– На площади глянь, дружок, – добродушно крикнула ему с другой стороны улочки пышная румяная женщина, – Агне на рынок пошёл, дурной, – хихикнула она в кулачок, – хочет снова бумажки свои толкнуть кому из заезжих, – пояснила она, увидев недоумевающий взгляд Стейна. – Ты же к нему?

– Да, тётушка, спасибо, – легонько наклонил он голову в её сторону. Щёки женщины зарделись. Она смущённо и чуть кокетливо поправила волосы и, всплеснув руками, побежала в дом, откуда уже доносился запах горелых яблок.

– На площадь, значит… – повторил Стейн и огляделся.

В Ва́йденлесе он был всего пару раз. Сначала тётушка не отпускала, предпочитая всегда держать на глазах племянника. Потом Венди с этим подземельем, из которого нельзя было ни шагу ступить без ведома старшей из круга семи. А узнай Рогнеда, что ты без её разрешения устроил вылазку – и вход в Регстейн мог для тебя навсегда остаться потерянным. Стейн, попавший, наконец, в тот мир, о котором мечтал с детства, предпочитал не рисковать. Особенно теперь, когда у него появилась маленькая Ри.

Он до сих пор помнил, каким красивым было яйцо, которое принесла Венди из подземелья. Маленькое, размером всего по его колено, оно переливалось в тусклом свете чадящих факелов голубым цветом, поблёскивая серебряными искорками. При взгляде на него казалось, что смотришь на ночное звёздное небо. А потом по скорлупе пошли тонкие, еле заметные трещинки… И когда скорлупа, наконец, лопнула, он с изумлением уставился на кроху – точную копию своей матери. И если потом он ловил себя на мысли о несправедливости того, что отец у ведьм не имеет никакого отношения к ребёнку и мало связан с ним кровными узами… То в тот момент, когда младшая из круга прижала к груди его дочь, он готов был целовать сырую землю под её ногами только за то, что она нашла в себе смелость спуститься в эту пещеру, куда мужчин не пускали под страхом смерти. Зайти и выйти с девочкой. С его дочерью. Это он дал её имя. Эйрин – примиряющая. «Может, этот крохотный младенец сумеет положить конец вражде наших народов? Докажет, что люди и ведьмы могут жить в мире и согласии?» – подумал он тогда.

– Эй, парень, – прервал его мысли громкий голос, раздавшийся прямо под ухом.

Стейн вздрогнул от неожиданности и потёр ушную раковину пальцами. В голове звенело.

– Не меня ли ищешь? – продолжал низкорослый широкоплечий мужчина с нечёсаной головой. От него разило брагой и луком. Стейн отступил на шаг и, задержав дыхание, выдохнул:

– Если ты Агне, то тебя.

– Эхех, – мужик почесал затылок и кивнул в сторону дома, – ну проходи тогда, коли дело есть.

Стейн судорожно вздохнул, запрокидывая голову назад, чтобы нос оказался подальше от нового знакомого, и пошёл следом. «Не зря Айварс его плутом и пройдохой назвал», – вертелось у него в голове.

В доме оказалось не лучше. Повсюду царил беспорядок. Широкий добротный стол, занимающий добрую половину кухни, был заляпан какими-то липкими разводами, засохшей рыбьей чешуёй и хлебными крошками. Агне прошёл в комнату и присел на краешек кровати – единственное место, свободное от тряпья.

– Ну, и что тебе надо? – он с интересом уставился на Стейна.

– Книги. Айварс сказал, что у вас завалялись старинные книги, которые вы не вернули ему. Вот, мне они нужны. Книги, – снова повторил он, чувствуя себя некомфортно в этом доме.

Агне облокотился спиной на стену и, оторвав от цветка, стоящего на подоконнике, черенок, сунул его в рот. Необъяснимо, но цветок рос и благоухал, несмотря на беспорядок, творившийся в этом доме.

– Опять этот прощелыга с книгами своими пристал, – протянул мужик, не глядя на Стейна, – хоть бы какая польза от книг этих была, а то вишь – пользы нет, а место занимают.

– Так отдай их мне, и место освободится, – осмелел Стейн. Честно говоря, ему хотелось как можно скорее убраться из этого душного и пропахшего табаком домика.

– Эээ, хитрый какой, – мужик снова почесал затылок, от чего его засаленные волосы встали колом, – а мне какой с этого прок? Стоят и стоят, есть не просят.

Стейн растерянно оглянулся. Будь книги где-то рядом, он бы схватил их и дал дёру, не думая о последствиях. Но видно книг не было.

– А вот я очень даже люблю поесть, – похлопал себя по пузу Агне, – ну так что? – и он выжидающе уставился на молодого мужчину.

– Ааа, вот, – хлопнул себя по лбу Стейн и, достав из кармана небольшой полотняный мешочек, высыпал из него те несколько монет, что ещё не успел потратить.

– Да, малец, негусто тут у тебя, – разочарованно протянул мужик, – ладно, пошли.

Он поднялся с кровати и, зайдя на кухню, вытащил из-под скамейки деревянный ящик, заполненный луковой шелухой, тыквой и парой картошин. Прямо под всем этим добром и лежали такие драгоценные для Стейна книги.

– Держи.

– Спасибо, – Стейн схватил их, опасаясь, как бы этот Агне не передумал, и, неловко склонившись в поклоне, выбежал на улицу.

Свежий воздух ударил в лицо, заполняя лёгкие приятными ароматами. Близилась осень. Трава начинала желтеть, и над деревенькой царил приятный запах пожухлой и терпкой листвы, разбавляемый запахами еды. Стейн медленно пошёл вдоль уютных улочек. В домах загорались огни, раздавались звуки гремящей посуды, смех детей и лай собак. Вон маленькая девчонка возраста его Ри тайком срывала в кустах ягоду, пока мать не видит. Вон парнишка с кряхтеньем тащил от колодца ведро с водой – краснел, пыжился, но тащил. «Быстрее бы и мне домой», – подумал Стейн, прижимая к груди выменянные на золото книги.

***

Он опустил босые ступни на деревянный пол и неосознанно сжал пальцы на ногах. По утрам уже было прохладно, а печь затопить Гретта, видно, ещё не успела. Взгляд его остановился на уровне глаз – прямо напротив висели пучки засушенных трав, окутывая пряным ароматом комнату. Стейн подошёл поближе и коснулся ладонью тонких вытянутых листьев. Листочек, зашуршав, осыпался на пол мелкой пылью, по воздуху поплыл чуть горьковатый запах.

– А колдовать я так и не научился, – с сожалением прошептал себе под нос Стейн.

Венди, презирающая всем сердцем законы своего народа, искренне верила, что сможет обучить премудростям человека – существо, в чьих венах текла совсем другая кровь. Да, она точно так же сочилась от пореза, железным привкусом била в нос и имела красный цвет. Вот только магии в ней не было ни на грош.

Он снова опустился на кровать и прикрыл глаза. Запахло кашей и кислым тестом… Но в голове у него крутились совсем другие воспоминания.

– Глупый, вот дурень, – она заливисто захохотала и стукнула его по лбу. Браслеты на её запястьях звонко зазвенели, словно россыпь звёзд, обрушивающихся на землю с огромной высоты.

– Сама такая, – огрызнулся Стейн. Вот уже несколько часов он старательно пыжился, пытаясь повторить за девушкой хотя бы самую малость. Но время шло, а из-под его ладоней не выходило ничего необычного, тогда как под руками дочери подземелья почти засохший цветок снова оживал, поднимая к солнцу свои стебли, сухие ветки разгорались тёплым умиротворяющим огнём, а закатный свет танцевал солнечными зайчиками, следуя за движениями пальцев.

– Да смотри же, – она властно схватила его за подбородок и повернула к себе, – о чём ты думаешь, когда пытаешься колдовать?

– О чём, о чём… О результате, конечно, – буркнул он, нервно дёрнув головой. Кончики ушей побелели от злости, а на подбородке остался красный след от цепких и тонких пальцев.

Венди снова пренебрежительно фыркнула и отвернулась к реке – месту, что стало традиционным для этих странных встреч. Сегодня Во́льденграс вёл себя тише обычного: бурные потоки его не пенились, разбиваясь о скалы, а медленно и лениво накатывали на каменистый берег, принося с собой запах речной тины. Девушка потянулась руками к небу, разминая затёкшее тело. Подол лёгкого, почти прозрачного платья задрался, обнажая молочно-бледную кожу бедра. Стейн шумно сглотнул и поспешно отвёл глаза.

– Думать вообще не надо, – задумчиво повторила она, продолжая смотреть куда-то вдаль, – чувствовать надо, понимаешь?

– Понимаю, – послушно кивнул Стейн, широкой ладонью потирая замёрзший нос. Вот только ничего он не понимал.

«Может, научись я правильно чувствовать, был бы сейчас в Регстейне, рядом с семьёй?» – пронеслось у него в голове. Книга, найденная у сварливого старика, оказалась бесполезной. И всё, что теперь оставалось Стейну – снова и снова пытаться найти путь домой. Пусть ведьмы сами разбираются со своим пророчеством.

– Господин, завтрак готов, матушка за стол зовёт, – прозвучало за дверью, а потом раздался топот маленьких детских ног.

Стейн спустился вниз. Гретта, как птичка, сновала между печкой и дубовым большим столом, занимающим почти всю небольшую, но уютную кухоньку. Она нарезала на большие ломти вчерашнюю буханку и теперь пыталась достать с полки ягодное варенье. Альв тихо хихикал в кулак, наблюдая за попытками матери: её пышное бедро то и дело цеплялось за острый угол, а роста не хватало, даже когда она поднималась на носочки.

– Давайте помогу.

Гретта, вздрогнув от неожиданности, отошла в сторонку, коснувшись упругой грудью его руки. Стейн сжал губы в тонкую полоску, внутри всё перевернулось. Как бы сильно он не скучал по жене и дочери, мужское естество его требовало своего. Вот только мужчина не собирался ему потакать.

Он достал варенье и присел за стол. Желудок, учуяв еду, требовательно заурчал. Стейн не стал томить его долгим ожиданием и присоединился к мальчишке, который уже давно за обе щёки уплетал кашу.

– Вы сегодня в Вайденлес снова? – Гретта застенчиво улыбнулась, заправляя выбившуюся прядь за ухо.

– Нет, у меня другие планы. Спасибо за завтрак.

И, встав из-за стола, он слегка поклонился и поднялся к себе. Его мешок был собран ещё с вечера: старая потрёпанная карта, кусок засохшего пирога с брусникой, фляга с водой и кирка на случай, если придётся копать землю или дробить камень. Стейн закинул свой нехитрый скарб за плечи и, дружелюбно махнув рукой мальчишке, вышел из дома.

Солнце ярко слепило, заставляя жмуриться. Стейн секунду помедлил, не желая покидать спасительной тени крыльца, и, глубоко вздохнув, вышел под палящее солнце.

– Господин, вас искать где, снова на холме? – громким шёпотом спросил Альв, высунувшись из окна.

– Да, малец. Только маме не слова, хорошо? – ответил Стейн, потрепав рыжие вихры мальчонки. Так и не найдя в книгах ни слова ни о пророчестве, ни о входе в Регстейн, он с новыми силами приготовился сделать всё возможное, чтобы попасть к жене и дочери. Даже если для этого придётся сравнять с землёй холм, где должен быть вход в подземелье.

– Да, господин. Ни слова. – мальчик провёл пальцами у рта, словно зашивая губы, и, широко улыбнувшись, скрылся в доме за занавесками.

– Вот и ладненько. Вот и ладно.

Он ускорил шаг. Сегодня ему предстоял ещё один тяжёлый день. Но если всё сложится, то в этот дом с уютной Греттой, цветущим садом и брусничными пирогами он больше не вернётся.

***

Но вернуться пришлось. Он снова несколько дней провёл на этом холме, не обращая внимания ни на палящее солнце, ни на зной, ни на холодные осенние ночи, туманом стелящиеся по земле. Он несколько дней рвал чертополох, оставляя на широких загрубевших ладонях порезы. Он копал землю и ломал камень. Он спускался в пещеры, проходя их от края до края… Но всё оказалось бесполезно, входа в Регстейн он так и не нашёл. И вот теперь Стейн сидел за столом, облокотившись на него локтями, и наблюдал за Греттой, которая мельтешила на кухне. Он смотрел на неё и вспоминал тётушку, на которую та очень была похожа: маленький рост, пышная фигура и легкие локоны у виска вызывали к памяти ощущение уюта и домашнего тепла. Женщина совсем не походила на Венди, но ему хотелось сидеть и сидеть за этим столом, пока Гретта быстрыми и ловкими движениями шинковала капусту на пирог, заводила тесто и, смущённо улыбаясь, вполголоса напевала старую народную песню.

– Мам, я на площадь! – крикнул Альв, сбегающий вниз по крутой деревянной лестнице. Мальчик жил на чердаке, как когда-то и он. Может быть, поэтому Стейн, потерявший по своей глупости собственную семью, так проникся душой к этому семейству, что согласилось приютить его на неопределённый срок.

Ни Гретта, ни её сын не расспрашивали Стейна о том, как он оказался в Рингейде, долго ли пробудет в деревне и что, в конце концов, он ищет с утра до ночи около полуразрушенных пещер.

– К обеду будь дома, – отозвалась Гретта, убирая с глаз приставший волос. На щеке остался след от муки, который придал ей ещё большей привлекательности.

«Это могла бы быть моя семья», – подумал Стейн, не сводя глаз с женщины. Если бы однажды вечером он не наткнулся на Венделу, младшую из круга семи. Если бы не влюбился, как мальчишка, которым, впрочем, он тогда и был. Если бы не бросил тётушку и свой дом… Он бы мог до сих пор жить в Рингейде, на одном из праздников встретить Гретту, влюбиться в плавность и округлость её линий, жениться. И тогда Альв был бы его сыном, а не сыном залётного моряка, приставшего к берегу только чтобы соблазнить юную Гретту и исчезнуть навсегда, оставив после себя лишь воспоминания и ребёнка.

Гретта, впрочем, никогда не жаловалась на жизнь. За те долгие месяцы, что он провёл в её доме, улыбка ни разу не сходила с её лица. Да и эту историю он узнал от вездесущих соседей, которые в Рингейде, как и в любой другой деревне, любили совать свой нос в чужие дела.

– Эх, хорошая ты хозяйка, мечта любого мужчины, – он в ожидании потёр руки, пока Гретта ставила перед ним тарелку с похлёбкой. Пряный чесночный запах распространился по комнате, проникая под кожу. Стейн знал, что теперь долго ещё будет пахнуть чесноком, но его это не тревожило.

– Не смущайте, господин, – зарделась женщина, по-детски всплеснув руками. Были в ней какая-то ребяческая скованность, стеснительность и неуклюжесть, которые делали её ещё прекраснее. Никакие трудности, никакое предательство не избавило её от наивности, чистоты и открытости миру.

«А меня – избавило», – подумал про себя Стейн, беря в руки ломоть хлеба. Он чувствовал, что чем дольше не может вернуться домой, тем черствее становится его сердце. Надежда в сердце потихоньку умирала, валяясь на спине и судорожно подёргивая лапками. А тело, снова привыкшее к солнцу, ветру на коже и мягкой траве под ногами, мучительно не желало возвращаться в стылый и осточертевший Регстейн – то место, которое он сам когда-то выбрал своим домом.

Он встал из-за стола, нечаянно задев рукой округлые и мягкие женские бёдра. Внутри всё перевернулось. Стейн почувствовал, как поднимающаяся волна сдавливает горло, мешая дышать. Гретта же не смутилась и не покраснела. Она продолжала стоять рядом, опираясь ладонями на столешницу.

– Прости.

Он прерывисто выдохнул и прошёл мимо неё, почувствовав, как от разогретого от печи женского тела пахнет чесноком и свежим хлебом.

Солнце било в глаза. Стейн поднял голову к небу и прикрыл веки, наблюдая, как на их изнанке расцветают узоры. В голове царила сумятица. Пока тело, давно не знавшее женской ласки, рвалось назад, на маленькую, но уютную кухоньку, сердце разрывалось на части от тоски по жене и дочке, что остались где-то в раскинувшемся под ногами Регстейне. Он не понимал, почему Венди так изменилась за то время, что они были вместе: девчонка, которая когда-то при каждом удобном случае сбегала на поверхность, стала одной из круга семи. Девчонка, которая радовалась солнцу и кляла ледяные стены пещер – отказалась возвращаться с ним на поверхность. Не поверила в пророчество. Не дала спасти дочь. Не остановила, когда он кидал в изношенный мешок отсыревшие вещи. Не объяснила, как вернуться домой.

Стейн сорвал травинку и сунул в рот. Он уже открыл глаза, присел на скамейку у дома и смотрел, как в соседском дворе детвора носится вокруг дома. Сердце кольнуло. Его дочка никогда не пробежит босыми ногами по мокрой от росы травы. Никогда не увидит радугу… И хорошо, если вообще доживёт до того дня, когда будет вольна выбирать свой путь.

Венди до последнего не желала отпускать его на поверхность, и теперь он и сам был готов вернуться, ослушаться Рогнеды, забыть о пророчестве… Но возвращаться было некуда. Входа в подземелье, где он так и не стал своим, больше не существовало. И сейчас он это осознал с пугающей отчётливостью.

Глава 3

Она проснулась от стука за окном. Низкая ветка, колышимая ветром, мерно билась в стекло. Эйрин села на кровати, протирая сонные глаза. Интуиция подсказывала, что на дворе ночь, а не раннее утро. Лунный свет неловко, будто бы смущаясь, проникал сквозь тонкую щель между плотными занавесками. Эйрин очень удивилась, когда впервые увидела полоски ткани, закрывающие окна. Теперь она была им благодарна.

– Что ж ты спать-то людям не даёшь, ирод? – спросила она вполголоса, обращаясь к ветру, бушующему на улице.

С тех пор, как Дав подхватил её посреди площади и принёс домой, прошла неделя. Неделя, за которую мрачные коридоры подземелья подёрнулись тонкой дымкой воспоминаний. Первые дни она не раз тревожно оглядывалась, всё ещё не доверяя людям и ожидая погони. Ей – дочери одной из семи – не могло всё так просто сойти с рук. Но дни шли, ничего не происходило, и она всё больше и больше расслаблялась, позволяя себе ощутить то, чего не чувствовала уже долгие годы – тепло, уют и любовь.

Эйрин подошла к окну, отодвинула занавеску, чтобы приоткрыть окно. Холодный и влажный воздух ворвался в комнату, заставляя её поджать пальцы на босых ногах. Она жадно вдохнула аромат дождя и свободы, которым пахла эта ночь. Сон отступил. Если бы она не боялась разбудить людей, что её приютили, не задавая лишних вопросов, то выбежала бы во двор ловить губами первые косые капли дождя… Она потянулась, как кошка, представляя, как голые пятки скользили бы по мокрой земле, пока она бы танцевала свой вольный танец, желая взлететь в небо, подхваченная ураганным ветром…

– Эй-рин… Эй-рин… – услышала она тихий голос, еле различимый сквозь шум листвы. Сердце сжалось в один тугой комок, перестав биться. Она замерла, опомнившись только тогда, когда пальцы, побелевшие от того, что она вцепилась руками в подоконник, свело судорогой.

Эйрин медленно, словно нехотя, разжала пальцы. Она продолжала смотреть в окно, пока её губы машинально двигались, произнося знакомый с детства текст:

Отведи беду от родных людей,

От знакомых старцев и их детей,

Тонкой нитью буду я ткать судьбу,

Где я всё сумею и всё смогу.

А в голове билась только одна мысль. Её нашли.

– Дура, – выдохнула она в окно, подставляя ветру лицо. Знала же, что круг семи будет её искать. Знала, что ведьмы с людьми враждуют уже не один десяток лет. Знала, что добрая тётушка Лия, маленькая своенравная Айви и Бранд будут в опасности. И Дав.

Как только она мысленно произнесла его имя, сердце сделало мощный рывок вперёд, будто намереваясь пробить грудную клетку и вырваться из рёберных оков туда, где всегда сможет быть рядом с Да́веном… А потом затихло, затаившись в уголке. Затаилось, как только Эйрин представила, что станет с парнем, если круг семи застанет её здесь. Сможет ли мать поверить, что люди были к ней добры? Вряд ли. Она скорее поверит в то, что стоять босиком на полу в комнате, где нет никого, кроме Эйрин – всего лишь очередная жестокая пытка. А слушать дочь она не станет…

– Ну почему, почему всё так?! – Эйрин прикрыла окно и села на кровать, поджимая под себя озябшие ступни. Она лихорадочно искала выход. Ведь только вчера днём Дав поцеловал её… Стоило только подумать об этом, как дыхание участилось и потяжелело внизу живота. Чувство, которого она никогда не испытывала до этого. Она, как сейчас, помнила тот момент, когда Давен наклонился к ней, коснувшись губами её губ. Помнила, как перед глазами всё поплыло: и задний двор, и стены дома, и лицо парня подёрнулись лёгкой дымкой.

«Может, мне только послышался этот голос?» – усомнилась Эйрин, скользя невидящим взглядом по стене, на которой расцветали ужасные, пугающие узоры. Ветер продолжал бушевать, ветка – стучать в окно. Причудливые тени сливались в чудовищ, заставляя испытывать животный страх. Даже ваза на столе, которая обычно придавала комнате уютный вид, сейчас выглядела устрашающе.

– Эй-рин… Эй-рин… Эй-рин… – снова послышался голос, звучащий в такт со стуком ветки – мерно, глухо, вкрадчиво.

Во рту пересохло. Эйрин зажмурилась, стараясь спрятаться в недрах своего сознания. Только бы не слышать этот тихий голос, вынуждающий её отказаться от семьи, которую она наконец-то обрела. В ушах до сих пор стоял звонкий смех Айви, таскающей со стола булки раньше, чем приходило время садиться за стол. Смех, перебиваемый несмолкающим голосом, будто проникающим под кожу.

Эйрин остервенело почесала руки, а после снова зажала ладонями уши. Но голос всё не смолкал.

– Эй-рин… Эй-рин… Эй-рин… Я вижу тебя…

Вдалеке сверкнула молния, заставляя её сердце бешено биться. Она вскочила с кровати, хватая ртом воздух, как рыба. Сомнений больше не оставалось – ей нельзя быть здесь. Нельзя помогать по утрам Далии накрывать на стол. Нельзя вместе с Айви рвать сорняки на заднем дворе, ожидая, пока зацветут цветы. Нельзя слушать истории Бранда, рассказанные тягучим и бархатным голосом. И целовать Дава у колодца – тоже нельзя.

Эйрин собралась с мыслями, разжала руки, сцепленные в замок на уровне сердца, и начала поспешно собирать свой нехитрый скарб: почти увядший цветочек, что был в её волосах вчера днём, когда Дав поцеловал её; красный поясок, который подарила ей Айви, да маленькую раковину – подарок отца, который она никогда не вынимала из карманов.

– Ну вот и всё…

Эйрин оглянулась в последний раз, стараясь запечатлеть в памяти каждую трещинку на деревянной раме, каждый лепесточек на цветах, стоящих в вазе… И медленно двинулась к двери, стараясь не скрипеть половицами. За неделю в этом доме она уже успела запомнить расположение каждой – и всё равно раз от разу под ногами раздавался скрип. Раньше можно было со смехом попрыгать по полу, покружиться, вслушиваясь в странную мелодию, издаваемую деревянными половицами… Но сейчас ей был ни к чему любой звук. Эйрин открыла дверь, замерла, прислонившись к ней и проведя пальцами по глубокой царапине возле ручки… И спустилась вниз, отчаянно пытаясь не шуметь.

Она застыла у комнаты Дава, борясь с желанием приоткрыть дверь в неё и в последний раз взглянуть в лицо того, кто мог бы стать самым важным в жизни. Напряжённые пальцы свело, когда она представила, как касается ими копны пшеничных волос, а с губ сорвался еле слышный стон.

– Эй-рин… Эй-рин… Я иду за тобой…

Она судорожно дёрнулась, убирая протянутую было ладонь от дверной ручки. Окинула взглядом маленькую кухоньку, на которой так полюбила проводить время, и скользнула к выходу, сдерживая рыдания. Боль, разочарование, ненависть к вездесущему кругу семи бурлили внутри, опустошая её. Хотелось рвать и метать, крушить, отдаваясь во власть тем чувствам, что непрекращающимся потоком слёз лились из глаз, снося всё на своём пути… Но Эйрин взяла себя в руки и сделала последний шаг, отделяющий её от людей, ставших за это время по-настоящему родными.

На улице бушевала непогода. Ливень огромными струями бил по лицу, заставляя прикрываться рукой. Ветер рвал волосы и бросал песок в глаза… Но Эйрин было всё равно. Она утёрла пальцами слёзы, смывающиеся дождём с щёк, проглотила рыдания и, уверенная в том, что делает, твёрдым шагом двинулась к родному Регстейну. Прочь от Вайденлеса – места, в котором осталось её сердце.

***

«Бежать, бежать, бежать так быстро и так далеко, как никогда раньше», – пульсировало в висках, отдаваясь в ушах тревожным эхом. И почему именно сейчас, когда казалось, что счастье – вот оно, совсем рядом?

Ещё вчера Эйрин сидела на маленькой уютной кухоньке Далии, бросая долгие взгляды из-под ресниц на Дава. Ещё вчера Эйрин помогала развешивать по стенам связки чеснока, лука и разных пахучих трав, чихая время от времени. Ещё вчера в её жизни было так много… И вот теперь снова приходится убегать, возвращаться в опостылевшие пещеры, потому что иначе нельзя – судьба не мелочилась, отвесила такой пинок за маленькую провинность, что теперь вряд ли Эйрин ещё хоть раз покажется на поверхности.

Девушка остановилась, пытаясь отдышаться. Ноги устали, колени подкашивались от долгого бега, губы пересохли и пошли мелкими трещинками, в груди саднило… Эйрин зажмурилась, ещё раз громко вздохнула и снова побежала, из последних сил. Она не знала, была ли за ней погоня, будет ли искать её Давен, виновна ли она или невинна… И эта боль от потери, разрывающая сердце, была сильнее любой усталости. Но вот можно ли от неё убежать? Вряд ли Эйрин думала об этом, пока ноги несли её всё дальше и дальше от поселения людей.

Вчера началось как обычный день, такой же обыкновенный, как и семь дней до. Эйрин проснулась в уже привычной маленькой комнате с ажурными занавесками, наспех переплетя косу, вышла в зал, где тётушка Лия уже хлопотала, накрывая на стол. Эйрин укоризненно нахмурила бровки:

– Почему ты опять меня не разбудила, тётушка? Охота тебе в одного с утра пораньше на кухне суетиться? – она решительным шагом преодолела небольшое расстояние до кухоньки в зелёных тонах, сунула нос в шкаф со специями, стараясь найти баночку с мёдом, подхватила поднос с толстыми ломтями нарезанного свежего хлеба и начала помогать Далии.

– Спала бы ты, пташка, отсыпалась да восстанавливалась, – женщина подняла на Эйрин испытывающий взгляд, – не знаю уж, что с тобой случилось, да и не хочу знать, – добавила Лия, когда румянец, который только-только появился на лице Эйрин, начал спадать, – но вот только силы тебе нужны для восстановления. А значит – и отдых нужен, – ласково закончила Да́лия.

Эйрин не знала, чем ответить на такую заботу. В памяти всплывали легенды, сказки, мифы и просто рассказы стариков. И ни в одном из них люди не были добрыми существами. Потому и сложно было довериться, и страшно было раскрыться. Продолжили бы Далия с Брандом смотреть на неё такими добрыми глазами, если бы знали правду? Не пожалел бы о том неловком поцелуе на заднем дворике у колодца Дав, если бы она открылась ему? А Айви? Этот маленький, смешной и вечно смеющийся ребёнок – смогла бы ли она оставаться такой же рядом с ней, ведьмой из мрачного и пыльного подземелья? У Эйрин не существовало ответов ни на один из этих вопросов, и поэтому она продолжала молча отогреваться душой в семье, какой у неё никогда не было.

Эйрин, погруженная в воспоминания, споткнулась и полетела на землю, содрав до крови колени. По щеке скатилась скупая одинокая слезинка. Эйрин понимала, что там, внизу, куда она сейчас так торопилась, её никто не ждёт. Мать беспокоится только о том, что подумают и скажут остальные, как будто общественное мнение – это то единственное, что так важно в этой жизни. Друзей у дочери жрицы нет и не могло быть, да и откуда им взяться? Пока ребята дружно сбегали на поверхность, чтоб полюбоваться на такое далёкое солнце – Эйрин как на привязи сидела около матери, изображая любящую и послушную дочь. Только отец ждал бы её, искренне беспокоясь, да и тот давным-давно пропал. Эйрин стиснула зубы, размазала грязными от земли пальцами слезинку и пошла дальше. До входа в подземелье осталось совсем немного.

Глава 4

Стейн устало опустил руки и оглядел небольшую кучку земли, что высилась у него под ногами. Странное чувство шевельнулось внутри, маленьким червячком прогрызая себе путь наружу. «Я теперь свободен», – ликовала душа. Но сам мужчина не радовался этому чувству.

– Что ж ты за человек-то такой? – он сплёл пальцы в замок и завёл руки себе за шею. Между лопаток хрустнуло.

– Приносим свои соболезнования, – прошелестело за спиной. Он обернулся. Низкая сухонькая старушка, бывшая его соседкой на протяжении десяти лет, голубеньким платочком утирала слезящиеся полуслепые глаза.

«Интересно, ты плачешь, потому что скорбишь? Или просто солнца уже не выносишь?» – мысленно усмехнулся он. Усмешка была злой, и тень её затронула глаза, которые он поспешил прикрыть, принимая соболезнования. Вслух Сте́йн произнёс совсем другое:

– Спасибо. Прошу меня извинить, но мне надо побыть одному.

Старушка понимающе кивнула, и мужчина сделал нетвёрдый шаг в сторону дома. Ему правда нужно было побыть одному. Подумать только, сегодня он похоронил женщину, которая стала для него настоящим спасением, пристанью, маяком… А он не чувствует ничего, кроме облегчения. Так, может, права была тётушка, сказавшая на прощание, что он чудовище?

Закатное солнце било в чердачное окошко, пока Стейн суетливыми движениями бросал в мешок то, с чем не готов был расстаться: затёртую до дыр книжку о ведьмах, маленький складной ножик, оставшийся в память об отце, и завёрнутый в кусок ткани ломоть хлеба, утащенный у тётки из-под носа. Сегодня он уйдёт с Венди в подземелье. Она обещала.

Он не мог дождаться момента, когда солнце сменится тусклым диском луны, а с первого этажа раздастся тихое тёткино сопение. Внутри всё переворачивалось от предвкушения – пальцы сводило, и он напрягал их раз за разом, пытаясь сбросить с себя томительное ожидание. Ещё чуть-чуть, совсем немного, и мечты маленького мальчика, в которые никто не верил, сбудутся. И больше не хотелось подвешивать Свейна на яблоне, мстить своре ребят, что бросались камнями в забор и плевками метили территорию, закрытую для Стейна. Больше ничего не хотелось, кроме как оказаться в Регстейне – городе ведьм.

Он затянул горлышко мешка и оглянулся в последний раз. Стейну хотелось верить, что он больше никогда не увидит это чердачное окошко, кровать со сваленным на ней одеялом и подушками, деревянный стол с брошенной на него книгой. Чердак был его самым любимым местом в этом мире, но впереди ждало настоящее путешествие. Так пусть и чердак останется лишь приятным воспоминанием.

Стейн вышел, аккуратно прикрыл дверь и, стараясь не скрипеть рассохшимися ступенями, спустился вниз. Сердце громко бухало, и он уговаривал его успокоиться, стучать чуть тише, лишь бы тётушка не проснулась и не помешала побегу. Но сердце успокаиваться не желало. Стейн уже почти миновал последнее препятствие – маленький холл, заставленный горшками с цветами – как тётушка вышла из спальни.

– И куда ты намылился, Стейнмод? – строго спросила она голосом, который совсем не вязался с её заспанным видом.

– Я… погулять.

Его же голос осип. Ещё ни разу в жизни ему не приходилось лгать тётушке. Ещё ни разу он ей не перечил.