9 мая 1918 года в Советской России был принят Декрет «О предоставлении Народному комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими».

Эта мера преследует две цели. Первая – как слышится и как написано: получить хлеб, которого не хватает на прокорм больших городов и армии. Справедливости ради надо сказать, что аховая ситуация с хлебом для городов и армии возникает в России не в первый раз за последние четыре года. Началось с непросчитанного вступления России в мировую войну.

Крестьян призвали в армию и отправили на фронт, соответственно, посевы сократились. Плюс – в армии крестьянин-солдат потреблял хлеба больше, чем у себя в деревне. Государство закупало хлеб у производителей по рыночным ценам. В ситуации войны и повышенного спроса на хлеб для армии цены соответственно пошли вверх. А это неприемлемые расходы для казны.

В конце 1915 года правительство попыталось реквизировать хлеб или принудительно скупать его у населения по низким ценам. На практике это не удалось. Армия снабжалась только на 40 процентов. В городах начались перебои с хлебом, затем беспорядки, вылившиеся в Февральскую революцию и отречение царя от престола.

Временное правительство, унаследовав хлебную проблему и оценив ее политическую опасность, ввело государственную монополию на хлеб. То есть никакой торговли хлебом, кроме продажи его государству. Но при этом повысили закупочные цены. Хлеба удалось в результате заготовить больше, чем в 1916 году.

Затем Временное правительство было свергнуто большевиками, и хлебная проблема перешла по наследству в новые руки. Большевики заключили с Германией сепаратный мир для того, чтобы заполучить себе солдат для Гражданской войны внутри России. Но условия этого сепаратного мира означали отказ большевиков от значительных территорий, дававших 35 процентов продовольствия.

Украина предлагала хлеб в обмен на поддержку большевиками ее курса на независимость, но украинское предложение было отвергнуто. Кроме того, старый государственный аппарат развален, включая службы хлебозаготовок, к тому же полный хаос на железных дорогах, перевозки блокируются массово возвращающимися с фронта солдатами. Но для большевиков хлеб в Москве и Питере, в будущей Красной армии, в пайках для бывших царских военспецов, – это вопрос удержания власти. На практике это означает расширение монополии хлебной торговли на другие дефицитные продовольственные и промышленные товары. А список дефицита растет с каждым днем. Никакой свободной торговли, кто торгует – тот враг народа.

Попытались ввести прямой товарообмен между городом и деревней. Не вышло, нет элементарных товаров, нужных деревне, заводы-фабрики не работают. Зарплаты не выплачиваются, инфляция огромная. За пустые деньги крестьяне никакого зерна государству не отдадут. А это все означает переход к реквизиции и конфискации хлебных излишков без всякого возмещения. Вот тут и появляется декрет 9 мая об особых полномочиях для изъятия хлеба.

Еще до Декрета изыманием хлеба в деревнях занималась Красная гвардия. Но к весне 1918 года стало ясно, что на эту силу полагаться опасно. Дисциплина в красногвардейских отрядах упала, пили, растаскивали конфискованные продукты, просто грабили, стреляли. Хлеба при этом поступало все меньше и меньше. В марте 1918 года от плана получили 36,5 процента хлеба, в апреле – 14 процентов, а в мае – 12 процентов.

После Декрета 9 мая началось формирование продовольственных отрядов – продотрядов. Это специализированные структуры с яркой особенностью: силовую поддержку им обеспечивают интернациональные формирования. В России к моменту Октябрьского переворота было около 5 миллионов иностранных граждан. До войны в 1914 году было около 1 миллиона 300 тысяч иммигрантов. Во многом это те, кого сейчас называют гастарбайтерами, в частности китайцы. Россия была на экономическом подъеме, строилась, ехали сюда за заработками. В результате войны добавились беженцы из Польши, Румынии, Сербии плюс пленные: австрийцы, болгары, венгры, немцы, чехи. Эти иностранцы оказались востребованы в качестве карательного сопровождения продотрядов. Это грандиозная находка большевиков. В деревне интернациональные отряды незаменимы. Они чужые, они жестоки, они выкачивают хлеб, они дают 100-процентную норму, а иногда в виде штрафа – 500 и 1000 процентов, давят крестьянские восстания. Вообще в Красной армии интернациональные полки составляли до 300 тысяч человек.

Большевистская продовольственная политика с ходу ломает все союзнические отношения между пролетариатом и крестьянством, которые были провозглашены во время Октябрьского переворота. Ничем рабоче-крестьянским с мая 1918 года в стране не пахнет.

Между тем с большевистской точки зрения эту политику не следует считать ошибочной. Декрет 9 мая имеет целью не только изъятие излишков хлеба. Вторая цель – политическая. Перенести наконец революцию в деревню, в самый многочисленный социальный слой России, начать в нем Гражданскую войну.

4 июня Троцкий в напутственном слове продотрядам сказал: «Наша партия – за Гражданскую войну! Гражданская война уперлась в хлеб». В той же речи Троцкий говорит продотрядникам: «Вы пойдете под знаменем советской власти в деревни крестовым походом на кулаков».

Упоминание кулаков никого не должно вводить в заблуждение. Хлеб будут забирать у всех подряд. Ленин прямо говорил: «Если вы будете называть трудовым крестьянином того, кто сотни пудов хлеба собрал своим трудом и даже без всякого наемного труда… а теперь отказывается сдавать его бесплатно, то такой крестьянин превращается в эксплуататора, хуже разбойника».

Под формулировку Декрета о деревенской буржуазии, спекулирующей излишками хлеба, в разной мере, но подпадают в деревне, за вычетом бедняков, все. Суть деревенской жизни – работать не покладая рук, вырастить хлеб, сохранить для будущего посева, семья чтобы не голодала, а остальное продать с выгодой и вырученные деньги пустить в дело и дальше кормить страну. Разве что иногда женщинам в семье – подарочки и детям – гостинчик.

18 мая

18 мая 1918 года в газете знаменитого писателя Максима Горького «Новая жизнь» выходит его очередная публикация из цикла «Несвоевременные мысли». Казалось бы, ничего принципиально нового. Эти статьи идут начиная с апреля 1917 года. По форме, объему, стилю, быстроте реакции на публикации в других газетах, на актуальные события эти статьи Горького очень напоминают нынешние, привычные нам блоги. В отсутствие Интернета в 1918 году Горький – острый политический блогер.

18 мая он пишет: «Лишь изредка и случайно доносятся из «глубины России» голоса ее живых людей – вот почему я нахожу нужным опубликовать письмо, полученное мною на днях. «Нового у нас в селе за последнее время очень много, в особенности за прошлую неделю… К нам, в село Баську, приезжали красногвардейцы, около 300 человек, которые ограбили всех состоятельных домохозяев… а сколько, кроме того, ограбили разного добра у наших граждан, хлебом, мукою, одеждой, то тем и подсчета вести нет возможности, а у Сергея Тимофеевича взяли жеребца, но только не пришлось им воспользоваться, только доехали до села Толстовки, он и пал, около церкви. А сколько пороли нагайками людей, трудно и описать… это прямо ужасно».

За три дня до этого, 14 мая 1918 года, пишет: «Советская власть снова придушила несколько газет, враждебных ей. Бесполезно говорить, что такой прием борьбы с врагами – не честен, бесполезно напоминать, что при монархии порядочные люди единодушно считали закрытие газет делом подлым, бесполезно, ибо понятия о честности… вне интересов власти, безумно уверенной, что она может создать новую государственность на основе старого произвола и насилия».

Это пишет Горький, бывший на момент Октябрьского переворота большим поклонником большевиков и оказывавший большевикам до революции финансовую поддержку от своей литературной деятельности.

Еще раньше в своих «Несвоевременных мыслях» Горький писал: Ленин и Троцкий отравлены ядом власти. Или: «Теперь жизнью России правят люди… которые возбуждают бессмысленное и пагубное для… всей страны злорадство, ненависть и злобу. Уничтожив старые суды, народные комиссары укрепили в сознание «улицы» право на самосуд – звериное право. Люди пользуются этим «правом» с явным сладострастием, с невероятной жестокостью. Поголовное истребление несогласномыслящих – старый, испытанный прием внутренней политики российских правительств. Почему же Владимиру Ленину отказываться от такого упрощенного приема? Он и не отказывается, откровенно заявляя, что не побрезгует ничем для искоренения своих врагов».

То есть публикация 18 мая 1918 года о том, что большевики грабят «изумительно, артистически… воруют буквально все, что можно», идет в общем русле горьковских «Несвоевременных мыслей». Но через восемь дней в публикации от 26 мая появляется совершенно иной мотив. И это важно, потому что в этих днях – точка отсчета очень горькой финишной прямой большого писателя Максима Горького.

Горький вдруг пишет, что большевикам необходимо помогать, смягчать их нравы. И эта мысль уже очевидно своевременная: «Русь не погибнет, если вы, матери, жертвенно вольете все прекрасное и нежное ваших душ в кровавый и грозный хаос этих дней. Перестаньте кричать, ненавидя и презирая, кричите любя…»

При этом в кровавом хаосе Горький чисто практически хочет и надеется сохранить культуру и людей культуры, организует издательство «Всемирная литература», где 300 человек из числа творческой и научной интеллигенции, включая Блока, Гумилева, Чуковского, получают возможность легального заработка и пропитания. Но это не могло спасти ни Блока от голодной смерти, ни Гумилева от расстрела. А сам Горький надоел Ленину, и тот настоятельно порекомендовал Горькому полечиться за границей. Из Италии Горький пишет о большевистском процессе над эсерами: «Это убийство с заранее обдуманным намерением, гнусное убийство». Он выступает против гонений на патриарха Тихона. На родине в газетах «Красная звезда» и «Правда» Горький официально назван «политическим врагом народа», требуют, чтобы он каялся. Его перестают печатать.

А после смерти Ленина тот же Горький напишет о нем восторженные воспоминания, которые будут благосклонно напечатаны в России. В 1924 году Горький говорит французскому писателю Ромену Роллану: «Я – человек без родины, в России я играл бы роль противника всех и всего». А уже в 1925 году пишет: «Мое отношение к советской власти определенно – кроме нее иной власти для русского народа я не вижу, не мыслю и не желаю. Я никогда не говорил «в Россию не вернусь».

И тут в Россию Горького позвал Сталин. Горький для всего мира все еще был большим писателем, и при этом главным большевистским писателем, и именно в таком качестве он нужен был Сталину. Горький обеспечит наилучший пиар, рекламу сталинской политике. Финансовые дела Горького за границей шли плохо, ему хотелось внимания, у него были иллюзии насчет возрождения своего былого влияния, короче, Горький поехал в СССР осмотреться. Четыре раза приезжал и уезжал, встречали по высшему разряду с почетным караулом и восторженными толпами. Свозили в концлагерь на Соловки. Он был в восторге от того, как там идет воспитание нового человека. Следил за процессом Промпартии, одним из первых сталинских постановочных судебных процессов. Горький писал Сталину: «Замечательно, даже гениально поставлен процесс вредителей. Я, разумеется, за высшую меру».

Наконец Горький окончательно приехал в Москву. Свел дружбу с главой ОГПУ Генрихом Ягодой. Вместе с ним организовал поездку советских писателей на Беломорканал, страшнейшую лагерную стройку. Через нее прошло около 280 тысяч человек, 110 тысяч из них погибли. Писатели по мотивам поездки выпустили огромный том, прославляющий рабский труд. Никогда раньше в русской литературе такого не было. Горький, выступая перед чекистами, говорил: «Я поздравляю вас с вашей удивительной работой».

Именем Горького при жизни назовут главную улицу в Москве и Художественный театр, он встанет во главе Союза писателей СССР. Когда Булгаков попросит помочь с публикацией «Жизни господина де Мольера», Горький напишет рецензию: «Это талантливо, но издательство может иметь неприятности с цензурой». Булгаковский Мольер выйдет через 30 лет. Горький прочитал «Чевенгур» Платонова, написал: «Вы придали освещению действительности характер лирико-сатирический, это, разумеется, неприемлемо». «Чевенгур» выйдет через 60 лет.

Горькому в Москве для проживания дали бывший особняк Рябушинского у Никитских ворот. Туда приезжал Сталин, у Горького в доме встречался с писателями, там писатели просили Сталина о квартирах, дачах и покупались на это на глазах у Горького. Сталин хотел, чтобы Горький написал о нем. Горький с радостью и благодарностью согласился, но написать не смог. Талант не включился.

25 мая

25 мая 1918 года начался мятеж Чехословацкого корпуса, который в это время разрозненными частями перемещался из европейской части России через Сибирь на Дальний Восток. С начала мировой войны Чехия и Словакия, будучи частью Австро-Венгерской империи, поставляли солдат в армию – противницу России и ее союзников. Но чешские и словацкие солдаты, а также младшие офицеры в большом количестве сдавались в плен, потому что главная их мечта состояла в борьбе за свою национальную независимость от империи Габсбургов. В плену многие из них находились на территории России.

В России и до войны проживало значительное число чехословаков, а в 1914 году возник «Чешский национальный комитет», который выступил с идеей создания воинских частей из славян Австро-Венгрии. Чешская делегация была принята Николаем II. В ходе аудиенции было сказано, что чехословаки будут воевать вместе с русскими против немцев, добьются независимости своей родины, после чего готовы даже к вхождению свободной Чехии в состав Российской империи.

Решением российского Совета министров была создана Чехословацкая дружина, в нее разрешено было принимать пленных, потом появился полк имени Яна Гуса. К концу 1916 года речь шла уже о формировании нескольких дивизий, а затем и отдельного корпуса. Чехословацкий корпус создан осенью 1917 года, в нем около 45 тысяч человек. После Октябрьского переворота и отказа большевиков от союзнических обязательств России перед странами Антанты Чехословацкий корпус перешел под французское командование и имел намерение отправиться во Францию для участия в боях на Западном фронте против Германии. Путь предстоял от тыловых территорий Юго-Западного фронта в Волынской и Полтавской губерниях до Владивостока, а оттуда уже во Францию.

Большевиков волновало, что по территории России корпус будет перемещаться с оружием. С Советом Народных Комиссаров в лице Сталина представители корпуса подписали соглашение. Его суть – чехословаки продвигаются не как боевые единицы, а как группа свободных граждан с определенным количеством оружия для самозащиты. Остальное оружие сдают. Советское правительство гарантирует свободу перемещения до Владивостока по Транссибирской магистрали.

По территории России, которая еще совсем недавно была участницей мировой войны, перемещаются не только чехи и словаки. Движутся освобожденные пленные австрийцы, немцы. На случайной остановке эшелонов в Челябинске 14 мая 1918 года чехи пересеклись с австрийцами. Австрияк из вагона швырнул в стоящего на платформе чеха тяжелой железкой, попал, но не убил. Началась международная драка, австрийца убили. Разбиралась в происшедшем большевистская следственная комиссия, арестовали чехов. Прибыла делегация чешского командования, и делегацию арестовали. Потом всех отпустили, но Москва 23 мая потребовала немедленного разоружения и расформирования всех частей чехословацкого корпуса. Из личного состава Москва приказала срочно формировать красноармейские и рабочие артели.

Если учитывать, что советской власти чем дальше на восток, тем меньше, а эшелоны с чехами растянуты от Пензы до Владивостока, то задача разоружить этих людей была малореальной. Кроме того, чехи и словаки были очень мотивированы. И по собственному желанию, и официально они, находясь под французским командованием, относились к вооруженным силам Антанты. Большевики для стран Антанты были авантюристами, которые заключили мир с немцами, то есть предали союзников и замирились с врагом. Для чехов и словаков достижение национальной независимости было возможно только в случае победы Антанты над Германией и Австро-Венгрией. По совокупности всех этих обстоятельств локальные попытки большевиков разоружить части Чехословацкого корпуса обернулись тем, что 25 мая 1918 года чехи захватили город Мариинск.

В тот же день всем местным органам советской власти телеграммами был разослан приказ Троцкого, требующий разоружать чехословаков под страхом тяжкой ответственности. На следующий день, 26 мая 1918 года, части Чехословацкого корпуса берут Ново-Николаевск, 26 мая – Челябинск, 28-го – Миасс, Канск, Пензу, 30 мая взят Томск, 8 июня – Омск, тогда же чехи берут Самару. Премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж полагает, что чехословацкие части формируют «ядро возможной контрреволюции в Сибири». В июле чехами взяты Тюмень, Уфа, Симбирск, Екатеринбург. 7 августа – Казань.

Во всех захваченных городах с ходу начинается террор против тех, кто представляет большевистскую власть или сочувствует ей. Мучают, издеваются, убивают, грабят, награбленное тащат с собой в эшелонах.

Английский премьер-министр Ллойд Джордж заблуждался насчет возникновения ядра контрреволюции. Действительно, в занятых чехами городах возникали многочисленные антибольшевистские белые правительства, но они катастрофически не находили общего языка.

К осени 1918 года активность Чехословацкого корпуса в основном исчерпывается. В Австро-Венгрии – революция, империя распадается, образована независимая Чехословацкая республика. В России больше делать нечего. От Колчака и его правительства чехи старались дистанцироваться, но охраняли от красных участки Транссибирской магистрали. Когда Колчак начал отступать на восток, чехи захватывали для себя вагоны, выбрасывали раненых. Лично Колчака они взяли под свою охрану, но затем сдали его красным в обмен на свободный проезд во Владивосток.

Гражданская война в России этих чехов и словаков не интересовала. По стечению обстоятельств по России прошел их путь из мировой войны к дому. А Первая мировая война приучила всех участвовавших в ней к большой крови.

2 июня

2 июня 1918 года Ленин в связи с отъездом делегации в Берлин для проработки экономического соглашения с Германией пишет письмо полпреду Адольфу Иоффе. В письме Ленин характеризует только назначенного наркома иностранных дел Георгия Васильевича Чичерина как «прекрасного работника».

Чичерин незадолго до этого вернулся в Россию. За границей прожил четырнадцать лет. Он был сначала большевиком, потом меньшевиком. Писал в европейские социал-демократические газеты. Непримиримый противник так называемых эксов, то есть экспроприаций, попросту бандитских ограблений банков в пользу большевистской партии. Чичерин от меньшевиков занимался расследованием знаменитого разбойного нападения в Тифлисе, осуществленного Камо под руководством Сталина с последующей доставкой денег Ленину.

В Лондоне Чичерин был одним из основателей Комитета для оказания помощи русским политкаторжанам и ссыльнопоселенцам. Там же был арестован за антивоенную агитацию во время мировой войны, сидел в Брикстонской тюрьме. Его освобождением занимался Троцкий.

С Чичериным-наркомом в 1918 году встретился деятель большевистской партии, впоследствии «невозвращенец» Георгий Соломон, оставил воспоминания: «В сущности, Чичерин был человек совершенно ненормальный. Его день начинался только часа в три-четыре после полудня и продолжался до четырех-пяти часов утра. А потому и служащие Наркоминдела должны были работать по ночам. В других ведомствах также должны были быть готовы по ночам давать Чичерину необходимые справки. Чичерин звонил мне по телефону без всякого стеснения в три-четыре ночи».

Через десятилетие вся страна начнет работать в режиме, когда день и ночь будут напрочь перепутаны, когда свет в окнах наркоматов будет гореть до утра. Это произойдет уже по прихоти Сталина, но никто не посмеет в его адрес сказать: «совершенно ненормальный человек».

Георгия Васильевича Чичерина, в отличие от главных большевистских лидеров, власть над людьми не интересовала. Ленин сделал его наркомом иностранных дел, но Чичерин по природе своей не был администратором. Он делал все сам и в режиме, выработанном вольной эмигрантской жизнью. Советская реальность усугубляла его привычки. Аппарат комиссариата иностранных дел беспорядочно сокращали, удаляли сотрудников, которых Чичерин подбирал сам. Он писал Сталину: «Прошу на моей могиле написать: здесь лежит Чичерин, жертва сокращений и чисток. Я лично за все отдувался, и это было моей гибелью, ни один черт этого не выдержал бы».

Чичерин плохо разбирался в текущей ситуации и в своих высказываниях не был дипломатом. Он безоглядно выступал против замены старых специалистов на новых людей с пролетарским происхождением. Не подбирал выражений: «Втискивание к нам сырого элемента, а в особенности лишенного внешних культурных атрибутов, а именно копанье пальцем в носу, харканье и плеванье на пол, на дорогие ковры, отсутствие опрятности, крайне затрудняет не только до зарезу необходимое политически и экономически развитие новых связей, но даже сохранение существующих, без которых политика невозможна… Кроме того, с новыми людьми нескончаемая склока, доносы, демагогия».

Все это в описании Чичерина напоминает происходящее в булгаковском «Собачьем сердце». Но Чичерин – не профессор Преображенский. О Чичерине совершенно справедливо написал другой большевик и нарком просвещения Анатолий Луначарский: «Он разрушил счастье своей личной жизни, имея все, чтобы быть счастливым: чудесную, тонкую физическую красоту, великолепное умственное развитие, громадное богатство. Он все это бросил, потому что пошел на зов революции».

На самом деле у Чичерина было даже не две жизни, а четыре. В первой – он выходец из богатой аристократической семьи. Его предок по фамилии Чичерини в XV веке прибыл в Москву из Италии в свите Софьи Палеолог, ставшей женой Ивана Третьего.

Сам Чичерин получил прекрасное образование. Владел кучей языков. В МИДе работал еще до революции. Но верх в его натуре взяли народнические настроения, а именно русское интеллигентское чувство вины перед народом за свои привилегии, за свое избыточное состояние. Получив наследство, Чичерин начал тратить его на нужды ленинской партии. Сделался аскетом, никаких развлечений, приличных костюмов, кроме самых дешевых, никакой игры на рояле.

Вторая жизнь Чичерина – на посту наркома при Ленине. Фактически Ленин был главой внешнеполитического ведомства, он разрабатывал советскую внешнюю политику. Чичерин выполнял ленинские указания. В этот период – участие в Генуэзской конференции, заключение договора с Германией в Рапалло, установление отношений с Турцией, Афганистаном, Ираном. Чичерин был в контакте исключительно с Лениным и редко взаимодействовал с другими членами Политбюро. Когда к власти пришел Сталин, Чичерин был вообще отстранен от политических решений.

Третья жизнь – это как раз его жизнь при Сталине. Чичерин в ужасе от «Шахтинского дела», от этого первого сталинского сфабрикованного процесса против советских и немецких инженеров, объявленных вредителями. Чичерин понимал, что это чревато разрывом германо-советских отношений, которые он, как мог, выстраивал в условиях международной изоляции СССР. Он пишет: «Наш внутренний враг – ГПУ». ГПУ – Главное политическое управление, сталинская спецслужба.

Чичерин пишет: «Вечные попытки подговорить швейцара, шофера посольства под угрозой ареста сделаться осведомителем ГПУ. Руководители ГПУ слепо верят всякому идиоту или мерзавцу, которого они делают своим агентом».

А четвертая жизнь Чичерина проходила в комнате при Наркоминделе на Кузнецком мосту, где он проживал. Его единственным домочадцем была кошка. В этой жизни Чичерин написал книгу о Моцарте, которого прекрасно исполнял. Очень редко выходил на улицу, где чувствовал себя неуверенно. Был человеком нетрадиционной сексуальной ориентации.

Чичерин был уже очень болен, когда глава ОГПУ Ягода затеял дело о заговоре гомосексуалистов, которые были объявлены людьми, легко вовлекаемыми в шпионаж и контрреволюционную деятельность. Была идея сделать Чичерина главным заговорщиком в Наркоминделе. От нее отказались по причине болезни Чичерина. Но на траурной панихиде в официальной речи было сказано, что деятельность Комиссариата при Чичерине была неудовлетворительной.