Львы умирают в одиночестве

И вот наконец желанный час настал, я подъехала на такси к клубу, где должна была проходить судьбоносная встреча, вошла, сканируя глазами помещение… И увидела.

Вурал снова сидел на низеньком диванчике в компании друзей, и, судя по их виду, вся эта братия находилась в загуле уже не первый день. Догдемир, и без того миниатюрный и изящный, за это время, кажется, потерял еще несколько килограмм, и теперь совсем уж обратился в почти бесплотного эльфа. Впечатление это усугублялось еще и тем, что на коленях у него расположилась какая-то вульгарнейшего вида девица с губами-варениками, которые она безуспешно пыталась растянуть в очаровательной улыбке. Крупная, фигуристая, взгромоздившаяся на гигантские каблуки, несмотря на и так высокий рост, она рядом с Вуралом являла собой зрелище просто даже пугающее – будто бы могучий жилистый мустанг оседлал нежного олененка. Вурал беззастенчиво лапал ее, хватал за обтянутую золотистым трикотажем грудь, а увидев меня, удвоил свои старания.

– Ааа Dunjasha, – прокричал он мне и призывно замахал крошечной лапкой, приглашая присоединиться к их компании. – Come on top.

– Я не Дуняша, – четко произнесла я, чувствуя, как внутри у меня острая боль, вызванная этим его демонстративным хамством, сменяется яростью. К ней примешивалась еще и уязвленная национальная гордость, и я прилагала всю силу воли, чтобы не закатить прямо тут, прилюдно, безобразную сцену.

– Да? Ну, я перепутал, – хохотнул он и похлопал по дивану рядом с собой. – Вы, русские женщины, все такие красивые. Садись, выпей с нами. Ты же так хотела меня увидеть. Не каждый день удается провести время с кинозвездой, а?

Он был так отвратителен в этот момент – с мутными от пьянства, осоловелыми глазами, с косяком в руке, с этой жмущейся к нему девицей на коленях, ломающийся, ерничающий, развязный… Даже мое замутненное влюбленностью сознание смогло ощутить всю степень его мерзости. Меня жгла обида – то, как он поступил со мной, было невыносимо больно. Я не понимала – за что? Чем я провинилась? Почему ему понадобилось нанести мне такой удар?

Ведь я не навязывалась ему, не вешалась на шею. Может быть, в тот вечер я, обрадованная знакомством, наговорила ему слишком много комплиментов, но в большинстве своем они касались работы, его актерской игры. И мне показалось, что ему действительно интересно было разговаривать со мной, разбирать его роли с точки зрения драматургии характеров, обсуждать творческие планы. Я воспринимала его как в некотором смысле коллегу и уверена была, что мы с ним ведем осмысленный диалог, а не предаемся какому-то пошлому флирту. Неужели я к своим тридцати семи, повидавшая жизнь и в целом далеко не восторженная особа, оказалась такой наивной?

Для чего вдруг он затеял этот дикий фарс? Почему высмеял меня, как какую-то прилипчивую поклонницу? Пакость какая!

– Что, не ожидала, что я позову тебя в свою компанию? – не унимался он. – Я вообще-то не встречаюсь с фанатками, но для тебя, так и быть, сделал исключение. Надеюсь, ты журналистов за собой не привела?

Понимая, что сейчас сорвусь, закричу, наговорю лишнего, я развернулась и пошла прочь. В спину мне неслись его пьяные вопли:

– Natasha, куда же ты? Не уходи, веселье только начинается!

Я на всех парах вылетела из кабака. Мое израненное сердце заливалось слезами, обида застила глаза, и в результате я влетела своей бурно вздымающейся от наплыва чувств грудью в нечто монументальное, как айсберг, но, слава богу, гораздо более мягкое. Проморгавшись, я обнаружила, что упираюсь в преградившую мне путь мадам Серин – ту самую необъятную тетку, по словам Вурала, преследующую его от неразделенной любви.

В эту минуту я испытала к ней даже некую жалость. В конце концов, мы с этой Брунгильдой внезапно оказались товарками по несчастью. К тому же теперь, после того как Догдемир так поступил со мной, у меня закрадывались большие сомнения относительно того, что страсть ее возникла просто так, на ровном месте. Скорее всего, подлый актеришка и ей сумел задурить мозги, наплести с три короба, а потом безжалостно высмеял и растоптал ее тонкие и нежные, несмотря на габариты, чувства. Мне даже захотелось сказать ей пару слов, объяснить, что я понимаю ее и не смеюсь над ней, и все же инстинкт самосохранения взял вверх над альтруизмом. Я вспомнила, как ныла еще недавно отдавленная этой леди нога, и поспешила удалиться, пока она не нанесла мне новых травм.

Итак, моя сверкающая, чистая и трепетная любовь обернулась дешевой комедией. Я страдала. Душа моя болела, а уязвленное самолюбие жаждало мести. Я то воображала себе, как, изловчившись, плачу так жестоко поступившему со мной Вуралу той же монетой, а затем, не обращая внимания на его жалобные мольбы, отворачиваюсь и ухожу с гордо поднятой головой. То меня посещали картины прямо противоположного содержания: мне виделось, как Вурал, осознав, каким был идиотом, бросается ко мне и признается в любви, а я, милосердно простив его, открываю ему свои объятия.

Конечно, этим фантазиям я предавалась не круглые сутки – такую роскошь могут позволить себе только юные, не обремененные обязательствами влюбленные девы. Мне же приходилось работать, ездить на переговоры в издательство, проводить встречи с читателями, обдумывать сюжет нового романа, синопсис которого уже требовал мой московский редактор, так что на страдания по моей несостоявшейся любви оставалось совсем не так уж много времени.

Тем не менее даже этих нескольких часов было достаточно для того, чтобы, кусая губы от переполнявших меня противоречивых чувств, мониторить свежие новости из жизни Вурала в его Инстаграме и Фейсбуке, в колонках светских новостей газет и интернет-изданий. Я с дотошностью сыщика вглядывалась в его фотографии и подписи к ним, жадно ища следов какого-нибудь внутреннего разлада, может быть, тоски, обуявшей Догдемира после того, как он осознал, что оттолкнул меня бесповоротно. И, конечно, как всякая влюбленная женщина с изощренной фантазией, я неизменно находила их, эти признаки его разбитого сердца. То он фотографировал темную комнату в собственной квартире, вид из окна, мельтешащих внизу, на улице, людей и сопровождал это подписью: «Вот из этого окна я смотрю на мир и не нахожу себе в нем места». То публиковал видео, в котором наигрывал своими миниатюрными лапками «Dream Theatre» на только что приобретенном электронном пианино. Я все находила и находила признаки того, что он глубоко разочаровался в себе и, наверное, уже тысячу раз пожалел о том, что сделал. Бог знает, что именно удержало меня от того, чтобы приехать к нему под окна.

Благодаря таким исследованиям я, конечно, не могла не заметить, что в жизни актера моей мечты стали происходить какие-то пугающие изменения. Началось все достаточно безобидно – с оставленных с явно фальшивого аккаунта загадочных комментариев в его Инстаграме. Я бы и внимания на них не обратила – мало ли психов окружает известных людей, – если бы комментарии эти не участились и не начали напоминать продуманную кампанию. Приходили они теперь уже от разных пользователей, очевидно, Вурал периодически банил злопыхателя, но тот с завидным упорством заводил все новые и новые профили. То ли за Догдемира взялся ушлый конкурент, то ли он умудрился оскорбить и унизить еще кого-то, кроме меня.

Временами это были дурацкие стишки вроде «Все плен и тлен, а мы живем в мире измен». Временами пафосные многозначительные изречения – «Кто поворачивается лицом к любящей женщине, поворачивается лицом к аду», «Если я не стану гореть и ты не станешь гореть, то кто же согреет этот мир?». Время от времени среди них появлялись напыщенные и глупые, но вместе с тем угрожающие: «Ненависть – это оборотная сторона любви. Берегись!»

Комментарии множились, появлялись уже не только в Инстаграме, но и в Фейсбуке, а также под новостями, в которых упоминался Догдемир. И в конце концов разразился скандал. Кто-то подкинул журналистам парочку горяченьких фактов – порочащие связи Вурала, дебоши в клубах Стамбула… Писаки накинулись на него, как голодные акулы. Догдемир сначала не реагировал на поднявшийся вокруг него шум, затем, раздражаясь, начал отвечать журналистам резко, хамить и хлопать дверьми. Вскоре в прессе появились слухи о том, что киностудия «Синс продакшн», при посредничестве которой Вурал Догдемир должен был сотрудничать с американским Netflix, расторгла с ним контракт из-за того, что американской стороне не понравились его пробы.

Я наблюдала за всей этой вакханалией со смешанными чувствами. С одной стороны, меня одолевало злорадство – казалось, на моих глазах вершится справедливость, и мой обидчик получает по заслугам от самой судьбы. А с другой стороны, я, как не чуждая жалости особа, конечно, ужасалась тому, как жестоко обошлась с Вуралом жизнь и как мстительны оказались люди. В конце концов, я-то всего лишь предавалась фантазиям, не пытаясь реализовать их, а кто-то, не погнушавшись, действительно вступил на тропу войны.

В таком противоречивом состоянии духа я и находилась, когда мое издательство, вероятно, почувствовав, что автор, на которого они возлагали надежду, как на главный прорыв нового сезона, предался унынию и рефлексии, предложило организовать мне поездку на морское побережье в Анталию, в отель «Akra Barut». Отдых в подобном месте обошелся бы стороннему человеку в копеечку, но мой щедрый и благоразумный издатель, как член клуба отелей «Дедеман», смог достать мне путевку с огромными скидками. На билет в бизнес-класс широты его души, конечно, уже не хватило, и я добралась до курортного местечка обычным рейсом. Дорога от аэропорта Анталии до отеля была длинной, но шла через такие живописные места, что я не жалела о потраченном времени. Бескрайнее море, укромные бухты, высокие горные утесы… Что может лучше помочь залечить израненное сердце, чем красота природы?

Итак я, как чеховская дама с собачкой (только без собачки), приехала на побережье с намерением гулять, дышать свежим морским воздухом и подлечить нервы, и так не являвшиеся эталоном уравновешенности, да плюс ко всему еще изрядно подпорченные всей этой историей. Отель, в который меня отправило издательство, оказался солидным, спокойным местом, не обезображенным навязчивой развеселой анимацией. Публика тут отдыхала не бедная, и во всем чувствовался лоск сытой, комфортной жизни, в которой нет никаких причин для слез и терзаний. В подобной обстановке, среди обилия моря, солнца, вкусной еды и изысканного алкоголя, мне и в самом деле стало как-то легче на душе. Задетое самолюбие утихомирилось, душевная боль унялась. Я осознала, что отлежусь немного, залечу раны и восстану из пепла, готовая снова много и плодотворно работать, не сгибаясь под ударами судьбы.

Днем я прошлась по местному променаду, поглазела на витрины бутиков, зазывно пестреющие роскошными мехами и кожаными куртками. Затем меня привлекли чарующие запахи жареного мяса, доносившиеся из распахнутых дверей одного из местных кафе. Душевные переживания на моем аппетите не сказывались никогда, и потому я, привлеченная ароматом, направилась туда, уже представляя себе, как увижу перед собой на тарелке пленительные кюфте с рисом и овощами и, по методу незабвенной Джулии Ламберт, подниму таким образом себе настроение, повторяя ее гениальное: «Что такое любовь по сравнению с бифштексом?».

Однако не успела я приблизиться ко входу в кафе, как меня тут же снесло ураганом, цунами, а может, просто неким колоссом из плоти, решительно маршировавшим к выходу. Отлетев в сторону, я перевела дыхание, огляделась и, к изумлению своему, обнаружила, что стихия, столкнувшая меня с пути, была хорошо мне знакома. Это снова оказалась мадам Серин, раскрасневшаяся, раздосадованная чем-то и оттого першая вперед напролом, не обращая внимания на встречавшиеся на пути помехи вроде меня. Признаться, мне уже становилось не по себе. Почему эта женщина все время оказывалась рядом со мной? Почему постоянно выскакивала, как чертик из табакерки – очень массивный чертик, страдающий одышкой и вызывающий своими прыжками вовсе не беспочвенный страх?

На этот раз мадам узнала меня, сначала смерила подозрительным взглядом, а потом вдруг расплылась в дружелюбной улыбке, такой фальшивой, что сводило зубы.

– Добрый день! – громовым голосом провозгласила она. – Вы меня не помните? Мы познакомились на вечеринке издательства. Я так рада вас видеть! Какими судьбами здесь?

Я объяснила, что поездку эту организовало мне издательство, что я приехала на пару дней развеяться, прежде чем снова с головой нырнуть в бешеный ритм стамбульской деловой жизни.

– Вот как, – недоверчиво протянула Серин, – значит, именно издательство отправило вас сюда? Понимаю, понимаю… – она заговорщицки подмигнула мне и добавила громким шепотом: – Больше допытываться не буду, как же, как же, конфиденциальность. Я – сама деликатность.

Что она хотела этим сказать, осталось для меня тайной. С какими загадочными целями я могла, по ее мнению, приехать сюда, прикрываясь издательством? Однако долго размышлять о том, что творится в голове у объемистой мисс Деликатность, я не стала – осторожно распрощалась с ней, опасаясь, что при любом намеке на сердечность с моей стороны эта порывистая дама может попытаться заключить меня в объятия и от наплыва чувств сломать пару ребер, и наконец все же отправилась добывать свои кюфте, искренне считая их лучшим антидепрессантом.

Но вечером, когда я вернулась в номер и, в завершении терапии выпив полбутылки вина, начала привычно изучать интернет на предмет новостей о смутившем мой покой Догдемире, мне неожиданно стало ясно, что было у нее на уме. Первая же публикация, встретившаяся мне в Инстаграме Вурала, являла собой подозрительно знакомый вид: слева угол белого высотного здания с рядами одинаковых балконов, справа внизу – квадратный бассейн, окруженный шезлонгами, плиточная дорожка к нему, две лохматые пальмы, а за всем этим – вскипающее пеной море. Видео длилось всего несколько секунд, но сопровождалось восторженными комментариями Вурала.

– Чок гузель! Чок гузель! – с придыханием произносил он за кадром.

И даже при моем практически полном незнании турецкого можно было понять, что говорит он: «Как красиво!»

Я изучила короткий ролик, затем, сжимая в руке мобильник, устремилась на балкон своего номера, глянула за перила и пришла к выводу, что вид, открывавшийся передо мной, идентичен тому, что был запечатлен на видео. Ну, может, точка, с которой снимал Вурал, располагалась чуть выше и левее… Но находилась она точно в этом же здании.

Так вот оно что! Мы с ним по случайности оказались в одном и том же городе, мало того, в одном и том же отеле. А одержимая влюбленностью мадам Серин, вероятно, решила, что все это – продуманная акция, что мы приехали сюда вместе, сочинив каждый свое объяснение, чтобы не афишировать нашу связь. Вот почему она так подозрительно смотрела на меня и так кисло улыбалась – должно быть, видела во мне счастливую соперницу. Если бы она только знала, как была далека от истины!

Невесело рассмеявшись над комичностью всей этой ситуации, я решила отпраздновать свое маленькое открытие, допив початую бутылку вина. В конце концов, нельзя же было игнорировать такой очевидный знак судьбы – ведь было же что-то у нее на уме, когда она забросила нас с ним в один и тот же отель.

Чем меньше вина оставалось в бутылке, тем сильнее меня одолевали эти мысли. Не-ет, все не так просто, все связано в этом лучшем из миров! И в том, что мы с Догдемиром оказались так близко друг к другу, несомненно, заключен был глубокий смысл.

Поначалу я хотела вычислить по фото, где именно находится его номер, заявиться туда и со всей прямотой объяснить зарвавшемуся комиссару Гуруру турецкого разлива, как это неправильно – оскорблять русских писательниц. Я пылала жаждой возмездия, мне казалось, что за моей спиной стоят немым укором все женщины, когда-либо несправедливо обиженные и униженные мужской братией. Все они были со мной, даже мадам Серин негодующе пылала пухлыми щеками и топала обутыми в растоптанные сандалии ножищами. Все они, выбрав меня своей представительницей, требовали вступиться за них и дать отпор подлому и скользкому мужскому племени.

Однако, поразмыслив, я сообразила, что вычислить точное расположение номера мне вряд ли удастся. Отель находился в высотном здании и насчитывал множество помещений. Если же я начну ломиться во все комнаты подряд, разыскивая Вурала с целью призвать его к ответу, это будет выглядеть несколько странно. Кто-нибудь из потревоженных постояльцев еще, пожалуй, вызовет охрану.

Как же мне было разузнать, где находится Догдемир? Ведь он определенно был совсем рядом, под одной крышей со мной, в одной из клетушек этого гигантского муравейника…

Тут мне вспомнилось, как в ту ночь, когда я, еще окрыленная своей любовью, гуляла с Вуралом по ночным улицам, он с жаром рассказывал мне о своей мечте – сыграть в голливудском фильме. Да не каком-нибудь проходном боевике, а в драме, посвященной жизни и творчеству его любимого музыканта Джона Леннона.

– Я ведь даже немного похож на него, правда? – пытал он меня тогда, затаскивая под очередной фонарь и принимая немыслимые позы, скопированные, очевидно, с каких-то известных фотографий лидера «Битлов».

Я же, не желая его расстраивать, кивала:

– Ну конечно. К тому же с твоим талантом внешнее сходство не обязательно. Ты сыграешь любого…

Вспомнив эти милые сердцу подробности, я решила, что у них есть большой потенциал, схватила мобильник и набрала номер ресепшена.

– Добрый день, мисс, – деловым тоном обратилась я к откликнувшейся девушке. – Мне срочно нужно связаться с вашим постояльцем Вуралом Догдемиром. Соедините меня с его номером.

– Мы не вправе давать такую информацию, – заблеяла ресепшеонистка. – Конфиденциальность наших клиентов…

Но я ледяным голосом перебила ее:

– Мисс, с вами говорит ассистентка Мартина Скорсезе. Я звоню из Америки, мистер Скорсезе лично поручил мне как можно скорее переговорить с мистером Догдемиром. Он видит его в главной роли в своем новом фильме о Джоне Ленноне. Я все знаю о конфиденциальности, но, как вы считаете, мистер Догдемир скажет вам спасибо за то, что вы не дали ему возможности узнать эту информацию? Или, наоборот, щедро наградит вас за нарушение должностных инструкций, поспособствовавшее огромному шагу в его карьере?

Девушка замялась, пробормотала что-то. Мне прямо через трубку чувствовалась ее нерешительность. Еще бы, ведь речь шла о такой возможности – не каждый же день Вуралу звонили из Голливуда. Должно быть, служащая отеля уже представляла себе, как Догдемир благодарит ее со сцены, прижимая к груди только что полученного Оскара.

– Хорошо, – в конце концов решилась она, – я вас соединю.

В трубке что-то защелкало, и вскоре я услышала протяжный голос Вурала:

– Алло, Догдемир слушает, – пропел он по-английски с этим своим музыкальным турецким акцентом.

Меня же вдруг разобрал смех. Девушка с ресепшена наверняка уже объяснила бывшему комиссару Гуруру, кто звонит ему в столь поздний час. И я отчетливо представила себе, как он, весь подобравшись и преисполнившись сознания собственной важности, отвечает на звонок, приготовившись ломаться, кокетничать и набивать себе цену. Сам же при этом едва не скачет по номеру от восторга при мысли, что на него обратили внимание в Голливуде.

Моя невинная шалость с каждой секундой казалась мне все более забавной, и я, сдерживая смех, произнесла в трубку зловещим голосом:

– За все надо платить…

– Эээ… Что? – подавился на том конце Вурал.

– Как тебе понравился мой маленький сюрприз, дорогой? – отозвалась я уже своим голосом, звучавшим сейчас залихватски весело и глумливо.

– Кто говорит? – встревоженно вопросил Догдемир.

– Как, ты не узнал меня? – ахнула я. – Какое непостоянство! А ведь твердил, что я удивительная, что ты никогда таких не встречал.

В трубке замялись. Мне почему-то представилось, как напряженно гудят сейчас щедро спрыснутые вином и затуманенные гашишными парами мозги Вурала, пытаясь обработать расползающиеся клочки информации. Мои слова определенно что-то ему напомнили, да и голос показался знакомым. Но собрать все это воедино и сделать выводы – даа, задачка не для склонных к излишествам героев мыльных опер.

– Вы… из Голливуда? – все еще не в силах поверить в такой коварный обман, бормотал он. – Помощница Мартина Скорсезе? Мне сказали…

– Нет, друг мой, тебя неправильно информировали, – рассмеялась я. – Я всего лишь преданная поклонница твоего немеркнущего таланта.

Наконец на том конце раздался какой-то сдавленный возглас. Видимо, моего собеседника наконец осенило. Мне, в этом моем странном нервическом веселье, почему-то представилось, как во лбу у него вспыхнула ярким светом электрическая лампочка и глаза сразу прояснились.

– Я понял, кто ты! – обвиняющим тоном провозгласил он. – Ты русская писательница. Ну та, моя фанатка. Я вас всех люблю… Masha… Natasha…

– Видишь, как хорошо, – радостно поддержала его я. – Вот уже и память к тебе возвращается. Еще чуть-чуть, и ты, может, даже вспомнишь мое настоящее имя.

– Я… – снова замялся он и вдруг, резко сменив тон, возмущенно воскликнул:

– Я тебя не понимаю, твой английский отвратителен. Ну правильно, ты же из России, там у вас до сих пор медведи бродят. Зачем ты звонишь? Что тебе от меня нужно?

– Как ты невнимателен, – продолжала развлекаться я. – Я ведь сразу сказала тебе, мне интересно, как тебе понравился мой маленький сюрприз.

– О чем ты говоришь? Я не получал никаких сюрпризов, – продолжал горячиться он.

И тут я, решив, что достаточно подогрела его раздражение, выдала победным тоном:

– Ну как же… Ты ведь столько значения придаешь своему облику в соцсетях и прессе. То удачный портрет запостишь, то подсунешь в кадр томик Кафки, чтобы прослыть интеллектуалом. Столько времени этому уделяешь! Неужели ничего не заметил?

– Я не понимаю…

Вурал вдруг замолчал на полуслове, забулькал, словно закипающий чайник, заклокотал, тщетно пытаясь что-то произнести.

– Я вижу, ты сообразил наконец, – елейным голосом произнесла я. – Как же ты так, милый мой? Ведь во время нашей беседы ты так восхищался русскими женщинами, твердил мне, какие они гордые, решительные, сильные. Неужели ты не сообразил, что при таком положении вещей обижать русскую женщину не стоит? Не догадался, ах, какая жалость.

– О чем ты говоришь?

– Ну вспомни… – я подпустила в голос трагического пафоса и продекламировала: – «Все тлен и плен, а мы живем в мире измен». «Кто поворачивается лицом к влюбленной женщине, поворачивается лицом к аду!»

– Так это была ты? – наконец пробился сквозь неразборчивый клекот его голос. – Это ты меня терроризировала?

– Ну конечно, – дружелюбно подтвердила я. – Так, значит, моя маленькая игра тебя впечатлила? Что ж, я очень рада. Мне она тоже доставила огромное удовольствие. Как это, помнишь? «И восходит солнце, и заходит солнце…» Ладно, на этом, думаю, нам стоит попрощаться. Будь здоров, Вурал. И в следующий раз подумай дважды, прежде чем оскорблять женщин.

Вурал еще пытался что-то проверещать в трубку, но я уже дала отбой, отшвырнула мобильник в кресло и удовлетворенно улыбнулась. Мне ясно было, конечно, что Догдемир мог поверить в мою причастность к своим неприятностям только от неожиданности. Что уже завтра он сложит два и два и поймет, что я никак не могу быть злобным анонимом, который ему досаждает. И все-таки этот разговор вернул мне хорошее расположение духа.

Я представила себе, как Вурал сейчас, взбешенный, мечется по своему номеру. Досадует на то, что намечтанный звонок из Голливуда оказался фикцией. Злится на хитрую русскую писательницу, сумевшую до него дозвониться. Негодуя, перелистывает в айфоне особо неприятные комментарии. Вволю посмеявшись над этими воображаемыми картинами, я плеснула в бокал остатки вина, подняла его и звонко произнесла:

– Так будет с каждым, кто покусится!

Затем осушила бокал, забралась в постель и впервые за несколько последних недель сладко уснула.

Телефонный звонок ворвался в мой блаженный сон, как рев сирены. Я подскочила на постели, огляделась по сторонам, не сразу вспомнив, где нахожусь. Затем увидела перед собой шторы, мягкими складками спадающие до пола. В щель между них можно было разглядеть кусочек моря, солнечные блики на воде и скользящий у горизонта белый силуэт яхты. Эта умиротворяющая картинка напомнила мне, что я на курорте, что приехала сюда отдыхать и набираться душевных сил и вчера ночью поставила жирную точку в истории, так сильно меня задевшей. Все было хорошо. Вот только кто же это так настойчиво мне названивал?

На экране телефона определился незнакомый номер, я сняла трубку и тут же услышала:

– Негодяйка! Как ты посмела так поступить? Скоро ты поплатишься за все свои козни!

– Эээ… Что?

Я отодвинула трубку от уха и потрясла головой, гадая, не является ли этот звонок продолжением сна. Я бы, может быть, даже предположила, что это Вурал решил отомстить мне за мой ночной розыгрыш, только голос в трубке был женским и при этом очень взвинченным, истеричным. Этот голос выкрикивал английские слова с уже ставшим привычным мне певучим турецким акцентом, а в паузах между репликами было слышно, как обладательница его тяжело переводит дыхание, будто ее мучила одышка.

– Кто говорит? – спросила я. – Что вам нужно?

И нервно хмыкнула, понимая, что невольно повторяю наш с Вуралом ночной диалог, только в перевернутом вверх тормашками виде.

– Говорит адвокат господина Догдемира госпожа Серин! – с пафосом изрекла моя собеседница.

– Госпожа Серин? Адвокат господина Догдемира? – недоверчиво повторила я.

То есть это слоновья дама сейчас орала на меня с такой экспрессией? Ну, положим, то, что особа она, несмотря на стати, весьма темпераментная, я поняла давно. Но адвокат господина Догдемира? Серьезно? Покопавшись в памяти, я вспомнила, что Вурал сказал мне об этой женщине при нашем первом знакомстве. Якобы мадам Серин влюбилась в него и не дает ему проходу, утверждая, что он не обойдется ни без ее личных, ни без профессиональных услуг. Кажется, я тогда пропустила это «профессиональных» мимо ушей, решив, что дородная воздыхательница зарабатывает на жизнь массажем, парикмахерским искусством или чем-то в этом роде. Но адвокат? И что же, Вурал, значит, примирился с ней, раз она называла себя его юристом?

– А, госпожа Серин, ну конечно. Мы с вами, кажется, вчера виделись, – отозвалась наконец я, поборов первое изумление. – А вы, собственно, по какому вопросу?

– По какому я вопросу? – задохнулась от возмущения та. – А ты не догадываешься? Ты втерлась в доверие к гениальному актеру, проникла в круг его приближенных, вынюхивала, выведывала только для того, чтобы затем обрушиться на него с травлей. Но ты не думай, теперь мы выведем тебя на чистую воду. Вурал все мне рассказал, и я уже подала иск в суд. Мы вычислим все твои левые аккаунты, мы заведем на тебя семьдесят… нет, семьдесят два уголовных дела по факту преследования, угроз, проникновения в частную собственность, попытку покушения на убийство…

– В какую еще частную собственность? – заморгала я. – Я даже не знаю, где этот нарциссичный придурок живет. Хотя он, помнится, очень настойчиво зазывал меня осмотреть его квартиру. И покушение на убийство… Мадам Серин, вы, простите, приложились к гашишному запасу вашего клиента?

– Отпирайся сколько хочешь, – продолжала негодовать Серин.

Мне почему-то представилось, как она сейчас топает своими колоннообразными ножками, обутыми в стоптанные сандалии, а в помещении этажом ниже с потолка осыпается штукатурка.

– Мы все про тебя знаем, тупая эмигрантка. Знаем, где ты живешь в Стамбуле, в каких номерах останавливаешься. Мы достанем тебя из-под земли!

Тут в трубке что-то зашуршало, и я услышала, как недавний герой моих грез визгливым голосом что-то внушает адвокатессе по-турецки. Та прервалась ненадолго, выслушала его и зачастила с удвоенным пылом, видимо, повторяя подсказанные ей слова:

– Ты сядешь! Сядешь на десять лет за все свои происки. А может, и на дольше. Но до тех пор мы устроим тебе такое, что ты сама будешь проситься в тюрьму. Берегись!

На этом последнем «берегись» терпение мое лопнуло, и я бросила трубку. Нет, каково? Эти двое пройдох названивали мне с угрозами, даже не зная, что я нахожусь сейчас совсем рядом, в том же здании. И что за чушь она несла? Какое преследование? Какое покушение? Ну да, пускай я с досады сболтнула, будто сама писала ему все эти странные комментарии. Но ведь проверить и доказать, что я не имею к этому отношения, ничего не стоит. Не говоря уж о прочих прегрешениях – убийство, проникновение на частную территорию… Да что они там курят?

Этот истеричный звонок нисколько меня не напугал – я вообще-то не из пугливых! – но вот разозлил нешуточно. Ах, значит, я тупая эмигрантка? Как же это они не побоялись угрожать такой некультурной невежественной особе, прибывшей из дикой страны? Не подумали, что гнев первобытной женщины, выросшей среди медведей, будет так страшен, как им и не снилось?

Чувствуя, как внутри вскипает ярость, и двигаясь осторожно, чтобы не расплескать ее раньше времени, а всю до капельки донести до запланированного места, я поднялась с кровати, умылась, оделась и направилась прямиком в ближайший полицейский участок.

Отделение полиции, располагавшееся в большом одноэтажном здании, поразило меня царившей в нем атмосферой домашнего уюта. Аккуратные кабинеты, внутренние дворики, куда можно было выйти подышать свежим воздухом или покурить, чистота и порядок – все это было непривычно для меня. Войдя в приемное отделение, я окинула его взглядом, заметила немолодого мужчину в темно-синей форме, лицо которого показалось мне наиболее располагающим, и с порога заявила:

– Добрый день! Мне звонят с угрозами! Могу я попросить у вас защиты?

Наконец-то настал тот день, когда легкомысленный облик авантюрной блондинки сыграл мне на руку. Я скорбно прикусила губу, задрожала ресницами и всем своим видом постаралась изобразить трепетную, ранимую и сильно напуганную деву, нуждающуюся в помощи. Клянусь, этот спектакль разжалобил бы даже Железного Дровосека, не то что группу суровых турецких полицейских, дежурившую в тот день в участке.

Вскоре меня уже усадили в кресло, поднесли стакан крепкого чая. Подозвали переводчицу – бойкую девчонку, которая должна была помочь нам объясниться, и принялись осторожно расспрашивать, кто я такая и кто посмел обеспокоить меня угрозами.

И я рассказала все как есть. Что я русская писательница, что приехала сюда, в Турцию, по приглашению издательства, с которым собираюсь заключать контракт на выпуск моей именной серии в переводе на турецкий язык. Что в Стамбуле я на свою голову познакомилась с одним местным актером.