Читать книгу: «Хроники Сэнгоку. Сказание о Черной Цитадели», страница 4

– Покажи мне Камаэдзё, – скомандовал Акэти.

Нобунага торопливо смахнул пятерней выбившиеся из хвоста пряди волос, расправил плечи, перенес вес тела на левую ногу, правую выставил широко вперед, и схватился за гладкую рукоять боккэна ни жестко, ни мягко. Его стойка казалась безупречной, олицетворяла собой нерушимость и целеустремленность. Медленно вознеся меч над головой, юнец замер, намереваясь совершить резкий выпад и концентрируя силу в плечах и предплечьях.

«Малец и вправду стал сильней за эти годы. Он все прекрасно знает и понимает. Если бы у него было больше решимости и желания, кто знает, каких бы успехов добился отпрыск рода Ода», – светлая мысль пронзила мрачного Акэти Мицухидэ, но он быстро отогнал ее от себя пинками.

Не позволив ученику завершить свое выступление, капитан угрожающе нахмурился, взял короткий замах и саданул по рукам ученика, а когда тот вскрикнул от боли и выронил боккэн, зарядил теперь уже размашистым ударом по лицу. Мальчик рухнул на колени, сгорбившись и почувствовав, как по онемевшей щеке крадется тонкая струйка крови. Сато хотел броситься к другу, но учитель оттолкнул его обратно в строй и прорычал, не сводя глаз с Нобунаги:

– Убирайся с моих глаз долой, щенок. Жди окончания тренировки за воротами.

Мальчик поднялся и, будто охваченный лихорадкой, покинул додзё, а в спину летели сдавленные смешки. Когда ворота с грохотом закрылись за его спиной, волна горечи, обиды, стыда и жалости к себе подкатилась к самому горлу и незамедлительно поползла выше. Он впивался в ладони ногтями до боли, закусил губу, чтобы прогнать эти постыдные чувства, но они оказались сильней. Взгляд растерянно уцепился за точку на белой гальке под ногами, изображение плыло от застилающих глаза слез.

«Вот снова, – всхлипнул юноша. – Чем я снова заслужил все эти насмешки?! Я же сделал все правильно! Старался изо всех сил! Мне кажется, что даже если я стану сильным – отношение ко мне не изменится. Не милосердие располагает к себе людей?! Но если человек не хранит в душе доброту, в кого он тогда превратится? В зверя? Чушь! Я отказываюсь от этой реальности!»

Тренировка закончилась в полдень, ворота со скрежетом распахнулись, и толпа взмокших учеников хлынула кто куда. Хисимура вышел в числе прочих и осмотрелся в поисках друга, но Нобунаги и след простыл. Когда поток галдящих мальчишек рассеялся и воцарилась тишина, рыжий расслышал бодрое и знакомое «Хоу!» из тени деревьев близ стен.

Весь взмокший, запыхавшийся и растрепанный, Нобунага махал мечом из верхней стойки Камаэдзё. Его четкие и уверенные движения невероятно понравились Сато. Листок, сорвавшийся с кроны клена, плавно закружил к земле, но подхваченный разорванным в клочья потоком воздуха, исходящим от меча, рывком взметнулся вверх, обогнув дугой юнца, и приземлился у самых ног.

– Неужели ты тренировался все это время?!

Мальчик вздрогнул от неожиданности и опустил руку с мечом. Сквозь пышную листву старого клена, свет пятнами ложился на все вокруг. Капли пота на лице Нобунаги искрили в золотых лучах, он устало выдохнул и потупился.

– Не волнуйся, я помогу тебе с уборкой. Вместе мы управимся меньше, чем за час. Ты даже успеешь поработать у Сосуке-сана.

– Ты не обязан. Я один должен отработать свое наказание.

– Брось, – улыбнулся Сато, – я же не могу не помочь другу! Пойдем.

Приятное удивление приподняло брови Нобунаги, он озадаченно глядел в спину Хисимуре, в развалку скрывающемуся средь деревьев. Эти слова невероятно ободрили, грустная улыбка прорезалась на губах, и он потрусил следом.

Друзья вооружились тряпками и, уперевшись в них руками, устроили забеги наперегонки от стенки до стенки тренировочной комнаты. Громко гогоча, они носились, подобно быстрокрылым ласточкам, взад-вперед. В одном из поворотов Нобунага поскользнулся и с грохотом шлепнулся на пол. Сато закатился громким хохотом, швырнул в друга тряпку и угодил прямо в лицо. Он хохотал до тех пор, пока в его направлении не направился поток воды из ведра, ударив всем напором и вымочив рыжего до нитки. Оба рухнули на пол, задыхаясь в приступе смеха.

Расплесканную повсюду воду пришлось собирать с десяток минут, но эта уборка в кои-то веки принесла друзьям заряд хорошего настроения на весь оставшийся день. Они вышли на улицу, уставившись заворожено на проглядывающий сквозь кроны деревьев лазурный небосвод, и неспешно двинулись по выложенной щебнем дорожке.

– Послушай, Сато-сэмпай… Раньше я задавался одним вопросом все свободное время, но только сейчас могу иметь смелость спросить.

Сато заинтересованно обернулся, не замедляя шага, но поймав во внимание серьезный настрой друга – остановился.

– Ты действительно считаешь меня своим другом?

Брови Сато поползли вверх.

– Когда ты пытаешься защитить меня перед Акэти-сенсеем, я готов сквозь землю провалиться. В эти моменты мне кажется, что я не достоин даже имени твоего произносить. Почему ты так добр ко мне?

Хисимуре не потребовалось много времени на ответ.

– Это же элементарно, – рыжий глядел без улыбки. Необычайно серьезно. – Потому что мы совершенно разные. Друг – это тот, у кого есть свои стремления и цели. Тот, кто не стремится угодить или оставить какое-то впечатление о себе. Друг – это тот, кто в любой ситуации остается собой. И это ты, Нобунага, – доложил твердо, не отводя глаз. – Посмотри на этот сброд вокруг. Только и слышишь отовсюду: я хочу, чтобы мной восхищались, я хочу, чтобы меня боялись. И знаешь что? У них ведь здесь, – он стукнул себя кулаком в грудь, – совсем пусто. Алчные лицемеры – вот кто нас окружает. Жадные до богатства и славы, несомненно, каждый из них построит свой путь на крови. А ты хочешь стать сильней, чтобы защищать. Для этой жестокой эпохи – ты невероятно добрый человек, Нобунага.

Нобунага замер в изумлении, он никогда прежде не слышал ничего подобного. Обычно люди заводят друзей, которые, так или иначе, похожи на них самих. Это может быть внешность, характер или цели, но Сато говорил совершенно непонятные вещи. Эти два человека разнились друг от друга так же сильно как белое и черное.

– Раз в тебя закрались сомнения, слушай внимательно: с этого самого дня, вся моя сила принадлежит тебе. Я буду драться за тебя, Ода Нобунага, кем бы ни был мой противник!

Ошеломленно хлопая глазами Нобунага тут же угрюмо потупился, сжав кулаки.

– Я не стою подобных заявлений…

Сато громко рассмеялся в ответ и опустил обе руки на его худые плечи.

– Ну-ну, друг! Еще немного и ты раскиснешь, точно клецка в бульоне. Стоит ли тебе верить мне на слово? Определенно. Хочу ли я чего-либо взамен? Едва ли. Ты наверняка только что подумал: да с меня и взять нечего. Ну и что – отвечу я тебе. Дружба – это ведь что-то безвозмездное, да? А подобное заявление имеет место быть лишь потому, что того требует моя душа. – Высказав все это на одном дыхании, он с шумом вдохнул. – Мы никто в этих стенах, и не уверен, что доберемся до того момента, когда кем-то станем. Кем-то действительно стоящим. У меня неподдельное ощущение, что этим местом правят самые обычные бандиты, что все здесь происходящее какая-то непонятная игра с чужими жизнями. Не выйдем мы отсюда воинами армии протестантов, но что бы не случилось – я буду тебе опорой, Нобунага. Только не сомневайся во мне, прошу тебя.

Нобунага не верил своим ушам, но на душе от этих слов стало теплей.

– Идем, наверно Сосуке-сан уже заждался.

Всю дорогу до кузницы друзья молчали, прокручивая этот волнительный разговор каждый у себя в голове. Нобунаге казалось, что все проблемы, страхи и неприятный осадок утренней тренировки – улетучились, а на душе стало уютно. Сато же скорей был доволен, что друг отбросил тоску хотя бы на время.

Когда перед мечтателями выросла кузня, Сато махнул на прощание и потопал дальше, закинув руки за голову, а Нобунага отворил скрипучую старую дверь и вошел в душное помещение, переполненное запахом гари, и осмотрелся. Это место стало для него словно потайным убежищем вдали от города, дышащего враждебностью; от злых глаз и острых языков. Нигде он себя не чувствовал так в безопасности, кроме как в этой старой кузнице.

В горне, изредка потрескивая, переливались раскаленные угли. Камни для заточки, клещи и молотки разных размеров были неаккуратно раскиданы на верстаке. Мальчик еще раз провел взглядом по помещению, выискивая в сумраке Накату-сана, как вдруг его взгляд приковала заготовка меча – по сути грубый кусок металла, возлегающий на громадной наковальне, занимающей здесь добрую половину помещения. Были и другие наковальни, поменьше, но та словно шла в комплекте с этой необработанной черной глыбой, лишенной пока изящества, но составляющей в длине не меньше пяти сяку²⁵. Нобунага тихо приблизился, завороженный грубым черным лезвием, пожравшим казалось и до того тусклый свет отовсюду.

«Неужели этот гигантский кусок железа когда-нибудь станет катаной? Необычный цвет. Это темная сталь?» Юноша прежде никогда не держал настоящий меч в руках, и хоть клинок был лишь на этапе изготовления, представлял собой, ни больше ни меньше, глыбу руды – рука неудержимо потянулась к шершавому хвостовику. Зачарованный необычайным размером и цветом, он приподнял заготовку, левой рукой придержал за грубое лезвие. «Тяжеленный! Да в нем же не менее семи кин²⁶! Кто станет сражаться таким неповоротливым мечом?!»

– Выглядит абсурдно, правда? – Голос неожиданно разорвал тишину, Нобунага вздрогнул и, проклиная свое любопытство, чуть ли не бросил меч обратно на наковальню. Кузнец дружелюбно приветствовал своего подмастерье кивком головы и прошел к желобу с водой, удерживая в сильных руках ведро. – Пока эта глыба не оказалась у меня на верстаке, я и не задумывался, какую проблему приобрел на свою седую голову. Заточка по-настоящему хорошего клинка требует немало времени и усилий, а с такими размерами процесс может сильно затянуться.

– Для кого этот неподъемный меч?

– Кажется, ему суждено остаться без хозяина. Это сложное оружие, требующее невероятного уровня умений. Оно скорей как символ моего ремесла. Прежде я никогда не изготавливал нодати. Эта невероятно кропотливая работа требует уйму времени, а свободное время в этой клоаке – небывалая роскошь. – Он шутливо хохотнул. – Я работаю над ним в свое удовольствие. Выбор пал на весьма непростую конструкцию, посему спешка излишня. Тут наисложнейший процесс соединения семи слоев стали, а в случае с этим мечом – инферитиума.

– Инфе… что? – сморщился Нобунага.

– Добыча этой невероятной руды принесла столько хлопот, что испортить изделие – смерти подобно. Это большая честь для кузнеца, хотя бы раз в жизни сделать такой меч.

– Я никогда прежде не слышал про нодати, а про инфери… как его там? – и подавно.

– Это двуручная катана. Таким мечом можно запросто развалить всадника вместе с лошадью. Правда для ближнего боя он несколько громоздок и неповоротлив. Но ведь тактически всегда важен лишь первый удар?

– Ужасно, – весь скривился мальчик.

– Когда-нибудь, если ты попросишь, я научу тебя ковать мечи, – сказал мужчина, протягивая Нобунаге клещи. – Сегодня мы должны успеть подковать с дюжину лошадей. Времени у нас в обрез, выезд запланирован с заходом солнца, так что поторопимся. Подкуй тщательно, дорога предстоит неблизкая.

Кузня не превосходила размерами обычное жилое помещение, чего нельзя было сказать о конюшнях. Здесь насчитывались около трехсот голов крепких боевых коней, другая часть менее значимых скакунов содержалась на другом конце города в специально отведенных загонах.

Знакомство Нобунаги с Накатой Сосуке произошло совершенно непредвиденно. Проходя как-то раз мимо кузни, мальчика окликнул пожилой мужчина в кузнечном фартуке. Его морщинистое лицо и всклокоченные седые волосы покрывал густой слой угольной пыли. Кузнец просил подержать ногу лошади, пока он снимает искореженную подкову с поврежденного копыта. Животина испытывала сильную боль, буянила, ломая вокруг себя все и вся, норовя как следует лягнуть своих спасителей. Нобунага не смог отказать, хоть потом и пожалел не менее ста раз, потому что коняга пытался вырваться, несколько раз наступал мальчику на ноги, толкал его мордой, опрокидывая навзничь, но совместными усилиями дело достигло положительных результатов.

С тех пор юноша частенько захаживал к кузнецу Накате, а в скором времени заделался подмастерьем, проводя вечера за интересными разговорами и узнавая много нового не только в части, касающейся кузнечного ремесла. Прожив на свете достаточно долго, повидав множество и множество разных разностей, Наката рассказывал мальчику о мире за пределами стен и леса Дзюкай; об истории и давно забытых сражениях; о бусидо и легендарных героях. Нобунаге нравилось это место, он чувствовал сильную привязанность к старику, схожую с сыновней любовью.

За работой время пролетело моментально, но кузнец и его юный помощник успели закончить еще до захода солнца. Утомившийся Нобунага сидел на скамье, рассматривая переливающиеся красным светом угли в печи. Руки его до сих пор гудели от ударов молота, в теле ощущалась приятная расслабленность. Сосуке опустился рядом, протянул юнцу чашку с горячим чаем. Тот с благодарностью принял ее. Ненадолго воцарилась тишина, заполняемая редкими потрескиваниями углей в остывающем горне. Из распахнутой на улицу двери в помещение ворвался сквозняк, разбавив кусачий запах гари.

– Как твои успехи в кэндзюцу? – разорвал затянувшееся молчание кузнец и отпил чай.

Нобунага угрюмо промолчал, слегка заерзав на месте.

– Я знаю, как ты относишься к военному делу, Нобунага-сан. Знаю, что тебе претит философия Акэти Мицухидэ. Знаю, что его понятие о бусидо сильно искажено, сильно отличается от того, которое в тебя вложил Ода Нобухидэ-сама. Ведь одно из основных постулатов бусидо: обнажать меч для защиты – никогда ради убийства. Меч не обнажают, чтобы показать свою силу или утолить жажду крови. Меч должен служить справедливости. – Нобунага внимательно вслушивался в каждое слово, не осмеливаясь поднять глаз. – Не хотелось бы оправдывать этого негодяя, но даже Акэти не всегда был таким. В жизни каждого человека рано или поздно наступает переломный момент. Кто-то стоически выдерживает сей сокрушительный удар судьбы, а кто-то ломается, затаив злобу на целый мир. Жестокость Акэти произрастает из далекого прошлого, но даже если так – учитель из него откровенно дерьмовый.

Нобунага улыбнулся.

– Вы хорошо знаете Акэти-сенсея, Сосуке-сан.

– Я слишком давно знаю этого засранца, – фыркнул старик. – Тебе когда-нибудь доводилось отбирать чужую жизнь, Нобунага-сан? Любую. Пусть даже не человеческую.

– Нет.

– Как бы чудовищно это не звучало – людей убивать не так-то сложно. Вот, например: между человеком и животным есть разительное отличие, которое не делает первым чести.

Нобунага молчал.

– Животные убивают ради выживания. Они убивают, чтобы прокормиться или же из-за инстинктов самосохранения. Если ты не нападешь – животное не станет искать повода для драки. Люди же напротив: убивают забавы ради; они находят в убийстве наслаждение. Только люди могут жестоко издеваться, прежде чем убить. Деньги, власть, удовольствия – вот фундамент безжалостных кровопролитий. Они находят радость жизни в битвах и жестоких расправах. Человек боится смерти, но, не моргнув глазом, обесценивает чужую жизнь. – Сосуке выдохнул с неким разочарованием. – В эту эпоху ты сможешь найти много подтверждений моим словам.

– Меня всегда удивляли ваши познания, Сосуке-сан. Если честно, – смущенно произнес мальчик, – вы кажетесь куда значимей, чем простой кузнец.

– Может, по мне и не скажешь, но давным-давно я был мечником.

Нобунага всем корпусом развернулся в сторону собеседника.

– Как же давно это было, надо же. Словно в другой жизни. В те времена бусидо чтили в этих стенах и строго соблюдали кодекс. – Он еле заметно улыбнулся давнишним воспоминаниям. – Ты даже не представляешь, каким я был мерзавцем: не ценил чужие жизни, ломал чужие судьбы, точно хворост для костра, подкидывая его в пламя своего цинизма. Отбирая жизнь у сильных или слабых, у детей или стариков – громко насмехался над их ничтожностью. Ради денег, ради забавы и от скуки. Но как это обычно происходит: бессмысленные убийства мне наскучили, я стал искать действительно сильных противников. И судьба предоставила мне то, чего я с такой жадностью желал.

Я повстречал молодого воина в черных как смоль доспехах. Мы столкнулись на мосту через реку, имя которой мне уже не вспомнить. Он не выглядел враждебно, но, кажется, учуял мою жажду крови моментально, потому как взгляд его изменился. И я напал на него без всяких размышлений, возрадовавшийся шансу сразиться с кем-то воистину сильным. Однако поединок завершился, не успев начаться. – Его казавшаяся светлой улыбка сделалась вдруг скорбной. – Его звали Сэйгэн Окицу – подающий большие надежды новоиспеченный лидер Черной Цитадели и возлюбленный ученик Основателя. Сэйгэну не понадобился даже меч, чтобы обезоружить и швырнуть в реку такого дурня, каким был я.

Нобунага удивленно вскинул брови:

– Он был чудовищно ловок?

– Ловок, быстр и не имел намерения марать свой меч в крови отброса общества. Когда я – мокрый и взбешенный – принялся кричать ему, что он трус, не способный даже убить своего противника, тот ответил, что человек, разум которого находится в беспорядке – не больше, чем глупец, опьяненный своими желаниями. – Сосуке вдруг воспрянул и широко улыбнулся. – Знакомство с Сэйгэном-сама стало для меня судьбоносным. Он объяснил мне, для чего существует меч, ради чего стоит сражаться и когда следует отступить. Он сделал меня по-настоящему сильным. Я до самого последнего дня служил этому человеку. Когда к власти пришел Дзиро – отказался от должности капитана авангарда и с тех самых пор лишь создаю оружие.

– Акэти-сенсей по неизвестным причинам не любит говорить об этой личности, хотя мне известно, что Сэйгэн-сама был достойным человеком.

– Оно и понятно. Дзиро сильно недолюбливал своего предшественника. Он так рвался к власти, что после того, как Сэйгэн-сама оставил свой пост по причинам тяжелой болезни – праздновал семь дней и семь ночей. Окицу презирал Куроносукэ и не преминул напоминать своему подчиненному, что такому чванливому и высокомерному задире никогда не стать главой Черной Цитадели. Как жаль, что он ошибался.

– Ваши рассказы о былой Цитадели так разняться с реальной ситуацией, что мне порой кажется, что вы это придумали, – шутливо подметил Нобунага.

– Та Цитадель, которую я знал, вступая в ряды черных мечников – давно в прошлом. Ее лидеры меняли судьбы беспризорных душ в лучшую сторону, направляя всю их злобу и силу на благое дело. Только после встречи с Сэйгэном Окицу я, наконец, понял, чего искал в каждом бою. То были ни слава, ни удовольствие и уж точно ни деньги. – Глаза старика заблестели. – Я искал смерти, да и только. Запомни Нобунага битва – это не игра и не веселье, не шанс похвастать силой. Никогда не насмехайся и не недооценивай врага. Будь доблестен и справедлив. Те, дураки, что кичатся рангом и силой не больше, чем опьяневшие от крови глупцы.

– Акэти-сенсей сегодня сказал, что не доброта располагает к себе людей, а я…

Беседу внезапно прервал шум приближающихся голосов и в кузню вошли закованные в доспехи самураи, что-то бурно обсуждая, хохоча и ругаясь грязными словцами, но заметив, что кузнец не один, притихли.

– Все готово, Наката-сан?

– Да. Лошади снаряжены, напоены и готовы к отправлению, – ответствовал мужчина, поднявшись с места.

– Мое почтение, – произнес один из воинов, – по-видимому, капитан, – поклонившись.

Самураи пересекли мрачное помещение и вышли через узкую арку в конюшни.

– Нобунага-сан тебе пора возвращаться, уже поздно.

– Пожалуй, – сладко потянулся юноша. – Но я бы сидел и сидел здесь до самого утра, слушая ваши истории, Сосуке-сан.

Старик добродушно улыбнулся и опустил руку подмастерью на плечо:

– Не проспи завтра. Не давай Акэти Мицухидэ повода поиздеваться над собой.

– Доброй ночи, Сосуке-сан.

Нобунага откланялся и вышел из кузницы, закрыв за собой старую скрипучую дверь. К этому позднему часу ночное небо заволокли тяжелые грозовые тучи, и создавалось впечатление, что оно не выдержит и вот-вот обрушится водопадом на город. Где-то высоко в небе, среди бурлящих черных облаков, промчалась серо-фиалковая вспышка. Дорога, по которой Нобунага ступал с особой осторожностью, еле-еле освещалась огнем в старых жаровнях, а из-за черного неба видимость стала минимальной.

Нобунага напряженно вперил взгляд вперед, стараясь не обращать внимания на мрак закоулков, в которых ему мерещились пугающие очертания. Внезапный шорох в переулке резанул слух. Ода окаменел, ощутив, как страх повязал его по рукам и ногам, а по спине крадется ледяной пот.

«Наверно кошка, – попытался успокоить себя. – Или крыса».

Он боялся присматриваться к мрачным подворотням, титаническим усилием заставил себя прибавить шагу, сжав кулаки, стиснув зубы и смотря строго вперед. Но когда из тьмы где-то позади донеслось утробное завывание, мальчик остолбенел в то же мгновение, ощутив, как подгибаются колени. Выдыхая сырой воздух сквозь плотно стиснутые зубы, он сделал еще несколько шагов вперед одеревенелыми ногами.

Нобунага никогда не верил в духов, ёкаев, демонов и прочую нечисть, всему пытался найти логическое объяснение, но тут к завыванию добавился глухой звук равномерных ударов чего-то сильно напоминающего бамбуковую палку. К стуку присоединился тонкий звон колокольчиков, которые обычно используют жрицы храмов. Звон дополнился тихими шагами. Тут-то мальчик и вспомнил все детские страшилки и слова защиты от них.

– Бэтобэто-сан, пожалуйста, проходи²⁷, – забормотал дрожащим голосом, потому как решил, что лишь подобное заклинание спасет его от неминуемой встречи со злым духом. – Бэтобэто-сан, п-пожалуйста…

Скосив взгляд в направлении надвигающегося нечто, Нобунага разглядел тусклый свет в узком проулке меж плотно стоящих домов и сначала не поверил своим глазам. Резко шаги участились, свет стал стремительно приближаться. Нобунаге показалось, что дух его покинул тело и удрал, позабыв прихватить с собой все остальное.

Пронзительно взвизгнув, юноша, как бы интуитивно попытался привлечь хоть чье-то внимание к передряге, в которую угодил, прытко рванул с места, вздыбив под ногами облако пыли.

Сато давясь со смеху показался из темного переулка со светильником, прикрепленным к голове повязкой белого цвета, но увидев с какой скоростью улепетывает друг, решил гнаться за ним до победного, подвывая и кряхтя.

Однако догнать Оду оказалось непростой задачей. Юнец летел без оглядки и буквально через несколько минут добрался до жилого района. Ворвавшись в дом, он споткнулся о ступень веранды, налетел на одного из сожителей и неуклюже плюхнулся на крестец, закряхтев от острой боли.

– Нобунага, поганец! – взъярился пострадавший, угрожающе приблизившись к обидчику.

Но тут в дом, задыхаясь в одышке, заполз Хисимура и захрипел предсмертным голосом:

– Ни одному призраку не схватить тебя, Нобунага… ни одному и никогда…

Засвидетельствовав на голове друга светильник, который потух во время оживленной погони, а в руке бамбуковую палку с подвязанными к ней колокольчиками, мальчик вскочил на ноги подобно выпущенной пружине, и отпихнул плечом желавшего его проучить юнца с такой дерзостью, словно его и не существовало.

– Так это был ты, Сато-сэмпай?!

Сато напряженно улыбнулся и хотел что-то сказать, но Нобунага грубо схватил его за ворот кимоно и начал трясти, ругаясь и срывая голос в крик:

– Зачем?! Я думал, помру со страху!!! Ты бесчувственный Сато-сэмпай!!! Ты же знаешь, как я боюсь призраков!!!

Но Сато не мог ответить, Нобунага так сильно его тряс, что тот был на грани потери сознания. Все ошарашено следили за этим спектаклем.

Амадо с грохотом распахнулась, заставив всех мгновенно оцепенеть, а лица всполошившихся учеников потерять живой цвет, когда в помещение ворвался разъяренный Акэти Мицухидэ:

– Чего разорались, сопляки?! Не видели сколько времени?! А?! – Взгляд капитана напоролся на Нобунагу и Сато, развалившихся на полу. В его глазах полыхнула вспышка молнии, и он зашипел словно гремучая змея. – Но-бу-на-га… опять ты…

Юноша тут же отпустил друга и рухнул учителю в ноги, отчеканив:

– Мои глубочайшие извинения, Акэти-сенсей!!!

– Ха?! – возмущенно вылупился капитан, левый глаз нервно задергался. – И к чему мне твои извинения, щенок?!

Тут Сато подключился и тоже склонился у ног мастера, закричав:

– Примите мои извинения, это все моя вина!

– А?! – вдруг растерялся Мицухидэ, водя яростным взглядом от одного мальчугана к другому. – Услышу еще хоть шорох со стороны вашей конуры – отхожу палками так, что питаться сможете только собственными соплями! Я последний раз закрываю глаза на ваши идиотские выходки, это ясно или нет?!

– Так точно, Акэти-сенсей!

– Чего вылупились, паскудники?! – накинулся он на обомлевшую толпу учеников. – По койкам, быстро! Пусть только один проспит тренировку, я заставлю вас еще и женское додзё вылизывать! Услышу хоть звук, будете до самого утра нарезать круги вокруг торговой площади! А ну!

Акэти, точно павлин, расхаживал по додзё из стороны в сторону, изучая с прищуром учеников и явно рассчитывая отыскать хоть малейший изъян, за который – на потребу своей мрачной души – устроит показательную головомойку. Но все собравшиеся выглядели отдохнувшими и небывало боеготовыми, а потому учитель, раздосадовано нахмурив брови, отдал команду построиться, будто с минуты на минуту готовился отправить ребятню в бой.

– Что ж, раз вы дожили до этого дня – значит пришло время познать исключительную технику кендзюцу. Не все здесь достойны постигнуть это учение, но ваше усердие так или иначе должно быть вознаграждено. Однако не обольщайтесь! – возвысил голос насмешливо. – Грядущий турнир окончательно расставит все по своим местам. Техника требует много времени для закрепления, много физической силы для применения, а главное ее не постичь тому, кто все еще находится в поисках себя. – Тут он глянул на Нобунагу с ядовитой усмешкой. – Впервые технику двух мечей вывел Основатель – Такахиро Рюсэй, распространяя свои знания только на тех, кто был достоин. Достойны ли вы? Скоро узнаем. Усвоили ли вы главное правило любой техники? Ода-сан?

– Чтобы защищать что-либо, нужно уметь убивать, – промямлил сдавленно юноша.

– Верно! Слабым не место в этой эпохе. Пытаясь стать защитником слабых и угнетенных, в один момент вы сгинете паскудной смертью, но не думайте, что кто-то оценит подобную жертву. Взявшись за меч однажды, вы даете своеобразную клятву быть неумолимым и беспристрастным к своим врагам. Владение мечом присваивает вам особое право распоряжаться чужими жизнями.

Если бы кому-то удалось заглянуть чуть дальше в будущее, он смог бы узнать, что однажды Ода Нобунага узрит в словах Акэти Мицухидэ неотвратимую истину и охотно примет ее, но сейчас она скребла его непорочную душу своими отвратительными кровавыми когтями. Он подходил к сказанному с разных ракурсов, однако лицо истины всегда было одинаково гадким. Но есть ли у него право противиться? Неужели своим пацифизмом он хочет казаться лучше других?

Он снова и снова думал: вот бы вырваться за пределы проклятых стен и бежать как можно дальше, но не понимал, что куда не ткнись – законы жизни эпохи Сэнгоку одинаково паршивы для каждого, кто хочет выжить. Он всеми силами отворачивался и отводил глаза, даже не осознавая, что тем самым неотвратимо прокладывает себе путь на эшафот, заготовленный Дзиро Куроносукэ.