Агент угрозыска

ГЛАВА 1

Москва, апрель 1925 года

Прием по случаю дня рождения удался на славу, и хозяйка дома мадам Туманова колыхалась от счастья.

Важная подпись из Наркомфина передал блюдо с нарезанной бужениной сидящему рядом собственному обувному магазину. Мануфактурные ряды вели неспешную беседу с тремя булочными.

За ломящимся от закусок столом сидел цвет московской коммерции. Их жены обменивались последними новостями из мира столичной богемы и ревностно мерялись драгоценностями. Негромкий разговор сопровождался бодрым звоном ножей и вилок.

Сам именинник, Владимир Андреевич Туманов, которого жена ласково называла Вольдемаром, был мужчиной дородным и основательным. Дорогой костюм был сшит лучшим портным совсем недавно: растущее брюшко требовало регулярного обновления гардероба.

Туманов вытер рот салфеткой, и массивный перстень на его руке сверкнул, поймав блики роскошной хрустальной люстры.

– Я должен признать, господа, – сказал он, – что большевики оказались не такими уж страшными.

– Умный человек сможет устроиться при любой власти, – поддакнули мануфактурные ряды.

– Не соглашусь с вами, Петр Кузьмич, – возразил Туманов. – Умному человеку все же нужно безопасное поле и правила игры. Иначе это будет одна сплошная анархия, а мы это в семнадцатом году проходили, и больше не хотим.

– Власти новые, да привычки старые, – подал голос собственный обувной магазин. – Сунул, кому надо, и на тебе, выгодный контракт. Слышали, Куприянов получил на откуп всю мануфактуру для армии? – Все закивали. – Я не буду вам говорить, сколько он занес туда. – Большой палец указал на потолок.

– Особенно мне не говорите, – осклабилась важная подпись из Наркомфина. Дружный смех за столом показал, что шутку оценили.

Услужливая горничная плавно проскользнула в комнату с блюдом холодного осетра в руках. Она была одета в темное закрытое платье и белоснежный передник. Волосы были заплетены в косу, такую же тонкую, как и хозяйка. Водрузив блюдо в центр стола, она собрала опустевшие тарелки и неслышно удалилась.

– Ловка девица. – Дама в горжетке оценила работу. – Моя бы уже пару раз споткнулась, а по дороге на кухню еще и тарелку бы разбила.

– Хорошая прислуга редкость в наши дни, – согласилась Туманова.

– Не уступите?

– Разве что после отъезда. – Туманова лучилась от гордости. – Моего Вольдемара вот-вот должны назначить в торговое представительство в Париже.

– Ах, Париж! – отозвалась гостья напротив. – Как я вам завидую. Я бы все отдала, чтобы хоть на минуту вырваться из этой серой промозглой Москвы. Туда, в кутежи Монмартра, в огни кафешантанов!

– На что бы ты кутила там, Вавочка? – меланхолично заметил ее муж, отправляя кусок осетра в рот. – Советские рубли там не в почете.

– Нельзя быть таким циником, милый. Что бы я ни сказала, тебе непременно нужно вернуть меня с небес на землю.

– Я человек практического склада. Мне на земле привычнее.

Расстроенная мечтательница собиралась возразить, но Туманова не хотела портить день чужими семейными сценами.

– Таких здравомыслящих людей, как ваш муж, редко можно встретить, – дипломатично заметила она.

Вава скривила тонкие губы в некое подобие улыбки и, между упреками мужу и осетриной, выбрала последнее. Насытившись, она стала искать, во что бы еще вцепиться.

Ее взгляд остановился на молодом человеке лет, сидевшем рядом с хозяйкой. Худощавый, лет примерно двадцати, одетый в добротный, но потертый костюм, он выглядел бедным родственником, особенно на фоне увешанной драгоценностями мадам Тумановой.

– Кажется, я вас раньше не видела. – Вава взмахнула ресницами.

– Леопольд Дольников, сын моей приятельницы, – представила хозяйка. – Приехал из Риги.

– Не понимаю, зачем? – всплеснула руками Вава и капризно повела плечами. – Из Европы к нам?

– Лео – большой талант. Такому изумительному голосу тесно в маленькой стране. Согласитесь, одно дело быть первым тенором Балтики, и совсем другое петь в Большом театре.

Присутствующие закивали, заговорили о перспективах, концертах, европейской славе. Молодой тенор слушал, кивал, со всеми соглашался и ел, ел, ел. Уставленный яствами стол производил на него гипнотизирующее впечатление.

– Кладите осетрину, не стесняйтесь, – потчевал его хозяин. – Поди, в поездном буфете не было таких разносолов?

– Представьте, в поезде совсем не было буфета, – ответил Лео. Голос у него оказался приятно бархатистым.

– Нет буфета в поезде? Это неслыханно! – Вава снова всплеснула ручками. – Впрочем, неудивительно. Чего еще можно ожидать от этой варварской страны.

– Мы с другими пассажирами выходили в привокзальные буфеты, – продолжил Лео. – Очень недурственные.

– Не надо оправдываться, здесь все свои. – Вава через стол погладила его руку, вызвав гримасу неудовольствия хозяйки. – Когда пересекаешь границу и въезжаешь в Большевизию, чувствуешь, как утекает воздух свободы, не так ли?

Лео Дольников лишь грустно улыбнулся в ответ. Он смотрел на этих одетых по последней моде людей и вспоминал, что больше всего его поразила одежда жителей Москвы: тулупы и вязаные кофты, завязанные крест-накрест на поясе пуховые платки, выцветшие гимнастерки и разношенные до раздолбанности ботинки и сапоги. Особенную жалость вызывали дети, эти укутанные с ног до головы шары в пальто на вырост с подвернутыми рукавами и подшитыми полами.

Тогда был конец марта, но холод был под стать февралю.

Потом потеплело и стало мокро. Ушли валенки, сменившись штиблетами и туфлями. Вместо шапок и платков появились аккуратные короткие стрижки, обрамляющие лица полные робкой весенней надежды. Они заполняли улицы, сопровождаемые цокотом копыт по булыжной мостовой, перемежавшимся звоном медленно ползущих трамваев. Прежде тихая и сонная Москва стала шумным городом.

Лео вспоминал поезд, где было холодно и сумрачно, постельное белье было сырым, а вода в умывальнике ледяной. Всю дорогу он не снимал пальто и шарф, поскольку боялся простудиться. Он постоянно смотрел в окно, боясь пропустить момент пересечения границы.

Сначала показалась будка латвийского пограничного поста, за ней виднелась арка с надписью «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Между ними лежала присыпанная снегом канава, которая и была границей. Рядом с аркой стоял солдат, одинокий и уставший, в длинной до пят шинели. На плече его висела винтовка с приткнутым к ней штыком.

– Стало быть, Латвия вам не приглянулась, – голос Туманова выдернул Лео из воспоминаний.

– Латвия очень милая страна, но очень маленькая. Там уже есть тенор. Ему едва хватает ангажементов.

– Да уж, двух теноров Латвии не прокормить. – Шутка владельца собственного обувного магазина пришлась гостям по вкусу.

Дребезжащий звонок был едва слышен в гостиной, но музыкальное ухо хозяйки его уловило.

– Даша, открой! – крикнула она в гулкую пустоту коридора. – Это должно быть Павел. Он обещал сюрприз.

– Какой Павел? – спросил ее муж. – Я не знаю никакого Павла.

– Из конторы канцтоваров или как там их называют. – Туманова понизила голос. – Мы специально его пригласили? Ты что, не помнишь?

– Ах, да-да, совершенно вылетело из головы. – Туманов промокнул рот салфеткой. – Разумеется, проси.

В комнату вошел щуплый мужчина с гладковыбритым подобострастным лицом из тех, что приглашают для развлечения публики. Гости едва скользнули глазами по костюму из магазина готового платья, и вернулись к своим разговорам.

– Очень рада вас видеть. – Туманова протянула ему обе руки, и гость прижал свои тонкие губы к каждой из них по очереди. – Прошу любить и жаловать, господа, Павел… Как вас по батюшке?

– Павел Дмитриевич Репин, к вашим услугам, – произнес он извиняющимся тоном, как если бы осознавал нелепость нахождения своей щуплой фигуры рядом с массивными телами остальных гостей.

– Да-да, – махнула Туманова рукой и смерила гостя тревожным взглядом. – Вы один?

– Нет, что вы, как можно. Я же обещал.

Павел сделал шаг назад и эффектным жестом фокусника протянул руку. В комнату вплыл букет роз, а вслед за ним роковое создание, одетое в нечто переливающееся и, судя по заметавшимся завистливым взглядам дам, сногсшибательно-модное.

За столом ахнули. Мужчины медленно поднялись. Туманов тоже хотел встать, но один неловкий взмах рукой – и пуговица на его рукаве запуталась в бахроме скатерти.

– Виктория! Боже мой! – зашелестели голоса. – Не может быть!

– Господа, прошу любить и жаловать, несравненная Виктория Лернер! – Голос Павла закончил представление на высокой ноте, как и подобает опытному конферансье.

– Ах, какой приятный сюрприз! – защебетала Туманова.

– Дайте же, – сказала Виктория низким, неожиданным для такого хрупкого существа, голосом. – Дайте мне посмотреть на вас. – Ее пронзительные глаза в обрамлении густо накрашенных ресниц впились в массивное тело хозяйки. Гости, затаив дыхание, ждали окончания осмотра. – Вы сокровище. – Виктория вынесла свой вердикт, после чего вручила букет зардевшейся Тумановой. – Вы – редкая драгоценность. Ваш муж это знает?

Туманов, наконец, смог освободиться из объятий бахромы, встал из-за стола и поклонился:

– Уверяю вас.

Виктория подплыла к нему, жадно окинула взором, как если бы хотела проглотить целиком, обняла и поцеловала в лоб. – Берегите её.

– Прошу к столу, – повторила свое приглашение хозяйка, но Виктория направилась к роялю изломанной походкой.

– Шампанского, господа, – засуетился хозяин. – Налейте божественной Виктории шампанского.

Павел подхватил два искрящихся бокала и проследовал за ней к роялю. Виктория медленно стянула перчатки одну за другой, села за рояль и начала наигрывать мелодию популярного романса. Павел протянул шампанское своей спутнице. Она прервала мелодию, взяла бокал и, сделав глоток, поставила его на рояль.

Павел перехватил ее руку и задержал в своей. Его пальцы нежно гладили ее ладонь, в то время как взгляд его был прикован к перстню в форме бабочки.

– Интересная вещь. Изумруды редкой чистоты. Должно быть немалых денег стоит.

– Как это пошло все мерить на деньги. – Виктория отняла руку и ударила по клавишам. – Ах, зачем эта ночь так была хороша…

Пока она пела, собравшиеся с любопытством рассматривали диковинную гостью.

– Интересная женщина, – отметили мануфактурные ряды.

– С такой и в Париж не стыдно прокатиться, – согласилась сеть булочных.

– Говорят, она внебрачная дочь князя Голицына и какой-то француженки. Появилась в Москве месяца три назад. Эдакая Настасья Филипповна наших дней. Заполучить ее в дом совершенно невозможно. Завтра вся Москва будет говорить о нас.

Нина Павловна Туманова раздувалась от гордости, в глазах ее плескалось самодовольство. Она переводила взгляд с одного гостя на другого: оценили ли по достоинству высоту приема и изысканность общества.

Энтузиазм хозяйки несколько иссяк, когда глаза ее остановились на Лео. Мальчик ел взглядом гостью с тем же обожанием, что и осетрину. Туманова уже собралась попенять Лео на отсутствие хороших манер, когда ее грубо прервали.

Громкие фортепьянные аккорды заглушили шаги троих мужчин вошедших в комнату. Испуганный женский визг оборвал музыку. Эти трое отличались от остальных не только осанкой, покроем костюмов и манерам.

У них в руках были пистолеты.

– Ша! – выкрикнул тот, что стоял ближе к двери. Верхнюю часть его лица закрывал картуз, напяленный по самые глаза-щелочки, снизу оно было обрамлено клочковатой бородкой.

– Всем сидеть т-тихо! – сказал тот, что стоял в центре. Несмотря на прохладу апрельского вечера, он был без пальто. Френч и галифе мало шли к его приземистой фигуре, но, похоже, его это мало волновало. – Одно резкое движение – и пуля в лоб. Я п-понятно излагаю?

Люди за столом нервно закивали.

– Все из карманов на стол. Дамы снимайте ваши цацки. Джентльмены вам новые купят.

Пока заикающийся главарь держал гостей на мушке, его подручный в картузе достал из кармана холщовый мешок пошел к гостям. Жены нервно вынимали из ушей и снимали с шей и пальцев драгоценности. Их мужья клали перед собой золотые и серебряные портсигары и часы.

Лео Дольников сидел, не шелохнувшись. Он смотрел на бандита, который передвигался от одного гостя к другому, забирая добычу, и ждал своей очереди.

Вот сейчас человек с револьвером подойдет к нему, а ему нечего предложить грабителю. Ни денег, ни часов, ни золотых запонок. Тот наверняка не поверит, разозлится, направит на него ствол и…

Бандит не заметил тенора и сразу перешел к сидевшей рядом хозяйке квартиры. Следом за чувством облегчения поднялась волна негодования.

Что же это получается? Новый мир, который принесла революция, ничем не отличается от старого? Грабители видели, что у него нет средств, и потому не считали его за человека. Так ведь то же самое и при царе было. Зачем же тогда было переворот устраивать?

Тем временем второй грабитель сорвал плюшевое покрывало с комода и завернул в него меховые горжетки с плеч взволнованных дам. Туда же отправились шубы из передней и два серебряных подсвечника со стола.

Когда собиратель колец подошел к роялю, Павел безропотно положил ему в мешок свой кошелек. Он хотел добавить дешевую булавку для галстука, но грабитель отодвинул его плечом и протянул мешок Виктории. Там посмотрела на него с вызовом и не шелохнулась.

– Мадам, не напрягайте публику. – Главарь качнул пистолет в ее сторону.

Кольцо Виктории отправилось в мешок. Она взяла бокал. Человек с пистолетом направил ствол ей в лицо. Дерзко глядя ему в глаза, Виктория выпила шампанское до дна.

– Я вижу, мадам любит к-красивую жизнь. – Он повернулся к своим и негромко приказал. – Все, уходим.

Двое с мешками полными добычи направились к выходу. Последним, прикрывая их отход, шел главарь. Как только за ними хлопнула входная дверь, морок, наведенный налетчиками, спал, и гости шумно выдохнули.

– Воды! – кричала мадам Туманова. – Даша, подай воды!

– Даша, беги за городовым! – настаивал ее муж. – То есть, за милицией.

Все вскочили из-за стола, заметались. Кто-то, схватившись за сердце, упал на диван. Кто-то начал пересчитывать в уме потерянную сумму. Павел стоял у рояля, вцепившись в крышку побелевшими пальцами. Он тяжело дышал, и по лицу его катились крупные капли пота.

– Голубчик, что с вами? – Туманов подошел к нему и участливо заглянул в глаза. – Вам плохо? – Не дождавшись ответа, он повернулся к жене. – Где у нас сердечные капли?

– В шкафчике на кухне. Я сейчас принесу.

– Потерпите немного, – Туманов ободряюще погладил Павла по плечу. Затем он оглянулся вокруг и спросил:

– А где Виктория?

ГЛАВА 2

В зал ресторана «Аркадия» вошел молодой человек среднего роста, глазам которого не хватало беззаботности. Его звали Семен Карагач. Он был подтянут и передвигался той пружинящей походкой, которая выдает готовность сорваться с места в любую минуту. Лицо новый посетитель имел загорелое, необычное для апрельской Москвы. Когда он вытягивал шею, из ворота на поверхность выныривал белый шрам, по которому Карагач пробегался пальцами, и тут же снова прятал под воротник.

Вошедший оценил золотой блеск стен и зубов посетителей, изящество гобеленов и зеркала в массивных деревянных рамах. Бархатные шторы на окнах не позволяли голодным взглядам с улицы беспокоить чистую публику.

На эстраде расположился квартет музыкантов. Играли они негромко, ненавязчиво, позволяя разговорам за столиками идти своим чередом. Бесшумно летающие по залу официанты стремились предупредить малейшие желания гостей.

Смычок взлетел вверх и поставил точку в томном танго. Две страстные пары нехотя разомкнули объятия. Пожилой метрдотель зааплодировал, сделав жидкие хлопки публики несколько гуще, после чего подошел к гостю и вопросительно приподнял брови:

– Чем могу служить?

Семен взглянул знатоку человеческих характеров в глаза.

– Сегодня мой первый день в столице. Я хочу почувствовать, что Москва мне рада.

Метрдотель поднял руку, и рядом с ним мгновенно возник долговязый официант с напомаженными волосами. – Яша, обслужи гостя.

Официант кивнул и жестом пригласил следовать за собой.

Кучность публики была лучшим свидетельством популярности места. Официант предложил гостю место за столиком рядом с колонной, предупредительно отодвинул стул и подал меню.

– Все ли устрицы и перепела скончались при царском режиме или что-то осталось? – осведомился Карагач.

– Увы. – Официант развел руками и надел на лицо скорбную мину.

– Давайте, Яша, договоримся так. – Карагач закрыл меню и вернул его официанту. – Я вижу, вы человек опытный, поэтому оставляю выбор блюд на ваше усмотрение. Если он мне понравится, вы будете иметь постоянного клиента. Если нет, мне будет больно каждый раз, когда я буду слышать слово «Аркадия».

– Понимаем-с. – С легким поклоном, Яша удалился.

Карагач постучал костяшками пальцев по побеленной колонне, уходившей в нарисованный на потолке небосвод с купидонами. Он ожидал звонкий деревянный звук, а получил глухой каменный. Удовлетворенно кивнув, он передвинул стул таким образом, чтобы его спина оказалась полностью прикрыта колонной, и принялся осматривать гостей.

За столиком слева сидели три эффектные дамы с горжетками на плечах. Их шелковые платья трещали под напором дородных тел, а остатки помады на губах смешивались с жиром котлет. Дамы вышли в свет в сопровождении тонкошеего юноши в клетчатом костюме. Судя по обрывкам фраз, он приходился племянником одной из них, что позволяло сохранять приличия и, в то же время, не препятствовало новым знакомствам.

Разумеется, дамы слышали о революции, освобождении женщины и прочих событиях, о которых писали в газетах. Но если все люди вашего круга считают, что ходить в ресторан без мужчины непристойно, то никакая революция этого не изменит.

За столиком справа гуляла солидная компания из четырех молчаливых мужчин. Одеты они были разномастно: один во френче, двое в пиджаках, еще один кутался в накинутый поверх гимнастерки меховой жилет. Компания была полностью поглощена закусками и вела негромкий разговор.

Под взглядами этой четверки Семен почувствовал себя неуютно. Он еще раз передвинул стул, чтобы колонна скрыла его от их глаз. Что-то подсказывало ему, что не стоит нервировать этих людей, и уж тем более прислушиваться к их разговору.

Его опасения были напрасны. Шум музыки, развязные крики осоловевших от водки и еды гостей заглушали звуки в паре шагов, так что четверка могла спокойно обсуждать свои дела.

– Не обидит барыга-то? – поинтересовался тот, что пониже ростом, в чесучовом пиджаке.

– Не дрейфь, Митя, – ответил ему человек во френче. – Меня обидишь – долго не п-проживешь. Он это знает.

– Это, Вася, все знают, – кивнул тот, что в жилете, отправив в рот дрожащий кусок холодца.

– Я тут на малине краем уха слышал, будто деловые в белокаменную как мухи на мед повалили, – продолжил расспросы чесучовый пиджак. – С чего бы это?

– Тебе какая печаль? – спросил жилет, дожевав холодец.

– Такая, что нечего на наших жирных котов пасть разевать, – горячился тот. – Вон сегодня на Мясницкой чисто сработали, тепленькими взяли. Люблю когда так. Коли сюда стая голодных волков набежит да начнет потрошить без разбора, наши клиенты цацки свои по сейфам попрячут. Нам оно надо?

– Митя дело говорит, – кивнул тот, что в жилете по имени Моня. – Конкуренция в торговле хороша, а в нашем деле надо свою территорию столбить.

– На камешки они побежали. Слышал я, что саквояж ювелира всплыл, – процедил Вася, подцепляя вилкой хрустящий лист соленой капусты.

– Которого ювелира? – оживился Митя. Лицо его озарилось широкой улыбкой, во рту сверкнул золотой зуб. – Неужто Шубникова?

– Его.

Вася кивнул на графин, и Митя быстро разлил его содержимое на четыре рюмки. Вася поднял свою:

– Чтобы дело спорилось.

Чокнулись. Выпили. Крякнули. Закусили.

– Что еще про саквояж слышно? – продолжал выпытывать Митя. Вася посмотрел на него взглядом, под которым Митя ушел в пол.

– Я за п-призраками не гоняюсь, – внушительно пояснил Вася. – Я на верные дела хожу с наводкой. Если тебе со мной с-скучно, так вали на все четыре стороны. Рабочий с-ствол я себе всегда найду.

– Да я ничего, так, спросить, – торопливо объяснил Митя. – Интересно же.

– Ему золотишка во рту мало, – объяснил молчавший до сих пор четвертый по прозвищу Череп. – Хочет прибавить.

Все засмеялись шутке, и громче всех Митя. Тонкие черты его лица складывались в плаксивое выражение. Борода, которую он начал отращивать для солидности, появлялась на свет клоками. Неуклюжесть его фигуры и нескладность речи были причиной несерьезного к нему отношения, что ранило его чувствительное сердце.

Официант Яша вернулся к столу Карагача через пару минут с запотевшим графинчиком водки и тарелкой маринованных огурцов. Он наполнил рюмку, подождал, пока гость выпьет, оценит, хрустнет огурцом, кивнет, и только после этого исчез. Карагач оценил деликатность и внимание к клиенту.

Вася опрокинул рюмку водки и с громким звуком поставил ее на стол – тот качнулся. Он поднял руку, призывая проходящего мимо Яшу. Тот мгновенно подлетел.

– Чего изволите?

Вася достал из кармана внушительную пачку денег, перетянутую резинкой.

– Сей момент. – Яша понял с полуслова.

Он взял пачку, нырнул под стол и подложил ее под ножку. Вынырнув обратно, он аккуратно подвигал стол – тот стоял твердо. Вася удовлетворенно кивнул и жестом отпустил официанта, который сбегал на кухню и вернулся к Карагачу с набором разносолов и тарелкой жареной свинины.

– Не желаете ли в компанию интеллигентную даму для разговора? – осведомился он.

– Яша, я устал от разговоров с интеллигентными дамами.

– Понимаю-с. Есть другие дамы. – У официанта в руке появилась визитка с напечатанным на ней адресом, которую он положил на стол. – Тут недалеко за углом. Скажете, что от Яши из «Аркадии».

– Я не настолько голоден. – Этими словами Карагач отправил Яшу на кухню, но визитку положил в карман.

В паузе, которую сделали музыканты, Карагач услышал легкий приятный смех. Он обернулся и увидел девушку, которую раньше не заметил из-за колонны. На вид ей было чуть больше двадцати. Скромное темное платье с белым воротником и брошью отличали ее от других женщин ресторана. Она могла быть секретаршей или машинисткой в какой-нибудь конторе, если бы не прямая спина и высоко поднятая голова. Эта явно была «из бывших».

Каштановые локоны струились вдоль ее лица. Пухлые губы складывались в маленький аккуратный ротик, в который она отправляла крохотные кусочки еды. Во взгляде, которым она скользила по залу, явно читалась скука.

Девушка сидела за столиком одна, но отодвинутый стул и смятая салфетка показывали, что где-то поблизости обретался ее спутник. Пока Карагач размышлял, не воспользоваться ли удачным моментом, чтобы завязать знакомство, на эстраду вышел конферансье:

– Дамы и господа, имею честь представить украшение сегодняшнего вечера. Несравненная Галатея Огибальская!

Под бурные аплодисменты на сцену выплыла чувственная дама с легким налетом вульгарности обязательным для такого места и начала пританцовывать вместе со скрипкой:

– Купите бублики, гоните рублики, купите бублики, да поскорей.

– И в ночь ненастную, – отозвались посетители, – меня несчастную, торговку частную, ты пожалей!

Весь ресторан в едином порыве подхватил слова популярной песни. Одни отбивали ритм ложками, другие притоптывали, третьи стучали по столу потными руками, отчего стаканы звенели в такт, подпрыгивая и расплескивая наливки. Бурые, желтые, малиновые пятна расползались на скатертях, соединяясь в причудливый узор.

Девушка в черном платье отвернулась от эстрады: музыка явно была ей не по вкусу. В этот момент она заметила Семена, который разглядывал ее. Дернув плечиком, как бы защищаясь от непрошенного внимания, она отвела взгляд.

Когда она подняла глаза на Карагача, он поднял рюмку и слегка поклонился, показывая, что пьет в ее честь. Она улыбнулась и подняла бокал в ответ. Улыбка ее была светлой, чистой, почти детской.

Оба сделали по глотку.

Она поставила бокал на стол рядом с небольшой коробочкой из ювелирного магазина. На тонком среднем пальце девушки красовалось кольцо.

Карагач показал на свой палец и изобразил восторг – «красивое кольцо».

Девушка скривила губы – «если вы так считаете».

К ее столику направлялся господин с недовольным лицом. Он не был ни молод, ни хорош собой. Его сальные волосы и красное лицо свидетельствовали о пристрастии к жирной пище. На вид ему было не больше сорока, но его уже начинала мучить подагра.

Девушка снова дернула плечиком, как бы предупреждая Семена, что их молчаливый разговор окончен. Карагач показал на нее, затем на него и развел руками: «Вы с этим? Как?»

Она не успела ответить, когда ее спутник занял свое место за столом, и его широкая спина перекрыла обзор и прервала общение. Карагач с сожалением вернулся к холодцу.