Кощуна о женстве

             Рыбкою нырнет бедная девица в Окиян-море – щукой зубастой следом кинется.

             Звездочкой к небу приклеится бедная девица – стрелою достанет.

                                                                     Не уйти,

                                                                  Не спастись,

                                           Не избавиться девице от лап от молодецких.

Хоть и умный молодец, а… дурак.

***

                                                       Блюдут порядок новый молодцы зазорливые, княжие дружиннички. Дань с земель берут подымную. А ребятки все заносчивые. Не осилить никоторому чуда-палицы в девяносто пуд, а сложи-ка вместе железо их – много ль менее весом окажется? И непременно есть при дружинушке в каждом деле ее, в начинании старичок-ведунок,

                                                                         Как же без него?

                                                                              Нельзя-а!

Дружиннички – мальчики могутные, разумом не бремененные, попадется яга коварная, сгубит хитростью добрых молодцев.

                                                       А Яги меж людей уж давно не живут.

                                                                             Прячутся.

Старички же ведуны нюх имеют на места потаенные, что и собакам не снился охотничьим.Смотрит ведунок на Князя умильно: дозволь-де в такой-то и такой-то дубравах пошарить. Места там заповедные, людишки окрест непокорные, не иначе завелась там Яга – костяная нога, народ смущат, чары напущат, у слуг твоих верных хлеб отбиват, бабьих богов прославляючи. И тебе через то дани меньше дают. А уж коли найдут Ягу, лучше бы ей вовсе на белый свет не родиться. Молодцы здоровехоньки, ржальны, глумливы, милосердию сострадательному неподатливы, ка-ак начнут силушку по жилушкам

                                                                              гонять,

                                                              Бабушку по-полу катать,

                                                                         войлочить,

                                                     ереститься над нею, куражиться -

                                                        Ох, Перуничи! Ох, Яриличи!

Ведунишко сам хилый, своробливый, а й туда же: "Дай-кось я, дай-кось мне, дай-кося эту падлу поганую окарачь поставлю, потешуся!"

                                                                     Хто така Мокошь?

                                                      В домовине я твою Мокошь видал!

                                                                  Катай ее, молодцы!

…но, бывает, повезет старой бабушке. Посылает ей судьба хмурого Чурича. И здравия, войдя, пожелает, и огню поклонится, и лапти на пороге скинет, чтобы ненароком на полу не наследить, и припасом съестным немудрящим поделится. Да и службу рад сослужить, для Бабушки, по дряхлости ее, тяжкую: кобылиц, от рук отбившихся, в загон загнать, зерно на семя перебрать, то-сё…

                                                                Ну, как такому не помочь?

И подскажет бабушка старая, где найти припасенного блатничкам всяким разным там Яриличам, Стрибожичам, вещего Сивку Бурку. И расскажет бабушка старая, где лежит, дожидаясь Перуничей, свернутый-скатанный и от моли травами пахучими пересыпанный ковер-самолет… гусли самогуды… сапоги-скороходы… и – счастье и радость молодецкая – меч кладенец в девяносто пуд.

                                                         Иди, молодец, делай дело ратное.

                                                           Благослови тебя мать Мокошь.

                                                     Сбереги тебя в дороге Чур Оберегатель.

Вызволишь дочку Ладину, будешь с ней добрым да ласковым, будет женою верною, счастье вдвоем и познаете.

Только вот со счастьем как-то все не слишком ладно обстоят дела во градех славянскиих. Добро бы еще доля твоя от тебя самого лишь зависела, да от доброй жены твоей ласковой. Но ведь как оно бывает: ты за долей, за тобой недоля. Добыл, допустим, твое родное царство Астраханское или, там, славное княжество Черниговское какой-нибудь оборотень-Велесович. По щучьему, естественно, велению. Так ведь им управлять надобно рассудочно, а откуда ему, сердечному, рассудок взять? Щука голову свою детине на могутные плечи не посадит… А хоть бы и посадила?

Нешто такому чуду-юду люд честной обрадуется?

                                                                            Вряд ли.

                                                                Уж больно пасть зубаста.

Вот и принимается Велесович во владении своем чудеса колобродить по своему хотению. И таких он чудес настрогает, что начинают в тоем хоть бы и в царстве Астраханском или славном княжестве Черниговском метели зимние реветь посреди июля месяца.

                                                                             Ну а тогда,

– делать нечего, -

приходится добрым людям проявлять массовый истинно Чурий героизм, так сказать, невзирая на неблагоприятные погодные условия.

                                                                  Тут уж не до счастья.

                                                       Тут бы Землю матушку оберечь.

                                                                            Хотя…

и от вольной-то нашей воли проку особого нету. Доведись самим царя себе выбирать, ради леший знает чьего талана краснобайного, бывало, такого Ваню сажали над собою в цари, что после и руки свои голосовальные не знали добрые люди куда девать: то ли за голову ими схватиться сокрушенно, то ли в стороны их развести растерянно…

***

                                                           Ну а, что же ведьмы изродные? Как по градам живут-обретаются?

                                                                        А вот так и живут.

                                                                       Приспособились.

В градах нынче жизнь вперекос пошла. Побогаче кто – к Князю ластятся.

Если ж беден ты, не имеешь чем поклониться тиунам да дружинничкам, то не жди суда справедливого. Э-эх, недаром лук в шуйце княжеской. Княжий суд лукав, славен кривдою.

                                                         Колдуну без мзды не поклонишься:

                                                         Коли нет дождя – надо мзду нести.

                                                         Коли льют дожди – надо мзду нести.

                                                         Коли хворь пришла – надо мзду нести.

                                                                         Ох, лихи волхвы.

                                                                        Ох, мздоимливы.

Ну и ведьмы тоже… что им до мягкого женства жизненосного? Живут-себе, хлеб жуют, мед-пиво пьют, да так они его пьют, чтобы – не дай боги светлые и темные – мимо рта не текло бы. В самом деле, чем-де мы хуже слободских ведунов? Да уж как-нибудь! Не одним же жрецам Перуновым жрать жратву жертвенную жаркую жирную -

                                                                             подавятся!

Не одним-чай чародеям дремать чары очарованные, сладкой чарочкой навеянные -

                                                                     рылом не вышли!

А что до всего такого прочего, так отчего бы и не поклониться Колдуну от достатков своих?.. Не поклясться именем Перуновым?.. Что, язык с того отвалится?

                                                        А уж коли надо кому что эдакое…

                                                                                 Ну…

                                                по житейской, стало быть, части -

порчу отвести-навести, присушить кого или, наоборот, отсушить – и в голову не придет разумному человеку с таким делом тащиться к Колдуну в Слободу али в Стольный град.

                                                                          Учись, девица.

                                                                            Пригодится.

Вот есть, говорят, Папоротников Аленький Цветочек. С этим снадобьем все клады подземные твои.

                                                                        Живи – не хочу!

Вот есть, говорят, Разрыв-трава. На цепи брызни, на запоры капни – развалятся запоры медные, рассыплются цепи железные. С этим снадобьем куда хошь войдешь, хоть бы и в княжью казну.

                                                                       Живи – не хочу!

Вот есть, говорят, Перелет-трава. Намажься мазью из корней ее на сале собачьем сваренной, и перенесет она тебя на шабаш черных богов, что бывает ночью бурною безлунною на Лысой горе. А там – только умненька будь, да юное тело свое росное прекрасное подороже продай за деньги золотые иноземные…

                                                                       Живи – не хочу!

А ведь есть еще, говорят, и Волчец-трава, и Орлец-трава, и Бодяг-трава, и Одолень-трава чудесная, смерть побеждающая, бессмертием одаряющая…

                                                                       Эх, Баба Яга,

                                                                     Костяная нога,

                                                        Поделилась бы знаньями тайными.

                                                                            Грозными.

                                                                        Погибельными.

Упорствует, мокроносая. Не желает. Язык держит за двумя запорами: за губами, да за зубами. Во зло-де обращают ныне знанья грозные… Ну, молчи-молчи, старая карга. Так и сдохнешь, трясясь над сокровищем. Не умеешь ты, дура бестолковая, того понять, что знания – тайна от ленивого

                                                                       лишь!

А век ныне другой. Нынешний век до жора жаден. И губы у сильных мира – жирные.

                                                        Учитесь, девки, учитесь. Старайтеся.

                                                                 Завтра же и понадобится.

…пылки ночи весенние бурные. Страстны летние ночи угарные. И осенние ночи истомные, ах, как памятны сердцу Денницышны. Не умно ее обидеть, не расчетливо, только в юности-то с этим кто считается? Жаром пышет в лица юным кровь горячая. Гасит разум юных тел переплетение. И горят, горят в ночи костры Купальские… С кем милуешься, миленок, с кем ласкаешься?.. Остановит парня в беге красна девица, поглядит ему в глаза глазами дикими, прошипит ему в лицо слова издушные:

                                                  Я из крови твоей пива пьяна наварю!

И слова произносятся грозные, и ложатся заклятия страшные

                                                              И на волос,

                                                              И на след,

                                                              И на мягкий свежий хлеб,

                                                              И на ласточкино гнездо,

                                                              И на вороново крыло:

"Вставайте вы, матушки, три тоски тоскучие, вставайте вы, родные, три рыды рыдучие, возжигайте вы пламя пыхучее…" Ну а коли не помогают заклятия, коли соперница коварная лучшую присушку нашла и наложила на гой-еси

…пока еще…

молодца,

что же… погоди, ненавистница… моим не будет, так и тебе не любиться, не гоиться, не радоваться!

                                                          А й да ходила темным бором красна девица.

                                                          А й да копала, душа, корни – зелье травное.

                                                          А й да мыла те коренья в тихом омуте.

                                                          А й д-сушила те кореньица на сеннике.

                                                          Растирала те коренья в ступе каменной.

                                                          Разводила те коренья меды сладкими.

                                                          А й д-сготовила она злое бесиво,

                                                           А й да хочет извести друга милого…

                                                                             А жизнь идет,

заметаются годы порошею, истекают дождями осенними, осыпаются листьями желтыми.

И, говорят люди бывалые,

                                                                         Князь-от, Владимир,

в том преславном Стольном граде Киеве всех людишек в речушку Почайну загнал, поклоняться веля богу неведомому, заморскому, Византийскому. А кудесников велел выбить из Киева взашей. По лесам да дальним градам теперь волхвы спасаются, гнева Княжьего убегаючи.

                                                                    Перуна же Громовержца,

                                                                                Ярилу,

                                                                      Велеса со Стрибогом,

и иных прочих пресветлых богов сбросил Князь в воды текучие и повелел, батогами бия, проводить за пороги Днепровские.

                                                         Только не было меж ними Мокоши.

                                                        Не было и Чура Оберегателя.

                                                       Не поклонялись им на Княжьем Погосте.