Судьба

Помню, оказались мы как-то на гулянке в соседней деревне, расстояние до нее небольшое, метров пятьсот, через линию, да через луг с речкой. Добирались мы туда пешком, и Опер как всегда увязался за нами. Чего уж там греха таить, молодые были, я недавно с армии вернулся, и перебрали тогда все с излишком самогонки. В самый разгар гулянки, кому-то пришло в голову продолжить это дело в городе и, вызвав такси, мы всей шумной и веселой компанией погрузившись в машину, отправились продолжать свои свистопляски в город. В часа три ночи я вновь кое-как добрался до деревни – Батон на месте, а Опера нигде нет. Я посвистел, покричал, но никто не отозвался, лишь Батон как обычно по своей привычке все норовил сбить меня с ног, падая и катаясь около меня. И тут я начал соображать и припоминать, что он с нами был и видимо когда мы в машину погрузились, там и остался. Что делать, жалко же животину?! Вот я и поплелся за ним, опять туда, в соседнюю деревню. Кажется, пока шел впотьмах все кочки на дороге и на лугу пересчитал. Кладка, то есть самодельный мост через речку, состоящий из сваренных между собой труб и арматуры и положенных на эту конструкцию шпал и досок, был ветхий и старый, местами прогнивший и обвалившийся, – хорошо хоть речка узкая и неглубокая, – в темноте я еле через этот мост перебрался. Иду, а сам переживаю, как бы с Опером чего-нибудь плохого не приключилось, жалко ведь, он почти как член семьи у нас стал. Подхожу ко двору, где днем мы гуляли: ворота закрыты, свет не горит, все спят. Собаки во дворах лают, чуют, что кто-то чужой по улице шастает. Я пару раз свистнул и позвал Опера по имени. Гляжу тень какая-то, из-под ворот выскочила, я сразу узнал своего Опера и обрадовался ему. А как он обрадовался?!! Присел я на корточки и руки вперед призывно вытянул:

– Иди ко мне мой хороший! Иди ко мне мой маленький! – позвал я его  и он словно ребенок, так и запрыгнул ко мне на руки – соскучился!

Он вообще-то не любил когда пытались взять его на руки и постоянно огрызался, а здесь сам запрыгнул ко мне, затих, прижался ко мне и всю дорогу пока я его нес до дома, молчал и не шевелился. А я все его жалел, и прощение у него просил, что пьяный дурак его у чужих людей бросил и одного оставил. Принес я его домой, во двор и отпустил, а здесь его уже и Батон встречает, прыгает, вертится вокруг брата, никак не нарадуется. А Опер видно уже окончательно в себя пришел, и порыкивать на него стал, мол, чего дурак разошелся, дай пройти. А Батон все не унимается, в ноги ему бросается и в глаза заглядывает, мол, здравствуй братец, ты вернулся, а я уж и разволновался, куда это ты запропастился?! Помню, я от всей этой картины, хмельной даже слезу пустил, расчувствовался.