Легендарные разведчики. Книга 2

Но в это время в Японию отправляется Рамзай, которому требуется поддержка. И с согласия художника Берзин перебрасывает того в Токио. Следует встреча с Зорге и с Вукеличем в музее. Говорящий по-английски Мияги выступает в качестве гида, знакомит Рамзая и его спутника с секретами современной японской живописи. Прикрытие надежное, объясняющее общение с иностранцами. К тому же Зорге убеждается, что его потенциальный помощник хладнокровен, умен и уже неплохо знаком с разведывательной работой. Где еще найдешь такого среди японцев? И он уговаривает Мияги стать его другом. Живописец сомневается. И все же не может отказать советскому резиденту. Его «да!» становится началом долгого и плодотворного для советской разведки сотрудничества. И началом конца группы «Рамзая» осенью 1941 года.

Никакой вины Зорге здесь нет. Конечно, понимал важную роль художника еще один помощник Зорге – югославский журналист Бранко Вукелич. С Мияги общался и Одзаки, но знакомство двух японцев подозрений до поры до времени не вызывало.

Все документы, попадавшие в руки Рамзая после обработки, моментально уничтожались. Законы конспирации соблюдались. Что можно было еще предпринять, чтобы обезопасить группу «Рамзая»? К тому же Мияги с давних американских времен тяжело болел туберкулезом. Сомнительно, чтобы соотечественники заподозрили обреченного в работе на иностранную разведку. Полиция была осведомлена о его доходах от продажи собственных картин и чтения лекций о японской культуре на приличном английском.

Из США он привез три тысячи долларов – деньги по меркам 1941-го немалые. И Мияги об этих сбережениях иногда «пробалтывался». Уж не знаю, накопил ли их сам Мияги, или советская разведка заранее обеспечила агента этой суммой. Ее обладатель, человек свободной профессии, мог и не ходить каждый день на работу. Это устраивало не только его – главным образом Зорге.

Мияги всегда отличало немногословие. Супруга Одзаки не подозревала, чем занимается ее супруг. Профессионал Вукелич, разведясь с женой, по предложению или приказу Зорге отправил ее на родину в далекую Австралию. Новая спутница жизни – японка – ждала ребеночка, не до разведки ей было. А русская жена Макса – Анна Клаузен работала на советскую разведку еще с шанхайских времен.

Так что выскажу свою точку зрения: Зорге сгубили время, уж очень долго держался он со своими людьми в Японии, плюс случайность, которой стал выход полиции на Мияги. Увы, случай и предательство всегда довлеют над жизнью любого, даже самого осторожного разведчика.

Приведу еще одну точку зрения, высказанную полковником разведки, писателем Анатолием Георгиевичем Смирновым в его книге «“Висбаден” всегда на связи», в которой профессионально разбирается деятельность Зорге. Книга вышла в 2012 году в издательском доме Дальневосточного федерального университета. Может, из-за гигантских нашенских расстояний не добралась в нужном количестве до Москвы и заслуженной известности недополучила. А зря. «Висбаден» – это Владивосток, в котором и принимали радиошифровки из Токио. И было их столько, особенно в начале Великой Отечественной войны, что японцы рацию запеленговали, установили радиста и его друзей. Смирнов уверен, что это и стало решающим фактором в разоблачении всей группы. Не берусь судить, так ли, и считать, что это утверждение из разряда неоспоримых.

Но вот парадокс: Зорге едва не расстался с жизнью еще в самом начале 1930-х. Тогда покушение на него собирались совершить … немецкие коммунисты. Товарищи по партии не простили Рихарду «измены». Как мог он, твердый коммунист, сражавшийся на баррикадах, отсидевший в 1920-м в тюрьме, вдруг изменить марксистским убеждениям, записаться в арийцы и, главное, проделать путь от коммуниста до нациста. И приговор за это предательство был один – смерть.

Специальная служба компартии Германии уже начали охоту за «изменником». Откуда честным парням было знать, что их верный друг выполнял тяжелейшее задание Коминтерна, Москвы по внедрению в нацисты. Превозмогая отвращение, Рихард Зорге вживался в новый и для себя ненавистный образ. Удалось.

Партийный приговор отступнику был вынесен: ликвидировать, как предателя. По существовавшим правилам компартия Германии о своем решении уведомила Коминтерн: требовалось согласие находившихся в Москве товарищей. В Коминтерновском центре ужаснулись. Забили тревогу, приводить приговор в исполнение моментально и строжайше запретили.

Но и об этом Борис Игнатьевич Гудзь мне не раз, пусть коротко, без подробностей, однако рассказывал; вскоре пришла новая просьба дать санкцию на ликвидацию, затем еще одна. Понятно, все покушения были запрещены. Быть может, раз на четвертый соратники Зорге поняли, что здесь что-то не так. Но и этот запрет на ликвидацию представлял опасность для советского разведчика. А вдруг кто-то из не состоявшихся ликвидаторов будет захвачен фашистами и, не выдержав допросов в гестапо, станет предателем? Да просто проговорится. Так что Зорге вечно находился под дамокловым мечом.

На мой вопрос, знал ли Зорге, что на него ведут охоту свои, Борис Гудзь не ответил.

И еще один довольно тонкий момент, в котором наши с Борисом Игнатьевичем точки зрения на деятельность Зорге не совпадали. Начинал Рихард Зорге свою работу разведчика под крылом, говоря по-современному, внешней разведки. В этой службе требуются политическая аналитика, глубокое проникновение в стратегические планы противника, взвешивание его потенциальных возможностей. И как раз в этом Зорге был необычайно, по тем давним временам даже неправдоподобно, силен. В одной из трех упоминавшихся книг, написанных в его московский период, публицист Зорге предсказал приход к власти фашистов. Упреки в том, что я делаю из Зорге провидца, не принимаются. Он и был настоящим провидцем.

Почитайте (или хотя бы полистайте) сборник «Рихард Зорге. Статьи. Корреспонденции. Рецензии», опубликованный в 1971-м издательством Московского университета. В книге воспроизведены материалы Зорге из нескольких изданий. Какие же они разные, эти работы, предназначавшиеся для журнала «Коммунистический интернационал» или, к примеру, для «Франкфуртен Цайтунг». Той самой, что приветствовала сожжение нацистами книг, «вредных» для нации, Рембрандта объявляла неарийцем, призывала никогда не исполнять музыку Бизе, Сен-Санса и Шопена. Но все, в том числе и вышедшие в фашистской Германии труды Зорге опубликованы, несмотря на то что автор никогда не писал их в стиле, предпочитаемом доктором Геббельсом. Зорге был не просто журналистом, репортером. Нет, теоретиком, аналитиком, смотрящим в будущее философом. Оценить значение его публицистики в далекое, тревожное время, когда вопрос стоял о выживании одной отдельно взятой страны, строящей социализм, было крайне сложно, нереально.

Думается, разведчик опередил свое время на десятилетия и десятилетия, отказавшись от необходимого, однако лишь сиюминутного, сугубо оперативного подхода. Он заглядывал в далекое будущее. Не предсказывал, но и не только информировал, а и анализировал события в развитии. И статьи Зорге, видевшиеся в военной разведке, куда его перевели, определенной если не блажью, то тратой его (и не только его) драгоценного времени, были предтечей, скорее образцом той информационно-аналитической работы, которой внешняя разведка впервые серьезно занялась в годы войны. Ведь совсем не зря весной 1943-го был создан Информационный отдел Первого управления Наркомата Комитета государственной безопасности – по существу именно аналитическая служба. Косвенно, пусть хотя бы косвенно, но как раз Рихарда Зорге можно считать одним из первых аналитиков внешней разведки. Хотя в последние годы он и трудился в разведке военной. Уверен, что обоим ведомствам будущий Герой Советского Союза приносил пользу величайшую.

Как много в судьбе разведчика зависит от удачи и счастливого для него стечения обстоятельств! Как часто прижимают его к земле нагромождения всевозможных случайностей и порой совершенно нелепых совпадений.

Был и в карьере Зорге момент, когда его провал казался неминуем. Такое может произойти с любым разведчиком-нелегалом, его нельзя избежать и предотвратить. Потому что нет от слепой случайности противоядия. В 1933 году в Берлине злой рок явился на прощальный перед отъездом в Токио ужин прессы в лице некого Густава Хильгера, приглашенного по совету одного из покровителей Зорге. Когда Рихард услышал фамилию будущего гостя, то в памяти промелькнули какие-то воспоминания, ассоциации – не больше. На вечере был даже Геббельс. И Хильгер – тоже. Всмотревшись в лицо будущего корреспондента в Токио, без предисловий осведомился, где мог раньше видеть доктора Зорге. И сам же ответил, что, кажется, месяца четыре назад в Большом театре в Москве. Да-да, на опере «Чио-Чио-сан», имеющей некоторое отношение к нынешней командировке журналиста. И даже припомнил, что тот был с очаровательной спутницей, блиставшей красотой.

Память не подвела Хильгера – многолетнего заместителя заведующего отделом торговой политики, советника по вопросам экономики посольства Германии в СССР. Зорге действительно пригласил Катю Максимову в Большой. Так они отметили вступление в брак. Никаких экстравагантностей в Большом театре Зорге не допускал. Уже тогда разведчикам не слишком рекомендовалось появляться в людных местах, где могли произойти какие-то непредвиденные встречи. Не под запретом, однако нежелательны были также известные рестораны, художественные галереи, театры, включая, конечно, Большой, в котором каждый живущий в Москве иностранец считал своим долгом побывать.

Замечу, этот предвоенный полузапрет действовал и в 1950–1970-е годы, когда, к примеру, наш разведчик Ким Филби, исчезнувший из Бейрута и тихо-тихо живший в Москве, лицом к лицу столкнулся в том же Большом со своим коллегой – британским журналистом, с которым работал, надо же, в Бейруте, откуда таинственно испарился. Британский журналист в своей статье упомянул о встрече с Филби, описав к тому же его спутницу. Для английской разведки это стало подтверждением: да, Филби там, где и должен был быть – в Москве.

Но та случайная встреча состоялась уже после бегства Кима, а Зорге находился в берлинском журналистском клубе в окружении людей с повязками со свастикой на рукавах черных мундиров. Но Рихард вывернулся. «Вспомнил», что они действительно совсем недавно виделись с Хильгером в редакции одной мюнхенской газеты. Привел и имя человека, который тогда присутствовал, – своего собственного брата, как и он, Рихард, доктора наук. Брат, конечно, подтвердил бы его слова.

Хильгеру было бы достаточно заглянуть в полицейский архив, чтобы на всякий случай проверить, что за журналист отправляется в Японию. Однако Зорге снова повезло. Любитель оперы из посольства Германии до архивов, это уж абсолютно точно и понятно, не добрался. А то бы операции под кодовым названием «Рамзай» не состояться.

И уж если встретился нам на страницах этой книги советник Хильгер, то припомним, рядом с кем трудился он в посольстве Германии в Москве. С Герхардом Кегелем. Прежде чем занять дипломатический пост, Кегель успел побывать подпольщиком, вступить в компартию Германии, наладить контакт с журналисткой Ильзе Штебе, которую гестапо впоследствии выследило и казнило, как советскую шпионку. А Кегель, немало для СССР сделавший, выжил и даже издал после войны переведенную и на русский книгу «В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста». От Кегеля наши службы впервые узнали имя приехавшего с непонятной инспекцией в Москву молодого немецкого химика, оказавшегося будущим шефом всей фашистской внешней разведки Вальтером Шелленбергом. И, здорово поддав в «Национале», Шелленберг вдруг выдал, что важной целью грядущей и уже близкой войны Германии с СССР будет выход на линию «А – А» – Архангельск – Астрахань. Кегель моментально сообщил об этом советским друзьям. Жизнь подтвердила, что опьяневший Шелленберг не врал. А Кегель, благополучно переживший войну, обосновался после нее в Восточной Германии. Занимал в ГДР важные государственные посты.

Но вот Хильгеру наших разведчиков разоблачить было не суждено.

Еще один раз пощадил Зорге или, возможно, так до конца и не понял всего ему внезапно открывшегося морской атташе посольства в Японии Пауль Веннекер. В отпуске в Германии пришла ему в голову мысль навестить мать друга Рихарда. Мама ушла накрывать на стол, а моряк, копаясь с ее разрешения в домашней библиотеке друга, случайно наткнулся на написанную Зорге еще 13 лет назад брошюру о Розе Люксембург. Сугубо марксистский подход к изложению событий хорошо знакомого ему автора – фашиста-единомышленника поразил Веннекера. Если бы эту работу сейчас нашли в доме гестаповцы, концлагерь грозил бы всем родственникам Зорге, а уж автору… И Веннекер притащил книжечку в Токио, отдав Рихарду. А тот на глазах Пауля тотчас сжег ее. И все же не избежал вопроса: «Ты, Рихард, коммунист?» Зорге отшутился, что давным-давно был, как и многие молодые, розовым. Веннекер шутку принял.

Признаться, роль Веннекера в деле Зорге осталась мне не до конца понятной. Когда уже осенью 1941-го Рамзай почувствовал, что кольцо вокруг его группы сжимается, то сложил в саквояж все наиболее ценное. Даже некоторые секретные бумаги. А саквояж отнес в дом Пауля Веннекера. Как объяснить этот поступок? Это ли не степень высшего доверия? Догадки можно строить любые. А ошарашенный атташе, узнавший об аресте Рихарда, не потащил саквояж в посольство. Чем бы это могло закончиться? Он взял и сжег бумаги. Что это было? Забота о собственной шкуре или товарищеский жест? А может, жест сочувствующего? Или, что ничем и никак не доказано, однако невольно заставляю себя написать это слово, поступок соратника?

Немного узнали в гестапо и от посла Отта. Не только генерал-майор был в курсе того, что Рихард был близок с его женой. А уж дружба с Зорге выставлялась послом напоказ.

Почему бы и нет, если Рихард Зорге, живя и работая в Токио, поддерживал отношения с министром иностранных дел Германии Иоахимом Риббентропом. Подтверждение тому письмо, найденное в мае 2015 года в токийском магазине раритетов. Послание датировано 4 октября 1938-го. В нем нацист поздравляет доктора Зорге с 43-летием: «Мы ценим ваш выдающийся вклад в деятельность посольства Германии». К посланию прилагается и большая – 29 на 23 сантиметра – фотография Риббентропа. И как после этого не доверять Рихарду?

После ареста Зорге послу Отту приказали сдать дела и прибыть в Германию. Там его ждали суд, неминуемый концлагерь, а то и смерть. Тут же пришел приказ о разжаловании генерал-майора Отта. Коллеги по Абверу поторопились, дав ясно понять, что рассчитывать на пощаду нечего.

Не испытывая судьбу, набравшийся опыта абверовец молча повиновался. Вместе с женой отправился в Берлин. Через Китай. В Пекине следы его затерялись. Выплыл Отт только после войны. Вернулся в Германию. Никаких наказаний «ни от белых, ни от красных» не понес.

А вот консулу Гансу Отто Мейснеру, поддерживавшему с Зорге дружеские отношения, быстренько пришлось расстаться с тепленьким местечком. Его отправили на грозный Восточный фронт, где бывший дипломат воевал танкистом. Выжил, сохранил добрые воспоминания о Рихарде и написал о нем книгу «Кто вы, доктор Зорге?». Она и стала по существу первым серьезным литературно-документальным рассказом о деятельности советского разведчика, пробудила интерес к нему во всем мире. Но и Мейснер о многих свершениях своего приятеля мог лишь догадываться. Чтобы восполнить собственное незнание, ввел в книгу вымышленный персонаж – японскую танцовщицу, сотрудничавшую с Рамзаем. В исполнении писателя-любителя эта дама иногда воспринимается героиней комикса, что подрывает доверие ко всему Мейснером сочиненному.

Я полагаю, единственным человеком, твердо знавшим, кем стал Зорге, был его брат Герман. Старший брат Вильгельм погиб во время Первой мировой войны, а Герман, тоже, как я писал выше, доктор наук, в былые времена симпатизировал левым. Сначала он искренне помогал Ике, потом редкие встречи с младшеньким его тяготили. Он не просто догадывался, знал, откуда раз в несколько лет наведывается в Германию Рихард. Смею предположить, Ика не тратил сил на вымыслы. Брат по планам Москвы и его собственным должен был помогать в приобретении нужных связей среди политиков, журналистов, да кого угодно. Жестоко, но Герман был приперт к стенке. Или помощь, или…

Каково в нацистской Германии было прослыть родственником советского шпиона. И Герман выполнял все, нет, не требования, а просьбы младшего брата. Сводил его с нужными людьми, давал рекомендации, хлопотал. Лишь бы Рихард скорее уехал туда, откуда приехал или куда захочет, только бы не появлялся на этом опасном для него и родственников немецком горизонте. Последний раз братья увиделись во время приезда уже известного токийского корреспондента Рихарда Зорге в Германию. Не было в их встрече тепла и искренности. Но Герман и тогда в очередной раз выполнил все просьбы Рихарда.

В 1941 году после провала брата в Японии Герман Зорге был арестован гестапо. Не только разведчики ходят под богом. Их близкие – тоже.

А уж верные помощники, агенты, сослуживцы, просто знакомые… Много разговоров ведется об умелых действиях японцев, запеленговавших передатчик Клаузена. Якобы благодаря этому они точно вышли на дом Макса. Но здесь тоже нет, как я писал, однозначных ответов. Группа «Рамзая» действовала в Токио больше восьми лет. Огромный срок именно для организованной группы, передающей свои сообщения в основном при помощи радиосвязи. Примеры подобной живучести разведгрупп редки. Но японцы вышли на радиостанцию только в последние 16 месяцев работы группы – в 1940–1941-м. И то лишь потому, что объем радиопередач резко возрос. Рихард и его люди сознательно отбросили постоянно проявляемую раньше осторожность. Впереди была война с Германией, и они понимали ценность своих сообщений, откладывать их, переносить на потом было губительно для СССР. И они рисковали.

На помощь профессионалам из японской контрразведки пришли даже местные радиолюбители. Какую же они проявили настырность. Это их усилиями Клаузен и попал под колпак. На его глазах в доме был нагло проведен несанкционированный обыск, правда, ничего не давший.

Но дотошливые японцы почерк радиста изучили досконально. Были уверены, что он принадлежит одному, лишь одному и очень квалифицированному радисту. И если даже радиостанция пеленговалась в разных точках, то радист оставался все тот же. Радиус поисков сужался. В конце концов прояснилось, что все передачи в отличие от прошлых лет ведутся из дома немца Зорге, его соотечественника коммерсанта Клаузена или югославского журналиста Вукелича.

Офицер японской контрразведки явился в немецкое посольство с предупреждением: подданные Германии занимаются в Токио деятельностью, несовместимой с пребыванием в стране. Самоуверенные немецкие дипломаты дали решительный отлуп «этим наглым японцам». Посол Отт в разговоре с Зорге обвинил их в шпиономании.

Наверное, развязка могла бы наступить и быстрее, если бы японцы смогли точнее оценить все имеющиеся в их руках данные. С трудом представляли, будто угроза может исходить от разведки дружественной Германии… Ведь японцы в принципе союзники фюрера. С СССР Япония воевать в данный момент не намерена. Значит, остаются США, граждане которых и вызывали главные подозрения у Токио.

Японцами не исключалось и участие английской разведки. Не случайно прямо в Токио летом 1940 года бесследно пропал британский журналист из Рейтера Джеймс Кокс. По слухам, японцы сочли его резидентом английской разведки. А потом короткой строчкой в местной прессе промелькнуло, что подозревавшийся в шпионаже Кокс выбросился с третьего этажа.

Многочисленные промахи и просчеты японцев тоже позволили продержаться группе «Рамзая» дольше отпущенного.

Сталин не пошел на обмен

Все-таки почему не был произведен обмен Зорге на нескольких генералов? Ведь японцы предлагали. И это – не миф. После войны подтвердил неоспоримый факт возможного обмена один из содержавшихся в Москве крупных немецких разведчиков. Он прямо показал, что были в Токио не прочь обменять Зорге на нескольких своих офицеров, захваченных уже воевавшими с Японией американцами. Две стороны проявили заинтересованность в обмене.

Но Иосиф Виссарионович на это не пошел. Сталин, и не только он, считал Зорге двойником, работавшим и на нас, и на Германию. Некоторые близкие к «отцу народов» руководители разведки подозревали Зорге в сотрудничестве с немцами.

Однажды Сталин сообщил Георгию Жукову, в ту пору начальнику Генерального штаба Красной армии, что «один человек передает нам очень важные сведения о замыслах гитлеровского правительства. Однако на этот счет у нас имеются некоторые сомнения. Мы им не доверяем, потому что, по нашим данным, он двойник». Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» полагает, что Иосиф Виссарионович «вероятно, имел в виду Рихарда Зорге, о котором я узнал только после войны». Может, Сталин и хотел бы поверить Рамзаю. Но в таком случае разрушалась вся его стратегическая концепция, основанная на укрощении им, Сталиным, Гитлера. И тонко чувствующий, куда ветер дует, начальник военной разведки генерал-лейтенант Голиков пишет на полях радиограммы Зорге о возможной дате начала войны во второй половине июня 1941-го и о переброшенных на наши границы немецких дивизиях: «В перечень сомнительных и дезинформирующих сообщений Рамзая».

Макс Клаузен потом рассказывал, что «мы получили странную радиограмму. В ней говорилось, что возможность нападения представляется Центру невероятной. Рихард был вне себя. И воскликнул: “Это уж слишком!”».

И тут же обращусь к воспоминаниям Вальтера Шелленберга. Руководитель немецкой внешней разведки называет Зорге «токийским агентом Главного управления имперской безопасности», а его сведения передаваемой фашистам «первоклассной информацией». Как ни покажется невероятным, но и это – чистая правда. Просто так творить и писать свои статьи фашисты из посольства журналисту Зорге не позволили бы. Зорге передавал отобранную политическую информацию послу Ойгеру Отту. В ней не было ни капли дезинформации. Иначе бы, снова обращаюсь к свидетельству Гудзя, был бы Рамзай тут же разоблачен. А его сделали пресс-атташе посольства, а по существу, первым советником посла. И благодаря этому Зорге совершил то, чего, насколько знаю, не удавалось в таких вселенских, мировых масштабах ни одному разведчику мира. Пусть в годы войны все это было не так очевидно.

Сталин не высказал никакого желания помочь Рамзаю. Но работало же в Токио советское посольство, вскоре узнавшее, что Зорге – советский гражданин. И тут тоже никаких действий, полное молчание.

Обмен Зорге на японских генералов, захваченных американцами, или их агентов, арестованных в СССР, виделся вполне реальным. Но никто и пальцем не пошевелил, чтобы вступить с японцами в переговоры. Хотя следует иметь в виду, что в те суровые годы войны такой практики вообще не было принято. От провалившихся разведчиков просто отрекались. Так и о группе «Рамзая» предпочли «забыть».

Для разъяснения вновь обращусь к Борису Гудзю.

– Да Сталин и не пытался спасти Зорге. Он был мстительным, злобным человеком. Но и здесь я позволю себе высказать свою сугубо личную версию. По крайней мере, взглянуть на события так, как они видятся мне. Предполагаю: японская охранка, Зорге арестовавшая, все же не знала, что он именно советский разведчик.

– А за кого же они тогда его принимали?

– Японцы думали, что он – немецкий шпион.

– Прямо сталинская версия.

– Рихард Зорге не был никаким двойником. Да, стажер немецкого военного атташата Ойгер Отт вырос с помощью советского резидента Зорге до генерала, а в 1939 году и посла Германии в Японии, отношения с ним были исключительно доверительные. Говорят, Зорге помогал Отту. И правильно, это само собой разумеется. Он улавливал тончайшие нюансы, до которых туповатому немецкому офицеру Отту было никогда не добраться. Даже лежа в больнице после аварии на мотоцикле, он сумел набросать пришедшему к нему Отту главные тезисы выступления в Берлине. И тот их использовал. Конечно, помогал, тянул и вытянул в послы. А как нашему разведчику удалось бы проработать столько лет с Оттом, если бы он не давал ему никаких сведений о Японии? Надо было общаться, оставаться на соответствующем уровне. И Зорге его бесконечно консультировал, снабжал квалифицированными советами, никогда не подбрасывая дезинформацию. Иначе быстренько бы провалился. Он близко сошелся с Оттом. И в ответ получал от того бесценные сведения. Имел доступ к черной папке, в которой Отт хранил все наиболее ценные донесения, отосланные посольством Германии в Берлин, и все указания, информацию, полученную оттуда. Бывало ли такое в истории нашей или других разведок? И так на протяжении нескольких лет. А когда он вырастил из исполнительного, но недалекого абверовца Отта посла, то тот уже не мог обходиться без опеки друга Рихарда. Немецкий посол был в полной зависимости от советского разведчика, Зорге превратил его в надежный и неиссякаемый источник информации, которую сам и контролировал, преподнося Отту в нужном для СССР виде. Рамзай видел в кипе донесений, собранной всей немецкой агентурой в Японии, больше, чем приоткрывалось Отту.

Зорге не только угрожали пытками, но и пытали. И эти пытки было невозможно выдержать. Я считаю, что после ареста Рамзай раскрылся, признался. Как – дано понять только тому, кто сам испытал подобное. Судить Зорге за это я не могу. И позицию, которую он избрал, избавив себя впоследствии от пыток, называю правильной. Он решился открыто сказать: я – советский разведчик. Поймите, я не противник Японии, я – ее друг. Дружу с японским народом, стараюсь, чтобы у моей страны не было с ним осложнений. Понимаете, как он поставил вопрос: я – друг, а не собиратель шпионских сведений. И тут высказываю вам, повторюсь, лично мою точку зрения. Зорге проявил себя вроде бы и как человек Коминтерна. Он не шпион, а идейный работник. А в СССР связи с Коминтерном старались скрывать. Сталину позиция, занятая Зорге, не понравилась.

– Извините, если вопрос покажется вам несколько обывательским. Не кажется ли вам, что замечательный разведчик всегда был чересчур неравнодушен к прекрасному полу?

– И в свои сто с лишним лет я вам отвечу так: а что в этом плохого?

– Может, вашему начальству не нравилось, что Зорге, женатый на москвичке Екатерине Максимовой, был в Токио совсем не одинок. Ведь тогда разведчикам приказывали блюсти себя строго.

– Что-то я такого не припоминаю. Зорге жил с японкой Исии Ханако, которая разыскала прах. Думаю, собрала горстки земли и пепла на месте захоронения. Впоследствии поставила Зорге памятник. Вот какие японские женщины. Она сохраняла верность любимому до самой своей смерти в 2000 году. Зорге был настоящим мужчиной. По легенде, холостяк. Сидит в Японии годы и годы. Здоровый, нормальный человек. Ясно, что какую-то штучку себе там заводит. Может, были у него, кроме японки, какие-то встречи. Наверное, с германскими дамами, он нам информации об этом не давал. А мы не спрашивали: с кем вы там? Такие вопросы отпадают, они ни к чему.

Добрые и светлые люди перевели с японского специально для книги писателя Валерия Поваляева «Японский лабиринт» кипы материалов о годах, проведенных Зорге в тюрьме. Эти свидетельства использовались в зарубежье во время одной из международных конференций, посвященной разведчику.

Мучительное существование в тюрьме Сугамо, режим в которой считался даже по военным японским меркам жесточайшим. Ежедневные допросы, когда сил не остается ни на что. Почти три года в крошечном каменном мешке. На полу грязная циновка, в углу – параша.

Раньше об этом лишь догадывались, хотя отгадка-то была проста, напрашивалась. Зорге пытали. Выплыли на свет документы о допросах с пристрастием. Ногти изранены: под них медленно засовывали острые длинные иглы. Запястья изуродованы бамбуковыми тисками, которые изуверы сжимали и сжимали. Лишь однажды Зорге изменил себе: попросил оставить в покое хотя бы его руки. Изуверы еще туже сжали их тисками. То была последняя просьба Зорге. Он лишь изводил тюремщиков молчаливым презрением.

Но годы тюрьмы истощали. И даже прирученный Зорге крысенок исчез из камеры. Иногда вместо крысенка упоминается лягушонок, якобы занесенный в тюрьму порывом обрушившегося на Токио урагана. Однако и крысенок-лягушонок сбежал, оставив заключенного один на один со следователем, методично, месяцами выдавливающим из Рихарда нужную информацию.

Следствие по делу группы Зорге продолжалось два года. В камере появился низенький столик. Зорге разрешили вести записи. Относительно недавно японцы раскрыли их содержание.

О мужестве Зорге, о его вере в Советский Союз можно судить по признанию, сделанному на допросе 24 марта 1942 года: «Я категорически отбрасываю мысль, что СССР в результате войны с Германией потерпит поражение или будет сокрушен. Если вообразить самое тяжелое для СССР, то оно, я полагаю, заключалось бы в потере Москвы и Ленинграда и отходе в результате этого в бассейн Волги. Но даже и в этом случае Германия не сможет захватить Кавказ… СССР сохранит огромную силу сопротивления. Вот почему я уверен, что бессмысленно предполагать, будто Советское государство сможет оказаться разгромленным».

Еще во время следствия Зорге сделал и такое заявление: «Сейчас … я еще более укрепляюсь в правильности моего решения, принятого 25 лет назад. Я могу решительно заявить об этом, обдумывая все, что произошло в моей судьбе за эти 25 лет и особенно за последний год».

Суд в Токио был закрытым. Дело слушали семь человек в черных мантиях. На суде Зорге сказал:

– Сам Советский Союз не желает иметь с другими странами, в том числе и с Японией, политических конфликтов или военного столкновения. Нет у него также намерения выступать с агрессией против Японии. Я и моя организация прибыли в Японию в 1933 году вовсе не как ее враги… Мы своей деятельностью стремились отвести возможность войны между Японией и СССР.

Ему вторил Ходзуми Одзаки, арестованный в собственном доме 14 (по другим данным 15-го) октября 1941-го. Слова при прощании с женой, как и многое из того, что делал Одзаки, были пророческими: «Не тревожься. Я знал, на что шел. В итоге все будет хорошо».

Одзаки держался твердо. Мне кажется, я знаю причину: Ходзуми на сто процентов предвидел, чем может – или должно – завершиться многолетнее сотрудничество с советской разведкой, начавшееся еще в Шанхае. Развязка невольно приближалась с каждым годом рискованной работы, с каждым новым его сообщением, переданным Зорге. И журналист откровенно признавался в этом прокурору токийского окружного суда: