Рассказы. Сборник

Диарбекир

Читать я начал рано, но не помню, кто и как меня этому учил.

Видимо, учила меня бабушка, она была профессиональным педагогом дореволюционной выучки, и по слогам я не читал, но и не читал вслух.

К сожалению, чтение вслух и сейчас представляет для меня некоторые трудности – я лучше воспринимаю текст читая его про себя. А если я читаю детям сказки с выражением, то я вообще почти не воспринимаю смысла.

И когда мы вернулись в Москву в сорок третьем году, то в мое полное распоряжение попал гигантский книжный шкаф, полный всевозможных книг.

Этот шкаф и сейчас остается громадным, большим настолько, что в современной квартире у него пришлось снять нижнюю подставку и верхний кокошник, и даже в таком виде шкаф подпирает потолок.

А полки! Эти толстые фанерованные под красное дерево полки были настоящей лестницей, на которую я тогда залезал. Ширина и длина полок впечатляет – на них свободно помещается взрослый человек, и там ему не тесно.

Заниматься мною тогда было некогда, да и некому, поэтому я исследовал содержимое шкафа без помех.

Чего там только не было!

Было много медицинской литературы, много каталогов – опять-таки медицинских.

Но стройной шеренгой стояли тома Большой Советской энциклопедии, изданные до войны, и невзрачные книжечки в мягких обложках.

Это теперь я понимаю, что розовый томик А.С. Пушкина тысяча восемьсот какого-то года издания – это величайшая ценность, но тогда содержание книги на меня не произвело особого впечатления. Были книги Мопассана, Дюма, но были и книги послереволюционного времени.

Небольшое отступление: многие авторы, создавая произведение, почему-то не считают его законченным, завершенным.

Я многократно сталкивался с совершенно различными текстами под одним и тем же наименованием (и того же автора), а в которых менялись не только детали, но акценты и даже смысл не говоря уже о стилевых особенностях.

Без этого отступления многое может быть непонятым.

С другой стороны рекомендую любознательным читателям произвести изыскания и попытаться разыскать первоначальные варианты книг, первое издание которых произошло давно (или они публиковались в толстых журналах) – можете отыскать много интересного.

Я мог бы привести примеры таких метаморфоз, произошедших с книгами известных и малоизвестных авторов, но поищите сами.

А теперь речь пойдет о классике советской литературы – о Мариэтте Шагинян.

Это теперь я могу сказать, что это известная женщина, писатель, общественный деятель, лауреат и орденоносец, а тогда я даже не сразу разобрался, что Джим Доллар и Мариэтта Шагинян – это одно лицо.

Вот тогда слова «Месс-Менд» и «Диарбекир» были окутаны для меня невероятными увлекательными приключениями и малопонятной лексикой, позаимствованной автором у символистов, я читал эти тоненькие книжечки, запутываясь в хитросплетении нереальных событий и национального колорита … И даже не «Месс-Менд», а «Мисс Менд» …

Я еще не ходил в школу и единственным моим общением были книги …

А потом, через много лет я припомнил оставшиеся в памяти подробности.

Причем два раза.

Первый раз это было полное собрание сочинений М. Шагинян.

Нет, вру – это было когда в руки мне попала книга под названием «Месс Менд» Мариэтты Шагинян, и я с большим трудом смог сопоставить ее с когда-то читанными приключенческими историями – все было настолько отдаленным, что мне захотелось разобраться.

И я добрался по собрания сочинений классика советской литературы М. Шагинян и выяснил, что несколько приключенческих историй о некой мисс Менд и книга «Мисс Менд, или Янки в Петрограде», написанные в 1924 году, были капитально переработаны автором в 1954 году и переизданы как переработанная версия.

Надо сказать, что переработанная версия отяжелела, потеряла национальный колорит и своеобразие языка той эпохи и вообще не произвела на меня того впечатления, что тогда, в конце войны. Такое часто бывает с книгами, прочитанными в детстве, даже если они и не подвергались капитальной переделке.

А второй раз название старинного города Диарбекир всплыло в памяти утром, когда телеканал «Культура» утром транслировал канал «Евроньюс» и передавал прогноз погоды.

Не многие города мира на карте синоптиков удостоены чести показывать свою погоду, но вот на карте Кавказа есть точка с названием «Diyarbakir».

И это название пробудило мои воспоминания, связанные с этим наименованием, а также с некоторыми другими литературными произведениями, подвергшимися более или менее серьезному «апгрейду».

Из таких я вспомнил «Битву в пути» Галины Николаевой, впервые опубликованную в «Новом мире». В том, журнальном варианте, многие акценты были совершенно иными, чем в последующем печатном тексте. В частности, в первоначальном варианте была четкая социальная линия, полностью исчезнувшая впоследствии в тексте (и в фильме, снятом Басовым).

Но куда интереснее старые ассоциации – из них я могу вспомнить предвоенные публикации Юрия Долгушина и Николая Шпанова.

Перед войной была издана толстенная книжица под общим названием «Война», и в ней отрывки из книги «Первый удар. Повесть о будущей войне». Книга была изъята после подписания пакта с Германией, но следы ее остались.

Мне удалось разыскать этот сборник в библиотеке недалеко от дома. Но когда я там спросил «что-нибудь из раннего Шпанова», то на меня посмотрели очень выразительно – за писателя Шпанова там не считали, хотя по его сценарию снимали кино …

А Юрий Долгушин перед войной написал фантастическую повесть «Генератор чудес», которая печаталась в журнале «Техника молодежи».

Там было полно международных шпионов, предателей среди близких знакомых и всякой прочей шпионской ерунды. Но главное там были описания будущей войны с японцами с применением этого генератора – танки останавливаются, пехота бежит и ложится, все враги засыпают …

После войны, в 1959 году эта книга была издана с существенными переделками и затем неоднократно переиздавалась.

Но для меня Юрий Долгушин более знаменит популярным изданием «Оружие пехоты» (1943 год) с подробным и наглядным описанием всех распространенных тогда видов стрелкового оружия – очень жаль, что эта книга у меня не сохранилась …

Вот такой Диарбекир …

Обменный фонд

(из рассказов Свиридова)

– Мы разыскивали эти пластинки со скромными невзрачными этикетками и надпечаткой «Обменный фонд» – кто сейчас помнит, что это такое …

– А все было удивительно просто – раньше пластинки изготавливали с использованием шеллака, тропической смолы, которая стала дефицитом с началом войны. Эта смола использовалась для изготовления изделий электроники военного назначении, и с началом войны эти пластинки сразу стали изымать, меняя на более дешевые, и даже на такие, что перед этим считались дефицитом и вообще отсутствовали в продаже.

– Записи многих популярных исполнителей до этого купить было затруднительно – якобы малые тиражи, а некоторых вообще не выпускали – к примеру, Вадима Козина.

Ограниченными тиражами выпускали самые популярные записи Шульженко и Утесова, а уж о пластинках Вертинского и Петра Лещенко и говорить не приходится. Было много записей танцевальной и джазовой музыки, в особенности джазовой, которая была вообще под запретом.

– Но среди всякой музыкальной макулатуры встречались вещи, остающиеся на всю жизнь. Такой вещью, занимающей сразу обе стороны грампластинки, была эта песня Утесова.

Свиридов помолчал, тронул струны:

Широкие лиманы,

Зеленые каштаны,

Качается шаланда на рейде голубом,

В красавице Одессе

Мальчишка голоштанный

С ребячьих лет считался

Заправским моряком.

Никакой хрипотцы, ничего, напоминающего голос Утесова – и все равно это был Утесов с его незабываемой интонацией.

И если горькая обида

Мальчишку станет донимать -

Мальчишка не покажет вида,

А коль покажет -

Скажет ему мать:

Ой, Мишка!

Как не стыдно плакать!

Ведь ты одессит, Мишка,

А это значит,

Что не страшны тебе

Ни горе, ни беда.

Ты моряк, Мишка,

А моряк не плачет

И не теряет

Бодрость духа

Никогда.

Гитара пела настолько складно с голосом Свиридова, что ее почти не было слышно.

Тревожные лиманы,

Поникшие каштаны

Красавица Одесса

Под вражеским огнем.

С горячим пулеметом

На вахте неустанно

Молоденький мальчишка

В бушлатике морском.

И эта ночь, как день вчерашний,

Несется в крике и пальбе -

Мальчишке не бывает страшно,

А станет страшно -

Скажет он себе:

Ты ж одессит Мишка.

А это значит …

В зале стояла настороженная мертвая тишина – мало кто помнил эту песнь-поэму Утесова.

Разбитые лиманы,

Поникшие каштаны.

Без слез, без барабанов

Одессу покидает

Последний батальон.

Хотелось лечь,

Прикрыть бы телом,

Родные камни мостовой -

Впервые плакать захотел он,

Но комиссар обнял его рукой …

Наверное, слушатели не заметили, что голос Свиридова предательски дрожит …

Ведь ты одессит, Мишка,

А это значит,

Что не страшны тебе

Ни горе, ни беда.

Ты моряк, Мишка,

А моряк не плачет

И не теряет

Бодрость духа никогда.

Спокойные лиманы,

Зеленые каштаны

Еще услышат шелест

Развернутых знамен,

Когда войдет обратно

Походкою цекавой

В красавицу Одессу

Усталый батальон.

И уронив на землю розы

В знак возвращенья своего

Мальчишка наш не сдержит слезы,

Но тут никто не скажет ничего …

Свиридов немного удивился, но зал стал петь вместе с ним:

Ты одессит, Мишка,

А это значит,

Что не страшны тебе

Ни горе, ни беда,

Ты моряк, Мишка,

А моряк не плачет,

Но этот раз

Поплакать, право, не беда …

– Мы с Виктором назвали сегодняшний вечер «Моя память». В памяти каждого человека зарыто множество воспоминаний, иногда приятных, иногда постыдных, но всегда дорогих – потому, что они были в нежной юности. Тогда время казалось бесконечным, вечерний сумрак – волшебным, а тепло девичьего тела – таким восхитительным …

– Все было покрыто какой-то нежной дымкой нереальности, а город кругом казался несуществующим, отсутствующим… Был только волшебный голос: