Рагнарёк, или Попытка присвоить мир

Две пьянки

Однажды в «Пятерочку» завезли водку по сто пятьдесят девять рублей. Я напился прямо с утра. Уехал в город. Встретил на Компросе очень высокую и крепкую девушку. Ее габариты потрясли мое воображение. Потрясенный, я подошел к ней и сказал: «Охуеть, какая ты большая! Ты просто огромная, ты знаешь? Ты – Джомолунгма! Ты – башенный кран среди "вороваек". Ты просто…» Продолжить метафорический ряд я не смог. Девушка ударила меня кулаком сверху вниз, и я повалился под липы. Потом она привела меня в чувство, мы помирились и пошли к ней в гости, чтобы выпить коньяка. Мы помирились, потому что я сумел закончить метафорический ряд. Я сказал: «Ты просто богиня, Артемида, Киприда, из пены морской выходящая!»

Со мной были двое моих приятелей, а она позвала подруг. Ее подруги тоже оказались статными и высоченными, а мои приятели напоминали меня. Пьянка затянулась на сутки. Что характерно – застолье протекало без флирта, влажных взглядов и других двусмысленностей. Потому что пили не парни и девушки, а хоббиты и эльфы. Межрасовая дипломатическая встреча, понимаете? После этой попойки я твердо решил, что больше никогда не буду злить огромных девушек.

Через две недели я напился снова. В «Пятерочке» продавали портвейн по пятьдесят девять рублей, и я не устоял. Я купил три бутылки и выпил две из них возле ноутбука, из которого пел Курт Кобейн. Потом я вышел на улицу, где увидел заглохшую машину, которую стал толкать. В машине сидел Дима – мой сосед и ветеран чеченской войны. От меня он узнал про портвейн за пятьдесят девять рублей и тоже не смог устоять. Говоря образным языком, мы решили лежать вместе. Вскоре Дима напился (мы пили у него дома) и достал тетрадку. Прочел мне пятнадцать лирических стихотворений для затравки. Дальше он собирался прочитать еще тридцать патриотических, но я прикинулся очень пьяным и симулировал падение. Падение получилось натуральным, потому что я разбил голову о край стола и отрубился. Дима увидел кровь и обезумел. Он подумал, что я умер, и струсил, что его посадят за убийство. Чтобы этого не произошло, Дима погрузил меня в машину и отвез в лес, где стал рыть могилу, но устал и уснул на переднем сиденье. Примерно в это же время в багажнике очнулся я. Не имея возможности выбраться, я стал кричать и пинать ногами в разные стороны. Эти действия привлекли внимание девушки, которая ехала на велосипеде неподалеку от моей могилы. Когда она открыла багажник, увидела мою разбитую голову и неглубокую яму с красноречивой лопатой поблизости, то сразу позвонила в полицию. Я не успел ей ничего объяснить, потому что пинки меня утомили, и я снова впал в забытье. Окончательно мы с Димой проснулись в полицейском участке на Подлесной. Естественно, в разных камерах. Наши попытки логично объяснить следователю действительные события злополучной пьянки встретили бетон непонимания. Этот бетон нам удалось преодолеть только через сутки, когда оперативники привезли Димины стихи и столешницу, о которую я разбил голову. Более тупых диалогов, чем те, что происходили со мной на Подлесной, я не слышал никогда. С Димой мы больше не выпиваем. Он понял, что мне не нравятся его стихи, а я понял, что он не готов нести ответственность за мое убийство. Я решил, что больше ни за что не буду пить… портвейн за пятьдесят девять рублей.

Хозяин Денис Семенов

Иду по Новгороду, думаю об антиномии кальвинизма и арминианства, пытаюсь все-таки понять – человек для эпохи или эпоха для человека, как недавно пытался понять – истина от авторитета или авторитет от истины. Короче говоря, выебываюсь перед Боженькой. Тут звонок. Денис Семенов звонит, друг мой из Перми. Он не знал еще, что я тут, а не там. Отвечаю.

– Привет, Денис.

– Привет, Пашка. А ты как понял, что это я?

(Молчу.)

– А, точно, щас же номера определяются!

(Щас, ага.)

– Я чё звоню-то…

– И чего ты звонишь?

– «Маришку» помнишь?

– Как я мог забыть.

(«Маришка» – это продуктовый магазин на Пролетарке. И только.)

– Ха-ха-ха! Я там был щас.

– Да что ты!

– Ага. Прикинь, рядом рыбный открыли, «Хаусфиш». Дом рыбы, если по-нашему.

– Да что ты!

– Ага. Там скумбрия на пятнадцать рублей дешевле, чем в «Магните», прикинь? А минтай на двенадцать. Вчера свежий завоз был, мне Людка сказала.

– Людка?

– Помнишь, в прокате у нас работала, ты к ней еще яйца подкатывал, а потом ее Когарь выебал.

– Ах, эта Людка…

– Она щас тут продавщицей работает. Родила год назад девочку.

– От Когаря?

– Откуда я знаю, я чё – свечку держал?

(Молчу.)

– Короче, в «Магнит» за рыбой не ходи, иди лучше в «Хаусфиш». У них по вторникам завоз, свежатинка.

– Я в Новгороде.

– Где?

– В Великом Новгороде.

– А чё ты там делаешь? Погоди. Я чё – по межгороду звоню?

– Да.

– Это ж дорого, ты чё молчал? Все, Пашка, давай, пока.

Я представил, как где-то в Перми Денис отшвыривает от себя телефон, как гадюку.

Вообще, ерничаю я совершенно зря. Денис простоват, но велик. Он даже помог мне найти ответ на важнейший вопрос российского мироздания.

Если вы думаете, что я удивился речам Дениса, то зря, просто вы его совсем не знаете.

Денис – хозяин от Бога. Чем паразит от хозяина отличается? Хозяин все вокруг как свой капитал воспринимает, а паразит – как ресурс. Хозяин капитал приумножить стремится, душу свою вкладывает. А паразит отовсюду сосет, пока досуха не высосет, и дальше перемещается. И ничего никогда не вкладывает. Паразит – это «дай», а хозяин – это и «дай», и «на». Проиллюстрирую.

Иду я как-то к Денису снежной зимой. У нас же как – коммунальщики зиму ежегодно не ожидают, потому и снег убирают слабо, вот и в том году зима их подкараулила.

Денис ко мне из подъезда вышел, а двор весь завален. Сели мы в машину Денисову, «Калина» у него, мы на каток собирались, а выехать не можем. Как бы поступил я? Откопал бы и уехал. Как поступил Денис? Подошел к подъезду, позвонил по домофону и заорал:

– Гоша, у тебя лопаты есть?

– Есть.

– Хватай их и выходи на улку. Надо снег убрать, весь двор завалило!

Гоша растерялся, а кто бы не растерялся? Его «на улку» по домофону с детства не звали, лет двадцать. Как тут не выйти? Особенно если дома один сидишь, с женой.

Решив с Гошей, Денис позвонил в ТСЖ:

– Нинель, душа моя, открой подвал, скребки нужны, снегу навалило, выехать не могу.

– Как не можешь? А дворник что?..

– Откуда я знаю. Ты ж начальница. Подвал открой.

– Щас выйду. Палыч, гондон…

Через пятнадцать минут снег убирали: я, Денис, Гоша, Нинель, Палыч, Толик и Вадяс. Последних двух привлек Гоша. Вскоре к работе подтянулся дядя Миша. Он был по жизни одинок и искал человеческого общества. Как вы понимаете, ни на какой каток мы не уехали. Да и зачем эти развлечения, когда дело спорится?

В процессе уборки снега Денис внес предложение:

– Может, после работы шашлык сварганим? Тут, во дворе.

Дядя Миша поднял голову и сглотнул:

– С водкой?

– Можно и с водкой. В «Мельницу» шеи свиные завезли. Пальчики оближешь. Под водочку самое оно будет. Скинемся.

Естественно, предложение было принято единогласно, и уборка снега пошла стахановскими темпами. Я смотрел кругом и думал – как у него это получается? Ну вот как?

У Дениса трое маленьких детей, жена работает продавцом одежды, а он на ПЗСП формовщиком на тяжелом бетоне. Лет десять уже там трудится. И не только трудится, но и ходит в отпуски по уходу за детьми вместо жены, потому что у нее такие отпуска плохо оплачиваются, а у него хорошо. То есть он полгода сидит один с тремя детьми. Готовит, стирает, меняет подгузники, прибирается, кормит, баюкает.

Я однажды наблюдал его в этой стихии. Пришел к нему в гости и сел на диван пить пиво. А он успевал и со мной общаться, и все вокруг делать. Тут у него суп с бараньей ногой варится, здесь он младшенького утешает, там у старшего домашку смотрит, здесь со средним конструктор собирает, тут вытирает, там помешивает и так далее. Я б с ума сошел, а он как жерех в Каме плещется. Цезарь домашних дел. Еще и кулинарные рецепты штудирует.

Поесть Денис любит. Он может так кусок свиньи в руки взять, так помять, так тебе показать и так присовокупить – зырь, прожилок нету, мякотка! – что этот кусок в сыром виде сожрать охота.

И он во всем такой. Он не может недокрутить, недокрасить, недосмазать, недокопать, недоубрать. Он живет в действительно своем мире, а раз в своем, то и халтурить тут нельзя, да и странно как-то – ты же не ебнутый, чтобы самому себе вредить.

Еще Денис знает, где купить с рук хорошего мяса, как разделать тушу, где и сколько стоят консервы и помидоры. Он умеет закатывать банки, делать заготовки, лепить пельмени, готовить галушки, топить баню, рубить дрова, ловить рыбу, купать детей, чинить движок, открывать пиво глазом, пускать колечки, драться и дружить.

Он простой, как рубль, и такой же твердый, ровный, крайне полезный. Поэтому теперь, когда мне в очередной раз задают наиважнейший вопрос российского мироздания: «Ну кто вместо Путина? Ну кто?!» – я отвечаю уверенно и громко: «Денис Семенов!» И добавляю: «Так хорошо, как будет при нем, вы, братцы, еще никогда не жили».

Картина мира

Моего знакомого поэта Женю Цаплина однажды арестовали. Это сейчас он пузатый человек с детьми, женой и ипотекой, а тогда был непозволительно счастлив. Женя шел по Пролетарке в три часа ночи и темпераментно пел «Наутилус». Наряд милиции отвез его в участок. В участке его спросили: «ФИО, адрес?» Женя отер губы и говорит: «Иосиф Александрович Бродский!» И адрес недруга называет. Амбициозен был в ту пору. Ну, хотя бы так. Милиционер бровью не повел. Записал чего-то. А потом спрашивает:

– Вы сейчас куда пойдете?

– Домой.

– Точно домой?

– Точно. А в чем дело?

– Да так… Вдруг вы пойдете умирать на Васильевский остров? В вашем состоянии падать между выцветших линий крайне опасно.

Немая сцена.

– Читали, значит…

Милиционер скромно потупился:

– Читал. Еще разок. ФИО, адрес?

– Евгений Витальевич Цаплин, Докучаева, 38–405.

– Вот и ладушки. Распишитесь – и можете идти.

– Что мне будет?

– Не ссылка, не беспокойтесь. В этот раз отделаетесь пятисотрублевым штрафом.

– Но откуда вы?..

– Все. Идите.

И Женя ушел. Не на Васильевский остров, конечно, до него далеко. Домой ушел. Между прочим, с новой картиной мира.

Ботинки

Можно, конечно, писать о сексе. Можно о наркотиках. О преступлениях кровавых и корыстных можно. Особенно душеспасительно писать о мордобое. Не грех уйти и в римскую тему, где гетеры, вакханалии и Гай Петроний Арбитр. Однако лучше всего писать ни о чем. Например, о ботинках. Мои ботинки изготовлены фирмой Mexx и достались мне в лихую годину употребления асептолина. Они прекрасны. Они взошли над моей неприкаянной жизнью, как солнце над тундрой, чтобы превратить вечную мерзлоту в россыпь бриллиантов.

В тот день я умирал с похмелья на синей хате. Я умирал на кухне, на пошарпанном стуле, глядя в грязное окно на грязную дорогу. Ситуация из тех, когда декорации для умирания хуже самого умирания. Однако во мне теплилась надежда. С паучьим упорством я ждал, когда на дороге появится добрый гость. Добрый гость, который принесет в хату водку и сигареты. В известной степени, я ждал алко-Христа, то есть Гая Петрония Арбитра. Если честно, мне было плевать, арбитр ли он изящества или арбитр хамства, потому что поклажа доброго гостя была первична.

Я ждал, должно быть, уже часа три, когда на дороге появился Мага. Вначале мне показалось, что я галлюцинирую. Мага сидел в Губахе и на волю вроде бы не собирался. Потом, когда Мага зашел на кухню, поставил водку на стол, угостил меня сигаретой и сел напротив, я понял, что это все происходит наяву. Когда же добрый гость достал из пакета ботинки и протянул их мне, мир снова подернулся бредом. Повторюсь – ботинки были прекрасны. Матовые, с высокой шнуровкой и толстой подошвой, совершенно новые и такие легкие, что их хотелось качать и качать, качать и качать, качать и качать в желтой ладони. Скинув дырявые козыри из «Социального», я вошел в ботинки, как нога святого Христу за пазуху. Клянусь, я слышал, как где-то наверху заплакал апостол Петр (а может, это был соседский ребенок, не знаю).

Скулы заволокло румянцем. Впервые за долгое время я сплясал разухабистую чечетку и опрокинул стопку с таким цыганским колоритом, что Мага захлопал в ладоши и чуть не прослезился. Ботинки вселили в меня уверенность. Я очень давно не носил хороших вещей и поэтому был не склонен занижать грандиозность происходящего. Три дня мы гуляли с Магой, как гусары в увольнении или омандаченные бандиты. Мой дух достиг апогея, когда я сказал: «Этими ботинками только Богу по ебалу пинать!» Видимо, Бог услышал. Или услышал апостол Петр. Или это были соседи сверху. Через полчаса в хату ввалилась полиция. Глупый Мага, который почему-то не отмечался, был немедленно арестован. А еще он украл прекрасные ботинки из магазина, где засветился на камерах. Изящно похерил УДО.

Когда я понял, что ботинки придется отдать ментам, я побежал. То есть сначала я запрыгнул на стул, потом на стол, а затем сиганул в окно. Я бежал по залитой дождем Пролетарке, а за мной бежали злые оперативники Дзержинского района и ленивые сотрудники ППС. Меня подвели шнурки. В какой-то момент прекрасные ботинки саморазвязались, и я упал в лужу. Оперативники дышали мне в затылок и не успели затормозить. Ленивые пэпээсники дышали в затылок оперативникам и тоже не успели затормозить. Нелепым образом мы все оказались в огромной луже, раскинувшей свои воды возле Сбербанка.

В участок меня не повезли. Для этого я был слишком мокрым и безутешным. Опера просто сняли с меня ботинки, пару раз сунули в печень и ушли, страшно сквернословя. А мне вдруг показалось пошлым ходить по Пролетарке в носках. Поэтому я снял их и выбросил в урну, а на синюю хату пошел босиком, как много раз хаживал туда Иисус, Петр и, наверное, Гай Петроний Арбитр. А ботинки я потом вернул, вернее, купил точно такие же всего за пять тысяч рублей. Заметьте, никаких наркотиков, секса, кровавых и корыстных преступлений. Всего лишь ботинки. На высокой шнуровке. С толстой подошвой. Матовые. Легкие. Обтекаемые.

Эх! Качать – не перекачать их в желтой руке!

Реформа

Я придумал, как бороться с разводами. Знакомые разводятся, вот я и придумал. Вообще, многовато у нас разводов, как-то это не кошерно. Короче, православным понравится. Прежде всего – загс должен выглядеть иначе. Сейчас это кефирное заведение вводит людей в заблуждение. К чему эти большие зеркала? Чтобы разглядывать прокатные костюмы? Чтобы всматриваться в потуги предписанного счастья? Какие, бог мой, цветы? Какие шарики?!

Надо так: входишь, а повсюду разбросаны грязные подгузники, сломанные детские игрушки, вонючие мужские носки. Правде не нужны вазы и кожаные кресла. Правде хочется увидеть себя. Детскую кроватку, орущего младенца, толстого мужчину в серой майке, что пьет пиво, индифферентно уставившись в телевизор. Если такого мужчины нет, стоит нанять актера. Пусть он жрет бутер с майонезом, чешет яйца и рыгает, сально посматривая на будущих молодоженов.

Только правда спасет Россию от разводов. Зуб даю, когда в каждом загсе воцарится атмосфера грядущего быта, количество разводов резко сократится. Но атмосфера, антураж, недоразумение в майке – еще полдела.

Ведь есть работницы загса. Ванильные дамы постбальзаковского возраста. Скучнолицые матроны, ошалевшие от Мендельсона. Благонравные гусыни, полными руками подсовывающие крепостные контракты на подпись. Глядя на них, наивные молодожены не чувствуют себя в опасности. Их роковой поступок не кажется им роковым. Гусынь надо уволить. Вместо них государству следует нанять опытных, битых мужьями и жизнью женщин. Таких легко отыскать в любом задрипанном общежитии России. Они всегда нуждаются в работе, так что проблем не будет.

Пусть эти волчицы оккупируют загсы. Пусть курят «Приму», прищуренно глядя на глупых молодоженов сквозь облако сизого дыма. Пусть их золоченые фиксы страшно поблескивают в лучах казенного света. А еще они будут задавать вопросы. «Правда, любишь? А жить где будете? С родителями? Дал на хуй отсюда! Кем работаешь? Охранником? А зарплата какая? Двадцать? Пшел вон, нищеброд! Учишься, рыбонька моя? ПГУ? Диплом получишь, на работу устроишься, тогда и приходи. Пиздуй, пиздуй…»

Вот так примерно. Хотя на мате я не настаиваю. А по-другому нам количество разводов не снизить. И знакомые не будут трагически разводиться. Правда нужна. Буквально из всех щелей. А иначе – никак.

Пролетарцы

Микрорайон Пролетарский, или Пролетарка, где я имел удовольствие проживать двадцать пять лет, три раза попадал на карту Истории, то есть соприкасался с великими личностями. Первый раз это произошло в 1994 году. Тогда Пролетарка была двух- и пятиэтажной, а там, где сейчас стоит торговый центр «Времена года», раскинулся поселок «Шанхай». Витя Купорос и Степа Берендей, будущие пролетарские миллионеры, в тот лохматый год пили по-черному, воровали белье с дворовых веревок, а однажды умудрились стащить пятидесятилитровую канистру браги с балкона пятого этажа.

Однако 3 марта 1994 года они оба проснулись трезвыми, надушнялись, вырядились в брюки и свитера. Именно в этот день пермскую президентскую (на самом деле обкомовскую) дачу, которая находится напротив Пролетарки и рядом с женской тридцать второй колонией, должна была посетить главная звезда сериала «Просто Мария» Виктория Руффо. Встречать кортеж знаменитой мексиканской актрисы вышло несколько тысяч человек. Матери нарядили детей. Мужчины пахли «Шипром». Пролетарцы побогаче купили цветы. Даже шанхайские босяки приоделись кто во что горазд. «Просто Марию» смотрели все: синдикатчик дядя Гриша, участковый милиционер Изюм, пересидок Николай Иваныч, молодые наркоманы Павлик и Альберт, продавщица пива Любава, заводской бригадир Савелич, шпана, домохозяйки, морщинистые старухи и маленькие дети. В общем – все.

Две тысячи человек запрудили улицу Докучаева. Стояли торжественно и без суеты. Каждый думал о своем. Молодые девки шептались. Дети проникались важностью момента.

Наконец показался кортеж. Толпа дрогнула и заволновалась. Виктория Руффо, после привередливой Москвы, не ожидала такого приема. Лимузин остановился, и просто Мария вышла к притихшим пролетарцам. Ее обступили со всех сторон. Самые сообразительные взяли с собой тетрадки и ручки для автографов. Остальные смотрели во все глаза, тянули руки и счастливо смеялись. Когда Виктория уже собиралась сесть в лимузин, Альберт погладил ее по ляжке, а Павлик ущипнул за попу. Виктория сделала вид, что ничего не произошло, и уехала на дачу. Общественность не была склонна делать вид, что ничего не произошло. Едва лимузин скрылся за поворотом, Павлика и Альберта избили. Особенно усердствовал участковый милиционер Изюм, потому что он «любил Марию чистой незамутненной любовью, а эти суки…» Витя Купорос и Степа Берендей насилу его оттащили.

На два года Пролетарка успокоилась. В 1995 году здесь построили первую десятиэтажку, в которую переехал я. Других изменений район не претерпел. Разве что Витя Купорос и Степа Берендей закодировались и организовали прием стеклотары в магазине «Данко», где потом будет «Виват», а сейчас вообще ничего нет. В конце мая 1996 года по району поползли слухи о скором визите Бориса Ельцина. К президенту пролетарцы относились по-разному, но в основном уважали. Во-первых, он выпивал. Во-вторых, крепкий был мужик. Можно сказать, они видели в нем много человеческого, а в политике ничего не понимали, да и не стремились.

Знакомые гибэдэдэшники конкретизировали слух – Ельцин приедет на свою дачу утром 31 мая. Я наблюдал явление кортежа с крыши магазина «Данко». Ельцина сопровождали ОМОН и двадцать машин милиции. Прямо подо мной стояли нарядные Витя Купорос и Степа Берендей. Остальной народ расположился вдоль дороги с двух сторон. Цветов не было, зато были шарики и дети на папиных плечах. Помню, всем очень хотелось, чтобы Борис Ельцин вышел из лимузина и что-нибудь сказал. Нам казалось, что если он выйдет и скажет – это непременно будет что-то очень важное, даже если это будет: «Как поживаете, братцы?» Но Борис Ельцин не вышел и ничего не сказал. А Степа Берендей сказал так: «Ну и слава богу, а то Павлик бы его тоже за жопу ущипнул».

Третье и последнее пролетарское столпотворение произошло через три года – 22 декабря 1999 года. Температура опустилась до минус 30 градусов. Люди шли к дороге Докучаева с гвоздиками и водкой. Витя Купорос и Степа Берендей подъехали на иномарках и пускали желающих в машины погреться. Я тоже там грелся. Иной раз в салон набивалось по десять человек. Около одиннадцати утра появился кортеж. В последний путь везли шансонье Сергея Наговицына. Сергей Наговицын – это «Просто Мария» пролетарских музыкальных вкусов. Я слушал Наговицына, мой отец слушал Наговицына, Изюм слушал, Павлик и Альберт, Купорос и Берендей, трудовик в школе, даже продавщица Любава из пивного киоска слушали его. Под хриплый голос шансонье мы пили, шли на зоны, доставали ножи, гнали на юга, умирали в уличных драках. А теперь умер он. Примерно пятьсот человек стояло вдоль дороги. Когда катафалк подъехал, все сняли шапки и взметнули алые гвоздики.

Больше на дорогу пролетарцы не выходили.