Нам важно само развитие, ход любого процесса, а потому речь будет идти о детерминизме причинном, уже из которого со всей логичностью и очевидностью проистекает детерминизм состояний и детерминизм функциональный; первый полностью определяет последний. Детерминизм же один – это Лапласовский детерминизм. Всё остальное – ложь, ибо, по сути, являет из себя индетерминизм. Его-то (Лапласовский детерминизм) мне и предстоит доказать. При этом, в рассмотрении вопроса детерминизма мы пройдем два этапа: этап доказательства и этап отражения выпадов. Последний этап необходим, иначе установившийся образ мысли даже не даст по-человечески задуматься над проблемой, да и (честно говоря) выговориться охота. Итак…

Доказывается детерминизм до безобразия просто: допустим А→а (не совсем корректно, конечно, зато наглядно), ну или А+В+С+D…→Е – так говорит детерминизм. Т.е. одна лишь причинно-следственная связь, и ничего более. Что говорит индетерминизм? Что в преобразовании имеет место быть случайность. И раз уж мы пришли к выводу, что всякое взаимодействие есть взаимодействие количества, то, следовательно, индетерминизм говорит, что возможно случайное, не детерминированное, изменение количества: А=а±в. Вопрос: откуда?! Откуда здесь «в» – это отклонение, эта погрешность?! С потолка взялось? Не иначе. Так индетерминизм в своей основе противоречит закону сохранения энергии. Здесь какая-то величина берётся из неоткуда (без всякой причины) и так же забавно исчезает в никуда. Но, к счастью, никакой здравомыслящий индетерминист так думать не будет; «позвольте – скажет он мне, – а почему это А→а, а не А±В→а±в?» Да, если с самого первого мгновения жизни нашей вселенной самая первая «вещь» имела «±», то, конечно, определённые отклонения далее будут везде и всегда. Но! Погрешность имеет свойство накапливаться, причём накапливаться очень даже быстро, о чём, кстати сказать, ни один индетерминист даже не подумал. Пусть мы имеем процесс: (А±1%)+(В±3%)+(С±4%)→D±Х. Чему будет равен этот «Х»? . Процесс идет далее (В±3%)+(D±5%)→Е±6% (например, если В является условием) и т.д. Т.е. в данном случае, уже через несколько преобразований такого рода конечное число будет Z±100% (и далее). Если брать химию и брать те ориентировочные величины погрешностей, которые ныне имеют место быть, то получится реакция, в которой при добавлении неких реагентов данное вещество то будет образовываться в избытке, то его не будет вовсе. Мы уже через несколько таких «вливаний» получим величину концентрации мучаемого нами вещества с погрешностью ± те же 100%. Т.е., мы вливаем что-то там, а вещества то в два раза больше, чем ожидалось, то его вообще нет при абсолютно тех же условиях. Но мы же такого не наблюдаем? Или даже вот, любимые Пригожиным «химические часы» – прямое подтверждение. Они могут работать сколь угодно долго, и погрешность там всегда остается на одном и том же уровне.

Хотя, да, это всего лишь уровень современных нам погрешностей. Чисто гипотетически эти погрешности могут быть столь малы (а, следовательно, могут накапливаться незаметно для нас), что мы их просто-напросто не видим. И пусть через многие миллионы лет если к 1 мл воды долить ещё 1 мл, то получится 100 мл, или наоборот 0,01 мл. Это будущее, мы же говорим о настоящем. Но что это за уровень? Что это за погрешности, о накоплении которых мы сейчас и понятия не имеем? В лучшем случае + многие миллионные доли процента. Если говорить о расстоянии, то здесь флуктуации будут никак не более чем на уровне (ориентировочно) 10^-²⁰ м. А сколько взаимодействий произошло во вселенной за всю её историю? Это уже будет число с далеко не одной тысячью нулей. И если погрешность накапливается (а это очевидно), то какова же была самая первая погрешность? Не возьмусь за расчёты (не настолько я силён в математике), но это явно будет число с миллиардами (не побоюсь этой цифры) нулей после запятой. Думаете, что нам от того? Ну, было такое крошечное отклонение, а почему бы ему, собственно говоря, не быть? Но вспомните принцип дискретности. Отклонение не может быть менее одной элементарной (наименьшей) величины. Или так, или ноль – т.е. отсутствие отклонения. Отсюда, раз уж в лучшем случае отклонение равно одной минимальной величине, то изначально размер (к примеру, размер) вселенной будет равен числу с теми же миллиардами нулей.

Поясняю. Допустим, имеется тысяча минимальных величин, чему здесь может быть равно минимальное отклонение (как относительная погрешность)? Очевидно, что в абсолютном значении – это одна минимальная величина. В относительном же: 1 / 1000 = 0,001 или 0,1 %. А теперь обратная задача: если известно, что минимальная погрешность 0,01 %, сколько в наименьшем случае элементарных величин могут обладать такой погрешностью? Решение и ответ: 0,01 % = 0,0001; 1 / 0,0001 = 10000. Как видите, совсем не сложно. Отсюда и выходит, что если минимальная погрешность равна 0,00… (миллиарды нулей) %, то и размер вселенной будет равен 100… (опять же миллиарды нулей) минимальных расстояний.

Эти многие, многие и многие триллиарды элементарных расстояний говорят нам о том, что изначальный размер вселенной был не так уж и мал, как кажется современным учёным. Т.е., чтобы утверждать индетерминизм, надо сказать, что в самое первое мгновение своей жизни вселенная уже обладала колоссальными размерами, иначе сейчас погрешность была бы слишком большой, и её накопление виделось и невооружённым глазом. Мы же ничего такого не видим. Но изначально гигантский размер вселенной явно противоречит современной космологии. Конечно, можно сказать, что космология не права (источник реликтового излучения, процесс образования новых галактик, то, что вселенная, в конце концов, разлетается – под всё это, с той или иной натяжкой, можно подпихнуть какие угодно причины), наука не права, правы только философы-индетерминисты, но… Не слишком ли опрометчиво, исходя из каких-то весьма сомнительных предпосылок, перечёркивать всю современную картину мироздания? Не кажется ли вам индетерминизм откровенно «притянутым за уши»? И, позвольте, мы говорим в духе современной науки или вновь хотим вылететь в метафизику? Я (детерминист) говорю на уровне науки; индетерминисты на уровне метафизики. Так кто же ближе к истине?

Иначе говоря, индетерминизм для своего существования полагает одно из трёх: 1) Закон сохранения энергии ложен; 2) Современная космология, астрономия и физика не верны; 3) Мироздание не дискретно. При утверждении первого перечёркивается вообще вся наука и наше знание о мире. При утверждении второго перечёркивается всё знание вышеозначенных наук. При утверждении третьего отрицается сам факт наличия бытия. А что нужно для детерминизма? Чему он противоречит? Ничего ему не нужно, ибо он едва ли не самоочевиден; ничему он не противоречит, ибо полностью укладывается в современную картину мира.

Бесспорно, это ещё не стопроцентное доказательство детерминизма; для индетерминизма ещё остаётся один шанс из тысячи, но мы же говорим рационально! Рационально же, научно значит – детерминизм. И я говорю так. Вы же, господа метафизики, вне этой области, и здесь вы говорить не можете. Тем ещё более возмутителен факт поголовного умопомешательства на индетерминизме, и он (этот факт) ничего приятного о современной философии не говорит.

Детерминизм гораздо больше похож на правду, да и вообще никаких минусов кроме «Ах!» не имеет. Что интересно, большинство индетерминистов признают наличие четких причинно-следственных связей, но для оправдания своего «лжемнения» хитренько вставляют различного рода «условия» («кондициональные причины») или уже упомянутые флуктуации (которые, как видим, не выдержали критики). Условия те – вообще штука презабавная. Те же Панин с Алексеевым утверждают следующее: «Необходимость всегда опосредуется определённым кругом условий, наличие или отсутствие которых не всегда определяется необходимостью». Как будто условие не имеет причины; как будто оно «с потолка взялось», а не было обусловлено теми же причинно-следственными связями. Хотя, да, признаётся, что причины и условия чётко разделить нельзя; зачастую условие может стать причиной, а причина условием. Т.е. в подавляющем большинстве случаев (а точнее во всех) практически невозможно разделить причину и условие (в тех же самых точках бифуркации доселе никудышное условие может стать наипервейшей причиной), однако, они все не только делятся, но и обладают в корне различными свойствами. Как такой плавный переход от причины к условию (и наоборот) может обернуться такими кардинальными изменениями – непонятно. Так же непонятно, почему в моменты плавного развития все процессы в системе строго детерминированы, а в моменты «важных» преобразований становятся стохастическими. Где эта чёткая и ясная (а иначе невозможно) граница между «обыденностью» и «изменением» – неизвестно. Да и как будто причина – это только специфицирующая причина, а кондициональные причины – это так, не причина, а нечто такое… И вообще, все эти условные, плавные переходы, влекущие за собой глубочайшие качественные изменения – глупость и нелепица; такого не может быть в принципе, ибо всегда должна быть какая-то «точка перескока», наличие которой, в то же время, сразу же сведет на нет любую подобную теория (четкая точка, если учесть ранее сказанное, есть уже детерминизм).

Теперь к критике. Что же говорят индетерминисты? В пользу их точки зрения выступают три основных положения, которые мы сейчас и опровергнем.

Первое. «А почему же тогда мы не можем ничего точно описать?» Ну, это совсем просто: потому что не обладаем мы настолько глубоким знанием. Мы и сейчас ещё не значит, что такое не может быть достигнуто даже чисто гипотетически.

Второе. «Но процессы–то необратимы!» Тут сразу же хочется спросить: «И что?!» В этом плане мне очень «понравился» тот же Пригожин: детерминизм говорит (среди прочего), что всякие процессы обратимы, но есть и необратимые процессы → в природе детерминизма нет. Очень напоминает что-то вроде «Что больше: вот этот стол или вот эта табуретка? Но стол-то белый, а табуретка красная, следовательно, табуретка больше» (?!). Мне, например, совсем непонятно, какое собственно отношение имеет необратимость к детерминизму? Я вот уверен, что большая часть (если не вся) процессов необратима, но тем не менее, я являюсь неумолимым детерминистом. Если трение преобразовалось в тепло, это совсем не значит, что тепло может обратно превратиться в трение; такое просто невозможно. Как будто, если нагреть тело трением, а затем его как-то хитро охладить, оно тут же начнёт метаться из стороны в сторону, лишь бы снова потереться. Однако, процесс трение → тепло может быть и полностью детерминированным. Какая здесь вообще связь? Положение об обратимости есть частное «отпочкование» концепции детерминизма, не имеющее к последнему никакого прямого отношения. В конце концов, точно так же могут быть обратимы и стохастические процессы, только с определённой вероятностью (теоретически, конечно); в конце концов, нам может повезти, и всё так совпадёт, что система один в один повторит своё прошлое состояние. И что теперь? Индетерминизм тоже предполагает обратимость? Нелепость.

Обратимость – дело давно минувших дней; дело времён безраздельного господства механики Ньютона; но уже с появлением термодинамики или химии вся эта «обратимость» сошла на нет; о ней всерьёз уже никто не говорит. Вплоть до г-на Пригожина, который, раскритиковав то, что было раскритиковано чуть ли не двести лет назад, тем самым «опроверг» детерминизм. Повторяюсь: обратимость никакого отношения к основам детерминизма не имеет; это вещи, которые не только друг друга не обуславливают, но и запросто могут существовать сами по себе.

Третье. «А как же квантовая механика и в частности принцип Гейзенберга? Здесь же применимы только статистические описания». Самый популярный и самый веский довод. Ну да, использует квантовая механика сейчас статистический аппарат математики; ну да, использует успешно, а что ей ещё остается? За неимением-то лучшего. Но это ещё совсем не значит, что дальше статистики дело в принципе пойти не может. В конце концов, для более точного описания (или хотя бы более честного) даже макропроцессов, к которым применима классическая механика, мы должны пользоваться не иначе как статистикой, хотя и в основе своей классическая механика сугубо детерминистична. Так что, вся эта статистика ничего нам не доказывает, кроме того, что мы ещё очень мало знаем об окружающем нас мире.

Правда, принцип Гейзенберга неотвратимо убеждает нас именно в неизбежности индетерминизма. И это неравенство было бы абсолютно верным, если бы не одно «но». Напомню, что принцип неопределённости Гейзенберга – это , где – изменение импульса; – изменение координаты; h – постоянная Планка. Всё это означает, что если мы абсолютно точно знаем, например, импульс частиц (=0), мы ничего не знаем о её координатах (=∞) и наоборот. Теперь то самое «но». Это неравенство становится неверным при подстановке неких переменных куда следует (неважно каких и неважно куда). Не так давно эти переменные искались, но не нашлись, из чего был сделан вывод, что принцип неопределенности Гейзенберга не подлежит никакому сомнению (?!). Как будто если мы сейчас не знаем этих переменных, мы не узнаем их завтра. Этот принцип верен лишь на уровне его логического вывода, и то при соблюдении ряда предпосылок. А что есть подтверждение истины? Верификация. Принцип же Гейзенберга не верифицируется. Практика в лучшем случае не опровергает его, но уж никак не доказывает. Так что и этот замечательный принцип, хотя и намекает на индетерминизм (и тем более на скептицизм), всё же ничего однозначного нам не говорит.

Что ж, это, пожалуй, все самые веские доводы против могучего и непоколебимого детерминизма. Сильно? Как видите, не очень. Детерминизм же, в отличие от индетерминизма не требует выдумок, «натягиваний» и псевдоопровержений противоположного, он не противоречит логике вещей и даже более того – напрямую проистекает из неё. Причинно-следственная связь (а иное невозможно) и закон сохранения энергии (иное также невозможно) – вот всё, что ему (детерминизму) нужно. Всё же иное – «от лукавого».

Почему тогда все так протестуют против детерминизма? О, здесь найти причины особого труда не составит. Кто говорит о детерминизме / индетерминизме? В 90% случаев философы. Кто есть философы? На те же 90% гуманисты, «свободофилы», альтруисты и проч. … (обязательно неприличное слово). И что же тогда: «Как?! Всё предопределено?! Человек не творит свою судьбу?! У человека нет никакой свободы?! Ах!!! Да как вы смеете?!» Кто скажет, что причина не в этом, в того я первый брошу камень. Смешение науки и метафизики и есть индетерминизм. Причём не науки с примесью метафизики, а метафизики с намёком (не более) на науку. В действительности же мы имеем детерминизм. И, я надеюсь, всякому-непредвзятому это стало ясно как никогда ранее.

Гносеологический оптимизм

Так что же в итоге? Можем ли мы говорить об этом самом гносеологическом оптимизме на полном серьёзе? Можем.

И снова по пунктам.

Проблема первая: о существовании объективной действительности.

«Не-Я» есть? «Я» обязательно предлагает «Не-Я», ибо всякое, в том числе и «Я», познается не иначе как в сравнении; «Не-Я» есть субъективная действительность. Для перехода в объективную нужна конвенция. Как только принимаем ее, появляется объективная действительность, т.е. объективная действительность существует. А что если не принять эту конвенцию? Тогда же ведь мы всё так же ничего не можем сказать о реальности. Да, тогда не можем. И тогда никакого истинного (а истинное предполагает всеобщность) познания нет и быть не может? Нет. Тогда мы не можем познать нечто, а нам просто нечего познавать. Как в таком случае можно говорить о знании или незнании (а это всегда о чем-то), когда этого «что-то» нет? Значит мир не непознаваем, а мира просто-напросто нет, и вопрос теряет смысл, ибо нельзя познать или не познать то, чего нет. Всякое же решение подразумевает согласие (договор, конвенцию) о решаемом.

Проблема вторая. Но можем ли мы иметь хоть какое-то верное представление о мире?

Только что мы установили, что мир и есть наше общее «Не-Я». Вы же можете придумать меру и померить объекты этого «Не-Я»? Легко. Так почему же тогда мы не имеем никакого представления о действительности? Проще говоря: если мир есть, и мы об этом знаем, это уже взаимодействие, а значит познание. Следовательно, мир познаваем.

Проблема третья. Чем характеризуется «вещь-в-себе», и нет ли в ней чего такого, что непознаваемо в принципе?

Мы отчетливо видим качества вещи и можем смело говорить об их количественном базисе. Мы не видим никаких преобразований, кроме количественных (в т. ч. и предельные переходы). Следовательно, «вещь-в-себе» конституирует и описывает себя количественно. Но есть ли что-то еще? Кроме выдумок – ничего. Ничто иное не только не проявляет себя, но даже не предполагается ни в каких, даже самых смелых, логических построениях. А значит, говорить об этом нет никакого смысла; это «разговоры ни о чем». Возможно, когда-нибудь мы обнаружим сущность вещи (Почему нет? Вполне возможно), но это уже будет практически видимая сущность, а не пустое пустобрёхство. И если будет так – тогда и поговорим. Пока же «вещь-в-себе» – это только количество.

Проблема четвертая. Но ведь количество бесконечно, а значит, абсолютная точность (абсолютная истина) никогда не могут быть достигнуты.

В природе нет «бесконечности», все величины конечны и дискретны, в противном случае само бытие было бы невозможно, количество же чего-то мы можем подсчитать абсолютно точно; это есть простой пересчет, доступный хоть третьекласснику (только нужен очень упорный и терпеливый мальчик, чтобы пересчитать все электроны во Вселенной). Значит, количественные характеристики «вещи-в-себе» (а иных и не существует) могут быть узнаны с абсолютной точностью.

Проблема пятая. А если процессы в этом мире не жестко детерминированы? Тогда от вероятностного описания нам никуда не деться, а это уже не есть абсолютная истина.

Да, но процессы-то детерминированы. Индетерминизм возможен только как метафизика. В противном случае (в случае индетерминизма), мы либо нарушаем закон сохранения энергии, либо нарушаем принцип накапливания погрешностей, либо вообще закрываем глаза на бытие, в то время как всё это недопустимо. Следовательно, детерминизм есть единственно возможный способ организации мироздания.

Достаточно? По-моему, да. Раз мир есть, «вещь-в-себе» проявляется нам и представляет собой количество, которое может быть узнано со 100% точностью, то исчерпывающее абсолютное знание достижимо. Подчеркну ещё раз – достижимо. Это не значит, что мы его обязательно достигнем (а вдруг мы завтра все вымрем?), а уж тем более не значит, что это случится через год-два. Очень даже может быть, что до таких высот мы никогда и не доползём, но, тем не менее, теоретически это возможно. Я не в коем случае не утверждаю, что в таком движении (приближении к истине) есть смысл жизни человечества, или что это нам просто-таки необходимо; к тому всё просто-напросто идет, ибо нам это удобно и выгодно.

На самом деле, решение этой величайшей гносеологической проблемы (о познаваемости действительности) крылось уже в самом утверждении скептицизма, который гласил, что представление об объекте ни в коей мере не соответствует самому объекту. Но, извините меня, представление об объекте уже подразумевает определенную связь с самим объектом (иначе, о ком мы представляем?) и вопрос лишь здесь в том, насколько точным может быть это представление. Однако многие-многие скептики эту связь упорно выкидывали (за ненадобностью), говоря, в таком случае, вообще ни о чем: о какой верности / неверности связи объекта и субъекта может идти речь, если этой связи вообще нет? Связь же, некая, она предполагалась всегда, пусть и с совершенно дикими выводами из того. Ну да ладно, оставим ошибки прошлого прошлому.

Теперь я сказал всё. Все доводы и доказательства иссякли. Что ж, ликуйте! Ликуйте, как никогда ранее. Ликуй и ты, читающий эти строки, ибо абсолютное знание стало достижимым! Доколе можно пребывать в унынии скептика и подобного ему фаллибалиста?! Взгляни на вещи реально и возрадуйся, ибо всё стало возможно, а невозможное сгинуло. Чувствуешь, как он кипит в тебе? Как он рвётся наружу? Он – оптимизм, неотвратимый гносеологический оптимизм.