Ботинки

Странные похороны

Хороните в цинковых гробах

Гнойные обиды и печали!

Под прерывистые крики чаек

Пусть утонут в голубых волнах!

Пусть уйдут в глубины всех морей

Безвозвратно, как мужья уходят,

Сытые, одетые по моде,

С лицами зазнавшихся князей.

После этих странных похорон

Направляйтесь в сторону восхода,

Где слепого солнца позолота

Будет осыпать со всех сторон.

Ботинки

Начищаешь ботинки до самого яркого блеска,

от которого даже в глазах начинает рябить.

Я тебя разлюблю постепенно, пошагово, честно.

Я тебя разлюблю и начну помидоры солить,

научусь вышивать цветочки болгарским крестиком,

избавляться от накипи в чайнике электрическом,

подыщу воздыхателя – выберу ровесника

с первоклассным авто и прессом почти металлическим.

А ботинки сверкают как глянцевые гагатики,

украшают собой тебя и другие Вселенные.

Между нами трясины, пропасти и Галактики.

Я тебе разлюблю, но не сразу, а постепенно.

По глоточку, по доле, по крошке, по слёзной капельке

уплывёт, уползёт, однажды – возьмёт и кончится.

На чёрном ботинке появится мелкая крапинка,

а тебе обо мне ни разу даже не вспомнится.

Я хочу

Вечерело. Сад пылал в закате.

Только лай собак тревожил тишь.

То уйдёт, а то опять накатит

Летняя хандра с понурых крыш.

Хорошо. Приятная усталость.

Отчего? Неважно отчего.

Я хочу, чтоб в памяти осталось:

Вечер, лай собак, твоё лицо.

Вроде

Мне было девятнадцать. Падал снег.

И лунный свет сочился в щели улиц.

Навстречу шёл желанный человек,

С которым мы пока не разминулись.

Он мне писал столетье или два.

Письмописанье, знаете ль,– искусство.

А вы смогли бы подобрать слова,

Чтобы одеть в них искренние чувства?

Не пишет он. Уже который век

Из дальних мест мне писем не приходит.

Был снег и свет луны, и человек.

И я была. И письма были. Вроде.

Кого касается?

Цветок в горшке на подоконнике

С утра позавтракал водой.

Мы не друзья и не любовники,

Мы посторонние с тобой.

Компоты в банки разливаются

И на зиму в глухой подвал.

Кого, скажи-ка мне, касается,

Что ты меня поцеловал?