Фуршет в эпицентре рая

Глава I

I

Центральный проспект Великого Восточного Братства проступал сквозь утреннюю тьму яркими инфосливными бачками, как суицидальный порез опасной бритвой на шее мрачного психопата.

Каждый слинфобак, размером с футбольные ворота, показывал одно и тоже изображение, – на четвероногом роботе, похожем на обезглавленного, вставшего на дыбы коня, сидел измождённый старик. Спокойный, и слегка насмешливый взгляд выражал полное равнодушие к окружающим. Расстёгнутый мундир, расшитый золотом, оголял истощённое тело и впалую иссохшую грудь. Каракулевая треуголка с желто-чёрным верхом украшала голову, с клочками редких седых волос. Мизинец правой руки круто оттопыривался и указывал далеко за горизонт. Над изображением, жирным плакатным шрифтом "Победа" переливался праздничный лозунг: "Главнокомыслящий призывает в рай".

  Пропаганда работала на полную катушку уже с раннего утра. Ничего удивительного, приближались две недели святой троицы, – подписание договора о неприменении квантового оружия, празднование Судьбоносного Дня Победы и десятидневные выборы с последующим нейронным голосованием.

 Жаркие дни августа ядовитой шрапнелью летели на спящую Поп Державу, как выгорающий метеоритный рой. Сон работника извоза "От брата к брату" прорвался как гнойный нарыв двенадцатого августа две тысячи восемьдесят четвёртого года. Сон преследовал водителя уже месяц, но трусливо ускользал перед пробуждением, как юркий таракан в проёмах скользкого подсознания. Электронашейник совершал над мозгом лоботомию, – сверлящий звуковой сигнал фиксировал заказ из района биохимического геттополиса.

 Район называли "хлопушкой", – рейды Элит-Кавалерии, налёты религиозного картеля Папатриарха и исчезновения малолетних давно стали здесь частыми незваными гостями. Поездка не сулила заработка, – закон, принятый два года назад, утверждал бесплатные выезды в районы научных и промышленных предприятий. Отказ от вызова считался уголовно наказуемым деянием и грозил длительным лишением свободы с конфискацией личного транспорта.

Водитель поднялся, как по тревоге, через пять минут он уже ехал по центральной дороге к месту клиента. Едкий запах химических реактивов проникал в кабину, даже сквозь плотно закрытые двери машины. Трассы пустовали в столь ранний час, но расслабляться не стоило, – едкие веществе образовали в дороге проруби глубиной до полуметра и часто преподносили предсказуемый сюрприз. Водитель полностью концентрировался на дороге, но не различить плакатную надпись "Каждому – по способностям" на уродливом здании биохимического завода было невозможно.

До клиента оставалось уже меньше километра, когда заказ неожиданно отменили. Водитель мысленно чертыхнулся и справедливость тут же восторжествовала, – с правой стороны появился силуэт человека в зелёной армейской куртке. Служивый отчаянно ловил попутки и по-звериному озирался по сторонам. Солдаты часто возвращались с военных баз Братства в такое время и не скупились на комфортную поездку, лишь бы скорее почувствовать непричастность к военной истерии.

Водитель притормозил и осторожно приоткрыл окно. К предсказуемой вони биохимических отходов примешался запах металла, песка и нехарактерный для этих мест аромат восточных пряностей. Солдат резко открыл дверь и юркнул на заднее сиденье, словно раненый зверь в спасительное укрытие.

Это был первый тревожный сигнал, – служивые садились рядом и охотно делились убогими подробностями военной службы. Их дурно пахнущий словесный поток было невыносимо слушать и невозможно остановить. Странный пассажир появился ниоткуда и забился в угол кресла, словно пытался скрыться от хитрых глаз, наблюдающих за ним из слинфобачка. Зелёная армейская куртка теперь раздулась неестественным образом, стальные пуговицы доставали до переднего кресла.

– Кафе Барро, – рыкнул солдат.

Из за сильного экзотического акцента фраза прозвучала как приказ.  Это было дорогое, но популярное место. Заведение считалось элитным, попасть туда было непросто. Интеллект насиловала сама мысль о появлении там солдата в военной куртке, с грязным песком в карманах и едкими масляными пятнами на воротнике.

Водитель решил, что ему нет никакого дела до этого странного обстоятельства, и медленно тронулся с места, но пытливый мозг уже запустил поиск решения головоломки. Измученные бойцы неслись домой сломя голову, как только вырывались с базы – свидание с подругой означало принятие душа и наличие чистой одежды. Уталить чувство голода в геттополисе не составляло труда, – дешёвые забегаловки с недорогой выпивкой, которую против правил продавали и в такой ранний час, зазывали посетителей через каждые сто метров дороги. Мчаться на такси в элитарное кафе, чтобы наскоро проглотить изысканное блюдо, вперемешку с грязью и порохом, среди высокомерных управленцев, казалось по меньшей мере чудачеством.

Водитель посмотрел в переднее зеркало, чтобы как следует рассмотреть незнакомца. Остроконечный капюшон надёжно скрывал голову, – солдат набросил его, как только оказался в машине. Он намеренно прятал глаза, но всё же бросил взгляд на переднее зеркало. Этого мгновения хватило, чтобы прочитать в мутных зрачках озлобленного молодого человека отсутствие малейшего желания вступать в разговор.

 Водитель оторопел, – рука неожиданно соскочила с руля, по спине пробежал колющий электрический разряд. Пот выступил на лбу, разъедал глаза и ручьём застилал дорогу коричневой липкой плёнкой. Машина проскочила перекрёсток на жёлтый сигнал светофора. Водитель вспомнил, что уже видел эту картину перед пробуждением, – утреннюю поездку с чужеродным пассажиром в военной форме, зловещее молчание и звериный оскал, запах стали вперемешку с карамелью, словно гадкое послевкусие от ночного кошмара.

 Он посмотрел в боковое зеркало, чтобы на этот раз не встретиться взглядом с, похожим на затравленного зверя, пассажиром. По спине пробежал повторный заряд электричества неизмеримо большей силы чем первый, – из под зелёной куртки вывалился тонкий провод с толстым слоем изоленты. На солдате не было никаких отметок армейской части и рода войск.

Водителю захотелось проснуться и отмахнуться от этого утра, как от навязчивого сна. Сон ударил мельчайшими деталями в голову как инсульт, парализовал волю и сковал рассудок. Срок жизни водителя, ровно как и вещества вокруг пошёл на секунды. Ядовитые струи пота потекли по бледному, безвольному лбу, как токсичные черви.

 Мозг бешено искал решение уже другой головоломки, где цена ошибки измерялась судьбами неизвестных людей: резко остановить, перевернуть машину крутым поворотом руля, врезаться в столб, в мчащуюся встречную машину, бросить управление и вцепиться в солдата на полном ходу. Водитель попробовал вытереть лоб рукой но не оторвал от руля даже пальцы. Мозг отключился от центральной нервной системы, тело саботировало команды, как сбежавший с военной базы дезертир.

 Водитель приближался к месту назначения, – инстинкт самосохранения оставил единственно возможное решение и отверг остальные. Потусторонняя тишина проникала в поры, как угарный газ. Пять минут до кафе, – уже видна вывеска и первые посетители. Солдат достал грязную засаленную купюру, положил между передними сиденьями и открыл дверь. Водитель не отреагировал, – рабский страх намертво придавил безвольное тело к креслу. Время свернулось, как сгусток крови, пространство сжалось до жёлтого слепого пятна на зрительном нерве. Звон металлической двери вывел водителя из комы, – солдат пропал внезапно, как и появился.

II

К Кафе Барро приближался человек в грязной армейской куртке. Его звали Башир, сын Ваджиха. Мысли путались с каждым шагом, хотя цель освещала дорогу, как месяц, в родной стране Агонии. Странная мысль не давала покоя в ночь перед вознесением: успеет ли услышать звук взрыва, прежде чем металлический осколок пройдёт сквозь череп, а двадцать килограмм тротила разорвут на куски всё живое в радиусе ста метров вместе с его жалкой плотью?

 Младший брат уже ждал его на небесах. Год назад брат совершил вознесение, – взорвал детскую дискотеку на другом конце города. Это показали по всем новостным каналам. Мир стал свидетелем безжалостно спланированного теракта, – взрывной волной выбило тяжеловесные стёкла в пяти смежных зданиях, стеклянные осколки, как острые лезвия, отрезали голову семилетней девочке на глазах матери и убили ещё двенадцать человек.

 Но, он, Башир, сын Ваджиха, не нажмёт на кнопку взрывателя сразу, как сделал его младший брат. Он успеет стать Богом уже в этом, худшем из миров, когда толпа посетителей покатится к выходу комом человеческих тел в безумной попытке просочиться сквозь дверные щели наружу. Он услышит мольбы о пощаде, крики помощи потерявших рассудок смертных, увидит как сходят с ума и падают в обморок от ужаса холёные посетители дорогого кафе, где одна чашка кофе стоила больше заработанных им при жизни денег.

  И только потом расплавятся в воздухе стальные ножки столов, припаянные к бетонному полу, а железные шарики, терпеливо ждавшие своего часа под зелёной курткой, разорвут на куски тела завсегдатаев в дорогих одеждах. Наивысшее наслаждение последних минут земного бытия, – хоть секунду увидеть это чудо перед переходом в иной, совершенный мир. Там уже томятся клоны-гурии, чьи лимфы ароматны как персик и рахат-лукум, а из чрева льётся гранатовый сок, который он будет по праву впитывать каждой клеткой.

   Праведная рука устраняет преграды и ведёт к истине. Как беспрепятственно доехал он до цели! Его не застрелила полиция, не схватили агенты спецслужб, он даже не вызвал подозрения у опасливого водителя. Это означает только одно, – высшие силы уже благословили восхождение, он умер для этого мира чтобы воскреснуть в мире праведном. Мать будет раздавать конфеты соседям, лицо её будет гордым и светлым, а друзья с тайной завистью пожалеют о том что выбор пал на него, – Башира, сына Ваджиха, совершить подвиг во имя Агония.

Пятнадцать метров отделяют посланника от входа в вечность. Расстояние ничтожное, чтобы вызвать подозрения даже для Воина Неба, замаскированного под солдата Братства. Страха нет, – миссия вдохновляет и укрепляет веру. Сильное сердцебиение разгоняет кровь, вены готовы взорваться от праведного гнева. Десять метров до кафе. Он ещё раз повторил фразу на незнакомом языке Братства.

Пять метров. Пульс участился, – сердце ломилось из обречённого тела, словно тестировало кожу на прочность, готовясь к триумфальному побегу. Один метр, – набрать больше воздуха в лёгкие, чтобы внятно выговорить роковое послание перед тем как посмотреть кому нибудь из них в глаза и войти в вечность. Ручка двери мягко поддалась огрубевшим пальцам, раздался лёгкий щелчок, похожий на лязг автоматного затвора.

III

  Элис отставала от спешащей толпы, но всё же успела зайти в кафе в числе первых посетителей. За ней двигалась толпа обгоняющих друг друга управленцев. Запах синтетической хлорки перебивал скудельный кофейный аромат и сильно щекотал ноздри. Элис пришлось переступить через исполинскую швабру и держать равновесие на мокром полу, как цирковому акробату на скользком канате, чтобы добраться до торгового прилавка.

Кофе продавали на вес, разливая по разноцветным чашкам огромным медным половником. Дюжая продавщица умело управлялась с рычажными весами, используя дежурный набор чугунных гирь, отлитых в форме атомных и лептонных бомбочек. Жёлтые уточки с тонкими прямыми клювиками служили индикаторами для определения равновесия. Они раскачивались как старые детские качели, под мерзостный скрип ржавого подстроечного винта. Ещё две уточки, вместе с крошечным медвежонком, красовались на стальном геральдическом щите устройства.

Очередь продвигалась бойко, ждать пришлось пару минут. Продавщица сняла карликовую бомбочку с чаши противовеса и отпустила заказ. Бармен подвязал декоративные ленточки, наклеил фирменный знак заведения и передал содержимое Элис.

Розовая чашка с автоматической регулировкой температуры приятно согрела руки. Элис закрыла глаза от удовольствия. Аромат пьянил, думать хотелось о чём угодно, кроме предстоящего интервью. Она прошла к свободному столику рядом с входом. Попасть на собеседование в гетто-завод на должность фотографа было всё равно что сорвать бинго в богатом игорном доме.

Вчерашний технический тест прошёл на ура, Элис чувствовала что понравилась руководству. Через двадцать минут надо было идти на второй, – провести экзаменационную фотосессию для отдела клонирования. Если бы не управленческий талон на посещение кафе, пришлось бы бессмысленно слоняться по заводским буфетам в поисках укромного места для подготовки. Теперь времени было достаточно, чтобы обдумать подходящую сцену и интерьер. Наплыв посетителей заканчивался, обстановка благоприятствовала профессиональной игре воображения.

  Кафе было недоступно для рабочих, – здесь обслуживали только управленцев и средний состав. Элис получила специальный талон, действительный на дни собеседования. Она смотрела сквозь посетителей и мысленно выбирала правильный ракурс для будущей съемки. Через пять минут очередь рассосалась, – теперь Элис видела каждого входящего посетителя. Она заметила охранника из отдела трансплантации, – он не решился сесть рядом и устроился за соседним столиком. У окна, со всем семейством, расположился грузный "эффективный менеджер", похожий на комодского варана. Дети раскрашивали портрет Главнокомыслящего стальными ручками в форме крылатых квантовых ракет. Жена варана отрешённо наблюдала, как самец облизывает ноздри длинным заострённым языком.

  Элис с отвращение отвернулась, – картина вызывала рвотный рефлекс и желание запить увиденное благородным напитком. Кофе обжигало горло, содержимое приходилось цедить мелкими глотками. Однообразные клиенты вяло погружались в скучные профессиональные разговоры. В кафе не оставалось свободных мест. Новые посетители, уходили на кофейные поиски в соседние здания.

В запасе у Элис оставались ещё десять минут, когда в кафе резко вошел необычный чревоугодник, – смуглый молодой человек в грязной военной форме остановился у входа и, как хищный зверь, впивался в глаза посетителей, словно выбирал жертву. Кремневый запах металлических стружек распространялся по кафе, перебивал кофейные ароматы и едкие дезинфицирующие средства.

 Элис поймала дерзкий взгляд из любопытства и тут же об этом пожалела, – солдат устремился к её столику. Она быстро встала и направилась к барной стойке, – вдыхать армейские ароматы никак не входило в ближайшие планы. Опасный гость подскочил к ней вплотную и грубо преградил дорогу. Красное от злобы лицо излучало слепую ненависть к окружающим. Элис испуганно отшатнулась и толкнула в спину охранника за задним столом. Невнятные слова, исковерканные жутким акцентом, выскочили из искривлённого рта солдата как квакающие жабы.

– Знаешь.. что.. у.. меня.. под.. рубашкой..?

Элис не поняла смысл вопроса, абсурдность ситуации на мгновение ввела её в ступор. Грубая и бессмысленная фраза повисла в воздухе как смрадное облако пыли. Солдат молниеносным движением расстегнул куртку и задрал вверх зловонные отрепья. Время скрипнуло тормозами, как потерявший управление гоночный автомобиль и сорвалось в кювет, швырнув пассажира об острый, как месяц, циферблат.

 Самодельная бомба, обмотанная металлическими проводами, оттягивала голое тело, как камень шею утопленника. Мутные зрачки смертника расширились по диаметру глазниц, лицо сделалось мертвенно-бледным. На Элис смотрел уже не человек, – смерть изучала её бездной чёрных бездонных скважин. Религиозный рёв самоубийцы леденил кровь, предсмертная молитва проникала острыми спицами в вены как цианит.

Элис упала в бездну, бунтарский дух вырвался на волю, мозг открыл шквальный огонь на поражение осколками детских воспоминаний. Кто то иной вёл замедленную съёмку из треснувшего пространства черепной коробки.

  Воздух пропитался мертвечиной. Спазм животного ужаса расколол на куски восковые маски посетителей. Бармен закрыл голову руками и упал за барную стойку. Приступ безумия бросил к боковому выходу отца семейства, – несчастный рухнул на каменный пол, оставив кровавый кривой шлейф на толстом пуленепробиваемом стекле. Люди беспомощно цеплялись за жизнь, – к выходу катилось месиво из человеческих тел. Слышалась каждая нота истерических криков, звучащих в унисон из каждого угла. Смрадный запах серного дыма заполнил пространство кафе, рвотные массы растекались по кафельному полу, как вулканическая лава.

 Смертник раскачивался из стороны в сторону. Рёв религиозного экстаза заглушал истошные крики о помощи. Рука начинала медленное движение к маленькому устройству, прикрепленному к поясу проводом, скрытым под толстым слоем изоленты.

 Элис видела себя со стороны – она стояла глаза в глаза с террористом и сжимала в руке розовую чашку с разноцветными лентами. Она падала в бездну беспамятства, но вдруг ясно увидела как собственная рука с силой выплёскивает из чашки кипящую смесь в глаза стоящему перед ней существу.

 Душа словно вернулась в тело, события потекли с бешеной частотой, словно небесный режиссёр перевёл режим управления на скоростной.

 Смертник инстинктивно схватился за лицо, – этого мгновения хватило охраннику, чтобы блокировать руки умелым неуловимым движением. Бармен выпрыгнул из за стойки, уцепился за куртку и добрался до горла мерзавца. Через три секунды бомбист лежал на полу, – его били в висок заострённой атомной гирей с исступленным остервенением. Бомба соскочила с тела, провод отлетел от взрывного устройства вместе с пультом от детонатора.

  Смертник выл, желтая пена била изо рта, как подземный фонтан. Горло террориста извергало звериные звуки, – бармен сдавил мёртвой хваткой кадык. Тело изогнулось, как электрический разряд, в последней попытке разорвать цельное пространство. Двое вдавили бомбиста коленями в пол, заставив зажать зубами чугунный противовес как бешеного пса. Смятение толпы сменилось озверением, начинался самосуд.

Солдату разорвали в клочья одежду, а самого бросили на бетонный пол. Гениталии смертника туго обматывала толстая железная проволока, на пояснице сверкал тяжелый стальной ремень.

 Послышался вой сирен и визг тормозящих у входа машин. Клювики уточек перестали раскачиваться, образовав единую прямую линию. Это было последнее что успела заметить Элис перед тем как рухнуть на пол кафе Барро в шаге от лежавшей под столом бомбы.

IV

Элис очнулась от резкого запаха аммиака и звонкой медицинской пощёчины. Человек в белой одежде назойливо спрашивал слышит ли она его голос и понимает ли где находится. Элис не знала что происходит, но утвердительно кивнула. Она лежала на реанимационных носилках, в левой руке ощущалось сильное жжение от медицинского укола, на правом виске краснел ручеёк запёкшейся крови. Толпа одобрительно ревела, полицейские едва удерживали заграждения.

 Журналисты с нетерпением ждали своего часа, чтобы выяснить хоть малейшие детали предотвращённого теракта. Сирены пожарных машин разрывали ушные перепонки и звенели из каждого угла. Район оцепили военные, над зданием кафе завис полицейский вертолёт. Санитары рассаживали обезумевших посетителей по машинам, психологи пытались привести в чувства тех, кто пришёл в сознание.

Врач и офицер полиции вели негромкий разговор в метре от Элис.  Через минуту они подошли к ней вплотную.

– Как Вас зовут? – спросил офицер, перелистывая карманный блокнот. Зловещие детали постепенно проявлялись в памяти, но Элис ещё не понимала что происходит, – каждый вздох давался с усилием, голова раскалывалась. Она ответила отрешённо, не обращая внимание на стоящего рядом сержанта:

– Мария.

Это вырвалось из подсознания, шок сместил в голове Элис временные рамки событий. Офицер побледнел от испуга, по крайне мере так показалось ей в первую секунду. Он затравленно огляделся по сторонам, словно призывал присутствующих в свидетели и повторил вопрос с наигранной яростью.

Демонстративный истошный крик полицейского заставил замолчать даже беснующуюся толпу журналистов. Дальше следовал только калечащий удар под рёбра.

Крик привёл Элис в чувства. Она с ужасом осознала что назвала властям нелегальное урождённое имя. Проступок был уголовно наказуемым по самой серьёзной статье, – библейскими именами разрешалось называть в Братстве только детей аристо-элиты. Крик офицера испугал Элис больше чем предсмертная молитва террориста-смертника.

Ошибка нередко становилась роковой. Нелегальные урождённые имена не скрывали только борцы штаба сопротивления. Незаконное имя революционера – демонстрация протеста и констатация презрения к законам Братства. Элис вздрогнула. Ошибку стоило исправить немедленно, – к штабу сопротивления она не имела никакого отношения.

– Элис, меня зовут Элис, простите офицер, Элис Найтингел.

Офицер замолчал, сделав несколько отметок в блокноте. Это был плохой знак.

Врач приложил руку к её лбу.

– У Вас был обморок. Серьёзных повреждений не обнаружили, только сотрясения мозга от падения. Мы связались с вашим отцом. Он уже в пути.

 Офицер протянул Элис маленький жёлтый листок бумаги и громко щёлкнул пальцами прямо перед её носом.

– Это важно! Явиться для дачи показаний по этому адресу как только будет сигнал. Помните об ответственности.

– Мы отвезём Вас в больницу, – продолжил врач после короткой паузы.

Элис хотела сказать что подождет отца, но сознание ещё не вернулось в привычную систему координат. Она схватила сержанта за руку.

– Там бомба, офицер, под рубашкой солдата. Я ничего не могла сделать. Клянусь вам.

Офицер удивлённо посмотрел на неё и брезгливо отстранился.

– Всё под контролем. Террорист обезврежен, никто не пострадал.

Подбежавший врач быстро вколол успокоительное.

– Придите же в себя! Вы в безопасности. Если не возьмёте себя в руки, в больницу вас отправят принудительно. Вы этого хотите?

Лекарства начинали действовать, Элис изо всех сил пыталась собрать себя по кусочкам, изображая показное спокойствие. Несдержанность в разговоре с властями ещё ни помогала никому, – любое лишнее слово мгновенно вызывало подозрение и вело к непредсказуемым последствиям.

– Я подожду отца, простите, офицер, – сказала она, словно отчиталась перед командиром о выполненном поручении.

Сержант отошёл, сделав повторную запись в блокноте. Врач помог Элис подняться. Единственным желанием было скрыться от бесцеремонной толпы журналистов.

Неожиданно к ней подошёл маленький юркий человек в штатском и учтиво взял под руку. Момент был подходящий, Элис на некоторое время осталась одна.

– Настоящее геройство! Братство должно знать своих героев! – протянул он с неуместной игривой интонацией. Его проходу сквозь кордон полиции никто не препятствовал. Незнакомец возник ниоткуда, но при его появлении офицер полиции послушно отошел на почтительное расстояние, оставив их с Элис наедине. Элис почувствовала сильную боль в локте, – незнакомец сжимал сустав твёрдыми как каучук пальцами.

– Никаких лишних, и, тем более, вымышленных подробностей прессе, – продолжал неизвестный. – Всё что им положено знать уже официально озвучено в новостях. Дело государственное. С этого момента из геттополиса ни на шаг, о дальнейшем Вас оповестят в ближайшие дни. До скорой встречи.

В словах неизвестного не было никакой жёсткости, и тем не менее, они прозвучали как военный приказ. Элис не успела ответить, и даже осмыслить происходящее, как человек исчез.

В толпе журналистов, возникло движение, – отец Элис пробирался сквозь оцепление. Он был бледен, но держался, как потомственный аристократ. Увидев реанимационные носилки, он потерял последние остатки самообладания и рванулся к дочери, сбив с ног журналиста телеканала "Братство сегодня". Корреспондент узнал профессора.

– Это профессор Вейл Найтэнгел, – послушались крики со всех сторон. Толпа ещё больше оживилась.

– Профессор, что вы почувствовали когда узнали что ваша дочь находится в заложниках?

Не сказав ни слова, профессор обнял дочь так сильно, что она почувствовала нестерпимую боль. Она попыталась освободиться, но отец отпустил её только через долгую минуту, которая сопровождалась звуками щёлкающих фотокамер. Послышался шквал аплодисментов.

– Элиссссс, – прошептал профессор гипнотическим змеиным шепотом. Я думал, что скорее сойду с ума, чем доеду до этого проклятого места! Нам надо в больницу, немедленно!

Она схватила его за руку.

– Нет, пожалуйста, только не это! Ты сам знаешь что здесь за больницы. Вот там меня точно разорвут на куски! Я дойду до машины. Отвези меня домой! Пожалуйста!

Профессор знал что через секунду дочь сорвётся в истерику. Спорить было бессмысленно и опасно, – каждое неосторожное слово, сказанное в приступе неконтролируемой ярости несло смертельную опасность оказаться в "Кричащей Тишине".

– Ты можешь идти? – спросил он, заслоняя её от галдящей толпы.

– Я поползу, лишь бы скрыться от них, – простонала Элис.

– Осторожно иди за мной, – он взял дочь за руку показывая направление. – Сейчас нас выведут.

Элис опустила голову и послушно нырнула в образовавшийся зазор между полицейскими. Ехать в больницу не имело смысла. Профессор знал это не хуже дочери. Над медициной в Братстве одержали убедительную победу много лет назад. Систему здравоохранения фактически заменило Министерство Трансплантации, – придаток биохимического завода, штамповавший искусственные органы.

Министерство вело учёт и перераспределение мест в бесконечных очередях на хирургические операции по пересадке сердца, почек, лёгких, и даже пальцев конечностей. Место в очереди гарантировалось при условии полной занятости на одном из гетто-предприятий или в любой структуре относящейся к их функционированию. Специальный код, содержащий ближайшие даты операций для каждого конкретного жителя Братства, отображался на электронашейнике, – электронном приборе, напоминающем плотно прилегающий к шее чокер.

Ношение устройства было обязательным, – его отсутствие на шее считалось серьёзным нарушением закона и часто становилось поводом для ареста. Более тяжким преступлением считалось лишь публичное оскорбление Главнокомыслёщего и изнасилование малолетней.

Даты операций не являлись фиксированными. В течении дня, они могли отдаляться от исходных на несколько месяцев или лет. Иногда это объяснялось незапланированными экстренными операциями для военных, но в большинстве случаев изменение происходило без каких либо комментариев со стороны министерства. Последние десять символов кода являлись шифром и предназначались для служебного пользования. Шифр мог измениться в любой момент, без всякой связи с датами операций. Такие странные флюктуации вызывали смутную тревогу и желание не думать о том что всё это могло означать. Перед тем как сесть в машину профессор посмотрел на код дочери. Его служебная часть изменилась до неузнаваемости.

V

Нервный срыв догнал Элис уже в машине, – шок от столкновения со смертником прошёл, оставив нервную систему наедине с ужасом пережитых минут. Попытки профессора привести дочь в чувство терпели неминуемое фиаско, – она билась в конвульсиях, сопротивляясь любому проявлению сострадания.

Он внезапно ощутил собственную вину за терзания дочери: за это жуткое смертоносное утро, за то что создал семью на мрачном заговорённом пространстве называемым Братством. Тридцать лет назад правительство не препятствовало политическому бегству в штаты Северо-Балистического Пасьянса. Он находил тысячи оправданий, чтобы остаться, пока щит отчуждения, возникший между двумя странами, окончательно не перечеркнул эту возможность.

Профессор посмотрел на Элис, – кризис постепенно миновал. Она сидела опустив голову, – туфли из состаренной кожи, купленные для рокового интервью, ненадолго отвлекли внимание, как маленького ребёнка. Покупка стоила здоровья каждому члену семьи, – на получение талона пришлось сдавать донорскую кровь в течении трёх дней. Чтобы расплатиться, – заложить смокинг и запонки профессора.

Профессор обнял дочь и, на этот раз, сильно прижал к себе. Элис больше не сопротивлялась, она взяла отца за руку, затем задала вопрос, который не давал ему покоя с момента объявления о теракте:

– Как смертник, увешанный взрывчаткой, словно новогодняя ёлка, оказался в самом центре охраняемого района?

– Не могу этого понять, – замотал головой профессор. Возможно ублюдка привёз таксист, – почтальон видел как из машины выходил человек в зелёной куртке. Это объясняет как животное добралось до кафе. Но ведь до биохимического завода четверть часа езды. Если таксист в сговоре с этим выродком, то ехать стоило туда. Если нет, – лишние пятнадцать минут не сыграли бы никакой роли, раз водитель так и не понял кого везёт. Возможно, оба почувствовали неладное, ублюдок решил не рисковать и вышел где попало. Кафе уже было утешительным призом перед отправлением в рай мелкими кусочками. Как бы то ни было, ни одна версия полиции не убедительна.

  Элис скинула туфли и забралась с ногами на кресло сиденья.

– Перед тем как нажать на взрыватель, он спросил, знаю ли я что у него под рубашкой. В последнюю секунду своей жизни он обращался ко мне с таким вопросом, представляешь? "Знаешь что у меня под рубашкой?". Что за чушь? У него был сильный акцент, но, клянусь, фраза звучала именно так.

– Он говорил с тобой?! – профессор с ужасом посмотрел на дочь, оторвав взгляд от дороги, что едва не привело к столкновению по встречной полосе. – Этого не может быть!

  Элис закрыла глаза, словно принимала аварию, как должное, затем улыбнулась, первый раз за поездку:

– Если бы этого не было, мы бы сейчас не разговаривали.

– Прости, – профессор погладил её по голове как маленькую девочку. – Благодарю того, кто вставил этому животному ген речи вместо аминокислоты. Почему я не оказался там вместо тебя?

Элис театрально вздохнула и закатила зрачки.

– Если бы ты оказался там вместо меня, навряд ли ему захотелось оголять своё тело, он бы легко подавил приступ эксгибиционизма и нажал на кнопку без лишних раздумий.

Шок от пережитого кошмара постепенно проходил, – Элис снова улыбалась.

– Знаешь, когда его бросили на пол…

Она осеклась, обдумывая как правильнее представить сюрреалистическую картину, увиденную перед самым обмороком:

– Когда опасность миновала, толпа озверела, началось избиение. С него слетела почти вся одежда. Так вот, его гениталии были туго замотаны проволокой. Я не помню многих деталей, но вот эта врезалась в память как осколок. Может сейчас это глупый и не самый подходящий вопрос, но я не понимаю. Для чего?