Баловень – 2

Пашку вдруг осенило. Он даже придержал Таджика за подол длинной рубахи:

– Постой, тёзка! А разве здесь два колодца? Я только один видел.

Тот развернулся и резким движением вырвал подол из пашкиных пальцев:

– Чего тебе ещё надо? Два, конечно. У хозяйского дома колодец с пресной водой. Её сейчас там мало. Едва на питьё и готовку хватает. А за вашей хибарой второй. Он с солёной водой. Пить её невозможно, но для умывания сойдёт. В нём цельная река текёт. Течение сильное. Сам видел, когда набирал.

Не поднимая глаз на парней, Таджик поправил одежду и молча вышел из каморки.

– Как ты думаешь, Пехота? Сдаст или нет? – По лицу Фрола было видно, что ему стыдно и за срыв, и за повизгивание. Парню просто хотелось поскорее прикрыть этот эпизод пустыми, по сути, вопросами.

Пашка отмахнулся:

– Забей. Не должен прапор нас сдать. Да и не верит он, что мы решимся рвануть. Не в нём дело…

– А в чём? Не тяни, Паша. Времени по ходу не так много.

Коробов вплотную придвинулся к товарищу:

– Дело в том, что под нами действительно «цельная река текёт»! Это – система подземных каналов. Кяризы по-ихнему. Её веками копали, чтобы поля поливать. Мне пацаны рассказывали, что туннели на сотни километров тянутся.

Глаза разведчика вспыхнули надеждой. Он даже кулаком по лбу себя пристукнул:

– Точно! Как я мог забыть? Я ведь пару раз оттудова духов выкуривал! – Опомнившись, помрачнел. – Только не для нас эта хрень. Да и откуда здесь солёная вода? Не море всё-таки. И не океан.

Пашка уже и не пытался сдерживать азарт:

– Говорю же, Командир, забей! Наверное, пласты почвы разного состава под нами. Вот и получается, что в этой точке потоки встречаются или расходятся. Пересекаются вроде… А может и нет… Кишлак потому и заброшен, что пресной воды мало, а солёной, ни к чему не пригодной, хоть завались.

– И чо? – Фролов явно потерял интерес. – Какая, блин, разница почему люди кишлак бросили?

Коробов покачал головой:

– Никакой. Только если мы пролетим с машиной, то сможем под землёй уйти. Соображаешь? Так даже проще. Нам пять секунд потребуется, чтобы в колодец сигануть. Сечёшь? Это верняк!

Рыжий с сочувствием посмотрел на товарища:

– Ты не заболел, братишка? Мы летом по кяризам шарили. И то через пять секунд писюн только на ноготь мизинца тянул. Там такая холодрыга, что мы с тобой больше получаса не протянем. Отвечаю. Темень, хоть глаза выколи. Без фонарей, на ощупь? Нет, Паха! Парень ты головастый, но здесь не по теме завернул. Они все выходы знают. Им и делать-то ничего не надо будет. Только посты у ближайших колодцев выставят и всё. Зуб даю, что мы до первого колодца доберёмся и сами будем просить, чтобы дяденьки нас наверх вытащили. У человека от холода соображалку напрочь отрубает.

Пашка попытался возразить, но больше по инерции. Он понимал, что разведчик безоговорочно прав:

– Х*р мы им сдадимся! Лучше под землёй подохнем.

– Эх ты, салажонок…, – Коробов отчётливо услышал в голосе друга отеческие нотки. Фрол приобнял его за плечи. – Знаешь, Паша? По мне лучше в бою пулю словить, чем в кяризах загнуться. Помирать, так с музоном! – Развернув товарища лицом к себе, ласково-насмешливо заглянул в глаза, – ну что, Пехота? Дадим душарам концерт?

Пашка не стал смахивать непрошенную слезинку. Просто тихо ответил:

– Дадим Разведка…

Через пятнадцать минут дверь распахнулась настежь, и вооружённый охранник знаком приказал им выйти. Коробов почувствовал озноб. Страх почти сковал его волю. В голове мелькнула предательская мыслишка: «Может принять их веру? А потом рассказать, что у меня отец большой партийный начальник? Обменяют. Как пить дать обменяют!». Пашка поднял глаза на Фролова и увидел его спокойное лицо. Разведчик был готов к действиям. Его шаги были тверды, а походка уверенной и пружинистой. «Чего это я? – Коробову по-настоящему стало стыдно, – хорошо ещё, что взглядами не встретились. Рыжий наверняка бы всё понял и тогда… Даже думать не хочется». На выходе их ожидали три товарища, которые сидели в соседней комнатушке. Чуть в стороне с унылым видом стоял Таджик. Фролов приподнял руку в приветствии и даже хотел что-то сказать, но его опередил казах. Улыбнувшись, какой-то отрешённой улыбкой, парень тихо проговорил, явно обращаясь ко всем сразу:

– Держись, братва! Всё будет как положено…

Он не успел закончить. Начальник охраны громко скомандовал, и охранники, не грубо, но довольно решительно стали подталкивать пленников к центру площадки. Пашка, оправившись от неожиданных и непонятных по смыслу слов казаха, окинул взглядом двор. Он увидел Заки, стоящего рядом с муллой в окружении четырёх охранников и обе машины, припаркованные в метрах пятнадцати от выезда. «Их четверо. – Мозг заработал чётко, как будто не было приступа безволия и страха. – Стоят, как клоуны. Расслабились ребята… Калаши свои как палки держат. Заки вообще без оружия. Получается, что он не в счёт. Священник вроде бы с переводчиком. Тот пацан пацаном. Лет шестнадцать на вид. Откуда он язык-то знает? Хрен с ним… Надо же? Водилы сидят между тачек на коврике и чаи гоняют! Местные охранники вообще нюх потеряли. Шастают туда-сюда с тупыми харями… Только этот, Парвиз, с оружием наизготовку. Рядом стоит… Сволочь. Муллу наверное ждёт». Коробов покосился на друга. Рыжий, очевидно почувствовав взгляд, еле слышно шепнул:

– Щас, Паха… Не мельтеши. Щас мулла с пацанчиком к нам подойдёт, тогда я к…

Фрол умолк, заметив подозрительный взгляд начальника охраны. Пашка прикоснулся к его руке. Дескать, понятно всё. Парвиз, ещё раз косо взглянув на пленников, закинул автомат на плечо и быстро зашагал к начальству. Разведчик, вздохнув с облегчением, закончил прерванную фразу:

– Если вместях подойдут, я бородатого на тебя и рву к пикапу.

Коробов не ответил. Он внимательно следил за начальником охраны, Заки, муллой и водителями. Ему показалось, что время притормозило. Даже шаги Парвиза стали тягучими, как в замедленной съёмке. Парень энергично потряс головой. Помогло.

Между тем, старший охраны, выслушав Заки, отступил в сторону и почтительно склонил голову, пропуская вперёд священнослужителя с переводчиком. Пашка услышал взволнованный шёпот друга:

– Ты тока попа ихнего не трогай… И мальчонку. Не нужны они…

Коробов снова промолчал. Он видел, как Парвиз, идущий следом за муллой, снял автомат с плеча. «Всё. Если сложится, то бородатый не успеет среагировать на толчок. Мне только надо попасть ему в горло и перехватить ствол…». Мысль замерла. В воздухе повисла тишина. Мулла уже начал приподнимать раскрытую ладонь вверх, как вдруг безмолвно стоящий до сих пор казах решительно шагнул вперёд и, глядя на начальника охраны, спокойно заговорил:

– Я мусульманин. И мне не надо дважды свидетельствовать, что нет истинного бога, кроме Аллаха! Дайте мне свой автомат, и я на деле докажу, как надо поступать с неверными…

Коробов ошеломлённо смотрел, как Парвиз, будто находясь под гипнозом, безропотно выпускает из рук оружие: «Неужели нас расстреляет Сабыржан? Бред какой-то! Парвиз ведь не знает русского языка. Почему он отдаёт свой автомат?».

– Ну ты и сволочь! – Это Фрол, видимо осознав происходящее, успел обратиться к бывшему сокамернику…

А дальше началось невероятное. Сабыржан принял от безвольного начальника охраны автомат и на глазах онемевших от неожиданности афганцев без суеты дослал патрон в патронник. Оглянувшись на растерянных товарищей, вдруг заорал. Бесшабашно и весело:

– Атас, пацаны! – Дав короткую очередь в сторону боевиков Заки, добавил уже сорвавшимся голосом. – Щас я их приложу…

Первым, как ни странно, опомнился Таджик. По-бабьи всплеснув руками, он рухнул на землю и прикрыл голову ладонями. Пашка быстро взглянул на Парвиза. «У меня только одна секунда» – успел подумать парень, нанося удар в горло старшему охраннику. Он видел, как враз обмякшее тело душмана валится под ноги, и как пришедший в себя Фрол огромными скачками несётся к водителям, по дуге огибая присевших на корточки Заки и его телохранителей. «Ствол! Мне нужен автомат! Духи все попрятались» – мысли смешались, но Коробов смог собраться. Схватив, поливающего короткими очередями окна и двери хибар казаха, крикнул:

– Хорош, Сабыр! Давай к машине. На бегу стреляй…

Воздух заполнился автоматными очередями. Это подчинённые Парвиза пришли в себя и открыли огонь из укрытий. Коробов оглянулся. Два других пленника, имена которых он так и не успел узнать, корчились в судорогах на грунте. Пашка застыл на мгновенье, но в это время услышал сдавленно-хриплый голос казаха:

– Помоги, братан! Зацепило меня малость…

Подхватив подмышки товарища, Пашка зачем-то взглянул в сторону Заки. Тот лежал за телом раненного моджахеда и пустыми глазами смотрел в его сторону.

– Щас, братишка… Щас наш рыжий подскочит…

Он инстинктивно пригнулся ещё ниже в ту же секунду рядом заскрипели тормоза. В небо поднялась пыльная завеса.

– Сигай сюдой, Пехота! – Фрол кричал, почти распластавшись на переднем сиденье.

Пашка напряг остатки сил и втолкнул Сабыржана в салон.

– Помоги… Сабыр ранен… тяжёлый. – В это же момент он почувствовал горячий удар в бедро и заорал от боли и нетерпения. – Тяни, твою мать!

Разведчик подхватил тело казаха. Пашка, швырнув автомат в кузов, почти теряя сознание, всё же смог перевалить ставшее непослушным тело на платформу.

Фрол, тихо матерясь, резко нажал педаль газа.

Глава 9. Пуштунвали. Кодекс чести

Вождь не смог сдержать мимолётной улыбки. Ему всё больше и больше нравился американец, который несколькими фразами, сам того не ведая, указал высокомерному таджику его настоящую роль. Незавидную роль безмолвного свидетеля. Кабир даже не счёл нужным уведомить журналиста, что пленники являются собственностью Джалалудина. Бросив короткий взгляд на маленький кейс с документами, ответил, быть может, с некоторой поспешностью:

– Завтра эти люди будут в полном вашем распоряжении, уважаемый Алжирец. Сегодня им предстоит сделать нелёгкий выбор между светом и мраком безбожия. И те, кто примет правильное решение, будут готовы ответить на все ваши вопросы. Мы искренне заинтересованы в правдивом освещении событий в нашей многострадальной стране. – Оглядев дастархан с яствами, гостеприимно развёл руками. – А теперь, дорогие гости, угощайтесь. Вам надо восстановить силы после долгой и трудной дороги. Начнём же трапезу с именем Аллаха!

Внезапно где-то невдалеке раздалась длинная автоматная очередь. Мужчины одновременно взглянули на хозяина. В глазах гостей читалось недоумение и тревога. Кабир замешкался лишь на секунду, подбирая слова для объяснений, но этого времени вполне хватило Джалалудину, который, отставив в сторону пиалу, голосом, полным приторного сочувствия, успел задать вопрос с явным подтекстом:

– Вероятно, выбор неверных оказался слишком тяжел для них? Вашим людям потребовались более весомые аргументы…

Он не успел закончить свою речь. Автоматная очередь прервавшись на мгновение, тут же переросла в ожесточённую перестрелку. Но вождь уже вполне овладел собой. Тяжко вздохнув, он слегка приподнял руки вверх ладонями:

– На всё воля Аллаха! Мои советники – люди, умудрённые опытом. Они не станут тратить патроны впустую. Давайте продолжим прерванную трапезу и дождёмся Заки. Надеюсь, он принесёт нам правдивые и добрые вести.

Джалалудин с трудом удержался от соблазна продолжить скрытые нападки на хозяина. Даже не потому, что обладал врождённым тактом и знал правила, предписанные гостю. Он просто боялся преступить ту черту, за которой начинал действовать закон мести – незыблемый принцип кодекса чести пуштунов. Полевой командир вполне осознавал, что, если он нарушит неписаный свод законов гордого племени, его отряду не выйти живым из пределов Кабира. Благоразумно замолчав, гость снова поднял пиалу, но в этот момент в разговор внезапно вмешался Алжирец. Его лицо по-прежнему было спокойным и приветливым, но в глазах затаилось беспокойство. Придерживаясь тональности хозяина, журналист заговорил неторопливо и слегка нараспев:

– Прошу простить меня, многоуважаемый Кабир, если я по своему невежеству нарушаю этикет. Поверьте, мои помыслы чисты и в них нет желания причинить вам обиду. Я хочу лишь напомнить вам о своей небольшой просьбе. Мне необходимо поговорить с пленниками.

Вождь нашёл силы для дружелюбной улыбки:

– Просьба гостя – закон для хозяев. Так гласит наш обычай. Но я должен повториться: на всё воля Всевышнего. Давайте дождёмся вестей от моего советника.

***

Заки, дождавшись окончания стрельбы, поднялся с земли. Он был взбешён случившимся и в тоже время понимал, что повёл себя не так, как положено воину. Ему просто необходимо было реабилитироваться в глазах охранников. А это можно сделать лишь одним путём: переложив вину за проявленную им беспечность на Парвиза и на самих боевиков. Оглядев вышедших из укрытий людей гневным взглядом и в сердцах пнув бездыханное тело своего нукера, заговорил громко, с надрывом, то и дело прерывая речь проклятиями:

– Вы! Дети шакалов и ослиц! Как вы позволили неверным бежать?! Я, понадеявшись на вашу храбрость, считал вас воинами… Я даже оружия не взял… Глупец! Но вы оказались воплощением трусости и бесчестия! Вы постыдно попрятались в домах, позволив им завладеть оружием и машиной. Позор на мою голову!!! Что я отвечу нашему вождю, когда он будет задавать мне вопросы? Что мои воины оказались неразумнее младенцев и трусливее женщин?! Это я должен буду сказать уважаемому Кабиру? И ещё я должен буду сказать, что Парвиз, лишившись разума, сам передал свой автомат шурави, который ввёл его в заблуждение детской улыбкой и словами, сказанными на языке собак? О, Всевышний! За что ты так жестоко наказал меня? – Картинно воздев руки к небу, Заки искоса взглянул на стоящих неподалёку людей. Заметив, что его, наполненные трагизмом слова, произвели нужное впечатление, опустил руки и тихо, как бы про себя, добавил. – Слава Пророку, что достопочтенный мулла был рядом со мной и сможет подтвердить правоту моих слов…

Толпа испуганных и растерянных охранников расступилась, позволяя пройти священнослужителю. Заки взглянул на муллу. Тот, несмотря на бледность, был спокоен и сдержан. Советник с почтением склонил голову:

– Скажите что-нибудь, многоуважаемый служитель Аллаха и его Пророка! Я нуждаюсь в вашем совете и напутствии…

В глазах муллы мелькнуло злорадство. Он не любил Заки. Человека пришлого, чужого и излишне самоуверенного. Не любил, но всё же решил подыграть. Тяжко вздохнув, смиренно опустил взгляд:

– Я всего лишь скромный служитель Всевышнего. Не моё дело давать советы воину. Но я думаю, что настала пора вспомнить обычаи наших предков, даровавших нам пуштунвали. Кодекс чести нашего народа. Месть. Вот о чём вы, уважаемый Заки, должны сейчас думать. Этот кяфир, который сейчас трусливо ждёт своей участи, наверняка знал о замысле своих товарищей. Знал, но не уведомил вас. И он должен ответить за это. И ещё. – Мулла поднял голову и сурово взглянул прямо в глаза советнику. – Мне кажется, что вам пора выслать погоню. Мы и без того потратили слишком много времени на разговоры. Беглецы не должны уйти от справедливого возмездия.

Заки, с трудом сдержав раздражение, учтиво приложил руку к сердцу:

– Ваша мудрость безгранична. Ваш добрый совет вернул мне разум. – Выпрямившись, советник взглянул на своего телохранителя. – Вазир, обезглавьте кяфира по прозвищу Таджик и отдайте псам его тело.

Боевик с готовностью кивнул и уже было повернулся, чтобы исполнить приказ, но вдруг остановившись, спросил:

– Заки, быть может мы сначала догоним беглецов? Ведь мы по-прежнему теряем время. Поймаем и предадим казни всех вместе…

Советник вождя усмехнулся с превосходством:

– Нам незачем гнаться за этими безумцами. Дорога ведёт к горам. Там лишь одна тропа, которая выведет их к кишлаку. Они не знают об этом. А мы встретим их на выходе. Их ничтожным жизням осталось не больше двух суток…

***

Поздним вечером Алжирец осторожно постучал в дверь гостевой комнаты. Джалалудин распахнул створки через пару секунд. Он как будто ожидал визита журналиста. Жестом пригласив гостя пройти в глубь помещения, мужчина внимательно осмотрел коридор. Убедившись в отсутствии посторонних, плотно закрыл створки на щеколду.

– Я внимательно слушаю вас. Что привело вас ко мне в неурочный час?

«Как я устал от витиеватости их речей! – Думал американец, усаживаясь на ковёр. – Хоть уши затыкай! Неужели нельзя обойтись без словоблудия? Такое ощущение, будто я участвую в съёмках сериала про Али-бабу. И эта полуграмотная обезьяна тоже корчит из себя сказочного падишаха. Надоело! Выполню задачу и выпрошу у босса отпуск. Второй год слушать чушь собачью и делать вид, что мне нравятся эти туземцы. Ладно. Надо собраться». Дождавшись, когда хозяин комнаты расположится напротив, Алжирец решил отказаться от вступления и сразу перешёл к делу:

– Послушайте, мистер Джалалудин, давайте говорить прямо и откровенно?

Тот усмехнулся:

– А кто вам мешает? Мудрецы в старину говорили: «На свете нет ничего, что заслуживало бы более продолжительного тюремного заключения, чем язык». Вы хотите быть откровенным? Нет ничего проще. Я готов выслушать.

Журналист кивнул, выражая удовлетворение:

– Мне нужна ваша помощь. Кабир не смог выделить время для встречи со мной, в связи с известными обстоятельствами. Но я точно знаю, что один из интересующих меня людей, пленный офицер, уже убит людьми Заки. Это очень плохо, но не критично. Гораздо хуже, что второй узник, капрал Коробов, сегодня смог совершить побег. Я понимаю, что беглецы не уйдут далеко. Но беда в том, что старейшина распорядился предать их жестокой казни.

Полевой командир изобразил равнодушие:

– Что плохого в казни неверного, убившего начальника охраны и дерзнувшего совершить побег?

Американец едва сдержал гнев. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы успокоить нервы. Наконец он смог заговорить. Негромко, но с напором:

– Вы правы. Вижу, что вам безразлично, как вождь маленького племени будет распоряжаться вашей собственностью. Я ведь знаю, что пленные шурави принадлежат именно вам. Не так ли?

Джалалудин снова усмехнулся. Ему очень нравилось безнаказанно поддразнивать «журналиста»:

– Мистер Алжирец! Вы ведь хотели поговорить о деле, а сами блуждаете в собственных фантазиях. Мне кажется, что вы немного заблудились в своих видениях. Быть может вам надо просто отдохнуть? Уверяю, утро освежит ваш разум. И нужные для хорошей беседы слова сами сложатся в правильные фразы.

«А ты не так прост, как мне показалось сначала. – Подумал американец, заставив себя улыбнуться. – Ну что же? У тебя есть чему поучиться. Хорошо. Пусть будет, по-твоему». Стерев с лица чересчур слащавую улыбку, он осторожно заговорил:

– Правительство моей страны уже заплатило многоуважаемому доктору за этих узников. Один из них погиб. Учитывая сложившиеся обстоятельства, я, со своей стороны, готов компенсировать лично вам, уважаемый Джалалудин, ваши моральные издержки. Причём, вполне материально. Мне нужен этот русский капрал. И вы должны мне помочь.

Боевик поморщился, но стерпел. В конце концов, что можно взять с кяфира, разум которого поражён гордыней? Не лучше ли просто получить деньги за небольшую услугу? Немного помолчав для солидности, полевой командир подвёл итог:

– Я не против сделки с правительством вашей страны, уважаемый Алжирец. И готов оказать вам помощь. Пленные действительно являлись моей собственностью, до тех пор, пока в дело не вступили законы пуштунвали. Мне будет очень трудно убедить Кабира, чтобы он сохранил жизнь русскому капралу.

«Журналист» не смог сдержать вздох облегчения:

– Моя благодарность будет очень весомой.

Джалалудин слегка наклонил голову, скрывая презрительную улыбку:

– Охотно вам верю…

Глава 10. Похоронка

Елена Сергеевна Коробова постепенно возвращалась к жизни и обживалась на новом месте. После памятного разговора с мужем она хоть и с трудом, но пересмотрела свой взгляд на события, круто изменившие многолетний семейный уклад. И даже служба сына в армии перестала казаться ей катастрофой. В немалой степени такому повороту способствовала беседа с отцом, бывшим высокопоставленным партработником, а ныне заслуженным пенсионером союзного значения. «Понимаешь, дочка? – Неторопливо говорил Сергей Иванович, с благодарностью принимая из её рук чашку горячего чая. – Время не стоит на месте. Лично я не понимаю нынешнее руководство. Не понимаю, но и не возмущаюсь громко. Михал Сергеевич решил народцу побольше свободы дать? Интересно, а с чего он решил, что её не было? Всё с ног на голову перевернул. «Застой» какой-то выдумал. Позёр и болтун! На основы замахнулся. Такой подход – это мина замедленного действия. Как и когда она рванёт не знает никто. И я не знаю. Дай Бог не дожить мне до этого… Одно я знаю точно: у руля станут новые люди. Не усидит Мишка на троне. Кишка у него тонка. Он даже Никите в подмётки не годится. Несёт ахинею. Думает, что его болтовня реальные дела заменит. Нет. Не выйдет. Это сейчас народ хлопает в ладоши, не вслушиваясь. А когда вслушается и поймёт, что ничего путного генсек так и не сказал и не сделал… Вот тогда он и полетит, кувыркаясь. Я думаю, что твой Юра правильную ставку сделал. Прочувствовал ситуацию. Моя школа! Ты как хочешь, но Павлик свою дурь вовремя выкинул. Как говорится, нет худа без добра. Плохо, конечно, что человек пострадал… Но куда ж без этого? Его выкрутасы забудутся в конце концов. А вот то, что он в армии служил, да ещё и в Афганистане… Такое никогда не забывается. И мужу твоему в росте поможет, и Пашке в будущем пригодится. Ведь когда власть меняется, а дело к этому и идёт, все начинают народу доказывать, что их руки и совесть чисты, как снег на Северном полюсе… Прямь ангелы. Ну а потом… А потом, дочка, всё на свои места становится. И выиграет тот, кто в смутное время поближе к сильному был. И поддержал. Здесь мелочей не бывает. Такие вот дела». Елена Сергеевна не сказала отцу, что её перестала волновать карьера мужа. Зачем расстраивать старика, для которого эта тема ещё недавно была смыслом жизни? Просто она осознала, что Павел, её сын, незаметно для неё вырос, стал мужчиной и сам будет выбирать свой путь. Когда вернётся домой.

***

Коробова встретила домработницу в коридоре, буквально сгорая от нетерпения. Она уже сама спускалась к почтовому ящику, но надеялась, что ей просто не повезло:

– Почту проверяла? – Елена Сергеевна даже сумки с продуктами взяла из рук Аннушки, чтобы та побыстрее отдышалась.

Помощница, тяжело вздохнув, опустилась на пуфик:

– Устала… Проверяла, Леночка Сергеевна… Пустой, зараза. Нету там ничего. Одни газеты лежат. Я их даже брать не стала.

На глазах хозяйки навернулись слёзы:

– Четвёртую неделю от Павлика писем нет. Даже не знаю, что и думать… Надо сказать Юрию Алексеевичу. Пусть попробует с командованием связаться. Это же безобразие!

Женщина покачала головой:

– Ну, свяжется он с генералами, а те ответят, мол, всё в порядке. Какое им дело до простого солдатика? Конечно, если бы они знали, чей Паша сынок, то давным-давно или домой возвернули, или около себя пригрели. От греха подальше. А то и время попросят. Дескать, разузнать надо. Да и позабудут потом. Ребёнок-то не ихний!

Елена Сергеевна, не найдя слов для ответа, развернулась и прошла на кухню. Сидя за столом, она молча наблюдала как домработница хлопочет около плиты, занимаясь обедом. Наконец, не выдержав затянувшегося молчания, тихо спросила, советуясь:

– Что делать будем, Анюта? Четвёртая неделя заканчивается… Как бы не случилось чего. Которую ночь не сплю…

Та, как будто ждала этого вопроса. Прикрыв крышкой кастрюлю, повернулась к хозяйке:

– И думать о таком не смейте! Себя в молодости вспомните. Часто ли батюшку своего письмами баловали? Насилу я заставляла пару строк черкануть. – Увидев, как помрачнело лицо Елены Сергеевны, подошла к столу и присела рядом. – Вы только не ругайтесь. Думаю, в Загорск мне надо съездить.

Коробова даже руками всплеснула в негодовании:

– Чего ради? Что ты там забыла? Не ближний свет…

Аннушка, зачем-то оглянувшись по сторонам, вплотную наклонилась к хозяйке и зашептала:

– В тамошней лавре старец есть. Мне мои подруги во дворе сказали. Всё про всех знает и никому в помощи не отказывает. Святой человек!

– Что за глупости? Уж лучше к Джуне обратиться. Она, говорят, жену Байбакова вылечила. – Елена Сергеевна в гневе поднялась с места. – Я тебе о Павлике, а ты… – Не договорив, она вдруг замолчала, впервые в жизни увидев упрямство и непоколебимую решимость во взгляде безропотной до сей поры экономки.

Анна опустила глаза и ответила незнакомым голосом:

– Вы что хотите делайте, а я завтра поутру и поеду. Первой электричкой. Расписание сегодня на вокзале списала. Еды я наготовила. Вам только разогреть надо будет…

– Я поеду с тобой! – Коробова и сама не поняла, как эта фраза сорвалась с языка. Но сказав, она внезапно почувствовала облегчение.

– Нет, Леночка Сергеевна! Ни к чему нам Юрия Алексеевича расстраивать. Не поймёт он. Да и неприятности у него могут возникнуть. Чай не последний в партии человек. А я вернусь и всё-всё вам подробно расскажу. Ничего не утаю. Хорошо?

***

Потрёпанная «копейка» остановилась у здания свердловского аэропорта. Майор Осипов, начальник отделения районного военкомата, оглянулся на товарища, дремавшего на заднем сиденье:

– Просыпайся, Серёга. Кольцово. Приехали. Регистрация через полчаса начнётся.

Капитан Купчин открыл глаза и потёр ладонями опухшее от выпивки лицо. Майор покачал головой:

– Может передумаешь? Отправим извещение по почте. С нас спросу не будет. В части-то не знали, что Коробовы в Москву переехали. Вот и отправили на наш адрес. Зачем прошлое ворошить? Что было, то было. Ты и без того на себя не похож.

Сергей положил руку на плечо друга:

– Спасибо тебе, Фёдорыч, что уговорил комиссара. Меня бы он и слушать не стал. – Подняв с пола небольшую спортивную сумку, закончил со вздохом. – Нет. Мне самому надо старшему Коробову бумаги передать. Ни есть, ни спать не могу. Совесть извела. Хоть стреляйся…

– Ты серьёзно думаешь, что если лично вручишь похоронку, то тебе легче будет? – Иван Фёдорович с недоверием покачал головой. – Себя не обманывай. Ничего не изменится, пока сам не поймёшь, что жизнь продолжается. Твоей вины нет. Это я тебе говорю.

– Может оно и так, – капитан толкнул пассажирскую дверь и выставил ногу на асфальт, – только я сам должен похоронку вручить и последнее Пашкино письмо отцу передать. Видать, сослуживцы нашли. Оно не заклеено. Хотел было прочитать, да не смог. Там ещё второе письмо есть. От комбата. Его я смог прочитать.

Майор придержал Сергея:

– Слушай! А может жив твой Коробов-младший? Ведь в похоронке написано, что тело эвакуировать не удалось?

Купчин высвободил руку:

– Это так. Но комбат пишет, что факт гибели подтвердили какие-то агенты. И тело можно будет эксгумировать, как только в ту зелёнку войдут. Ладно. Проехали. На месте разберусь. – Пожав руку опешившему майору, неловко вылез из машины.

Осипов рванулся за ним:

– Постой, Серёга! Сдаётся мне, что ты не договариваешь. Чего удумал? Это на каком таком «месте»? Охренел?

Купчин серьёзно взглянул на друга:

– От тебя не скроешь. – Закурив сигарету, закашлялся. – С похмела табак хуже отравы… Вернусь, рапорт напишу. В Афган. Я ведь до военкомата командиром разведроты в мотострелковом полку был. На хорошем счету, между прочим. Может в ту бригаду, где Пашка служил, и попаду. Сам проситься не буду. Пусть судьба решает. Как с ним…

– Ну ты и дурак! – У майора даже щёки затряслись от негодования. – Ты о своих подумал? Ведь не дай Бог! Там ведь война идёт, а не ученья…

Но капитан уже не слышал последних слов старшего товарища. Мысленно он уже беседовал со старшим Коробовым.

***

Елена Сергеевна дожидалась паломницу во дворе. Просто не смогла усидеть в квартире. Умом понимая бессмысленность затеи, женщина всё же надеялась на чудо. Воспитанная в семье убеждённых атеистов, она не скрывала пренебрежения к церковным обрядам и правилам, а к тихой набожности экономки относилась как к возрастным причудам старой девы. Но именно сегодня она была готова поверить во всё, что угодно, лишь бы получить ответы на изматывающие душу вопросы. Елена Сергеевна даже пробовала молиться. Получилось так неловко, неискренне и несуразно, что в конце концов пришлось махнуть рукой на бредовую затею. «Не дано мне. – Думала женщина, вглядываясь в проходящих мимо людей. – Не дано, а значит и не стоит ломать комедию. Люди верят, а я нет. Миллионы верят и миллионы не верят. Аннушка верит. Ей дано. Но кто знает? Быть может, она права? Ведь даже Юра обращается к Господу. Правда в сердцах и не к месту. И всё же… Какие глупости в голову приходят! Просто ему от родителей передалось. Как присказка. Пустая и глупая. Надо взять себя в руки и успокоиться. Павлик просто-напросто забыл про нас. Хотя, мне говорили, что в армии ребята только о доме и думают. И ещё о девчонках. У Павлуши нет девушки. Верочка не в счёт. У них не сложилось. Значит, он не мог забыть про нас. Неужели с ним что-то случилось? Нет. Не может быть. С кем угодно может, а с ним нет. Мне необходимо взять себя в руки». Елена Сергеевна чувствовала, что вот-вот сойдёт с ума, но в этот момент из арки вышла домработница. Коробова буквально сорвалась со скамьи и быстрым шагом направилась навстречу.

– Ну что? Ну как? Что сказал твой старичок? Ты встретилась с ним? – Не обращая внимания на сумбур, она ещё издали засыпала Аннушку вопросами.

Экономка подняла мутные от слёз и усталости глаза:

– Встречалась. Не со «старичком», а со «старцем».

– Хорошо. Пусть будет старец. И что? – Елена Сергеевна в нетерпении до боли сжала кисть верной помощницы. – Пожалуйста, не молчи. Что сказал старец?

Анна тяжело вздохнула:

– Обругал он меня. Не последними словами, конечно, но крепко пожурил.

– Почему? – Коробова почувствовала, как сердце заполняет грудную клетку. – За что? Разве могут попы так обращаться с людьми?

– Нет. Я просто не так выразилась. Приветлив он был со мной. Выслушал внимательно. Только сказал, что не пристало православным людям колдовскими делами заниматься. Дескать, от лукавого это исходит.

– И всё!? – Глаза хозяйки вспыхнули негодованием. – Это всё, что сказал твой поп?

Аннушка осуждающе покачала головой:

– Не поп он. Церковный чин у него невеликий. Да не в чинах-то дело, Леночка Сергеевна…

– А в чём? – Коробова даже не пыталась сдержать свой гнев. – В болтовне его дело? Так что ли?

– Не ругайтесь. Не надо. Крест он вам передал. И сказал, что в храм нам надо сходить. Перед иконой Святого Павла Русского помолиться. Так старец напутствовал. Мол, святой в туретчине истинную веру познал. Не оставит без помощи…