Чувствуй

Бариста заходит за витрину, опирается ладонями на столешницу из дерева цвета молочного шоколада так, что на сгибе локтей проступают синие венки. Смотрит

на меня неподвижно. Я тоже смотрю на него, в голубые глаза, которые с каждом секундой кажутся мне всё ярче. Мне даже чудится, что я различаю синий ободок радужки и темные вкрапления около зрачка. Мелькают мысли о кристаллах, льде и ночи. Становится жарче.

Замечаю его улыбку.

Только глаза у него не смеются.

Звенит дверной колокольчик, и я с трудом открываю взгляд. Смотрю в тетрадь, но ничего не вижу – буквы не расплываются, но не читаются. Хочет снова смотреть. На него.

– Так и знал, что ты здесь, – раздается раздраженный голос Кирилла, и я невольно вздрагиваю. Он шумно опускается на стул напротив. – Ты почему не берёшь трубку?

– Ты звонил? – едва проговариваю я, в горле сохнет.

– Сколько раз – сбился со счёта, – он усмехается. Он – энергия, движение, резкость, скорость. Он – не кошачья мягкость. В нём нет голубого льда. И я не знаю, нравится ли мне это. Здесь, сейчас, в эту конкретную минуту – не знаю.

– Я достал билеты, между прочим.

– Хорошо, но я ведь ещё не сказала, пойду ли.

– У тебя нет выбора. Или хочешь сказать, что я потратил кровные студенческие гроши зря?..

Поднимаю глаза, вижу широкую во все тридцать два улыбку. Кирилл всегда искренний. Он всегда на краю, и если он счастлив, если ему весело, скрыть это невозможно.

Краем глаза замечаю за его плечом баристу. Он смотрит на нас, вытирая бокалы белым полотенцем. Уголки сомкнутых губ приподняты, но не более. Его эмоции, как движения – появляются плавно, не переходят границы. Он не замкнут, но к каждой эмоции как будто примешивает доля спокойствия.

– Ты ещё долго? Домой не собираешься? – рука Кирилла тянется к черновику, но, поддев страничку, взять тетрадь он не решается. – Мне как раз в твою сторону.

– Какое удивительное совпадение, – улыбаюсь я и начинаю собирать сумку.

– Не торопись.

Кирилл идёт заказывать кофе. Не знаю, успел ли помыть мой бариста кофеварку, но вид у него чересчур спокойный, холодный. Мне всегда очень стыдно засиживаться так допоздна, и если бы я не была знакома с ним, я бы уходила намного раньше и никого не задерживала.

Вещи в сумке. Телефон вновь на режиме «Звук». Я случайно бросаю взгляд на витрину. И меня будто ударяет током. С невозмутимо счастливым выражением лица Кирилл забирает стаканчик кофе, бариста отдаёт его с невозмутимо холодным видом и колючим взглядом.

А ведь я никогда не видела их рядом.

***

– Улыбаться умеешь? Ладно-ладно, вспомни, как на преподавательшу упал шарик с молоком. Вот! Я знал, что ты садистка! Бедная Нина Павловна чуть не лопнула от злости, а тебе смешно! Нет, как можно быть такой жестокой?.. – так Кирилл говорил, поймав меня в объектив фотоаппарата.

Хорошо, что всё закончилось, и можно просто, без съёмки, стоять у парапета, смотреть на закатившееся за горизонт солнце. От него осталась только узкая полоска раскаленного золота вдоль горизонта, отражающаяся в серебряной кромке воды. Стоять под шелест уставших без движения деревьев и мерный стук каблуков проходящих мимо красавиц. Стоять, ловить взгляды Кирилла. Молчать.

Ветер несмело треплет волосы, касается холодными пальцами обнаженной кожи. Пользуется случаем. Приносит чьи-то голоса с другого конца набережной, отзвуки плохо настроенной гитары… Вот бы навсегда запомнить этот момент, все чувства, звуки, касания. Их не передаст ни одна фотография, как бы ни старался фотограф. Я жду первую звезду. Хотя для одной звезды желаний слишком много.

Холодные пальцы сменяются тёплыми. Кирилл обнимает по-другому, нежно и уверенно, прижимает к себе. Согревает. Подушечки его пальцев мягко проходятся от плеча до локтя, остаются там. Он стоит за спиной, и ощущение, будто сейчас до меня не сможет дотронуться целый мир, что только у него, Кирилла есть эта привилегия.

Мысли о том, чтобы оттолкнуть его, забирает затаивший обиду ветер.

– Звезда появилась, – шепчет Кирилл тихо-тихо на ухо.

Я знаю, что загадаю ей.

***

Кофейня встречает солнечными зайчиками и ароматом кофе. Мне хочется танцевать, петь, кричать всем о том, что я наконец свободна. Практика окончена, у меня начинается отдых. Скоро концерт, а после к него – к родителям. Что может быть лучше?..

– Слышала новость? Двух девчонок убили.

Уши сами выхватывают из воздуха чьи-то слова. Говорят две женщины, примерно за тридцать. Одна из них с ярко-розовыми губами удивленно округляет глаза. Она держит чашку, оттопырив мизинец.

– Да ты что?

– Да, в Летнем парке их нашли.

– Убийцу поймали?

– Нет, идет расследование. Много улик: белое полотенце, чья-то сумка недалеко, даже телефон. Но вряд ли это всё принадлежит одному человеку.

По коже пробегают мурашки, а солнечные зайчики со стен куда-то прячутся. Неприятно знать, что в парке, через который ты часто ходишь, кого-то убили. Оборвалась чья-то жизнь, но люди узнают об этом спустя день, два, больше. Это так странно… Девочек больше нет, а я не почувствовала никакого толчка, никакого укола. Их больше нет, а все остальные живут и могут знать, могут не знать о случившимся. Странно…

Взгляд падает на тетрадь. Рассказ я окончила вчера, но почему-то публиковать его не решаюсь. Я не уверена в написанном, не уверена в том, что написала по-настоящему. Мне кажется, что мир в рассказе снова идеализирован, очень далек от реальности. И я обращаюсь к Кириллу.

– Вот, смотри. Какие малышки, и школу-то, наверное, не окончили.

Женщина показывается подруге с яркими губами фото на планшете, и я тоже вижу его. Наверное, фото были сделаны для выпускного альбома. Парадная школьная форма и ни тени страха и грусти на лицах, в которых я узнала девочек, заходивших в кофейню около недели назад. Становится не по себе. Холодно.

– Привет, звала?

Я смотрю на Кирилла, и выражение его лица тут же меняется.

– У тебя всё хорошо?

Я киваю, пытаясь понять, что его так напугало. И почему новость подействовала на меня так сильно.

– У тебя ничего не болит? Ты какая-то потерянная. Хочешь кофе? Давай я закажу.

Я снова киваю, лишь бы он отстал и дал подумать. Бессмысленно смотрю в его спину, потом задеваю взглядом лицо баристы. Он тоже увидел девочек с фотографии, но глаза её такие же спокойные, как обычно. Может, он не узнал их? Да, в кофейне ведь много посетителей.

Вот так вот выходит: смерть девочек станет горем только для их семьи, близких знакомых. Потом и они успокоится, будут жить дальше, строить планы… Это правильно, нельзя хоронить себя вместе с ними. И всё же… Как странно.

– Пей, – Кирилл ставит передо мной карамельный капучино, садится и забирает тетрадь. – Это рассказ? Я прочитаю его, и после публикации ты не трогаешь его.

– Спасибо.

– И следующий твой рассказ будет более… позитивным, ладно? Мне не нравится твоя постоянная меланхолия и зачатки депрессии.

Я морщусь. Никакой депрессии у меня никогда не было и нет. И мне уже хочется высказаться по этому поводу, но я встречаюсь взглядом с Кириллом. Он смотрит внимательно, взволнованно и совсем не весело. Так не похоже на него.

– Кстати, я фотографии обработал. Хочешь покажу? Сейчас, я пересяду к тебе.

И пока Кирилл путается в стульях и сумках, я снова бросаю взгляд на моего баристу. Он смотрит в нашу сторону и улыбается одними губами.

***

– Я расстался с Сашей.

В кофейне пусто. Мой бариста усердно натирает чашки белой тканевой салфеткой. Передо мной две пустые чашки с пеной на дне. В скрипе стекла, тихом тиканье часов и шипении оседающей пены слова Кирилла звучат, точно раскат грома.

Мы молчим. Он смотрит на меня выжидающе, его нетерпение выдают барабанящие по столешнице пальцы. Но он не торопит. Я не знаю, что ему сказать. Не сразу до меня доходит смысл этих слов, а когда доходит, я не понимаю, можно ли мне радоваться. Что вообще значит их расставание?

– Почему так внезапно?

Внутри меня трясет, и я даже не думаю о том, что произнесла несусветную глупость. Уголки губ Кирилла ползут вверх, но он сдерживает улыбку.

– А тебе нужно, чтобы мы расставались месяц?

Снова молчание.

– Я её не люблю, и ты это знаешь. Я сказал ей это ещё весной, но она просила время. Месяц истёк.

– Разве любовь может за месяц вернуться, если она уже пропала?

– За месяц может погибнуть последняя надежду на её возвращение. Вот тебе тема для следующего рассказа.

Кирилл замолкает, хотя мне кажется, что он хочет сказать что-то ещё. Мой бариста украдкой наблюдает за нами холодным голубым взглядом, и в какой-то момент едва не роняет кружку. Резким движением ловит её, ставит на стол.

– Разве Саша не была единственной причиной твоего постоянно побега от меня?

– Нет.

– Ты ведь врёшь, – нового молчания Кирилл не выдерживает. – В любом случае, это ничего не меняет.

– Правда?

– Пока мне не надоело за тобой бегать – да, правда.

Становится тепло, но кофе к этому явно отношения не имеет.

***

Всё чаще появляются новости о смерти. Сегодня ночью в переулке убили девушку. Это случилось ночью, ей перерезали горло. Место преступления оказалось идеально чистым, даже кровь с шеи кто-то вытер. Что это значит, полицейские ещё не выяснили. Подозреваемых нет.

– Ты поздно сегодня, – замечает Даниил, отдавая мне бумажный стаканчик с кофе.

– Универ меня доканает, – вздыхаю, – А ведь практика закончилась, что им ещё от меня надо?

– Но теперь всё, ты официально на каникулах?

– Да.

– Какие-то планы?

– Поеду к родителям послезавтра.

– То есть завтра тебя можно ждать?

– Нет, – смущенная улыбка сама собой появляется на губах. – Завтра не до того будет.

– Обидно, – бариста не улыбается глазами, – Ты сейчас домой? Давай я провожу тебя, мы все равно закрываемся.

– Нет, – тут же отвечаю я, – Я… не к себе. За мной сейчас зайдут.

– Твой парень?

Я киваю. Вру ему, вру в голубые ледяные глаза.

Выхожу на улицу, бросив быстрое «пока», отхожу на угол, по пути набираю Кирилла. Он обещает прийти минут через десять.

Духота июньской ночи давит со всех сторон. В каждой тени мне видится маньяк или убийца, во мраке каждой подворотне, за углом – мертвые тела. Золотистый свет фонарей дразнит, заковывает в цепь освещенного круга, который не хочется покидать. Который страшно покидать. Мне чудятся холодные прикосновения и не смеющиеся глаза. Я думаю, глаза убийцы не могут смеяться или выражать хоть какие-то эмоции. Ведь глаза – это зеркало души, а у того, кто забирает чужие жизни, души нет.

Кирилл говорит, что я слишком впечатлительная.

Мне чудится скрип двери. Звон колокольчика. Наверное, бариста уходит. Почему не через служебный?.. Моя боязнь темноты трансформируется во что-то более серьезное.

– Идём?

Он появляется из мрака, и я бросаюсь к нему.

– Ты чего? Что-то случилось? Испугалась?

Кирилл обнимает, гладит по голове. Меня трясет.

– Не ходи нигде одна больше, ладно? Я буду тебя провожать, ты только звони, не стесняйся. Домой?

Я никогда не была так благодарна ему, как сейчас. По дороге он рассказывает про своё портфолио, про то, как фотографировал друга Лёху и как он отказывался сидеть с сигаретой, потому что, видите ли, за зож. Я быстро забываюсь, проваливаясь в звуки его голоса, чувствуя тепло его ладони. Мне кажется, я научилась отличать его шутки от правды.

– Спасибо тебе. Я бы сама не дошла.

– Правильно, что позвонила. Не забудь, что завтра концерт. Я зайду за тобой.

– Да, я помню.

Уже уходя, Кирилл оборачивается и с озабоченным видом, будто забыл что-то важное, говорит:

– Не забудь завтра оставить Кутьке еды.

– Я её по утрам кормлю, – отвечаю я, не понимая, почему он вдруг вспомнил о черепахе.

– Ну ночевать-то дома ты не будешь.

Шутит, а лицо делает даже слишком серьезное. Я улыбаюсь. Мелькает мысль, что раньше я бы, наверное, обиделась.

– Будем гулять до рассвета?

– Я имел в виду не это, но такой вариант мне тоже нравится.

***

Утро лениво выглядывает из-за шторки облаков. У нас ещё есть как минимум полчаса, прежде чем ночь сбежит на целый день. Ноги гудят, мы, наверное, обошли целый город. А перед этим прыгали на танцполе и качались в немногочисленных, но желанных медляках. И это смело можно назвать лучшей ночью в моей жизни.

– Эй, не засыпай.

– Я не сплю.

Но голова лежит на плече Кирилла и тяжелеет. Пора возвращаться домой, кормить Кутьку, собирать вещи к родителям… Но мне до дрожи внутри не хочется уходить. Раньше я боялась Кирилла. А теперь я вдруг поняла, что не чувствовать его рядом – страшнее намного.

– Ну пойдём, пойдём, – Кирилл треплет по плечу, раскачивает, но очень аккуратно.

– Пойдём, – вздыхаю и выпрямляюсь. Солнце подглядывает за нами, выплыв на четвертинку из-за тучи. – Давай в кофейню зайдём по дороге?

На лице Кирилла не дрожит ни один мускул, но выражение становится другим. Я не могу объяснить, каким именно: холодным, безразличным, недовольным… Но он молчит, только кивает и по-хозяйски приобнимает за плечо и притягивает к себе ближе. Будто доказывает что-то кому-то.

– Только давай с собой, некогда рассиживаться, – с такими словами Кирилла, прождав около получаса, мы заходим в пустое и прохладное помещение. Сонный бариста, открывший кафе на пятнадцать минут раньше положенного, принял заказ и предложил сесть за столик, чтобы не ждать стоя. Солнце продолжает преследовать нас, заглядывает в окна, разливается золотисто-оранжевыми пятнами на моих щеках. Я улыбаюсь, чувствуя его тепло и тепло руки Кирилла. Он оттаивает, уголки губ дрожат, выдавая если не улыбку, то снисходительную усмешку.

– Ты во сколько поедешь? Если после шести, я смогу тебя подкинуть. Брат отдаст машину.

– Тот самый, которого ты не можешь выловить?

– Да-да. Вообще он обещает приехать на неделю, но что-то подсказывает мне, не выдержит и опять укатит в очередное своё путешествие.

– Он уже полмира объездил, мне кажется.

– А я думаю, уже две третьи, – Кирилл вздыхает и весело подмигивает, – Зато квартира будет в полном нашем распоряжении.

Слишком сильно скучает по брату, чтобы говорить о нём серьёзно – или хотя бы спокойно. Слишком личная тема, о которой я узнала недавно. Пётр любит путешествовать, и самая страшная пытка для него – сидеть на одном месте, даже если в этом месте живут его родители и брат. Кирилл уже какой год не может смириться.

– Ваш заказ готов.

Бариста провожает нас милой заученной улыбкой. Где-то в глубине сознания бьется мысль о том, что сегодня не его смена.

***

Родители заставляют Кирилла зайти на чай, аккуратно выуживают из него полное досье и косятся на татуировку. Но он так быстро и бесповоротно очаровывает их, что взгляды исчезают. Родители в восторге от всего, и мне неожиданно приятно слышать похвалу в его адрес уже после его отъезда. Уезжает он уже в роли «какой приятный молодой человек, смотри, не упусти». Папа говорит, что не простит мне, если я променяю Кирилла на какого-нибудь пижона-нефтяника из соседнего университета.

– А кофе он варит?

– Не знаю, не довелось случая проверить.

Мама улыбается. Она помнит мои обещания выйти замуж за того, кто варит вкусный кофе. Это было перед тем, как я уехала в институт. Многое поменялось. Но она, кажется, этими переменами довольна. И я, наверное, тоже.

***

Возвращаться в город после недельного рая в частном родительском доме совсем не хотелось, но звали дела, самостоятельная жизнь. Возникло желание работать, и первое предложение на размещенное резюме появилось неожиданно быстро. Правда, не сложилось.

– Ничего, надо попробовать пойти другой дорогой, – замечает Кирилл с горящими глазами. – Я поговорю с девчонками, будем пробиваться с твоими рассказами в массы.