Огонь наших сердец

Глава 1

Цветисто выругавшись про себя, я глянула на часы, которые красовались на стене полутёмного холла лётного клуба.

Прошло два часа, оставалось ждать всего-то час. Если повезёт. Я вздохнула и снова уставилась в телефон, принялась бесцельно гонять ленту социальной сети: модный разбор, что актуально в этом сезоне, а что нет; отрывки сериалов; парочка турецких актёров; котики; прыжки с кривлянием перед камерой; снова котики.

Минус полторы минуты от оставшегося часа.

Вздохнув, я встала с дивана с дерматиновой обивкой, одёрнула прилипшее к ногам платье, прошла по кругу вдоль стен, как цирковой пони. Ещё раз пересмотрела фотографии, скупо выставленные на выкрашенных в персиковый цвет стенах.

Какие-то фотографии давности царя Гороха, наверняка ровесники местного аэродрома, где и обосновался лётный клуб, предоставляющий нехитрую услугу для населения – нацепить на смельчака парашют и выкинуть из самолёта с высоты от восьмисот метров до трёх-четырёх тысяч, в зависимости от желания и обстоятельств. Были и новые фото, отражающие современные реалии – яркие комбинезоны, лица, отличающиеся от тех, что на чёрно-белых изображениях, словно другая порода людей.

Что только не придёт в голову от скуки. Другая порода людей…

Открылась дверь, прозвенел колокольчик при входе, разнося переливчатый звук по гулкой тишине, я обернулась на звук. С относительной темноты на яркий солнечный свет с улицы, зашедшего было не видно, лишь высокий мужской силуэт. Я посторонилась, будто он мог меня сбить или хотя бы заметить в противоположной части помещения.

– Маришка, привет, – дружелюбно проговорил вошедший.

Я обернулась на собственное имя. Уставилась на говорящего, совершенно незнакомого мне человека. На вид парню не было тридцати лет, но и моим ровесником он не был. На второкурсника, несмотря на небрежную футболку, перекинутую через руку толстовку и светлые джинсы, не тянул. Как я и отметила раньше, достаточно высокий. С взлохмаченными волосами, будто он расчесал их после сна пятернёй, спортивный, в меру подкачанный. Симпатичный. Я бы запомнила такого, если бы мы были знакомы.

– Мари-на, Мари-на, – передразнил он интернет-мем, перегнувшись через стойку регистрации, где сидела администратор, глядя в телефон с точно таким же скучающим лицом, как у меня. Время от времени она отвечала на звонки, иногда смотрела в монитор ноутбука, ещё реже заходили посетители, отвлекая несчастную от бесконечно тянущегося рабочего дня.

– Привет, – отозвалась администратор. – Ты разве не на базе?

Я тут же отвернулась. Предположение, что мы с зашедшим не знакомы, подтвердилось, продолжать таращиться на парня стало неудобно.

– Да я так, проездом, – неопределённо ответил зашедший. – Степаныч здесь?

– Наверняка в буфете ошивается, – фыркнула Марина.

– Понял, принял, – ответил ей парень и скрылся в одном из коридоров, выходящих в злосчастный холл, в котором я проторчала уже два часа и четырнадцать минут, можно сказать пятнадцать.

– Девушка, – услышала я за своей спиной тёзку. – Прямо и налево есть буфет, – я повернулась на звук и увидела, как администратор указывает на проход, в котором скрылся парень.

– Спасибо, – благодарно кивнула я.

Выходить на улицу не хотелось, стоявшая с начала июня жара надоела. Полуденные, палящие солнечные лучи на фоне неба без единого облачка не привлекали. Оставался холл лётного клуба и… вот, буфет. Хоть какое-то развлечение на оставшееся время.

Прошла довольно длинным коридором с изредка встречающимися дверями с непонятными для меня надписями. Повернула налево, как и было сказано, прошла ещё одним коридором и в торце увидела дверь с приклеенной бумажкой, на которой было написано: «Буфет. Часы работы с 10 до 18».

Буфет оказался небольшой комнатой, в которой помещалось пять отдельно стоящих столов, стойка раздачи в торце, там же была ширма, из-за которой выглядывал стол с составленной грязной посудой. Ассортимент соответствовал интерьеру и не вызывал ни малейшего аппетита – обыкновенное столовское меню: макароны, гречка, пюре, тефтели, отбивная из курицы, рыба под майонезом, несколько видов салатов, на вид совсем жухлых, рассольник и гороховый суп, какие-то пирожки, чай и кофе «три в одном».

Я ограничилась газировкой, уселась за стол, огляделась. Широкие окна выходили на лётное поле, по которому лениво ходили работники аэродрома в спецодежде. Такие же работники сидели за соседними столами, флегматично жевали, иногда негромко переговаривались друг с другом, вставали за добавкой или уносили грязную посуду за ширму.

За одним из столов устроились парни в ярких парашютных комбинезонах, точно таких же, как я видела на фотографиях в холле. У некоторых верх был скинут, рукава завязаны на поясе. Эта компания была более шумной, они что-то живо обсуждали, активно жестикулировали, закатывались в громоподобном смехе.

– Можно? – услышала я над головой.

Передо мной стоял тот, кто несколько минут назад разговаривал с администратором. В руках он держал пластиковый, слегка покоцанный поднос с тарелками.

– Да, – кивнула я, показывая взглядом, что он может присоединиться.

Парень расставил тарелки, уселся напротив и принялся с аппетитом есть, не обращая на меня никакого внимания. Лишь когда дело дошло до чая с пирожком, он поднял на меня глаза, оценивающе скользнул по лицу, шее, груди под тонкой тканью платья и ногам в босоножках на платформе – тому, что было открыто его взгляду.

– Прыгать хотите? – спросил он.

– Собиралась, – подтвердила я.

– По весу не прошли, – заявил он безапелляционно.

Мне стало не по себе, по щекам разлился неуместный румянец. Никогда не приходило в голову комплексовать по поводу собственного телосложения. Невысокая, по сравнению с большей частью подруг, приятельниц и знакомых, худая, а вернее сказать – стройная, а под взглядом незнакомца стало неловко, даже стыдно за вес, который к девятнадцати годам не достиг минимума в парашютном спорте – пятидесяти килограммов.

– А с инструктором почему не прыгнули? – проигнорировал моё молчание незнакомец.

– Не хватило мне инструктора, – буркнула я.

– Могу организовать, – флегматично предложил незнакомец.

– Спасибо, не надо, – моментально отказалась я.

Настроение ввязываться в авантюру с прыжком у меня пропало ещё на подъезде к аэродрому в компании приятелей. Я всё ещё склонялась к тому, чтобы составить компанию безумцам, когда сказали, что мой вес не подходит для самостоятельного прыжка, нужно подождать инструктора, который должен освободиться примерно через час, но услышав вердикт с облегчением выдохнула. Под дружный хохот парней сослалась на ограниченное свободное время и с радостью отказалась от идиотской затеи, на которую можно было решиться только от откровенной скуки, которая буквально сжирала молодые, деятельные организмы на каникулах.

– Ну и правильно, – ответил тот, кто сидел напротив меня, и принялся жевать пирожок, запивая остывшим чаем.

– Пах, здорово!

Рядом со мной, на соседний стул, шлёпнулся парень, грохнув подносом по столу. Тарелка с гороховым супом накренилась, половина вылилась на поднос. Тефтели покачнулись, но остались по центру белой, дешёвой керамики.

Я решила, что разговор о несовместимости моего веса с парашютным спортом завершён, подхватила лимонад, пожелала оставшимся за столом приятного аппетита и вышла из буфета.

Итого прошло два часа тридцать пять минут. Ещё минут двадцать, и можно будет идти на место посадки парашютистов. Встречать счастливчиков, вдохнувших воздух свободы, испытавших свободное падение и видевших землю с высоты птичьего полёта – в общем, всего, что обещал сайт парашютного клуба, когда мы решили, что каникулы без прыжка с двух с половиной тысяч метров – не каникулы вовсе.

Я топала вдоль длинного коридора, начав понимать, что иду в другую от холла сторону. По пути в буфет не было столько кабинетов, да и людей встречалось значительно меньше. Здесь же то и дело проходили работники аэродрома в спецовках, иногда пробегали девушки в строгой одежде – белый верх, тёмный низ, – стоял негромкий, непрекращающийся гул из людских голосов, работы оргтехники и звуков взлетающих и садящихся самолётов.

Остановилась у панорамного окна, снова посмотрела на лётное поле, где взлетал АН-52. Небольшая машинка телепалась по взлётной полосе, покачиваясь на кочках, потом приподнялась над землёй и бодро взмыла в небо, унося желающих получить острые ощущения.

Спустя несколько минут, когда белый самолёт стал точкой на небе, я услышала гитарный проигрыш. Звук показался мне настолько чужеродным, что на секунду я решила, что послышалось. Но нет, кто-то уверенно перебирал струны и подпевал. Подойдя к одной из раскрытых дверей, я остановилась. На старом диване с гобеленовым покрывалом сидел уже знакомый незнакомец и что-то наигрывал. Через мгновения я узнала знакомый мотив.

По минутам осыпается ожидание невозможного.

Ранним утром просыпается от движения неосторожного…

Голос у поющего был красивый и звучал он по-настоящему душевно, словно рассказывал о себе. Будто именно он не мог найти силы, чтобы проститься со своей любовью. Невольно я разглядела недавнего собеседника лучше. Простое лицо, приятное, открытое, тёмно-русые, взлохмаченные волосы, притягательная улыбка… её я увидела, когда прозвучал последний аккорд, парень поднял взгляд и неожиданно подмигнул мне.

Я вылетела из кабинета стремглав, на ходу ругая себя на чём свет стоит, чувствуя, как пылают щёки. Интересно, что он подумал обо мне? Что преследую его, напрашиваюсь на продолжение знакомства? Вот ведь, любопытная Варвара! Не могла включить Uma2rman в приложении и слушать на репите хоть целый день?

На дропзону^[1] я прибежала, когда партия новоявленных парашютистов в лице моих друзей-приятелей приземлялась. Выхватив телефон, я начала снимать всех и каждого, задерживая кадр то на одном, то на другом.

На пищащей от восторга Дашке, которая прыгала с инструктором – сорокалетним усатым дядькой с добродушным выражением лица.

На Никитосе, который, перебирая длинными ногами, размахивая руками-мельницами, надвигался на меня, желая тут же поделиться впечатлениями. Говорят, мужчины растут до двадцати двух лет, Никитос опровергал эту гипотезу своим существованием. В конце мая ему исполнилось двадцать три года, а он продолжал расти.

На Алике – закадычном друге Никитоса, младше на два года, который и предложил сигануть с высоты птичьего полёта.

На Тимофее, попросту Тиме, и довольно скачущей рядом Насте – наших неразлучниках с пятого класса. Мы даже открыли тайный тотализатор на то, когда же они поженятся. Я считала, что после третьего курса, парни ставили на пятый, а Алик утверждал, что никогда. Разбегутся. Ну, не могут люди оставаться вместе со школьной скамьи!

И на всеобщем любимце, компьютернм гении, гордом обладателе почти ста килограмм при росте, едва достигающем метра семидесяти – на Максе.

На всей нашей разношёрстной, дружной компании, которая образовалась давно, в школьные годы, пережила разлуку на студенческие годы Никитоса и Алика, потом наш с Дашкой отъезд в университет путей сообщения, громкие расставания, хлопанья дверями, примирения наших неразлучников и первую, несчастную любовь Макса.

Глава 2

Он сидел, уставившись на стену в зелёный цветочек или завиточек, в общем, с какой-то хренью, которая вилась по обойному полотну и заканчивалась у потолочного плинтуса. Бесцельно перебирал струны, выдавливая натужные звуки.

Щёлкнул замок на входной двери, послышалось копошение, бормотание под нос, на пороге появилась та, кого он ждал.

– Привет, – буркнула она.

– Привет. Где была?

– С подружками в кафе, – она ответила небрежно, кинула через плечо и полезла в холодильник за упаковкой сока. – Мог бы и позвонить, сказать, что приедешь.

– Часто ты с подружками до трёх часов ночи в кафе сидишь? – он с трудом сдерживал раздражение.

На себя ли, на жену ли, на ситуацию или жизнь – трудно сказать. Просто злился на всё разом, хотя, судя по всему, права уже не имел. Только верить в это до боли не хотелось, уж лучше закрыть глаза на очевидное, проигнорировать то, что ни видеть, ни слышать, ни знать не хотелось.

– Тебе какое дело? – огрызнулась она.

– Ты вообще-то моя жена, Лен, – напомнил он.

– Счастлива, что ты вспомнил о том, что у тебя есть жена. Аллилуйя! – последнее слово Лена издевательски пропела, усевшись на крохотный диванчик на типовой кухне однокомнатной квартирки. – На фига ты притащил эту гадость домой? – она показала наманикюренным пальцем на гитару у кухонного стола.

– Не начинай, – отвернулся он к окну, в котором не было ничего, помимо непроглядной темноты.

– Будешь ночами обнимать вместе жены? – услышал он продолжение. – А что? Отличная замена!

– Лен, прекрати.

– Ты прекрати! Сколько можно? Сколько можно, я тебя спрашиваю?! Сколько это будет продолжаться?! – Лена подскочила, одним шагом подошла к столу, громыхнула чашкой, передвинула неубранную сковороду, снова звякнула чашкой, зачем-то открыла и закрыла с грохотом стол.

– Обстановка, ты ведь знаешь… – виновато опустил он голову.

– Паш, а когда не будет этой грёбанной обстановки? На следующее лето, через два года, три? Скажи, когда?! Мне надоело проводить каждый сезон в одиночестве, трясясь от страха, что с тобой что-нибудь случится!

– Ничего со мной не случится, – дежурно отмахнулся Павел.

– Григорьев тоже так говорил!

– Это несчастный случай, с любым может случиться. Иногда и кирпичи на голову падают.

– Да, только никто специально не ходит там, где падают кирпичи, а ты туда лезешь, – устало выдала Лена.

– Последний сезон… Правда, последний, Лен, – виновато проговорил он, посмотрев на понуро склонённую, светловолосую голову.

Красивая она всё же, его Ленка. Они познакомились, когда обоим едва исполнилось восемнадцать. Поженились через несколько лет. Планы строили, грандиозные, почти как у Александра Македонского. А теперь собачились при каждой встрече, всегда на одну и ту же тему, с одним и тем же результатом.

– Тебе же нравилась моя профессия, – начал Пашка. – Ты гордилась мной, подружкам рассказывала, какой я герой, грамоты по стенам развешивала, – он кивнул на пустые гвозди, которые остались на месте некогда с гордостью выставленных грамот и дипломов.

– Дура была, вот и гордилась. Как же, пожарный-десантник! В самый огонь прыгает, леса спасает, людей. Ещё папаша мой подпевал, мол, пенсия раньше, не успеете глазом моргнуть, а уже вот он – заслуженный отдых! Красота! На пенсии жизнь только начинается… Паш, мне твоей пенсии ждать, чтобы жить начать?

– А сейчас ты не живёшь?

– Сейчас я существую между сезонами, а я жить хочу. Хочу мужа каждый вечер видеть, детей хочу! Понимаешь, попросту хочу детей, и чтобы не трястись, что их отца придётся хоронить. Не в этом сезоне, так в следующем, ведь он у нас герой.

– Последний сезон, обещаю, – проговорил Павел, не веря самому себе.

Не сможет он уйти, попросту не сможет, даже если поклянётся на крови. Не в пенсии дело, не в адреналине, который уже перестал вырабатываться в натренированном теле при прыжке в неизвестность в полном обмундировании. А в работе, которую Павел Кононов делал, и делал хорошо. В сладком самообмане, что никто, кроме него. Ведь специалистов действительно было мало, в сезон их категорически не хватало, каждый ценился на вес золота.

Вот только народная истина, что незаменимых нет, была права. Григорьев – коллега, с которым слопали не один пуд соли, своей гибелью лишь подтвердил её, как и многие другие, безвременно ушедшие, героически, и не слишком, погибшие. Их нет, а авиалесоохрана существует и будет существовать столько, сколько горят леса.

– Надоели твои сказки, – огрызнулась Лена и вышла из кухни, напоследок хлопнув дверью.

Пашка взял в руки гитару, пробежался по струнам. Любимицу он забрал сегодня, можно сказать, вызволил у Степаныча – двоюродного братца, который трудился в парашютном клубе инструктором. Степанычу было двадцать три года, всего на пять лет младше Пашки. Звали его тривиально – Андрей Максимович, но, по неизвестной науке причине, он в полтора года, едва научившись лепетать членораздельные звуки, начал представляться Степанычем, да так и остался им.

Андрей Максимович, не имея ни слуха, ни голоса, возомнил себя великим музыкантом и полгода терзал струны несчастной Пашкиной гитары, пока последний не забрал её прямо из «инструкторской», оставив записку, что возвращает красотку папочке.

Отчего-то вспомнилась девушка, которую встретил сегодня в буфете. Вернее, обратил он на неё внимание ещё до буфета, в холле, рядом с ресепшеном, где скучала Марина – родная сестрица Степаныча.

Ничего особенного в девушке не было: хрупкая, отчего в первое мгновение показалась совсем молоденькой, максимум старшеклассницей. В буфете зачем-то разглядел внимательней, стало ясно, что школу она закончила, может даже поступила в институт или трудится где-нибудь в общепите. Такой хорошенькой официантке наверняка оставляли щедрые чаевые. Волосы русые, густые, шелковистые, растекались по худеньким плечам. Вырез платья открывал беззащитные ключицы и едва заметную грудь. Небольшой размер ноги, чёрт его знает, почему он обратил на это внимание.

После представилась возможность разглядеть девчонку в полный рост. Ладная такая, пропорциональная. Был бы холостой, лет на шесть моложе – приударил бы за красотулей, а так – только покрасовался немного, заметив в удивлении приоткрытый пухлый рот, когда она уставилась на него, заглянув в инструкторскую на звук.

Улыбнулся неизвестно чему, взлохматил волосы, ударил по струнам и пропел:

Но ты ушла в своем оранжевом плаще.

Ну ты даешь вообще, ну ты даешь вообще блин!

Через несколько минут отправился в комнату, где, демонстративно отвернувшись к стене, лежала Лена, укрывшись простынёй. Была у него в запасе пара аргументов для примирения, обычно действовало безотказно….

Глава 3

Я устроилась на гладкой коряге, которую словно специально поставили в этом месте, чтобы любоваться окружающими красотами, и смотрела на тихо плещущуюся, полупрозрачную воду у покатого, покрытого примятой осокой берега реки.

Любоваться у меня получалось плохо, впрочем, особенного негатива от собственного местоположения и времяпрепровождения я тоже не чувствовала. Не могу сказать, что я откровенно не любила природу, но и особо добрых чувств к ней не питала. Скорее я была равнодушна.

Цветочки, деревца, букашки с таракашками не вызывали у меня никакого трепета или малейшего натуралистического интереса. Просторы водной глади могучих сибирских рек не откликались в моей душе, а тайга с её флорой и фауной скорее вызывала у меня безотчётный страх, чем желание увидеть, познакомиться поближе.

Я не боялась, что шальной медведь или волк выскочит из лесной чащи и пообедает нашей компашкой, неизвестно за какой надобностью решившей, что отдохнуть на лоне дикой природы – отличная идея.

Звери – не люди, неприятности на свой хребет искать не станут, без лишней надобности к человеку не выйдут. Только были ещё муравьи, размером со спичечную головку, которые обитали в убежищах выше меня ростом, мошкара, комары, гнус, не дающий покоя ни днём, ни ночью, змеи, наконец. Может, змея и предпочтёт отползти от скопления людей, но где гарантия, что я не наступлю на хвост какой-нибудь гадюке, да хоть ужу? Приятного мало.

При этом особенного страха я не ощущала, скорее дискомфорт, потому что очутилась не в своей тарелке.

Мои родители, как, наверное, большая часть их ровесников, начали тянуться к земле. Они даже купили недостроенный загородный дом и собирались на следующий год разбить небольшой огородик. Мне же для слияния с природой хватало маминых цветов на балконе, общения с толстым рыжим котом Барсиком, которому стукнул пятнадцатый год, и картинок на заставке ноутбука.

Тем не менее, я откликнулась на предложения Алика – бессменного генератора идей в нашей компании, – провести выходные в лесу. Палатки, готовка на костре, уха из свежевыловленной рыбы, недалёкие прогулки от места стоянки, чтобы насладиться видами. Красота! Должна быть во всяком случае.

План был прост, как три советские копейки, потому всё получилось без трудностей и проволочек. На минивэне, доставшимся Никите от отца, мы добрались в посёлок Мамукан, где остановились у двоюродного дядьки Алика, родители которого перебрались в эти глухие места на заре перестройки, чтобы пересидеть буйные времена в их родной республике, да так и остались здесь. То ли не смогли выехать из-за отсутствия средств, то ли прижились, вросли корнями.

Ночевали в старом, пустующем, бревенчатом доме, пахнущем трухлявым деревом и печным отоплением. Расстелили взятые напрокат спальные мешки, устроились на полу, только парочка неразлучников, Тим с Настёной, выбрали кровать. Было немного жутко и самую малость романтично – я впервые увидела деревню, срубы, слушала перебранку куриц под окнами и петушиное пение ранним утром.

После обеда дядя Алика на катере переправил нас к месту нашей стоянки. На берег живописной реки – судя по восхищённым крикам приятелей, я-то к увиденному осталась равнодушной, хоть и попыталась изобразить удивление, – выходила тропинка, которая вилась между деревьев и останавливалась у симпатичного луга, где мы и разбили палатки.

Судя по нескольким кострищам, мы были не первыми туристами в этом диком крае, что охотно подтвердил Алик рассказами, как здорово они отдохнули здесь с местными в прошлом году.

– Хорошо-то как! – воскликнула Дашка, оглядывая окружающую нас обстановку.

– Не ори ты, – фыркнул Никита, махнув длинной рукой в сторону мерно качающегося поплавка.

Вторил ему Макс, который понимал в рыбалке примерно столько же, сколько я в языке программирования малболж.

– Ну прости, – снисходительно протянула Даша и закатила глаза. – Марин, пойдём подальше, искупаемся.

– Пойдём, – согласилась я.

Купаться мне не особенно хотелось, но продолжать торчать на отполированной весенними потоками коряге не хотелось сильнее. Вообще-то, единственное, чего я хотела – это уехать домой. К цивилизации, телевидению, интернету, телефонной связи, да просто к горячей воде.

Шёл третий день нашего слияния с природой, лично мне было уже за глаза и за уши. Хватило и впечатлений, и настроения, и покусанной мошкарой спины.

– Вот зачем он Алёнку взял? – вздохнула Даша, когда мы отошли на безопасное от парней расстояние.

– Мешает она тебе, что ли? – пожала я равнодушно плечами.

Алёнка – двенадцатилетняя родная сестра Никиты, которая увязалась с братом, а он не стал спорить. Несколько лет назад у них погиб отец при странных, невыясненных обстоятельствах. Мать впала в жуткую депрессию, её даже отправляли в клинику, в простонародье «психушку», после попытки суицида. Все заботы о сестре невольно легли на Никиту.

Он здорово справлялся, что бесконечно всех удивляло. Не только нашу компанию, а всё окружение, начиная с органов опеки, которые нарисовались на пороге, как только мать забрали в больницу, соседей и друзей, заканчивая шапочными знакомыми.

Перевёлся из Московского вуза в институт в нашем городке районного значения. Сначала на дневное, после на вечернее, просто из соображений, что корочки когда-нибудь пригодятся, а если нет, то лишними не будут. Фрилансил, потом начал работать на удалёнке.

Сейчас всё нормализовалась, мать постепенно выходила из полузабытья, снова начала работать, пусть и не полный рабочий день, вспомнила, что у неё осталась несовершеннолетняя дочь, но Алёнка за несколько лет крепко-накрепко прикипела к брату. Вот и в «поход» напросилась с нами, Никита же, несмотря на то, что двенадцать лет – уже солидный возраст, можно и одну в городе оставить, взял мелкую с собой.

– Не мешает, – отмахнулась Даша. – Ей не место здесь. Понимаешь? – она округлила голубые глаза, став похожей на персонажа аниме.

– А, так ты на оргию рассчитывала, что ли?! – засмеялась я, хватаясь за живот.

– Ну тебя, – махнула рукой Даша. – Оргия, – фыркнула она. – Здесь некоторые с девственностью никак не расстанутся, а ты сразу – оргия, оргия. Просто не матюкнуться при ней, ничего.

– От мата Алёнка точно в обморок не упадёт. Ты слышала, какую она песню вчера пела?

– Да вообще! – заржала Дашка, вспоминая народное творчество о половой жизни воши, гниды и бабки Степаниды. – Бедный Никита!

Мы засмеялись вдвоём, вспоминая реакцию старшего брата на откровенную вульгарность, которая лилась изо рта двенадцатилетнего ангелоподобного существа.

Я же почему-то вспомнила совсем другой проигрыш на гитаре, намного более музыкальный, профессиональный и красивый, и уж точно не пошлый. Пришлось отмахнуться от воспоминаний, которые накатывали волной, пока я не отгоняла их усилием воли.

Может быть права Даша, мне давно пора найти молодого человека и расстаться с девственностью? Только где его искать-то? В университете мне никто не нравился, приятельствовала я со многими, но дальше «привет-пока-как-дела-чем-занимаешься» не заходила, в родном городке тем более.

Видела, что Алик косил на меня карим, жгучим взглядом, но это был Алик – парень, которого я помнила столько, сколько помнила себя. Мы выросли в одной песочнице, несмотря на разницу в возрасте три года. Наши родители работали на одном предприятии, мы даже пару раз вместе ездили в летний лагерь от этого самого предприятия, пусть и в разные отряды.

Макса рассматривать в качестве будущего парня не получалось совсем. Да и, были у меня, у всех у нас, подозрения, что он до сих пор сохнет по своей первой, несчастной любви. И вообще – он решительно не в моём вкусе. Совсем. Абсолютно.

Никита? Никиту можно было бы рассмотреть на роль временного увлечения. Только, во-первых, я, как почти любая девушка, не хотела ничего временного. В глубине души я мечтала встретить того единственного, который станет у меня первым и останется им навсегда, хотя бы лет на десять… это если вернуться из мечтаний в реальность, конечно, в мечтах – навсегда.

А во-вторых, я знала, что Дашка в тайне страдает по Никите. Не сильно, не всерьёз, лёгкая влюблённость совершенно не мешает ей встречаться с другими парнями. Весело, с пользой для тела проводить с ними время, но в то же время, если бы он вдруг пригласил её куда-нибудь – она бы точно описалась от счастья и конечно согласилась.

Однако Никита не приглашал. В целом, его личная жизнь была покрыта железобетонным слоем тайны. Все понимали, что кто-то у него есть… должен быть, но кто та счастливица, не знал никто, что было немного странно для нашей дружной и откровенной друг с другом компании, но мы проявляли понимание и не лезли с явно лишними расспросами.

Оставался Тима, но думать о нём, несмотря на весь мой атеизм, грешно. У Тимы есть Настя. У Насти – Тима. Это аксиома.

Искупавшись, мы отправились к палаткам. Начало темнеть, становилось неуютно. У Даши был с собой фонарик, она не боялась ничего, мне же было не по себе. Прямо в тот момент я бы предпочла наслаждаться природой на балконе, среди маминых цветов, в обнимку с толстожопым Барсиком и в наушниках, где звучало: «А небо всё также высоко. И солнце по крышам, и в городе лето…»

На ужин была уха из свежего улова ребят. В рыбе, как и в остальной фауне, я не слишком разбиралась, лишь морщилась от того, что пришлось чистить мелких рыбёшек, некоторые из которых жалобно дёргали хвостами, когда нож безжалостно отрубал им головы.

Нужен был мне этот отдых на лоне природы?! – ругала я себя. Благо, вечер прошёл весело, за откровенными, на грани фола разговорами не замечался неприглядный пейзаж и жужжание докучливой мошкары, летевшей на свет костра. Спать устраивались в кромешной темноте, светили только личные фонарики и один большой, который старательно экономили, потому выключили первым.

Мы с Дашкой спали в одной палатке, по плану с нами должна была ночевать Алёнка, но в первую же ночь она убежала к брату, громогласно заявив, что ей страшновато в компании девчонок – мало ли, хищник какой выйдет, рядом с мужчиной надёжней. Все поржали с размышлений мелкой, заявив, что такую тощую девчонку никто из зверей жрать не будет, а Никиткиными костями подавится – слишком уж длинным он вырос.

Макс устроился с Аликом, всю ночь из их палатки раздавался богатырский, пугающий медведей храп, утром же что один, что другой доказывали, что никто из них не храпит, показывая на парочку неразлучников Тима и Настю, мол, те ночами храпят. Можно подумать никто не слышал, как именно они «храпели».

Проснулась я первой, почему-то перед рассветом. Не сразу сообразила в чём дело, что именно было не так… Палатка как палатка, точно такая же, как вечером и три дня до этого. В кармашке запас репеллентов от всех видов насекомых, какие только смогли вспомнить перед отдыхом на природе. В углу пара рюкзаков, мой и Дашин, и сумка с самым необходимым, включая плюшевого зайца подруги. Вот такая причуда у второкурсницы одного из престижных университетов Сибири.

Пахло гарью… Сильно, почти невыносимо. Я выбралась из палатки, повела носом, огляделась. Брезжащие лучи солнца только начали освещать нашу стоянку: плед, который заменял стол, стопки грязной посуды, оставленной с вечера – не идти же в темноте мыть, – наглухо закрытые палатки друзей, из одной доносился душераздирающий храп. И всё это сквозь поволоку дыма и явственный, удушливый запах гари.

«Пожар!» – мелькнуло в голове молнией. Мгновенно вспомнились репортажи с места событий, озадаченные, деловитые голоса корреспондентов, вещающие про немыслимые гектары леса, которые горели этим летом как никогда активно. Сообщения от МЧС, напоминающие про пожароопасную обстановку. Дикторы, которые твердили, как заведённые, про опасность, человеческий фактор, что-то ещё….

– Никит, – рванула я в палатку к другу, дёрнула молнию на входе, резко распахнула створки, запуская тусклый солнечный свет и едкий запах дыма. – Никита, пожар!

Он промычал что-то невнятное в ответ. Алёнка, раскинувшаяся поперёк палатки, завалив ноги на живот брата, недовольно заворчала и отползла в угол, по пути пытаясь забраться с головой в спальник.

– Вставай! – толкнула я с силой Никиту, громко шипя: – Вставай, давай! Пожар!

– Ну? – уставился на меня Никита, когда выбрался из палатки. – Чего орёшь? Ребёнка мне разбудила.

– Так пожар же! – завизжала я.

– Он, может, в ста километрах отсюда или в пятистах, если не в тысяче.

– А если нет?! – вспылила я.

– Если бы рядом был, дым был бы другой, – отмахнулся он. – Это ветром натянуло просто. Не паникуй. Марин, ну ты чего? Испугалась, что ли? Всё хорошо будет. К вечеру нас заберут, – напомнил он с улыбкой. – Завтра уже будешь в своей постельке дрыхнуть, носом к стенке, – для пущей убедительности он ободряюще обнял меня и добавил: – Смотри, рассеивается дым. Говорю же, просто натянуло.