Доктрина Русского мира

1. Русский мир как предмет концептуальной борьбы

Словосочетание «Русский мир» встречается в литературных памятниках Древней Руси, начиная с XI века. Анализ присутствия данного словосочетания в русской письменности мог бы стать темой большой научной работы. Однако это вряд ли имеет смысл в рамках настоящего доклада. Только с большими натяжками можно возвести современные концепции Русского мира к тому, что вкладывали в это понятие в XIX веке граф Уваров, генерал Черняев или драматург Островский. В те времена как значение, так и назначение термина было совершенно другим. Более того, даже трактовки Русского мира, которые появились с крушением Советского Союза как попытки осмысления произошедшего, сегодня выглядят устаревшими, а иногда даже и причудливыми в силу своей неадекватности.

При этом в кругу экспертов идет спор о том, кто впервые сформулировал концепт Русского мира в его современном звучании. Существует распространенная точка зрения, что решающий вклад в этот концепт был внесен группой «методологов», в первую очередь П. Щедровицким (сыном и в определенной мере идейным наследником создателя методологической школы Г. Щедровицкого), который в конце 90-х годов предложил ни много ни мало «доктрину Русского мира», достаточно широко обсуждавшуюся^[3]. Что же предложили методологи? Суть этой доктрины заключалась в том, что после крушения советской цивилизации возможно строительство нового единства не на цивилизационном, а на культурно-языковом уровне – «Русский мир» рассматривался как мир русскоязычных диаспор. Даже основной проект «щедровитян» в это время получил символическое название «Русский архипелаг». Это обосновывалось, в частности, тем, что почти половина русских оказалась за границами РФ^[4]. Другие участники дискуссии предлагали метафору «острова-России» как убывающей исторической величины, уменьшающегося геополитического пространства, которое окружают агрессивные «проливы»-лимитрофы, растущие вокруг русской земли (В. Цымбурский).

Одновременно с «островно-архипелаговым» подходом была заявлена и реваншистская доктрина «континента России», которая наследовала классическому евразийству. Название этой доктрины было одноименным издававшемуся в те годы евразийскому журналу. Это был другой лагерь общественной мысли, примыкавший к национал-патриотам. Для них Русский мир ни в коей мере не сводился к русскоязычию и русскому рассеянью.

На рубеже XXI века понятие «Русский мир» прочно оседлали именно представители «диаспорно-языкового» подхода. И они оказывали существенное влияние на правящую в России политическую верхушку. Тем не менее, в 90-годы были и другие прецеденты концептуализации категории «Русский мир», к примеру, таковой была одноименная ежемесячная телепередача А. Денисова и Б. Костенко, выходившая в 1993 году на канале ОРТ. Смысл и пафос концепции этой телепередачи был не похож на то, что параллельно продумывали Щедровицкий, Павловский и их единомышленники. Денисов и Костенко делали акцент не на русскоязычной диаспоре за пределами России, а на самой России, русской провинции, коренных началах русской жизни, хотя это было и не популярно в тогдашнем медийном контексте. Для них «Русский мip» (логотип передачи был набран в старой орфографии) ассоциировался с такими темами как «Севастополь», «Крейсер „Варяг“», «Сикорский», «Сорочинская ярмарка», «Русское оружие. Ижевск» и т. д. Сравним с этим изыски методологов, создателей «Русского архипелага», «Русского журнала», «Русского института», «Корпорации Россия» и т. п. проектов, эксплуатировавших «брэнд русскости» без достаточных на то оснований и морального права, – тем более что происходило это в эпоху, когда сам термин «русское» был нежелателен, полузапрещен, заменялся повсюду термином «российское», и в случае его употребления вызывал окрики, одергивания и даже обвинения в фашизме. По сравнению с «квази-русскими» проектами на экспорт, разрабатывавшимися на Якиманке, подход Денисова и Костенко был гораздо ближе к альтернативному пониманию Русского мира, проявившемуся в полную силу уже во втором десятилетии XXI века^[5]. Говоря об этом альтернативном понимании, мы имеем в виду концепцию Святейшего Патриарха Кирилла и в особенности то видение, которое провозгласили в 2014 году народные массы в Крыму и на Донбассе и подхватили широкие слои общества внутри РФ. Безусловно, эта альтернативная доктрина создавалась в течение долгого времени многими людьми из патриотического лагеря, просто далеко не всегда они использовали понятие «Русский мир», чаще употреблялись такие термины как «Русская цивилизация», «историческая Россия», «русская нация» и т. д.

Тем не менее, когда президент Путин в 2001 году впервые заговорил о Русском мире, он наследовал в большей степени версии Павловского и Щедровицкого, чем версии Денисова и Костенко или других патриотических идеологов. При этом нельзя исключать, что уже тогда втайне он имел в виду какую-то свою собственную трактовку. Но диаспорно-языковой подход в нулевые годы стал официальным. Примкнул к нему и академик Тишков, главный автор модели национальной политики ельцинской РФ, бывший в 1992 году председателем Госкомитета РСФСР по национальной политике и остававшийся авторитетным экспертом в этой области при Путине. Тишков выдавал диаспорную трактовку термина «мир» за аксиому и пытался усмотреть в ней примету особого исторического значения: «Далеко не всем государствам и народам удается породить феномен глобального масштаба, который можно было бы назвать «миром», т. е. трансгосударственным и трансконтинентальным сообществом, объединенным своей причастностью к определенному государству и лояльностью к его культуре. Такими мирами обладают, наряду с Россией, только Испания, Франция и Китай, Ирландия вместе с Великобританией»^[6].

В результате такого концептуального творчества понятие «Русский мир» попадает в официальные документы. В частности, в Концепции внешней политики РФ Русский мир определен в качестве «партнера России», «многомиллионной российской диаспоры». Цитируя это положение, политолог О.Н.Батанова отмечает: «Думается, подобное уравнивание вышеозначенных понятий и явлений неправомерно, поскольку «диаспора» и «мир» не являются равнозначными понятиями, прежде всего потому, что оба понятия подразумевают не просто число эмигрантов, обосновавшихся за рубежом»^[7]. Сама Батанова предложила более взвешенное определение Русского мира: она понимает под ним «глобальный культурно-цивилизационный феномен, состоящий из России как материнского государства и русского зарубежья, объединяющий людей, которые независимо от национальности ощущают себя русскими, являются носителями русской культуры и русского языка, духовно связаны с Россией и неравнодушны к ее делам и судьбе»^[8].

Что же реально стояло за «диаспорно-языковым» подходом к Русскому миру? В интервью украинскому порталу Щедровицкий ответил на этот вопрос так: «За доктриной Русского Мира стоит одно фундаментальное предположение о комплементарности нашей культуры по отношению к мировому развитию». В других работах его и его коллег отмечается, что государства к XXI веку переходят в постнациональную фазу, становятся сетевыми, а значит космополитичными. Только такие государства могут в эпоху постмодерна оставаться конкурентоспособными. Отсюда резкое повышение коммуникативной роли языка, и появление возможностей решать национальные задачи средствами структурной лингвистики, семиотики, филологии, герменевтики и других гуманитарных технологий. Звучит это как прекраснодушная маниловщина либеральной интеллигенции. Однако, при более глубоком знакомстве с этой концепцией становится понятно, что она создавалась под существующую тогда политическую элиту и российский олигархат, которым старались объяснить, почему им будет выгодно работать с русской диаспорой.

Позднее гораздо более откровенно и цинично охарактеризовал этот замысел сподвижник Щедровицкого С. Градировский: «Щедровицкий утверждал, что можно через русскоязычные диаспоральные сети получить доступ к глобальным экономическим и финансовым ресурсам. Обратите внимание, что когда у вас появляется ресурс такого масштаба, вас уже не интересуют русские Крыма или Ташкента, вас интересуют русские с Брайтон-Бич, русские Израиля и Силиконовой долины, те, кто чего-то достиг в Париже, Лондоне, Пекине, Лос-Анджелесе и т. д. Иначе говоря, у вас появляется другой список лиц, с которым вам важно и интересно работать. Темник работ у вас также совершенно другой»^[9].

Первоисточник нового подхода к Русскому миру можно обнаружить благодаря тому, что Щедровицким были указаны как его главные соавторы Г.Павловский и С.Чернышев. Павловский в 2004 году переиздает цикл своих бесед с советским диссидентом М. Гефтером, которого он считал своим учителем^[10]. Именно в этих беседах с Гефтером, возглавившим незадолго до смерти российский центр «Холокост», мы впервые видим прото-концепцию Русского мира, близкую той, что затем разработали в конце 90-х годов. Надо сказать, беседы Павловского и Гефтера начала 90-х годов пронизаны темой «цивилизационных миров», «мира миров», «русских в мире» и, наконец, «русского мира» как потенциального мира миров. Гефтер, в частности, отмечал: «Есть люди, именующие себя русскими. На самом деле мы русские разного происхождения – «русские татары», «русские эстонцы», «русские евреи»… И есть некий культурный феномен, который зарождается и с бешеной энергией и силой развертывается в жуткую мощь на коротком отрезке времени в XIX веке. Это образуется культура русского языка. Она выступает в России не как культура русских – в отличие от культуры французов во Франции, культуры англичан в Англии, – будучи крайне европеизирована по проблематике. Доказывать, будто русская культура возникает из народной традиции, из фольклора, означает просто молоть чепуху! Ахматова была права, когда искала западные оригиналы для любого крупного стихотворения Пушкина – и находила».

«И культура, строго говоря, обращена не собственно к русским! – рассуждает далее Гефтер. – Она обращена, конечно, ко всем, кто читает или понимает русскую речь, но еще больше – через власть – к подданным российской власти. (…) На деле, по ту сторону власти, Россия разделена на земли. Эти земли – протоцивилизации, больше увязанные со своими многонациональными средами, чем с другими такими же русскими протоцивилизациями, – где-то вологодско-архангельско-мурманский Север, где-то казачий Юг России… Но как ни вытаптывали Россию, сибиряк остался сибиряком, донцы будут донцами, а русское для Астафьева – не то же самое, что для Белова. И сегодня русскость представлена, с другой стороны, русскоязычной культурой, которая хотя и говорит по-русски с властью, но в общем-то всегда будет космополитическим вызовом власти изнутри России. Поле их пересечения – поле русского мира»^[11].

Итак, уже у Гефтера в самом начале 90-х мы четко усматриваем мысль о внедрении (якобы естественном) космополитического начала в ядро Русского мира. Отсюда замысел: разорвать «извращенную связку» Культуры и Власти. Русский язык для Гефтера оторван от традиции, от Церкви и фольклора и обращен к цивилизации как самоотчужденный инструмент ее преобразований. Конечно, чтобы утверждать подобное, аргументов от Ахматовой было бы недостаточно – но дело здесь не в поиске истины, а в поиске метода, технологии преобразований: прямо по Марксу – «не объяснить мир, а изменить его». В данном случае необходимо было изменить Русский мир, чтобы навсегда воспрепятствовать в нем реинкарнации ненавистного феномена Сталина и Ивана Грозного.

Собственно, мысль о многих локальных мирах внутри Русского мира не нова – достаточно вспомнить подход отца евразийства Н.С.Трубецкого, выдвинувшего в качестве культурной задачи поощрение «радуги местных оттенков», как он выражался: в евразийском государстве ему виделось большое и акцентируемое своеобразие таких русских типов, как северянин, южанин, помор, волгарь, сибиряк, казак и т. д. Условием единения всех их, по Трубецкому, стало бы «для каждого по-своему приемлемое православие».

У Гефтера совсем не так: не православие, не фольклор, но «космополитическая миссия» высокой русской литературы, обращенная к русским в последнюю очередь, а в первую очередь к инородцам. Фактически мы имели дело со вторым изданием революционного интернационализма, но в совершенно других исторических условиях, чем в начале XX века. Печально констатировать, что идея Русского мира, впервые озвученная в момент слома советского проекта, была отрыжкой советской коммунальной культуры диссидентов, – талантливой, но отрыжкой. И история должна была переработать эту «отраву» в нечто полезное и целительное для Русского мира реального, а не воображенного в грезах оппозиционеров «тоталитарному строю».

Для кого-то превращение русских в самый большой в мире разделенный народ – это катастрофа, а для кого-то возникает соблазн трактовать эти же факты как особенный шанс в новых условиях. Если отбросить заведомо несерьезную гипотезу о доброжелательности по отношению к Русской цивилизации со стороны глобального мира, то такой подход кажется ничем иным как «хорошей миной при плохой игре». Ведь невозможно всерьез говорить о языке как достаточном основании духовного либо делового единства людей, разбросанных по всему свету^[12]. На деле же мы имели проект новых «интернационалистов», на этот раз на либерально-рыночной подкладке, которые сами не стеснялись говорить о включении России в глобализацию и употреблять слова вроде «транснациональное русское», «космополитическое государство» и т. п. Брэнды «русскости» предлагалось использовать для встраивания российских олигархических элит и их обслуги в мировые элиты^[13].

Печать «диаспорно-языкового подхода», подхода космополитического и проолигархического по своей природе, все еще лежала на первых инициативах российской власти, связанных с Русским миром. Зеленый  свет этим проектам был дан в 2006 году, накануне Года русского языка (2007). Для популяризации русского языка и культуры за рубежом создается фонд «Русский мир». По линии публичной дипломатии позднее начал работать Фонд Горчакова. Юридическую помощь соотечественникам оказывает Фонд поддержки и защиты прав соотечественников, проживающих за рубежом. Деятельность таких структур как Россотрудничество, Международный совет российских соотечественников, а также программы сотрудничества и содействия переселению соотечественников постепенно накапливала массив позитивных изменений в политике по восстановлению Русского мира. Деятельность эта, особенно поначалу, была узконаправленная и декларативная, но постепенно она освобождалась от заложенной в нее односторонности. После 2012 года увеличилось и финансирование многих из этих структур, особенно Россотрудничества, которое призвано теперь стать основным ведомством русской «мягкой силы».

Огромная работа была проведена Фондом «Русский мир», открывшим Русские центры в 45 странах, еще больше открывшим «русских кабинетов», проводящим ежегодные Ассамблеи Русского мира, обучающим иностранцев русскому языку, раздающим гранты, поощряющие изучение русского языка и русской культуры. В целом деятельность этого фонда вписывается в дискурс Русского мира образца 2006 года, и безусловно настает момент, когда она должна быть адаптирована к новым реалиям. Сегодня чиновники и общественники должны более чутко реагировать на смену повестки дня и переходить от научно-лингвистического и «банкетно-фуршетного» формата к формату сущностному и наступательному. По выражению эксперта Изборского клуба М.Медоварова, «в противоположность разговорам о констатации существующего Русского мира как единого коммуникативного пространству, аналогичного испаноязычному или арабоязычному коммуникативному пространствам, где по каналам связи чаще передается ненависть, чем сотрудничество, нужно выдвинуть на первый план задачу превращения Русского мира в реальность культурного, ментального, политического, государственного, религиозного единства»^[14].

Мы далеки от того, чтобы подвергать огульной критике Россотрудничество и те структуры, которые создавались для поддержки Русского мира до «крымской весны». Однако данные структуры должны включиться в новый этап строительства русской цивилизационной общности^[15].

В исторически верное русло направил идею Русского мира Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, который начал с большой энергией разрабатывать этот концепт еще до своего избрания предстоятелем Церкви в начале 2009 года. Безусловно, подключение к данной теме Патриарха не могло не быть согласовано с Кремлем. Это было органичное решение, учитывая тот факт, что именно митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл стоял у истоков создания ВРНС – Всемирного Русского Народного Собора, ставшего де факто первым институтом Русского мира задолго до каких-либо официальных разговоров на эту тему.

Одной из важнейших тактических задач Патриарха стала работа по укреплению основ Русского мира на украинском направлении, поскольку Украинская Православная Церковь Московского Патриархата объединяла на тот момент порядка 35 миллионов человек из всего 45-миллионного населения Украины. Святейший Патриарх ревностно взялся за эту миссию, и ее не стоит называть невыполненной или неудавшейся. Трудно сказать, как развивались бы события, если бы не реализация им этой миссии. Во всяком случае, для того чтобы полностью предотвратить Евромайдан, одной церковной деятельности на ниве Русского мира было бы недостаточно, кроме того, и начинать ее нужно было значительно ранее 2009 года, когда основные плевелы разрушения русской идентичности на Украине были не только посеяны, но уже и дали обильные всходы.

Святейший Патриарх за несколько лет разработал собственную концепцию Русского мира, в которой были преодолены многие странности и слабости той доктрины, которая пробивалась в течение нулевых годов через кремлевские кабинеты. Патриарх Кирилл использовал для прояснения доктрины Русского мира понятие «Святая Русь», которое он рассматривал не только в его метафизическом плане, но и как проекцию на конкретные географические пространства, на конкретные социальные среды, государства и общества. Отсюда возникли такие новые термины как «народы Русского мира», что изначально отсекало узконационалистическую интерпретацию, а также «пространство Русского мира», к которому в разных выступлениях Святейший отнес помимо России – Украину, Белоруссию, Молдову и Казахстан. В отличие от Щедровицкого и Тишкова, Патриарх никогда не предлагал сделать ключевую ставку на диаспоры Дальнего Зарубежья и тех государств, где русские представляли незначительную статистическую величину. Тем не менее, работа велась и с ними, в частности, благодаря успешно совершившемуся в 2004–2007 гг. процессу воссоединения Русской Православной Церкви с Русской Православной Церковью Заграницей.

В 2015 году вышел сборник выступлений Патриарха «Семь слов о Русском мире», в котором были подведены итоги многолетних размышлений и разработок^[16]. Доктрина Русского мира в версии Патриарха Кирилла сводится к следующим главным тезисам:

1. Самобытность и суверенность Русского мира. Россия – страна-цивилизация со своим собственным набором ценностей, своими закономерностями общественного развития, она создает особый Русский мир как пространство смыслов, духовных символов и особого социально-культурного развития. У Русского мира есть недоброжелатели, которые отрицают наши ценности и сам русский народ. Отсюда следует императив защиты Русского мира, его суверенитета, при этом защита ценностей выступает как защита духовного суверенитета, самого важного с точки зрения воспроизводства цивилизации^[17].

2. Симфоничность Русского мира как интеграции народов и культур. У России есть драгоценный опыт строительства справедливых и мирных межнациональных отношений, многополярного и многоукладного бытия. Не было на Руси народов-господ и народов-рабов, Россия никогда не была «тюрьмой народов», здесь не было народов первого и второго сорта. Общая созданная совместным трудом цивилизация не упраздняет ничьей национальной идентичности. Святейший Патриарх полагает, что необходимо утверждать право народов и религиозных общин на свою идентичность. Симфоничность и солидарность являются сквозными ценностями Русского мира, в том числе на уровне малого социума. В этом состоит призвание России и Русского мира, и это свое призвание к отстаиванию модели солидарности мы могли бы предложить остальному миру в противовес «модели общества перманентного конфликта».

3. Именно в духе симфоничности предлагается решать и проблему множества государств-наследников Русского мира. На просторах «великого цивилизационного пространства» в настоящий момент возникли самостоятельные государства, «многие из которых также являются наследниками Руси». Предстоятель Церкви не дает этому явлению отрицательных оценок – он не считает, что Русский мир обязан существовать в формате единого государства. Однако он выступает за то, что Русский мир должен выработать единые подходы к духовным и культурным ценностям. Это необходимо для того, чтобы он сохранился.

4. Русский народ – основание и оплот Русского мира. Самосознание и единство русского народа – это незыблемое основание целостности единства нашей полиэтничной цивилизации. Симфония этносов, которая придает нашей цивилизации неповторимый облик, невозможна без участия в ней русских. Диалог народов, призванный внести гармонию в межнациональные отношения, не достигнет цели без присутствия в нем русских голосов, русского фактора. Миллионы русских людей, дорожащих своей идентичностью, должны почувствовать, что их чаяния получают живой отклик, в том числе на бытовом, повседневном уровне, а также на уровне диалога с властью. Игнорирование интересов русских людей, вытеснение русского вопроса из публичной сферы ведет к лавинообразному росту маргинальных и агрессивных проявлений. Необходима «всесторонняя поддержка русского населения» в регионах, откуда оно уходит, в частности, на Кавказе. Русские – народ-государственник. Поэтому, воздавая должное русским, не следует опасаться роста ксенофобии в обществе. Напротив, необходимо поощрять создание русских общественных организаций, русских культурных центров, механизмов возрождения русской культуры и идентичности^[18].

5. Существует своеобразный набор ценностей Русского мира. К главным таким ценностям относятся: вера – справедливость – солидарность – достоинство – державность. Ценность свободы также очень значима в Русском мире, но свобода не стоит над другими ценностями и не подавляет их. В выступлении на III Ассамблее Русского мира Патриарх Кирилл отметил, что к общим ценностям народов, включившихся в Русский мир, относятся также: преданность Богу, любовь к Родине, человеколюбие, межнациональный и межрелигиозный мир, стремление к знаниям, трудолюбие, уважение к старшим.

6. У Русского мира есть своя миссия и в глобальном плане. Мы живем в эпоху глобальных вызовов, когда обрушиваются основы нравственности, базовые понятия о добре и зле, пороке и добродетели, на смену христианской нравственности идет гедонистический культ, в жертву которому приносится и семейная верность, и жизнь не рожденных младенцев, и сама природа человека. Между тем, Русскому миру всегда был свойствен приоритет духовных национальных ценностей над заимствуемыми материальными ценностями. Мы имеем традицию самоограничения, столь важную в обстановке надвигающегося дефицита ресурсов и острого экологического кризиса. Очень многие на Западе уже понимают всю опасность происходящих событий в западноевропейских странах. И снова, как в былые времена, может быть, потребуется и миссия России, осуществляя которую, мы станем не подражать и заимствовать, а свидетельствовать о сохраненном понимании Бога, нравственности, семьи, народных судеб, человеческой жизни и ее смысла.

Помимо приведенных тезисов, в которых сжато изложена суть концепции Святейшего Патриарха Кирилла, обратим внимание и на его критику подходов к русской теме в предыдущую эпоху, связанных с попытками внедрить в России идеологию мультикультурализма и «плавильного котла». Он отмечает пренебрежение судьбой русского народа, разрушительное для государства – «это происходило в сфере национальной политики в 1990-е годы, когда группой ученых и политиков постулировалось искусственное противопоставление «русского» и «российского». В то время чиновники получали неафишируемые указания не использовать в публичных выступлениях и официальных документах слово «русский», якобы ослабляющее единство нации»^[19].

Сегодня можно уже со всей уверенностью сказать, что «доктрина» Павловского и Щедровицкого, восходящая к идее «русского мира» М.Гефтера, проиграла в концептуальной борьбе с другими подходами и потеряла актуальность. Президент Путин, если рассматривать его официальные высказывания, проделал в этом отношении большую эволюцию от взглядов, близким «методологам» (их можно назвать «космополитическая версия Русского мира»), к взглядам, близким Патриарху Кириллу и патриотам Русской весны (их можно назвать «цивилизационная версия Русского мира»).

Теперь дело за соответствующими корректировками в проводимой политике – правильные выводы должны привести к правильным делам и решениям.