Тайна Элизабет. Королевство сновидцев

Глава 2
Идеальный город сверхлюдей

Первый месяц Томас практически все время находился в доме Нильса Дора. Его двухэтажное жилище имело две спальни, кухню, а также просторную и светлую столовую. Во внутреннем дворе цвел фруктовый садик, и хотя он был огорожен каменным забором, сельский ребенок чувствовал себя весьма комфортно, находясь взаперти. Ему выделили уютную комнату на втором этаже, где изначально размещалась библиотека хозяина, в которой книги занимали два книжных шкафа. Туда поставили рассчитанную на вырост дубовую кровать, а у друзей насобирали целый ящик игрушек. Новая жизнь в столице, в добротном каменном доме, в пропитанной книжным запахом комнате казалась мальчишке чудесным сном, в который он долго не мог поверить, просыпаясь по утрам.

В доме также жила Маргарита – старшая сестра Нильса, рыжеволосая женщина с мальчишеской стрижкой и глазами, всегда казавшимися грустными из-за припущенных внешних уголков. Именно она взяла Томаса на руки, когда он впервые въехал в город. И хотя Маргарита выглядела значительно моложе своего брата, ее поведение ничем не отличалось от повадок зрелой женщины, какой она в действительности и являлась. Ее внуки были уже взрослыми, а муж, известный трибун, так давно отдал жизнь за короля, что его внешность уже стерлась из ее памяти. Лишь пару раз в год Маргарите ненароком вспоминался некий вымышленный образ супруга, в чем была повинна человеческая память, не рассчитанная на такую долгую жизнь.

Благодаря усердию Маргариты и жалованью Нильса в десять золотых монет в месяц их уютный дом блистал идеальной чистотой, а на столе каждый день было мясо. Нога Томаса быстро зажила. Теперь мальчуган был достаточно неплохо одет даже по меркам придирчивых горожан. Вместо простенькой туники селянина его наряд составляли светлые рубахи с разноцветными пуговицами, короткие коричневые штанишки с подтяжками, гольфы и кожаные башмаки.

Сам Нильс считался закоренелым холостяком, что было широко распространено среди рыцарей, и никогда не имел детей, во всяком случае, живущих с ним в одном доме. В некоторой степени свои отцовские чувства он перенес на Томаса, и потому ребенок оказался под гарантированной опекой. Увидеть рыцаря дома было большой радостью, поскольку тот почти все время занимался армейскими заботами и часто отлучался к вулкану, отражая бесконечные вторжения мутантов. Иногда к Нильсу приходил его давний друг Ричард Фейн, и они вместе с другими товарищами проводили шумные вечера в беседке в саду, куда смотрели окна новой комнаты селянина. Поутру из дома выходили, смущенно опуская глаза, миловидные девушки и женщины, но Томас их не запоминал, поскольку они каждый раз менялись.

Новая жизнь была настолько наполнена свежими эмоциями и благополучием, что вскоре из памяти чувствительного ребенка стерлись жуткие воспоминания из недалекого прошлого. Более того, Томас начинал активно набирать вес, ибо в доме Нильса всегда хранилось вдоволь пищи на любой вкус. Полноценные сон и еда были главной необходимостью для многих жителей столицы – впрочем, как и мутантов Арогдора.

Однако все было не так просто, как казалось юному селянину. В Парфагон было практически невозможно попасть людям со стороны. И хотя периодически делались исключения, появление чужаков в стенах столицы считалось риском для основ существования королевства. Одна из причин крылась в очевидной опасности внедрения агентов Арогдора, которые время от времени устраивали диверсии. Именно поэтому Томас целый месяц находился под надзором рыжей Маргариты и лишь через высокую каменную кладку забора слышал звуки города, который так хотелось изучить. Все это время Нильс и его друзья обивали пороги различных инстанций, дабы получить разрешение усыновить пришлого ребенка. Однако дотошных чиновников и вечно подозрительную службу безопасности сильно смущали два момента: во-первых, Томас считался слишком взрослым, чтобы адаптироваться к главным основам жизни города, а во-вторых, полностью отсутствовали сведения о его прошлом. Поскольку все жители его селения погибли, пустились в бега или были похищены мутантами, не имелось никакой гарантии, что он именно обычный селянин, а не агент-мутант. И хотя на практике это была очень сложная и очень долгая мутация, теоретически в маленького мальчика мог превратиться почти любой арогдорец.

Только благодаря признанным заслугам храброго рыцаря и его настойчивости Томаса не только разрешили усыновить, но и признали полноценным гражданином столицы. Подпись на соответствующих документах была поставлена самим Питером Калицей – мудрейшим канцлером Парфагона, близким другом и советником Альберта Третьего. Причем такую подпись Калица мог поставить только с личного разрешения короля, которому, в свою очередь, тоже пришлось узнать о существовании некоего Томаса Юрга из округа Салепа.

– Велели передать, что твоя репутация теперь зависит от пацана, – сообщил Ричард, передавая Нильсу долгожданную бумагу у массивных дверей его дома. Оба приятеля были одеты в повседневные рыцарские костюмы. Одеяние включало высокие сапоги, темные широкие штаны и, поверх светлой рубахи, зауженный у талии синий камзол с вздутыми плечами. А к тугому поясу неизменно крепились меч и кинжал. – Ну и любишь же ты проблемы!

Выдернув из рук гостя документ, Нильс стал жадно разглядывать столь дорогую и долгожданную подпись, переливавшуюся в свете солнца.

– Меня это не волнует.

– А что вообще тебя волнует, кроме баб и работы? – рассмеялся Ричард, заплетая свои роскошные белокурые волосы в толстую косу. – Жениться не собираешься, кстати?

– Это звучит как предложение отрезать руку. Живешь себе, радуешься жизни… А тебе говорят, мол, больно хорошо поживаешь. Давай-ка мы тебе руку оттяпаем!

– Зато не скучно будет.

Нильс дочитал указ канцлера и, свернув его в трубочку, спрятал за пазуху, после чего вздохнул и расплылся в широкой улыбке:

– Теперь есть Томас. Не до скуки, как видишь.

– Ах, так это теперь только меня одного интересуют мутанты и юбки? Как жить в этом жестоком мире!

– Хм, пожалуешься любимой женушке?

– Какой еще женушке?

– Не той ли, с которой ты последние лет пятьдесят живешь?

– Клевета!

Оба друга рассмеялись. Действительно, Ричард был гулякой лишь на словах и в шутках. На самом же деле этот едва ли не самый привлекательный мужчина на Селеции, назло местным барышням, был однолюбом и примерным семьянином. Это считалось большой редкостью среди ветреных рыцарей, всегда живущих одним днем. И хотя на вид ему было далеко до старости, у него уже имелось несколько взрослых детей. Со своей ненаглядной Лилией воин проводил все свободное время и не чаял в ней души, вечно задаривая подарками и откровенно балуя излишним вниманием. На фоне других рыцарей, в особенности пропащего бабника Нильса, голубоглазому красавцу было немного неловко за себя. Потому-то шутки о блудных похождениях являлись обязательной темой для разговоров. Чтобы придать им весомости, Ричард иногда мог попортить какою-нибудь селянку с самой отдаленной окраины королевства, уродливую и глупую в сравнении с парфагонками. Однако Нильс знал, что это не приносило его другу никакого удовольствия, а лишь приводило к долгим угрызениям совести и чувству вины перед любимой женушкой.

Попрощавшись с приятелем и зайдя в дом, центурион взял выбежавшего навстречу Томаса в свои ручищи и крепко обнял. Затем он отнес его в любимую беседку в саду, круглые сетчатые стенки которой почти полностью заросли вьюном, создавая прохладную тень.

– У меня к тебе разговор, – осторожно начал рыцарь, присев на лавочку и посадив мальчугана себе на колено.

– О чем, дядя Нильс?

– С этого дня… В общем, я и моя сестра никогда полностью не заменим тебе мать и отца. Это невозможно. Но мне разрешили тебя оставить, и все будут считать тебя моим сыном. Ты не против?

– Нет, – ответил Томас, глаза которого наполнились слезами от жутких воспоминаний.

– Я сделаю все, чтобы ты добился самого лучшего в этой жизни. Я верю в тебя. Именно поэтому ты здесь. Понимаешь?

– Понимаю.

– Но у меня есть одна важная просьба, и мне хотелось бы донести ее до тебя. Слушаешь внимательно?

– Слушаю очень и очень внимательно!

– Я ничего не жду от тебя в ответ, когда ты вырастешь. Для меня счастье – просто тебе помочь, Томас. Ты можешь стать великим человеком. Но…

– Что, дядя Нильс?

– Каждый твой поступок, пока ты считаешься моим сыном, отражается на мне. Я заплатил своим именем за твою жизнь в Парфагоне. В общем, тебе будет крайне непросто здесь, но я верю, что ты не подведешь меня.

Неожиданно глаза рыцаря наполнились слезами, хотя он всегда считал, что не отличается чуткостью. Чтобы это скрыть, Нильс снова обнял Томаса, к которому успел всерьез привязаться за последние недели. В таком положении, с малышом в обнимку, ему пришлось молча и неподвижно просидеть еще с целую минуту, пока он не справился с нахлынувшими бурными эмоциями. В это же самое время его новоиспеченный сын испытывал схожие чувства и сам крепко сжимал массивную шею своего спасителя. Мальчик про себя думал, что обязательно станет таким же храбрым воином и никогда его не подведет.

* * *

Когда Томас получил статус гражданина Парфагона, ему пришлось распрощаться с беззаботной жизнью за каменной кладкой забора своего нового дома. Уже на следующий день Маргарита отвела его в наполненную детскими криками Школу, которая по размерам и устройству больше напоминала целый город. Там были внутренние парки, тенистые аллеи, спортивные площадки и множество красивых зданий, главное из которых венчала угловатая башня с черным флюгером в виде петуха. Все без исключения жители столицы с первых лет жизни и до шестнадцати лет посещали это пропитанное духом науки заведение.

Образование было построено таким образом, что к совершеннолетию человек овладевал всеми нужными навыками и знаниями, реально необходимыми для повседневной жизни и для любой выбранной профессии. Самое главное – подход к обучению увлекал детей, и они с превеликим удовольствием посещали уроки. Из них делали счастливых и раскрытых личностей, для которых жизнь была в удовольствие, а не в тягость. После Школы не существовало никаких других образовательных учреждений за отсутствием в них необходимости. Лишь будущие защитники Парфагона еще пять лет учились военному делу в элитной Рыцарской академии. Для зачисления в ее ряды требовалось в совершенстве освоить мутации, что удавалось далеко не каждому молодому человеку, как бы старательно он ни учился.

Однако для Томаса Школа стала настоящим адом – ведь подданные короля за пределами столицы не имели образования как такового. Если бы ничего не изменилось, то ребенок должен был стать охотником, как отец, переняв его знания и опыт. А для Ирэн была уготована участь жены какого-нибудь ремесленника или такого же охотника из других селений. Они бы даже никогда не научились читать и писать! Таким образом знания у мальчика были весьма примитивными, как и у его родителей.

И вот Томаса привели в класс, где все дети были не только гораздо умнее, но и на пару лет младше него, то есть были ровесниками Ирэн. К несчастью для сельского мальчишки, педагогический совет во главе с ректором Исааком Ньюртоном решил, что зачислить его в младший класс будет оптимальным решением, ведь его ровесники уж слишком далеко ушли в своих познаниях.

Нетрудно догадаться, к чему это привело. Вскорости вся Школа насмехалась над Томасом Юргом – пришлым дурачком и деревенщиной. Для детей он был настолько прост и смешон, что никто не видел в нем равного. Его все время дразнили при каждом удобном случае, коих селянин предоставлял великое множество. Ровесникам и старшим ребятам было смешно видеть, как он учится с совсем маленькими детьми, а младшие веселились оттого, что «громила» не знает даже простейших вещей, вроде фазы или букв. В конечном итоге Томас оказался совершенно одинок, и ему пришлось уйти в себя, замкнуться. Он лишь старался не реагировать на издевательства, с досадой понимая, что они вполне заслуженные.

У него был только один выход из сложившейся ситуации: учиться. Причем не просто учиться, а учиться так, чтобы стать как все и даже лучше. Учиться так, чтобы ребята считали его равным себе, чтобы те вещи, о которых говорят эти окружающие его малыши, стали ему хотя бы понятны. Томас должен был сделать все, что мог, ведь он не имел права подвести приемного отца, давшего ему шанс в этом новом мире. Поэтому каждый день, проглотив все обиды, селянин молча уходил в Школу. Там он со стиснутыми зубами пытался все понять и усвоить, жадно поглощая каждую новую порцию знаний, и даже не поворачивал головы в сторону вездесущих обидчиков.

Трехлетних детей в Школе продолжали учить познанию мира, основам математики и языка, о чем Томас имел хоть какие-то представления. Мало того, он оказался большим знатоком в естествознании, поскольку рос рядом с дикой природой, которую познавал с помощью отца-охотника. Проводя значительную часть времени в лесу, он хорошо знал, что там растет и какие животные обитают. Однако это были далеко не самые главные знания, которые давали в Школе. Самым непонятным и неожиданным для Томаса оказался предмет «фазоведение». Многие трехлетние дети в той или иной форме уже владели фазой, но наиболее серьезные этапы обучения только начинались. По этой причине, согласно мнению ректора, пришлому ребенку стоило начать учиться именно с этого уровня.

Если другие дети с молоком матери впитывали идею фазы, то Томасу было на самых фундаментальных уровнях сознания крайне тяжело понять, что это такое. Больше всего его удивляло, как эта огромная область знаний по неведомой причине совершенно отсутствовала в его жизни ранее. В его селении никто отродясь не упоминал о фазе, а здесь, в Парфагоне, она являлась основой жизни с тех самых пор, как ее открыли. Оказалось, даже рыцарем невозможно было стать без идеального владения этим удивительным навыком.

Фаза имела два основных проявления в жизни каждого столичного жителя. Во-первых, многие парфагонцы, предварительно осуществив ряд действий на засыпании или пробуждении, могли менять пространство вокруг себя, что не сказывалось на ощущениях других людей. Это было не сновидением или фантазией, а реальным изменением восприятия мира, который лишался времени и пространства. В результате можно было пережить что угодно и оказаться где угодно. Например, рядовой парфагонец мог лечь на кровать, выполнить определенные техники, а затем встать и, пройдя сквозь стены, улететь за пределы города в любое место Селеции. Там он мог встретить кого захочет и заниматься тем, что только взбредет в голову. При этом для всех других он будет все так же лежать в кровати, ибо человек в фазе разрушает стабильность только своего собственного пространства.

Во-вторых, парфагонцы могли использовать свой удивительный навык в повседневной жизни. Помимо сотен возможных способов применения фазы, которые Томасу предстояло изучить, жители Парфагона чаще всего пользовались возможностью влиять на свое тело и здоровье. Самые способные могли буквально контролировать свой внешний вид, рост и даже возраст. Именно поэтому горожане могли удивительно долго жить и, как правило, смотрелись невероятно привлекательно – они умели стирать телесные недостатки. Таким образом, фаза являлась своего рода фундаментом существования Парфагона. Она давала людям все, к чему они могли стремиться: красоту, молодость и здоровье.

По этой причине самой главной ценностью была возможность поспать – ведь именно на грани сна проще всего оказаться в фазе и поддерживать в ней шаблон нового внешнего облика. Для достижения мутации приходилось ежедневно и многократно изменять свое тело в фазе, чтобы в реальности получить результат через несколько недель или месяцев, – в зависимости от сложности задачи и мастерства. Затем нужно было удерживать мутацию на достигнутом уровне по точно такому же принципу, как при ее получении. Томасу не только было сложно все это до конца осознать, но даже поверить в то, что это вообще может иметь отношение к нему самому, – уж слишком невероятным все это казалось.

Однажды поздним утром, когда солнце уже подбиралось к зениту, а птицам поднадоело горланить в саду за окном, Томас проснулся и сразу же вспомнил о фазе. Стараясь не двигаться, он стал пробовать заученные техники: воображаемое кручение вокруг телесной оси, визуализацию трущихся друг о друга рук, а также бег вокруг беломраморной скульптуры Альберта Третьего, украшающей постамент у главного здания Школы. Не получив результата ни в одном из действий, он попробовал снова закрутиться, снова увидеть руки и снова оказаться у скульптуры. Мальчик повторял этот выученный в Школе цикл раз за разом – и вдруг совершенно четко увидел свои исцарапанные ладошки прямо перед собой, хотя глаза были закрыты!

Как его учили, Томас тут же попробовал взлететь, чтобы оказаться в фазе. К своему ужасу, он со свистом в ушах по-настоящему воспарил к ветхим, с мягким душком подгнившей древесины перекрытиям потолка. И без того обостренные, как это бывает у детей, ощущения стали еще более реалистичными, достигнув чудовищной четкости и невиданной ранее детализации. Он настолько испугался этого загадочного происшествия, что сразу же приземлился на кровать, где с большим трудом смог расшевелиться и встать. Босиком, в одной пижаме и с выпученными глазами, он с криком выбежал из своей комнаты и стремительно слетел по холодным ступенькам на первый этаж. В светлой столовой, всегда пропитанной запахом выпечки, уже накрывала стол сестра Нильса, в чепчике и белом фартуке поверх легкого платьица ее любимого сиреневого цвета.

– Маргарита! Маргарита! – задыхался Томас.

– Что случилось? Доброе утро!

– Я научился летать!

– Вот время пошло: дети раньше выучиваются летать, чем здороваться!

– Доброе утро!

– Вот, другое дело, – Маргарита аккуратно поставила последнюю тарелку на белую скатерть, а затем вышла в смежную кухню, утопавшую в клубах пара. – Так что у тебя там?

– Я только что летал!

– Вот как! И давно так умеешь?

– Первый раз. Мне это не приснилось!

Внезапно послышались тяжелые шаги, и в столовую в одних панталонах забрел заспанный Нильс. Его невероятно массивное волосатое тело с поигрывающими от каждого движения бугристыми мышцами поразило Томаса.

– Ничего себе…

– Что за крики? – недовольно пробурчал рыцарь. – Мутанты напали?

– Доброе утро! Наш герой научился летать, – рассмеялась Маргарита, гремя посудой на кухне.

– Хм, вот оно как. Доброе, доброе…

– Доброе утро, дядя Нильс! Это все правда.

– Да ну тебя! Не может быть!

– Прямо до потолка взлетел.

– Ха, а я-то думаю: кто там по крыше все утро бродит, – рассмеялся рыцарь. – А наш будущий воин случайно не пробовал попасть в фазу перед этим?

– У меня не получилось.

– Интересно…

– Но зато я научился летать!

Нильс с хрустом в коленях присел на белый стул, так что заскрипела его мягкая спинка, и посадил рядом Томаса. Потрепав волосы мальчика, он с грустью оглядел пустые тарелки, что ждали своего часа вокруг чаши с подтаявшим маслом и кувшина с молоком. Однако уже через миг на его лице расплылась довольная улыбка, когда сестра вынесла кастрюлю вареных яиц и корзинку с горячими булочками, от запаха которых свело скулы.

– Мм… – закатил глаза воин. – Томас, мне кажется, мы все-таки должны тебя поздравить с первой фазой!

– Как раз готова праздничная перловка, – улыбнулась Маргарита и снова ушла греметь посудой на кухне.

– Но у меня же не получилось…

– Ты взлетел?

– Да.

– Значит, был в фазе.

– Ты меня не понял, дядя Нильс. Я правда взлетел.

– Понимаешь, фаза такой и должна быть. Она не отличается от реальности по ощущениям. Все как обычно, только ты можешь сделать гораздо больше, чем сейчас. Например, взлететь, пройти сквозь стену или начать наращивать силищу, как у меня, – русоволосый рыцарь гордо поднял руку и напряг груды мускулов, после чего широко заулыбался.

– Но ведь я не почувствовал, как в нее попал!

– А ты и не должен. Ты же меняешь мир вокруг, а не себя. Просто твое тело и комната ненадолго потеряли свою твердь.

– Значит, и у меня фаза будет получаться?

– А ты сомневался? Поздравляю тебя, будущий рыцарь!

– Вот это да!

– А теперь давай-ка отведаем праздничный завтрак.

– Класс!

В этот момент из кухни вышла довольная Маргарита с большой чашей каши. Она увидела, как взъерошенные мужчины потянулись к выпечке, отчего ее лицо тут же нахмурилось, а голос обрел жесткость:

– Это еще что такое?

– У нас, – жадно кусал булку Нильс, играя огромными скулами, – праздник.

– Оба встали, умылись и оделись. Пошли вон!

– Ну, сестренка…

– Быстро, быстро!

Хотя Томас все равно безнадежно отставал от одноклассников, многие из которых фазили почти каждый день, с этого момента он почувствовал в себе непоколебимую уверенность. Уже через несколько дней, полностью погрузившись в атмосферу изучения фазы, он смог попасть в нее снова. Хотя селянин все еще пугался новых ощущений, с каждой неделей практика становилась лучше. Этот факт сделал вполне осуществимыми мечты о поступлении в Академию и о доблестном будущем такого же уважаемого рыцаря, как Нильс Дор.

* * *

Однажды, приблизительно через полтора месяца учебы, Томас сидел в парке между корпусами Школы, прислонившись к шершавому стволу кедра с широко раскинувшейся кроной, и мечтательно грыз недозревшее яблоко. С ним до сих пор брезговали общаться как сверстники, так и одноклассники, потому ему оставалось лишь в одиночестве созерцать их веселые игры. В этот раз он с завистью наблюдал, как старшие ребята, лет шести или даже семи, запускали красный ромбовидный змей с длинными цветными лентами.

Дюжина мальчишек восторженно кричала, сражаясь друг с другом за вожделенное право получить натянутую веревку в свои руки хотя бы на одно мгновение. У Томаса же, впервые увидевшего такую диковинку, рука с яблоком застыла у рта. Сам факт того, что можно соорудить нечто своими руками и это будет парить в воздухе, как птица, будоражил его воображение и фантазию. Еще пару месяцев назад он бы принял это удивительное изобретение за колдовство, но теперь мог догадаться, что чудеса тут ни при чем, ведь в них в Парфагоне не верили.

Вдруг раздался громкий плач, а змей дернулся и начал стремительно падать прямо в темно-зеленую крону ветвистого дуба, где вскоре застрял на недосягаемой высоте. Оказывается, во всем был виноват неугомонный Ален Оспэ – смуглый и чернявый карапуз из класса Томаса, который вечно попадал в разные передряги. На этот раз он во время догонялок ненароком толкнул старшеклассника, управлявшего змеем, отчего светловолосый мальчуган не удержался на ногах и выпустил из рук веревку. Старшие ребята тут же накинулись на Алена и стали валять его по земле, обидно обзывая «маленьким засранцем» и смачно пиная по мягкому месту. На мгновение Томас испытал огромное облегчение – ведь никто так не дразнил его, как этот коротышка, который тоже был сыном потомственного рыцаря, как и абсолютно все дети в Школе.

Однако избиение проказника вдруг показалось Томасу сущей несправедливостью: он ведь был еще совсем мал, да и толкнул явно неумышленно. За что же с ним так грубо обходиться? Заслуживал ли он этого? Быстро забыв обиды, селянин внезапно разозлился и, отбросив яблоко и почувствовав прилив крови к лицу, стремительно побежал к драчунам.

– Эй, стой! – закричал Карл Линн, белобрысый сорванец с острыми глазками и носом картошкой, который тут же получил ногой в живот и, взревев, плюхнулся на землю.

– Ах ты, деревенщина… – замахиваясь кулаком, едва успел промолвить толстенький мальчуган, как был тоже легко сбит с ног.

– Не надо! – уже умолял третий, худющий и долговязый грубиян, но получил ладонью в нос и тоже оказался на траве рядом со своей бандой.

– Все, стой! Мы поняли! Больше не будем! – дружно завопили остальные ребята, испуганно отбежав подальше. Они с любопытством наблюдали, как жалобно стонали и плакали главные забияки младших классов, лица которых искривили обиженные и горестные гримасы.

– Ого! – удивленно воскликнул встававший с земли Ален, уже позабыв о недавних тумаках.

Сжав кулаки, Томас возвышался над маленьким мальчиком, злобно оглядывая всех вокруг исподлобья, напрягшись до трясучки и тяжело дыша. Все ребята в изумлении и в полной тишине смотрели на него – кто в страхе, кто в восхищении. Хотя пришлый деревенщина и отставал умом, он вырос в дикой среде, поэтому его физической удали могли позавидовать изнеженные городские мальчуганы, хныкающие по любому поводу. Кроме того, Томас неожиданно почувствовал странную уверенность в себе, словно нечто перевернулось внутри него. Только что он был никем – и вдруг он уже контролирует все происходящее вокруг, находясь в центре всеобщего внимания! В этот момент вся его душа неистово бурлила самими острыми эмоциями, которых он никогда прежде не испытывал.

– Зачем вы его били?

– Да мы и не били, – пытался отнекиваться толстяк, но тут же умолк, поймав на себе взгляд Томаса, готового поддать крепкого пинка.

– Нам просто змея жалко. Как мы его достанем? – обидчиво мямлил Карл, вставая на ноги, отряхиваясь и вытирая глаза.

– И всего-то?

– Конечно. Тебе бы так!

– Учитесь, городские девочки! – нарочито снисходительно произнес Томас, сдул с лица волосы и, деловито потирая руки, направился в сторону злополучного дуба. – Да я на такие по десять раз за день лазил!

– Ого! – снова удивился Ален и побежал следом.

На самом деле таких огромных дубов Томас никогда в жизни не видел. И по деревьям он не так много лазил, хотя и жил у леса. По неведомой причине нечто заставило его бравировать и не испытывать страх. Не без труда, под охи и ахи снизу, получив множество ссадин и царапин, он все же действительно смог добраться до змея и скинуть его восхищенным ребятам. И хотя его уже ждали строгие преподаватели, готовые дать взбучку, чтоб неповадно было, он совершенно не беспокоился о последствиях – ведь теперь стал своим. А ради этого можно было вытерпеть любые неприятности.

После строгого выговора селянин вернулся в классный кабинет, пропахший акварельными красками и уставленный горшками с цветами. Его стены были увешаны рисунками диких животных, карт Селеции и портретами королей. По привычке Томас направился к самой дальней парте у окна, на которой лежали аккуратно сложенные книжки, исписанные каракулями листы бумаги, а также стояла чернильница с длинным пером. Обычно он скучал в своем углу в полном одиночестве, но теперь обнаружил, что рядом занял место этот вездесущий кошмар по имени Ален.

– Ты видел, как они тебя испугались?

– Бывает.

– Ты что, не знаешь, что это были самые сильные и плохие ребята? Бандиты!

– Самые сильные? – усмехнулся селянин, как бы равнодушно поглядывая в открытое окно и рассматривая барашков в небе. – Не заметил.

– Теперь о тебе все говорят, Томас Юрг, – вдруг смущенно произнес звонкий голосок.

Обернувшись, юный герой увидел Марию Лури – маленькую девочку в светлом платьице в цветочек, в обязательном для школьниц черном фартуке, в сандалиях и ангельски белых носочках на пухленьких ножках. На ее округлом личике сияли зеленые глазищи с почти взрослым взором, на розовых щечках играли ямочки. Ее темные густые локоны струились до самого пояса.

После этого дня каждый ребенок младше семи лет мечтал дружить с Томасом, но так получилось, что ему самому приятнее всего было общаться именно с рассудительной Марией и лукавым Аленом. Конечно, временами бывший селянин пытался общаться со своими ровесниками и даже со старшим Карлом Линном, но все же не мог найти с ними общий язык.

Отныне Томас тоже получал удовольствие от Школы, и его уже никто не высмеивал, хотя временами он этого и заслуживал. Как часто бывает в таких случаях, самые красивые девочки стали считать его простоватость своеобразной изюминкой, хотя еще вчера брезгливо проходили мимо и боялись к нему прикоснуться. Узнав о произошедшем, довольный Нильс лишь рассмеялся: исходя из своего богатого опыта, он знал, что отныне его сыну обеспечено женское внимание на всю жизнь, кем бы он ни был и чем бы ни занимался.

* * *

Теперь, когда сияющий Томас вприпрыжку бежал в Школу или обратно, у него было всегда отличное настроение, и он мог лучше изучить таинственный город, специально выбирая как можно более замысловатые маршруты.

Парфагон оказался идеальным местом, где жили почти совершенные люди. Все в нем было продумано до мелочей: красивейшие каменные или кирпичные дома, иногда выше Стены; аккуратные магазинчики и вычурные театры; мостовые из ровной брусчатки, по которым с шиком проезжали лакированные кареты; бушующий всевозможными запахами шумный рынок с узкими рядами, где торговали повседневной утварью и свежими продуктами; грандиозная Аллея героев, заросшая густыми каштанами и простирающаяся от Северных ворот до главной площади; вместительная Арена, используемая для рыцарских турниров и торжеств; пышущие зеленью парки, где горожане приятно проводили время, выгуливая своих избалованных собачек и кошечек. Все это выглядело по-домашнему уютно и настолько чисто, что за все время Томас нигде не видел грязи или мусора, будто город вовсе был ненастоящим.

Безусловно, больше всего сознание сельского мальчишки поразил королевский замок, что возвышался неподалеку от Южных ворот. Огромное каменное строение имело четыре округлых и расширенных к вершинам башни, уходящих высоко в небо и видимых из любого района. К нему прилегала главная площадь города, где проводились ярмарки и праздники. У парадного входа стояла высокая белая арка, украшенная барельефами с рыцарскими сражениями. Возле нее день и ночь несла вахту охрана из самых крупных и невозмутимых воинов. Неподалеку от них, в свою очередь, нередко дежурили местные барышни в модных нарядах, надеясь хотя бы на случайный взгляд в свою сторону.

Еще большее удивление у Томаса вызывали сами люди, коих в необычном городе обитало порядка пятидесяти тысяч. Причем численность населения, в котором преобладали женщины, приходилось удерживать на одном уровне всеми возможными способами, поскольку древняя Стена не могла вместить всех желающих. Именно по этой причине на всю столицу имелась всего одна Школа, а чужакам в Парфагон вход был заказан. Мало того, драгоценное потомство разрешалось заводить исключительно действующим рыцарям. Нарушителей данного закона ждало позорное изгнание или длительное заточение. Гарантированная популярность среди прекрасного пола мотивировала мальчиков с ранней юности искать счастье в военной сфере, поэтому ряды элитной армии никогда не редели. А ведь в Рыцарскую академию брали далеко не каждого желающего. Мало того, армейская стезя подразумевала высокую вероятность гибели в первые же годы службы, особенно если она проходила в близких к вулкану гарнизонах.