Деревенская драма

Голоса. Ты вот хоть пятнадцать рублей получаешь, а мы ничего, а учить-то, пожалуй, полегче, чем соху али серп день-деньской из рук не выпускать…

– Ну опять пустой разговор повели… Ну пятнадцать так пятнадцать – поп и больше того получит, а там писарь, да старшина, да мало ли там народу всякого, кто кормится нашим братом. Блох да вшей и тех не забываем… (Ласково, учителю.) А ты, милый, не то считай, ты уважение сделай… Вот, скажем, голодный год идет, ну станем терпеть пока можно, а как невмоготу, ну купецкий амбар подломим, – не помирать же… А уж тебя пальцем никто не тронет. Не то что не тронем, а послужим и сегодня и вперед. Мир большой человек: двух попадей вдовых кормит и тебя прокормит. А уж на кого осердится мир, тот тоже не о двух головах: вон идет. (Показывает на проходящего мимо пьяного всклокоченного миссионера.) Видел? Человеком был, до попов доходил, экзамент сдал, из наших же из свинопасов выбился, а миру согрубил – и нет его… Донес, как холера была, что холера у нас. Вишь… Больше мира захотел быть… А мир и наложил ему недоимку, шестьсот целковых, – отдашь – иди в попы! А где взять? Вот и пропивает последнее… А про Семена слыхал? Был и такой… Донес, что лес казенный воруют мужики… Где Семен? Нет Семена. Ан, глядь, собака из ямы ногу тащит… Чья нога? Семенова. А там голова, там другая нога… Кто? Что? Почему? Как? Ничего не известно… Булькнуло – только круги по воде пошли.

Голоса. А ты не пугай человека… Просить проси, пугать-то что уж зря…

– Кто пугает? Известно, просим… Просим, все просим.

– Все просим, не из чего другого, из уважения просим.

Голос. Любим и просим.

Учитель (смеется). Уж и не знаю как: баба у меня строгая – заругает как раз…

Голос. А ты свою бабу брось… Мы тебе такую бабу дадим, первую бабу на деревне: Ирину дадим… Что, плоха разве? И лицом гожа, и умница, и работница – всякого мужика за пояс заткнет.

Учитель. Уж про Ирину и я знаю: лучше и бабы и мужика не найти. Ну Ирина пообещает, что дожнете, – так и быть, дам на четверть.

Ирина (смеется). А что и не пообещать?

Толпа весело: «Го-го!», «Ай да баба!», «Ай да Ирина!», «Свет наша Иринушка!»

Учитель (вынимает деньги). Ну идите с богом.

Голоса. Иди и ты… Ужели одни пойдем?

Учитель (хлопает себя руками по бедрам и уходит с ними). Я же ваш учитель…

Настя (догоняя Ирину). А ты иди сюда, – что тут было, расскажу. (Отходит с Ириной к правой стороне.)

К ним подходят Матрена и Нефед, и все вместе шушукаются.

Юродивый (подходит к торговцу, не доходя, останавливается, просительно). Господин, а господин, возьми деньги.

Торговец. Да что ты, Илюша, бог с тобой; за что обижать хочешь?

Юродивый (скороговоркой, что-то шепчет; громко). Краденые. (Кладет деньги на землю и быстро уходит.)

Торговец, Григорий стоят ошеломленные.

Андрей (подходит, поднимает деньги и несет их торговцу). Тебе, что ли, гривенник?

Торговец (беря деньги). Что такое? Какие краденые? Да за такое слово и сгнить в тюрьме можно… Это что ж такое? Озорство?

Григорий (проводит рукой по лицу, подходит к торговцу и низко кланяется). Прости, Христа ради: уходи из моей избы.

Торговец. Как – уходи?

Григорий (кланяется опять). Христа ради, прошу тебя, прости: не могу, Илюша не принял, не могу и я… И денег не надо мне.

Торговец (делает порывистое движение, раздраженно плюет). Тьфу, дураки вы: и ты и твой Ильюшка, прости господи… На вот тебе: на ночь ищи новую квартиру…

Андрей. Разве не найдешь? Хоть ко мне…

Торговец. А у тебя… Сказывают, вон без малого на тло ваше село нехорошей болезнью болеет…

Андрей. Что грех таить? Есть же глазами, да вот этой хворью, да лихоманкой. Только у нас ни-ни… ребятишек всего двое…

Торговец. И самовар есть?

Андрей. Обнаковенно.

Торговец. Ну так и с богом. (Григорию.) Ступай к черту!

Григорий (низко кланяется). Прости, Христа ради, – не виноват я… (Уходит.)

Торговец (Андрею). Вот где дураки-то царя небесного!

Андрей. Известно: сами не знают, чего хотят.

Торговец. Нет, это так не пройдет: дай срок, вот увижу станового – я расскажу ему, какие здесь порядки завелись… Что уж за бессудная земля? На тебе: тот краденые, другой среди ночи гонит – фу-ты, даже в жар бросило. (Трет себе шею.) Этак и удар можно ведь схватить. Человек всю жизнь в поту да в мозолях копейку зарабатывал: на тебе – краденые… Ты говоришь, на поемных сенокосах уродило у вас?

Андрей. Там – слава богу.

Торговец. Если скотину набирать, надо же будет сена. Вы как, ваши сенокосы сдавать будете же?

Андрей. Как сказать? По нынешнему году и не след бы сдавать, да ведь – мир. Раздразнит водкой – глядишь, и сдадут, а уж чем своему… Своему-то сдадут: и завидно и остальные от него ничем не попользуются, кроме водки, – так уж лучше тому, от кого бедный человек заработать может.

Торговец. Водки мы не пожалеем, и тебе за труды хорошо попадет.

Андрей. Тут только с умом надо… В миру, известно, каштаны вертят делом.

Торговец. Это что такое – каштаны? По-нашему мироед, что ли?

Андрей. Так-так… Негодяи, горло у кого пошире, а совесть потоньше, те и горланят, гоношат и выводят линию, а вся линия – деньги, – где деньги, там и они. Вот таких десяток, другой ублаготворить, остальным водка – и верти миром как хочешь… Ну богатеи еще хоть и станут упираться, – так ведь бедных-то больше. Ну уступишь им сколько там лужков.

Торговец. Ну старосте, конечно?

Андрей. Обнаковенно.

Торговец. Луга-то заливные у вас когда косят?

Андрей. А круг казанской… До ноне позднее, вода долго держалась. Дай срок, я тебя всему обучу.

Торговец. Я бы тут и мельницу выстроил, – берега оба ваши?

Андрей. Наши.

Торговец. Места ваши показались мне, – устал уж я так шляться.

Андрей. Так что ж, милости просим: хорошему человеку рады…

Торговец. Также без пользы пропадают берега, а так, смотришь, сотенный билет детишкам на молочишко и пригодится миру.

Андрей. Известно, к рукам да с головой человеку – тут тыщи.

Торговец. Ну в чужом кармане, пожалуй, считай: на час и ошибешься.

Андрей. Только этакое уж дело через земского надо.

Торговец. С земским уж мое дело, а ты тут мне помоги…

Андрей. Я что ж? Хорошему человеку почему не помочь? Не обидишь?

Торговец. Какая тут обида, – хлеб есть будем. Ну, кончил… Теперь бы караульщика на ночь… У вас как: шалят?

Андрей. Нет, не слышно, а с караульным все потверже… Да вот на что лучше? Степана возьми, сегодня он свободный от караула, а ночевать домой ни за что не пойдет: робкий мужик, а тут и деньги за караул…

Торговец. Ну так вот чего: вещи живой рукой перетащим к тебе, и зови его к себе – там и столкуемся, а пока что и сын постережет.

Уходят. Потом торговец переносит с женой вещи в избу Андрея, сын остается. Погодя Андрей вводит себе в избу Степана. Темнеет.

Нефед и Настя входят со стороны пруда.

Настя. Идти уж домой надо. (Заламывает руки.) Не домой, а на край света уйти бы!

Нефед. Куда уйдешь без паспорта…

Настя. И в гробу хуже не будет…

Нефед. Ну что еще гроб? Из-за всякой сопли в гроб – гробов не хватит… Кому надо, пусть и лезет в гроб-то.

Настя (обнимает Нефеда, нежно). Ох, Нефедушка, тебя любил ли кто больше меня? Не любил, Нефедушка, И любить не будет… (Замирает на плече у Нефеда.)

Нефед. Ты слышь, у Листратовых работник ушел: наняться, что ль? Тут бы мы с тобой каждую ночь…

Настя. Ну что уж тебе ремесло на работника менять? Праздники пройдут, мужики уедут в поле, я одна при хвором все равно останусь. (Смотрит на Нефеда.) Только еще хуже того привыкнем друг к другу. (Обнявшись, проходят по улице.)

Ирина (смотрит им вслед, Матрене). Молодые – и сраму такого нет… А я вот на старости лет. (Вздыхает.) Терпела, терпела, так и надеялась терпеньем изжить… На вот тебе. Изжила… Первая баба Ирина, первая слава про Ирину… Вот тебе и Ирина: все собаке под хвост пошло… И с кем? Со стариком, который в отцы мне, старухе, годится… Околдовал меня, что ли? Как увижу его, оброблю вся, точно память отшибет и самою словно подменил кто. Охо-хо… А Степан-то, Степан, за всю семнадцатилетнюю службу! Я ли ему не работница была? Моей работой и сам жил, и дом весь держался. Скотина семнадцать лет поработает, и той почет…

Матрена (вздыхая). Ну да, жди правды от них: мудрят над нашей сестрой как хотят, пока околеют, а околеют с голоду – и ты подыхай.

Настя и Нефед подходят.

Никитка (вбегая Насте). Слышь, муж твой, да евойный брат, да дядя Семен ждут тебя с цепью.

Настя. Что ж мне делать теперь?!

Ирина. Что делать? У бабушки Авдотьи ночуй.

Бабушка Авдотья (поднимая окно). К дитяти ступай, негодная! Не пущу к себе! Прочь отсюда! Что, в самом деле, собрались избу срамить?

Ирина (быстро вставая). Пойдем на выгон: надо Антона скричать… Никитка, беги скажи ему…

Никитка. Боюсь.

Нефед. У, дурак! (Идет к Ирининому двору.) Ступайте, нагоним.

Матрена. Я домой пошла.

Уходят все, кроме Никитки. Проходят Нефед и Антон, Никитка идет за ними. Голос Антона за сценой: «А ты прочь ступай!» Степан выходит из дома Андрея, сын торговца уходит.

Степан (стучит колотушкой, строго кричит возвращающемуся Никитке). Кто идет?

Никитка (испуганно). Дяденька, это я, Никитка Шиганов.

Степан (грозно). Ты что ж здесь около купецких лабазов околачиваешься? В острог захотел?

Никитка. Дяденька, голубчик…

Степан. Нет, что-то нечисто тут, пойдем к купцу. (Берет его за рукав.)

Никитка. Дяденька, голубчик, постой, я тебе все расскажу: тут такие дела… Я сижу на задах у Аленки… Гляжу: идут дядя Петр да дядя Семен; я думаю, что они идут, – шасть за ними. А они прямо к дяде Николаю постучали в оконце, да и бают: «Выноси цепь». А дядя Николай высунул голову да пытает: «Идет, что ль, подколодная?» А те ему: «Скоро, наверно, придет». Вышел дядя Николай, и присели они все трое и ждут. Я задами да сюда, увидел Настю и сказал им, а они и пошли на выгон.

Степан. Кто – они?

Никитка молчит.

Говори правду, а то хуже будет.

Никитка. Дядя Степан, я все расскажу, только ты уж не сказывай на меня: тетка Ирина, да тот черт Антон-столяр, да Нефед, да Настя.

Степан. Так… Ну вот что: ты вот колоти здесь в колотушку, а я схожу. Да если уйдешь, так так и знай, что сидеть тебе в тюрьме.

Никитка. А ты, дяденька, скоро вернешься?

Степан. А тебе что?

Никитка. Боязно.

Степан. А коли боязно, так на печи спать надо, а не шляться по ночам… Ну смотри! Тут товару, может, на тыщу рублей, – ты за все отвечаешь. (Уходит.)

Никитка. О господи… (Стучит, испуганно.) Кто идет?!

Портной. Ты кто?

Никитка (радостно). Портняжка!

Портной. Хо! Никитка, черт, ты что здесь?

Никитка (важно). Вишь караулю – у купца нанялся.

Портной. Ну? Это ловко… Это умно… Так-так… вот что, парень, ты карауль, а я в лабаз полезу…

Никитка. Что ты, дурак, тут на тыщу товару, – меня ведь прямо в острог…

Портной. Дурак-то ты, а не я… На тысячу товару, так если на красненькую мы с тобой попользуемся, кто это усмотреть может? Ведь не зря, раскидывать не стану, а глядишь, Аленке сластей снесешь, а то и платок. А суха ложка рот дерет. Так и просидишь всю жизнь на задворках у нее, а подарок снесешь – она тебе: и миленький и голубчик… И себе табаком разживешься… Небось глупому не научу: а таким случаем ежели не пользоваться, каким же еще? Хо… (Залазит в лабаз.)

Никитка. Ох ты господи, господи…

Портной (из лабаза, строго). А ты знай стучи!

Никитка стучит, портной чиркает спичкой.

Никитка (тихо). Огонь увидят!

Портной. А ты стучи.

Пауза.

(Шепотом.) Никитка, подь сюда.

Никитка. Чего еще?

Портной (чиркает спичкой). Как думаешь, покажется твоей-то? (Показывает красный платок.) Прячь за пазуху.

Никитка прячет. Слышны шаги, Никитка отскакивает.

Никитка. Кто идет?

Степан. Свои.

Степан, несколько крестьян с палками и Николай с цепью осторожно подходят к Никитке.

На выгоне, говоришь?

Никитка (дрожа от страха). На выгоне, дяденька…

Толпа проходит.

Портной. Никитка!

Никитка опять подходит.

Никитка. Дай-ка мне ту свистульку.

Портной. Ты что, дитя, что ли, малое?

Никитка. Тебе говорят – давай. И вот это. (Прячет за пазуху.)

Торговец. Ну что, все благополучно? (Подходит ближе к Никитке.) Что, что такое? Ты кто?!

Никитка (растерянно). Я, дяденька… (Хочет бежать от него.)

Торговец. Стой! (Хватает его за плечо; портной выскакивает, хватает и его за шиворот.) Стой! Караул! Грабят…

С правой стороны сцены шум, крики, женские вопли. Выбегает толпа, впереди Нефед и Антон, их бьют сзади, Нефед убегает, Антону под ноги бросается Аким, Антон падает, на него наваливаются.