе, где трудились Лановые, была сокращена трудовая неделя. Однако производственные нормы оставались прежними. Выполнять их не представлялось возможным из-за появления выходных дней и отмены ночных смен. Поэтому и зарплату Семен Петрович и Галина Ивановна стали получать ниже, чем в военные годы. Однако на двоих у них выходило более 12 тысяч рублей в месяц. Лановые жили скромно, но безбедно. Нужда исчезла навсегда. К тому же главе семьи за ударный труд была выделена отдельная квартира в том же районе.

В год пятилетия Победы у москвичей появились телевизоры «КВН-49» с маленькими экранами. Изображение у них увеличивалось специальной линзой, заполненной дистиллированной водой или глицерином. Семен Лановой приобрел диковинную новинку одним из первых.

Однако Василий всегда предпочитал телевизору походы в кинотеатры. Он по многу раз смотрел все новинки. Это были «Молодая гвардия» С. Герасимова, «Подвиг разведчика» Б. Барнета, «Повесть о настоящем человеке» А. Столпера, «Весна» Г. Александрова, «Сказание о земле Сибирской» и «Кубанские казаки» И. Пырьева.

В те времена на радио регулярно разучивались песни из популярных фильмов: «Ой, цветет калина», «Каким ты был, таким остался», «На крылечке твоем» и другие. Мама просила сына записывать слова. Потом они с отцом чудно пели эти песни.

Разумеется, Василий рос озорником. Он и другие такие же сорванцы зимой вставали на коньки, проволочными крюками зацеплялись за кузова грузовиков и сбрасывали на дорогу все, что там перевозилось. Тех малолеток, которые попадались на воровстве, в те времена наказывали жестоко, без всяких скидок на возраст. Васю Бог миловал.

Случайно ли? Нет и еще раз нет. Провидение уже пристально разглядывало его и прикидывало, куда же направить стопы этого необычного мальца.