Привычное проклятие

Она знала, что из мужских объятий нельзя вырываться слишком резко — а не то, чего Доброго, и впрямь вырвешься!

Сколько раз ты был нежно влюблен:

Поцелуи, признанья в тиши…

Но любовь — это пленный дракон

В беспощадных оковах души!Вспомни: ночь, серенада, балкон.

Нежный смех, лунный свет, соловьи…

Но любовь — это пленный дракон,

Что терзает оковы свои!О, влюбленности ласковый сон,

Мотыльковый, хрустальный полет…

Но любовь — это пленный дракон.

Зазевайся — тебя разорвет!

Короткий Хвост — это имя! Кто еще обладает такой магической силой? Кто так искусно принимает любые обличья? Кто может так ловко высмотреть чужую тайну, слизнуть ее длинным языком, расхрупать на крепких клыках?

Как же здорово будет говорить когда-нибудь своим ученикам: «Дело, которым занимались Короткий Хвост и я…» Нет, пожалуй, иначе: «Я и Короткий Хвост…»

— Мне уже никто не поможет, — угрюмо отозвался тот. И вдруг подался к Кринашу, заговорил быстро, отчаянно: — Видел, что тут творилось сегодня? Весело было, да?

— Ты это про козу?

— Нет, про другую скотину! Про другую тонкую натуру! Тебе-то что, она завтра уплывет, у тебя снова тихо будет. А если каждый день… всю жизнь…

— Так ты и есть жених барышни? — догадался Кринаш.

— Именно. Авигир из Рода Зиннифер. Вот такой я счастливчик, везунчик и удачник.

Со щита, улыбаясь, смотрел чародей. Он не был похож на Хашуэри. Таких чародеев представляешь себе в детстве: седобородый, ясноглазый, с веселыми морщинками у глаз, в мантии со звездами. Как сказал однажды маленький Нурнаш, «волшебный волшебник». Правой рукой он вздымал украшенный самоцветами посох, а на левой ладони держал крошечный постоялый двор, тщательно прорисованный во всех деталях. Над маленькими постройками реял купол золотистого света.

Лицо мага было мудрым и добрым. Самоцветы в навершии посоха таинственно мерцали, храня неведомые чары. Золотой свет проливался над игрушечными крышами с такой неизъяснимой красотой, что перехватывало горло. Это была сама сказка, явившая себя среди бела дня и застывшая перед глазами людей.

А внизу было крупно выведено: «Посох чародея».

Не смейся, выслушай добрый совет: опасно бродить дотемна,Когда сплетает над берегом сеть усталая тишина,Когда ступни роса холодит, осока угрюмо шуршит, —Над черной водой тогда не ходи, туманом речным не дыши!В омут уйдет потревоженный сом, ветер забьется в камыш.

Ты обернешься, но мирный свой дом в сумерках не разглядишь.Ивы недобро листвой прошумят, словно твой путь стерегут…Тут-то она и настигнет тебя — песня на том берегу!

Странные звуки, сливаясь, струясь, тихо возникнут в ночи.Песня тебя обовьет, как змея, в сердце твоем зазвучит.Серым крылом туман разметав над неподвижной рекой,Птица возникнет возле лица, словно призрак ночной.Серая птица, седая мгла, холод от сонной воды…Ах, как взметнутся два мягких крыла неотвратимой беды!

Голос умолкнет за сонной рекой, птица уйдет в высоту…Вдруг ты поймешь, что беспечный покой отдал за песню ту.Больше походка не будет легка, и потускнеет взор…Ветер завозится в тростниках, словно в засаде вор.И побредешь по холодной росе в дом опостылевший свой,Память о серой птице-тоске взяв навсегда с собой…

Чем лиха искать над черной водой, у очага сиди:Жаркий огонь, добрый огонь от всяких бед оградит…Но разве ты усидишь у огня, взоры клоня к очагу,Если струится, коварно маня, песня на том берегу?

Вот утром они читали отрывок из «Чар тьмы». Нилек играл молодого короля, а Раушарни — демона. Лицо такое грозное… и говорит так, что мороз по коже: «Я пришел, чтобы повергнуть твою страну во прах и разорение!» А король спокойно отвечает: «Спасибо, но я справлюсь с этим и сам…»

Тот, кто чаще смотрит под ноги, дальше уйдет.

- Это ж надо, - задумчиво сказал Арби, глядя ей вслед, - какая прихоть природы! У зайчика родилась дикая кошка.

Мол, погоди, муженек, из служаночки выйдет толк. Ха! Толк из нее давно вышел, а бестолочь осталась.