Читать книгу: «Дзюдо и кино. Жизнь напролом. Мемуары в рассказах», страница 2

Литвин и «юный дзержинец»

Я родился очень слабеньким. Впрочем, что можно было ожидать от ребёнка, появившегося почти сразу после войны у матери, проведшей страшные годы в оккупации? Причём не просто в качестве обычной горожанки, а партизанской связной. Опасное время и ситуации на грани жизни и смерти сказались на здоровье её ребёнка. В роддоме врачи потихоньку готовили маму к тому, что её сын – не жилец. Но решительные действия деда не позволили отправиться мне на тот свет раньше времени. Он заявился в роддом и, не обращая внимания на возражения персонала, забрал маму со мной и отправил под Киев, в село Фасивочка, к родне. Там меня отогрели на печке, отпоили травяными отварами, и я окреп.

Отец, к сожалению, оставил нас с мамой, когда мне исполнился всего лишь год, со словами: «Сдохнете с голоду без меня!» – и уехал покорять целину. Но мы выжили. Конечно, матери было очень тяжело и физически, и морально. Своего хилого ребёнка она вынуждена была отправить в недельный детский сад, а сама устроилась на завод. Я до сих пор помню это детское нетерпеливое ожидание субботы – когда наконец-то в группу вихрем ворвётся мама, обнимет и расцелует меня всего, быстро оденет, и мы, самые счастливые на земле, проведём время вместе до воскресного вечера. Мама ещё в то время вкусила все прелести работы в кругу заводского пролетариата. Именно поэтому спустя много лет она умоляла меня продолжать учёбу в школе и поступать в институт.

Наша жизнь кардинально изменилась с появлением отчима Виктора. Он забрал маму с завода, а для меня навсегда закончились томительные ожидания в недельном садике. В тот момент Виктор работал водителем у ректора Киевского политехнического института, и ему нетрудно было пристроить маму на спортивную кафедру – она стала заведовать выдачей спортивного инвентаря. И это определило всю мою дальнейшую судьбу.

В то время Киевский политех представлял собой огромный мощный организм, выпускающий советских инженеров различных технических специальностей и направлений. Институт считался одним из лучших в СССР, и развитию спорта в нём уделялось особое внимание. Спортивная кафедра насчитывала около двухсот тренеров и преподавателей всевозможных спортивных направлений. Волейбол, футбол, спортивная гимнастика, лёгкая и тяжёлая атлетики, вольная борьба, дзюдо – я не знаю такой вид спорта, какого бы не было в КПИ того времени. Советский инженер должен был уметь не только что-то проектировать и конструировать, он должен был быть физически здоров и вынослив. Студенты КПИ постоянно участвовали во Всесоюзных соревнованиях спортивного общества «Буревестник», а также соревновались с другими спортивными организациями.

Мама всегда выглядела моложе своих лет. Она была красивой женщиной и очень коммуникабельной, а про мужскую часть тренерского состава можно сказать так – молодые жизнерадостные атлеты. Конечно, они сразу начали оказывать матери знаки внимания. Но она сумела выстроить с ними отношения так, что они стали очень тёплыми и дружескими. К тому же, её муж Виктор пользовался уважением и авторитетом в их кругу, как водитель ректора и как человек, бесстрашно партизанивший во время войны.

Я частенько заходил к маме на кафедру. У меня, маленького пацанёнка с Шулявки, просто дух захватывало от изобилия различных мячей, велосипедов, боксёрских перчаток и других спортивных снарядов и приспособлений! И всегда я оказывался в центре внимания мужского тренерского коллектива, наперебой дающего маме советы, как из хилого мальчишки сделать настоящего мужика. Но мама относилась к их советам очень осторожно, опасаясь за хрупкое здоровье своего отпрыска.

Среди тех, кто постоянно уделял мне внимание, был тренер по дзюдо Литвин Леонид Степанович. Мне уже было лет восемь, когда он предложил маме взять меня к себе в группу заниматься дзюдо.

– Ни за что! – возражала мама поначалу. – Лёня, его же убьют на ковре! Он слабый, болезненный мальчик.

– Надя, всё будет хорошо, – уговаривал её Литвин. – Я беру его под свой неусыпный контроль. Буду следить за ним, как нянька. Пусть походит ко мне, позанимается.

И мама сдалась. У Леонида Степановича я начал свою спортивную «карьеру». Сначала он разрешил мне приходить в зал и смотреть, как тренируются другие. Жадным нетерпеливым взглядом я наблюдал, как умело ребята укладывают друг дружку на лопатки. А какие хитрые выпады они делают! Мне всё страшно нравилось и хотелось научиться делать так же, как они. Я даже поскуливал от нетерпения – так мечтал тоже выйти на ковёр. Честно говоря, очень хотелось слегка «начистить лицо» своему старшему двоюродному брату. Он был всего на год старше, но гораздо сильнее физически, и я часто получал от него тумаки, на которые не мог ответить. Но Леонид Степанович помнил об обещании, которое дал маме. Целый год я только ходил, как волчонок, вокруг ковра. Целый год Литвин постепенно приучал меня к физическим нагрузкам – то мячик давал покидать, то заставлял поприседать, то пробежаться. И мне приходилось терпеть, «вырабатывать сок», мечтать, хотя мне так было стыдно перед ребятами – они борются, а я приседаниями занимаюсь. Но через год постоянных физических нагрузок наступил и для меня праздник – Литвин позволил тренироваться на ковре. И хотя ещё около года нагрузка была щадящая, я с гордостью надевал своё белое кимоно и чувствовал себя полноценным членом команды.

Я влюбился в дзюдо с первых занятий, а Леонид Степанович сразу же стал моим кумиром. Он всегда ассоциировался у меня с танком Т-34 – невысокого роста, но крепкий, как атлант. Ребята его любили и уважали. Он был душой всей спортивной кафедры – весельчак и балагур, а его шутки и подначки не один раз заставляли нас буквально кататься от смеха.

Моё тщедушное телосложение всё не давало мне покоя, и я с завистью посматривал на ребят, у которых тугими буграми перекатывались мышцы на руках и плечах. Тогда в голову пришла замечательная мысль накачать банки! Штанга и гантели стали моими лучшими друзьями, и я начал создавать рельеф, выкраивая время между тренировками. За этим занятием меня раз застукал Леонид Степанович.

– Серёга, что делаешь?

– Хочу банки накачать, – ответил я, старательно выжимая штангу.

– А хочешь, научу, как их быстро накачать? – с самым невинным видом спросил тренер. – Не хуже моих будут.

– Конечно, хочу! – воскликнул я, с завистью глядя на мускулистого Литвина.

– Эй, все! – громко крикнул на весь зал Леонид Степанович. – Идите сюда!

Ребята остановили тренировку и обступили нас.

– Сейчас я покажу вам способ, как быстро накачать мышцы! – провозгласил тренер. – Серёга, бери штангу и клади на ковёр.

Распираемый гордостью, что мне доверили продемонстрировать упражнения для накачки мышц, я быстренько схватил штангу потяжелее и потащил её на ковёр.

– Положил? Молодец! А теперь ложись рядом со штангой!

Я улёгся рядом и с нетерпением приготовился действовать дальше.

– Хорошо улёгся? Руки-ноги вытяни, – поправлял меня Литвин. – Готов? Молодец! А теперь лежи и жди, кто кого перележит – ты штангу или она тебя.

Под грянувший дружный хохот я, красный от стыда, попытался вскочить, но тренер придержал меня:

– Лежи-лежи. А теперь слушайте все. Не вздумайте качать банки! Увижу кого, качающимся – выгоню! Дзюдо – это спорт для умных! Бороться надо головой, а не мышцами!

И в этом был весь Литвин. Перед соревнованиями он подбадривал нас, снимая нервное напряжение:

– Не бздите в воду, не делайте мне боржом!

После соревнований всегда был разбор наших действий и ошибок. Леонид Степанович и тут превращал всё в шутку:

– Ты дрался как лев! – говорил он одному из нас. – И даже ещё левее!

– А ведь ты прав, как моё правое яйцо! – подбадривал он другого.

– Сегодня вы были крутыми! Круче вас только варёные яйца! – хвалил он после удачного выступления на соревнованиях.

С первых же дней тренировок Леонид Степанович внушал нам, что применять дзюдо можно только в целях обороны.

– Всё, чему вы здесь научитесь, можете использовать только во благо – для защиты слабых и своей жизни. Никогда не применяйте дзюдо для нападения! – поучал он.

И через год активных тренировок мой старший двоюродный брат испытал на себе пару моих приёмов для защиты от его тумаков, с тех пор перестав считать меня хиляком и относясь с уважением.

В седьмом классе к нам в школу пришли представители МВД и начали агитировать мальчишек вступать в отряды «Юных дзержинцев» для патрулирования вечерних улиц и содействия наведению порядка в случае обнаружения хулиганских действий. К тому времени я уже был опытным дзюдоистом и мог легко за себя постоять. Я обсудил этот вопрос с Леонидом Степановичем, и он посоветовал мне вступить в отряд.

– Понимаешь, Серёжа, это прекрасная возможность отточить свои навыки, – сказал мне тренер. – Когда ты борешься на ковре, то не чувствуешь реальной опасности в своём сопернике. А когда вечером на тебя идёт хулиган, да с длинным острым ножом – тут ты реально за свою жизнь бороться будешь. К тому же на ковре вы боретесь понарошку, стараясь не травмировать друг друга, а в вечерних вылазках ты сможешь бить по-настоящему, не стесняясь.

И я вступил в отряд. Жили мы в то время на Шулявке – районе Киева, где не было вечера, чтоб кого-то не избили или не подрезали. Ещё с раннего детства я испытывал особую ненависть к уголовникам, а почти все мои знакомые ребята-ровесники назывались шулявской босотой. Без ножей из дома не выходили. Моё вступление в отряд «Юных дзержинцев» провело отныне между нами условную черту, я для них стал молодым мусором. Они знали о моих занятиях дзюдо, но тогда это их не сильно впечатляло.

– Слышь, Серёга, – задираясь, сказал как-то один из знакомых ребят с Шулявки, – вот что ты мне сделаешь, если встречу я тебя вечером в тёмном переулке? А в каждой руке у меня по ножичку.

– Могу показать, – ответил я. – Доставай свои ножички.

Он вытащил из карманов ножи и пошёл с ними на меня, делая ложные выпады. Вокруг собралась толпа его приятелей – всем было интересно, как их предводитель будет воспитывать помощника мусоров. Вид у него, конечно же, был угрожающий, но не прошло и нескольких секунд, как оба его ножа были выбиты из рук, а сам он лежал на земле и хрипел горлом, придавленным моим коленом.

– Тихо-тихо, Серёга, – сипел он. – Ну ты чего? Я же так, пошутил…

– А я нет. Лучше тебе не встречаться со мной в тёмном переулке. А тем более со своими ножами. Как услышишь мои шаги, бегом домой, под одеялко и спать! – Я отпустил его, а потом посмотрел на притихших дружков. – Всё поняли? Вас это тоже касается.

И после этой демонстрации шулявская босота меня зауважала. К счастью, в скором времени из тесной комнатёнки, в которой мы жили на Шулявке, мать с отчимом переехали в пригород Киева Новобеличи, в частный дом. И это избавило меня от дальнейших близких контактов со своими ровесниками с Шулявки, которые один за другим начали совершать ходки на зону. А я, благодаря Леониду Степановичу и дзюдо, избежал плачевной участи шулявской босоты.

Наставник

Но вернёмся к тому моменту, когда на втором курсе я совершенно неожиданно для себя стал наставником Володи Прохоренко. На следующий день после встречи с его отцом я рассказал приятелю о состоявшемся разговоре.

– Получил, – говорю, – от твоего папы комсомольское задание – взять над тобой шефство.

Но так как у нас уже сложились довольно дружеские и доверительные отношения, то Володя воспринял эту новость очень положительно.

– Давай, Серёга, воспитывай и направляй меня на путь истинный, – обрадовался он. – Ты же видишь, я человек безответственный – мне нужно твёрдое плечо друга и наставника.

При этом была одна сложность – мы с ним учились хоть и на одной специальности «Техника магнитной записи» (ТМЗ), но в разных группах. Честно говоря, я был не рад, что поступил на ТМЗ. Направление оказалось очень тяжёлым со сложными техническими дисциплинами, с трудом дававшимися бывшему троечнику. Мало того, что студент из меня был так себе, перебивавшийся оценками «удовлетворительно», так ещё из-за постоянных спортивных мероприятий приходилось часто пропускать лекции. Выход подсказал тренер Леонид Степанович. Я к нему относился, как к родному отцу, и всегда советовался по разным вопросам. Узнав, что я стал наставником Прохоренко, он предложил:

– Попросите Володиного отца, чтобы он похлопотал, и вас перевели на другую специальность – «Звукотехника». На ЗТ дисциплины намного легче, и окажетесь в одной группе.

Мы с радостью ухватились за эту подсказку и вскоре перешли на ЗТ. Действительно, с дисциплинами там было проще, но всё равно мне приходилось сильно потеть, чтобы заставить Володю сдать сессию. Он был интересный парень. С одной стороны – выпивоха, дебошир и любитель компаний, а с другой – очень совестливый человек. Его невозможно было заставить пойти на экзамен, если он не выучил предмет. Для меня, человека, который никогда не учил, а все экзамены сдавал, исключительно пользуясь шпаргалками, это было дико.

– Вовка! Ты чего не идёшь на экзамен? – спрашивал я его.

– Я не выучил.

– Ты что, дурной? – Я выпучивал глаза от удивления. – Все знают, что ты – Прохоренко. Тебе стоит только билет вытащить, и уже трояк обеспечен. А если при этом спросишь: «Сколько-сколько?» – тебе и четвёрку поставят.

– Я так не могу, Серёжа, – отвечал он мне вполне серьёзно. – Я должен выучить.

Интересно было и то, что его отец тоже никогда не влиял на успеваемость сына. Именно поэтому Володя задержался на целый год на втором курсе, хотя достаточно было одного звонка его отца ректору, чтобы все оценки за сессию были у Володи в зачётке. В их семье было правило – сын должен осваивать учёбу сам.

Я же старался, как мог, заставить его учиться и отвадить от разгульных компаний. Пришлось даже побеседовать по-мужски с парой его дружков – особо рьяных, после чего они держались от него подальше. Периодически я ездил к его отцу на работу и докладывал о наших успехах.

– Так, говоришь, всё хорошо? – спрашивал меня Александр Григорьевич.

– Да, всё хорошо, – бодренько рапортовал я.

– Хорошо… – говорил Володин отец и доставал из ящика стола исписанный листик. – Итак, на прошлой неделе, на кафедре электрических машин, в главном корпусе, на втором этаже, в лаборатории номер такой-то, Прохоренко Владимир и … – тут он перечислял поимённо других участников «торжества», – распили два литра разбавленного спирта. И что же тут хорошего, Серёжа? – Александр Григорьевич добродушно качал головой.

Я пунцовый, как варёный рак, в бешенстве выскакивал из его кабинета. «Ну, – думал, – падла ты эдакая, Вовка, доберусь до твоей глотки! Всю душу из тебя вытрясу! Воспользовался тем, что у меня сейчас активная подготовка к соревнованиям!»

– Серёга, больше не буду! – клялся-божился Володя, когда я его припечатывал неубиенными фактами аморального поведения, и какое-то время он держался. А потом я снова выслушивал о его «приключениях».

Володина семья в то время жила в квартире недалеко от Бессарабской площади в центре города, в большом старом доме для партийной знати. Первый этаж этого дома занимало кафе «Троянда Закарпатья» с большим дегустационным залом. В кафе очень любила оттягиваться золотая молодёжь из близ расположенных домов.

В один из вечеров, когда мать и отец Прохоренко должны были поздно вернуться домой, Володя хорошо набрался в «Троянде Закарпатья» в компании таких же детишек ответственных партийных работников. Кафе собиралось закрываться, и развесёлая компания в полном составе отправилась к памятнику Ленину, где и продолжила своё веселье. Володя играл на гитаре, и из-под памятника вождю мирового пролетариата на весь Крещатик неслись разудалые песни и матерщина.

За всем происходящим издалека с любопытством, но очень внимательно, наблюдали два милиционера, ну или люди из совсем другой конторы, переодетые в милицейскую форму. Место, конечно же, было не очень подходящее для пьяных песен, но веселящихся деток они знали всех поименно и поэтому ограничивались только наблюдением.

Не знаю по какому поводу, но у Володи начался конфликт с одним из участников этой пьяной вакханалии.

– Я тебе сейчас гитарой по башке дам! – пригрозил тому Прохоренко.

– Что?! Ты?! Мне?! – начал зарываться тот. – Да у тебя кишка тонка!

– Если не заткнёшься – то дам! – продолжал угрожать Володя.

– Да я тебе… – начал было фразу его визави, но не успел закончить.

Прямо на его голову, как Прохоренко и обещал, обрушилась гитара. То ли фанера была слабая, то ли удар был сильный – но голова спорившего проломила деку гитары и вышла с другой стороны. Получился такой себе оригинальный деревянный «испанский воротничок». Пострадавший заорал благим матом от боли и неожиданности, у кого-то начался безудержный пьяный смех, а у кого-то истерика. И только Ленин молчаливо смотрел в светлую даль, видимую только ему одному. В общем, пришлось двум наблюдателям в милицейской форме срочно вмешаться в ситуацию. Пострадавшего освободили из гитары, всем настойчиво рекомендовали срочно отправляться по домам. А сопротивлявшегося Володю со словами: «Володя, пора домой!», взяли под руки и потащили в квартиру вместе с разломанной гитарой, где и вручили сонному отцу с подробным отчётом о приключениях его отпрыска.

Всё это мне и рассказал Александр Григорьевич во время очередного нашего свидания.

– Да ты не переживай, Сергей, – успокаивал он меня. – Ты же не можешь за ним и по ночам наблюдать.

Я кивал, соглашаясь, но всё равно чувствовал себя неловко. Конечно, у читающих эти строки, может сложиться ложное впечатление, что я был образцом ответственности и порядочности. Такой себе идеальный спортсмен, комсомолец, наконец, просто красавец. Вынужден вас огорчить – иногда мне приходилось краснеть и за свои художества. Взять хотя бы неожиданно проявившуюся склонность к коммерции.

Володя ходил в шикарной ондатровой шапке. А недалеко от нашего дома в Новобеличах находилась толкучка. Как-то, прохаживаясь по рядам толкучки, я заметил, что такие же точно шапки, как у Володьки, продают по двести сорок рублей. «Ого! – подумал я. – Ну и дорогущая же шапка у Вовки!» Меня одолевало любопытство, и при встрече я спросил:

– Вовка, а сколько твоя шапка стоит?

– Девятнадцать рублей.

Я аж подскочил от удивления:

– Да ты что?! А на толкучке двести сорок!

– Но это же отец выписывает в «Коммунаре» по девятнадцать рублей. У меня недавно такую же точно украли, так он новую выписал.

И тут в моей голове созрела гениальнейшая идея.

– Вовка! А хочешь на пустом месте двести двадцать рублей заработать?

У него глаза разгорелись:

– Конечно, хочу!

– Тогда попроси отца, пусть он нам с тобой по шапке выпишет. Мы их загоним на толкучке, а ему скажем, что у нас их украли.

Сказано – сделано. Купили мы с ним по ондатровой шапке за девятнадцать рублей. Я отнёс их на толкучку и продал каждую по двести сорок. А Володиному отцу сказали, что шапки украли в гардеробе, и он выписал ещё по одной. Мы с Володей ходили очень довольные, при деньгах. Но за два месяца денежки быстро разлетелись, а мы-то к ним привыкли. Что делать? Взял я и эти шапки и снова загнал на толкучке. А Александру Григорьевичу опять сказали, что у нас их украли.

На очередной нашей встрече с Володиным отцом он внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Серёжа, а можно сделать так, чтоб у вас не очень часто воровали шапки?

– Я всё понял, Александр Григорьевич, – ответил я, краснея от стыда. – Больше шапки воровать не будут.

– Вот и хорошо, – ответил он, – а то на меня уже косо посматривали, когда я их третий раз за зиму выписывал. Думали, наверное, что приторговываю ими, при моём-то статусе…

После этого разговора я понял, что нахожусь под пристальным наблюдением «старших товарищей» и больше шапками не спекулировал.

Эх, Париж, Париж…

В конце третьего курса мы активно готовились к сдаче сессии. Несколько ребят, в том числе и Володя, постоянно зависали у меня дома – писали шпоры, распределяли билеты, договаривались, кто за кем заходит. Я тщетно пытался заставить Володю тоже заняться подготовкой к экзаменам – он только и делал, что дремал от скуки или слонялся по дому без дела.

– Серёга, не уговаривай! – отмахивался он от назойливых попыток усадить его за учебники. – Вот отец пообещал мне вознаграждение за вовремя сданную сессию, а я всё равно не поддаюсь.

– Какое? – поинтересовался я.

– Сказал, что купит путёвку на олимпиаду в Мехико, – с пренебрежением ответил Володя. – А я подумал – ну на кой ляд мне это Мехико?! Не хочу!

Я подскочил от негодования:

– Да ты что?! Это же олимпиада!!! Там спортсмены! И дзюдо! – Я мечтательно прикрыл глаза. – Эх, если бы мне такое предложили – я бы землю грыз, но сдал вовремя эту чёртову сессию!

– Так давай я отцу скажу, пусть он тебя в Мехико отправит, – подначил Володя.

– Да-а, – мечтательно протянул я. – Сначала Париж, теперь – Мехико…

– А ты что? Был в Париже? – удивился Прохоренко.

– Ещё бы! – воскликнул я. – Был. В качестве фанеры, пролетевшей над ним…

Случилось это ещё в одиннадцатом классе. В то время я уже самоуверенно считал себя опытным дзюдоистом. Однажды у меня состоялся серьёзный разговор с тренером Леонидом Степановичем.

– Серёжа, – начал он, – наступило время, когда я честно могу сказать, что научил тебя всему, что знал. Большего я, к сожалению, дать не могу. Но ты очень способный парень с огромным нереализованным потенциалом. Тебе нужно расти дальше, а поэтому ты должен сменить тренера.

– Нет, Леонид Степанович! Ни за что! Я вас не променяю ни на кого! – воскликнул я, но тренер остановил меня.

– Серёжа, мне, конечно же, приятно это от тебя слышать, но с моей стороны было бы преступлением не открыть тебе дорогу вперёд. – Он помолчал немного, а потом добавил: – Я хочу, чтобы ты продолжил тренировки у Школьникова.

– Ого! – только и смог сказать я.

Школьников Роман Александрович в то время был главным тренером спортивного общества «Буревестник». Я знал, что попасть в его команду может далеко не всякий спортсмен, поэтому предложение Литвина было более, чем лестным. У Школьникова и Литвина были хорошие отношения между собой, и раз Леонид Степанович завёл этот разговор, значит, между ними дело уже слажено.

И я стал тренироваться у Школьникова. Что могу сказать? На первой же тренировке мною долго выбивали ковёр в зале. Если в группе у Литвина я был лучший из лучших, то у Школьникова меня быстро поставили на место, и я сразу почувствовал совершенно другой уровень подготовки ребят – на порядок выше моего. Впервые в жизни я узнал о термине «день авиации» и сполна насладился им, падая на спину раз за разом. Ну что ж, меня через спину кидать – только раззадоривать. Я активно включился в тренировочный процесс и в скором времени начал демонстрировать успехи.

Про своего первого тренера я не забывал, регулярно приходил к нему на тренировки в КПИ, заодно показывая новые навыки и приёмы, которым обучился у Романа Александровича. Я был благодарен Литвину – он передал меня в надёжные руки. Школьников оказался прекрасным человеком с непререкаемым авторитетом среди дзюдоистов, основанном на любви к своим ученикам. Он стал для меня не менее важным Учителем в жизни, чем был до этого Литвин.

Но вернёмся к Парижу. В тот год юношеская сборная Парижа по дзюдо пригласила на соревнования в столицу Франции юношескую сборную Киева. И вот тут-то началось! Все наверху засуетились, забегали, и было решено провести соревнования между спортивными обществами Киева в разных весовых категориях. Сборная должна была быть сформирована из победителей. Как сейчас помню – у нас было восемь весовых категорий, а значит, восемь счастливых молодых мальчишек должны были отправиться в столицу Франции!

Надо ли рассказывать, с каким энтузиазмом мы тренировались и готовились к состязаниям?! Перед глазами стоял Париж, и мы самоотверженно до изнеможения припечатывали друг друга к ковру.

Наступило время соревнований. Я выкладывался по полной, из одного тура в другой выходил победителем и дошёл до финала вместе с парнем из общества «Динамо». В финальной схватке я дрался как лев и не оставил своему сопернику динамовцу ни единого шанса. Я выиграл схватку с явным преимуществом. Я ликовал! Ликовало общество «Буревестник»! Мною гордились мои тренера – они воспитали достойного ученика. И главное! То, ради чего я пробивал себе дорогу к победе! Париж! Он уже манил меня огнями Эйфелевой башни и магазинами спортивных товаров…

Все меня поздравляли. Дома был праздник. Как же! Сын стал чемпионом Киева и поедет заграницу. Отчим достал где-то новый красивый чемодан, мама просматривала мои вещи, чтобы не стыдно было за сына перед парижанами.

С нетерпением я ждал того дня, когда будут вывешены официальные списки отправляющихся в заграничную поездку. И вот, этот долгожданный день настал! Списки были вывешены, я принялся изучать их… и в полном недоумении увидел вместо своей фамилии, фамилию того парня из «Динамо», которого легко разделал в финальной схватке.

Возмущённый, я бросился к своему тренеру.

– Роман Александрович! Роман Александрович! – вопил я, вбегая к нему. – Там какая-то ошибка! Они всё перепутали! Они отправляют в Париж проигравшего!

– Успокойся, Серёжа, – ровным голосом ответил тренер. – Никакой ошибки там нет.

– Но ведь я победил! Это я должен ехать! – Невольные слёзы застилали мне глаза.

– Победил, конечно же, ты. И это – бесспорно, – ответил тренер. – Но в Париж поедет другой.

– Но как же так? Это несправедливо!

– Понимаешь, Серёжа, дело вовсе не в тебе, а в тренере, который должен ехать со спортсменом. У тебя тренер – просто старый еврей Школьников, а тренер проигравшего тебе динамовца – Председатель Федерации дзюдо Украины. Поэтому поедет он, а не я. Понял?

– Понял, – с грустью ответил я.

– Но если тебе очень хочется ездить заграницу, то надо перейти в «Динамо»…

– Что? – вскинулся я. – Ни за что! Я от вас никуда не уйду. Они там и бороться-то не умеют.

– Ладно, хватит болтовни. Иди, тренируйся, – сказал Роман Александрович, но я успел заметить в его глазах особую теплоту, с которой он взглянул на меня.

А через год после этой победы мне предстояло снова стать чемпионом. И всё из-за проклятой химии…