Время для звезд

Все они были знакомы с Чибис, а она умела высвистывать их имена.

Вроде бы я узнал кое-кого из моих лекарей. Но уверенно я отличал только Мамми, профессора Джо и главного врача, а их мы не встретили.

Обстановка у Мамми была самая обычная. На голом полу, гладком и упругом, множество мягких банкеток около фута высотой и футов четырех в диаметре – местные кровати и стулья. Прочая мебель расположена на стенах, куда так удобно карабкаться по разным шестам, рожкам и скобам; растения там и сям, будто очаровательные островки джунглей. Для меня от них пользы было бы не больше, чем от корсета.

Через ряд параболических арок мы вышли на балкон. Перил на нем не было, а расстояние до нижней террасы составляло футов семьдесят пять. Я отступил и снова пожалел, что у Оскара нет окошка под подбородком. Чибис подошла к краю, взялась за тонкую колонну и глянула вниз. В ярком уличном свете ее «шлем» выглядел мерцающей сферой.

– Иди посмотри!

– И сломай шею? Может, ты меня столкнешь.

– Кто-то боится высоты?

– Я – если не вижу, что под ногами.

– А что тебе мешает взять меня за руку и подержаться за столбик?

Она подвела меня к краю, и я заглянул вниз.

Это был город в джунглях. Густая темная зелень, такая спутанная, что невозможно отличить деревья от лиан и кустов, расстилалась кругом. Над ней возвышались здания вроде того, в котором мы находились, и еще бóльшие. Дорог не было видно; все городские дороги и часть загородных располагались под землей. Зато хватало воздушного транспорта. В небе порхали мелкие летательные аппараты с движителями куда менее понятными, чем у наших одноместных мини-вертолетов и даже ковров-самолетов. Эти штуковины взмывали точно птицы и опускались на такие же, как наш, балкончики.

Летали и настоящие птицы, длинные и стройные, с ярким оперением и двумя тандемно расположенными парами крыльев – эта аэродинамическая нелепость их, похоже, устраивала.

Небо было голубым и чистым, если не считать трех громоздившихся вдали кучевых облаков, слепяще-белых даже в отдалении.

– Полезли на крышу, – предложила Чибис.

– Как?

– А вон, гляди.

К люку в потолке вели расположенные в шахматном порядке тонкие скобы, которыми веганцы пользуются вместо лестниц.

– А трапа нет?

– Есть, с другой стороны.

– Боюсь, эти скобы меня не выдержат. И Оскар в люк не протиснется.

– Не будь такой нюней. – Чибис полезла вверх, как обезьянка.

Я усталым медведем последовал за ней. Изящные скобы оказались прочными; отверстие пришлось как раз по мне.

Высоко в небе пылала Вега.

Ее угловые размеры соответствовали солнечным. Это и понятно – мы отстояли от Веги намного дальше, чем Земля от Солнца. Даже полностью поляризованный, ее свет слепил. Я отвернулся, выждал, когда отдохнут глаза и приспособятся поляризаторы, и вновь обрел способность видеть.

Голова Чибис скрывалась под сферой, сделанной, казалось, из полированного хрома.

– Эй, ты еще там?

– Ну да, – ответила она. – Я нормально вижу. Великолепное зрелище. Правда, похоже на Париж с вершины Триумфальной арки?

– Не знаю, мне не довелось там побывать.

– Жаль, бульваров здесь нет. А вон кто-то прилетел.

Я повернулся в ту сторону, куда она показывала, – она-то видела во всех направлениях, а меня ограничивал иллюминатор скафандра. Пока я крутился, веганец успел подойти к нам.

Привет, ребята!

Привет, Мамми! – Чибис обхватила ее руками и приподняла.

Не спеши, милая, дай мне это снять. Мамми высвободилась из сбруи, мелко встряхнулась, сложила летательный аппарат, как зонтик, и повесила на руку. Хорошо выглядишь, Кип.

– И чувствую себя отлично, Мамми! Как здорово, что ты вернулась!

Жаль, меня не было, когда ты вставал с кровати. Но врачи докладывали мне каждую минуту. Она положила свою маленькую ладонь мне на грудь, для чего ей пришлось привстать на цыпочки, и приблизила лицо к моему шлему. Все в порядке?

– Лучше не бывает.

– Он правда в норме, Мамми!

Хорошо. Ты утверждаешь, что здоров, я чувствую то же самое, и Чибис уверена, а самое главное, уверен твой главный лечащий врач. Отправляемся немедленно.

– Что-что? – спросил я. – Куда, Мамми?

Она повернулась к Чибис:

Разве ты ему не сказала, дорогая?

– Но у меня не было ни малейшей возможности.

Понятно. Мамми повернулась ко мне. Милый Кип, нас ждут на собрании. Обсудим вопросы, примем решения. Она обратилась к нам обоим: Вы готовы?

– Прямо сейчас? – спросила Чибис. – Ну, наверное… только мне надо взять Мадам Помпадур.

Сходи за ней. А ты, Кип?

– Хм… – Я не помнил, надел ли после ванны часы, а прощупать сквозь Оскара не мог.

О чем и сказал Мамми.

Вы, ребята, бегите к себе в комнаты, а я вызову корабль. Встретимся здесь, только не задерживайтесь, чтобы полюбоваться цветами.

Мы спустились по трапу.

– Чибис, ты снова утаила информацию.

– Вовсе нет.

– А как еще это назвать?

– Кип, ты послушай! Мне не велели говорить, пока ты болел. Мамми запретила строго-настрого. Так и сказала: тебя нельзя беспокоить, пока не поправишься.

– А с чего мне беспокоиться? Что все это значит? Что за собрание? Что за вопросы?

– Ну… собрание – это вроде суда. Уголовного суда, можно сказать.

– Да? – Я бросил взгляд на свою совесть.

У меня просто не было возможности совершить что-либо противозаконное – еще два часа назад я был беспомощным, как ребенок. Оставалась Чибис.

– Колись, малявка, – сурово сказал я. – Что ты на этот раз натворила?

– Я? Ничего.

– А если подумать?

– Ничего, Кип. Извини, что не сказала тебе за завтраком! Папа не разрешает сообщать ему никаких новостей, пока он не выпьет вторую чашку кофе, вот я и подумала, неплохо бы совершить маленькую прогулку перед тем, как начнутся неприятности, и собиралась сказать тебе…

– Короче.

– …как только спустимся. Я ничего не сделала. Это старина Лиловый.

– Что? Я думал, он давно мертв.

– Может, да, а может, и нет. Как сказала Мамми, осталось ответить на некоторые вопросы и принять некоторые решения. Кажется, на это он еще годится.

Я обдумывал услышанное, пока мы двигались через необычные апартаменты к шлюзу, за которым скрывались наши комнаты с земными условиями. Преступления всех степеней тяжести, разбой на космических трассах… Да, Лиловый вполне заслужил наказание. Значит, веганцы поймали его, раз собираются судить.

– Но мы-то каким боком? В качестве свидетелей?

– Пожалуй, так.

Мне, вообще-то, безразлична была судьба черверотого, но представилась прекрасная возможность побольше узнать о веганцах. Особенно если суд будет идти далеко отсюда. Мы проедем по стране и многое увидим.

– Но это не все, – озабоченно продолжала Чибис.

– Что еще?

Она вздохнула:

– Поэтому-то я и хотела, чтобы мы сначала налюбовались этой красотой. Ох…

– Не тяни, говори прямо.

– Ну… нас тоже будут судить.

– Что?!

– Может, лучше сказать «допрашивать». Не знаю. Я знаю одно: нас не отпустят домой, пока суд не вынесет свое решение.

– Но мы-то что такого сделали?! – взорвался я.

– Я не знаю!

Я начал кипятиться:

– Уверена, что потом нас отпустят?

– Мамми отказывается об этом говорить.

Я остановился и взял Чибис за руку.

– Это означает, – сказал я с горечью, – что мы под арестом?

– Да… – добавила она, всхлипывая. – Кип, я же сказала тебе, что она полицейский!

– Замечательно. Мы таскаем ей каштаны из огня, а теперь нас арестовывают и отдают под суд, и мы даже не знаем за что! Хорошенькое местечко эта Вега-пять! «Туземцы дружелюбны», ага. Они меня вы́ходили! Так мы лечим гангстера, чтобы потом повесить.

– Но, Кип… – ревмя заревела Чибис, – я уверена, что все будет хорошо. Хоть она и полицейский – но она же Мамми.

– Да что ты говоришь?

Поведение Чибис расходилось с ее словами. Она не беспокоится по пустякам.

Мои часы лежали на полочке в ванной. Я расстегнул скафандр, чтобы поместить их во внутренний карман. Когда вышел, Чибис делала то же самое с Мадам Помпадур.

– Давай ее мне, – сказал я. – У меня больше места.

– Нет, спасибо, – уныло ответила Чибис. – Она нужна мне здесь. Особенно теперь.

– Ну, Чибис, и где будет суд? В этом городе? Или в другом?

– Разве я тебе не сказала? Нет, не сказала. Он на другой планете.

– Я думал, это единственная населенная…

– Не в системе Веги. Около другой звезды. Даже не в нашей Галактике.

– Что ты сказала?

– Она где-то в Малом Магеллановом Облаке.

Глава 10

Я не стал сопротивляться – за сто шестьдесят триллионов миль от дома это бессмысленно. Но я не разговаривал с Мамми, когда садился в ее корабль.

Он выглядел как допотопный улей, настолько маленький, что казалось, с нами на борту до космопорта не дотянет. Мы с Чибис скрючились на полу, Мамми свернулась клубочком впереди и что-то передвинула на блестящем приспособлении, похожем на счеты; мы взлетели.

Через несколько минут мое настроение прошло стадию угрюмости, и я с негодованием потребовал объяснений.

– Мамми!

Минутку, милый. Дай мне вывести корабль из атмосферы.

Она толкнула какой-то рычаг, корабль дернулся и стабилизировался.

– Мамми! – повторил я.

Подожди до посадки.

Пришлось ждать. Приставать к пилоту так же глупо, как хвататься за руль автомобиля. Кораблик потряхивало; должно быть, наверху дул порывистый ветер. Но пилотировала она уверенно.

Мягкий толчок, и я решил, что мы прибыли в космопорт. Мамми повернула голову:

Все в порядке, Кип, я чувствую твой страх и обиду. Станет ли тебе легче, если я скажу, что вам обоим не грозит никакая опасность? Что я буду защищать вас ценой моей жизни? Так же, как вы защищали меня?

– Да, но…

Тогда подожди. Легче показать, чем объяснить. Не закрывай шлем. Воздух на этой планете такой же, как у вас.

– Что? Хочешь сказать, мы уже прилетели?

– Я тебе говорила, – вякнула под руку Чибис. – Р-раз! И ты на месте.

Я ничего на это не сказал. Я гадал, как далеко от дома нас занесло.

Пойдемте, ребята.

Мы отправились в полдень, а высадились ночью. Корабль стоял на платформе, край которой терялся из виду. Звезды складывались в незнакомые созвездия; слева направо к горизонту опускалась узкая полоска, которую я счел Млечным Путем.

Так что Чибис перегнула – мы были далеко от дома, но все же в нашей Галактике; быть может, просто перелетели на ночную сторону Веги-5.

Я услышал, как Чибис охнула, и повернулся.

У меня не хватило сил даже охнуть.

Занимая полнеба, над нами висел водоворот из миллионов, возможно, миллиардов звезд.

Попадались ли вам снимки Большой туманности Андромеды – гигантской спирали из двух изогнутых рукавов, видимой под углом? Из всех чудес неба она самая прекрасная. Здесь было похоже.

Только не фотографию мы видели, не в телескоп смотрели; мы были настолько близко (если можно так выразиться), что звездная спираль раскинулась вдвое шире, чем Большая Медведица на земном небе; настолько близко, что отчетливо виднелось и центральное ядро, и обе огромные сплетающиеся ветви. Она висела под углом и казалась эллипсом, как и М31 в Андромеде; и чувствовалась ее глубина, и ощущалась форма.

Вот тогда-то до меня дошло, как далеко я от дома. Дом был там, наверху, затерянный среди миллиардов звезд.

Чуть позже я заметил справа еще одну двойную спираль, почти столь же широкую, но сильнее наклоненную и тусклую, – бледную тень нашей роскошной Галактики. Я не сразу, но догадался, что это Большое Магелланово Облако – если мы находимся в Малом и если этот могучий звездный водоворот – наша собственная Галактика. То, что я посчитал Млечным Путем, оказалось просто одним из многих таких млечных путей: «Малое Облако, вид изнутри».

Я отвернулся, но потом снова взглянул на эту звездную россыпь. У нее были те же контуры дороги, пролегающей через небо, но рядом с нашим Млечным Путем она выглядела бледным снятым молоком: примерно как наш Млечный Путь пасмурной ночью.

Уж не знаю, как Магеллановы Облака смотрятся с Земли, я не ездил южнее Рио-Гранде. Но мне известно, что каждое Облако – отдельная галактика, меньше нашей, но сопряженная с ней.

Я опять посмотрел на нашу сверкающую спираль и ощутил такую тоску по дому, какой не испытывал лет с шести.

Чибис льнула к Мамми, ища утешения. Та вытянулась и обняла ее.

Ну, ну, милая! То же было и со мной, когда я, совсем маленькая, увидела это впервые.

– Мамми? – жалко спросила Чибис. – Где наш дом?

Видишь вон там, справа, где исчезает внешняя ветвь? Мы прилетели из области, отстоящей от центра на две трети.

– Нет, нет! Не Вега. Я хочу знать, где Солнце!

А, ваша звезда… Милая, на таком расстоянии это все равно.

Мы узнали, сколько от Солнца до планеты Ланадор – 167 000 световых лет. Мамми не смогла сказать сразу, потому что не знала, какой период времени мы называем годом – временем обращения Земли вокруг Солнца (это число ей понадобилось лишь однажды, и запоминать его имело не больше смысла, чем цену на арахис в Перте). Однако она знала расстояние от Веги до Земли и могла сказать, во сколько раз дальше от Ланадора до Веги – в шесть тысяч сто девяносто раз. Умножаем 6190 на 27 световых лет – получаем 167 000 световых лет. Она любезно перевела все числа в десятичную систему, не используя «пять факториал» (когда 1 x 2 x 3 x 4 x 5 = 120), как делают веганцы. 167 000 световых лет – это 9,82 x 10¹⁷ миль. Округлим 9,82 до десяти. Получаем 10¹⁸ миль – расстояние от Веги до Ланадора (или от Солнца до Ланадора; Солнце и Вега в таком масштабе кажутся ближайшими соседями).

Тысяча миллионов миллиардов миль.

Я отказываюсь иметь что-либо общее с этим грандиозным числом. Может быть, это и «немного» по меркам космоса, но, в конце концов, в мозгу могут и пробки перегореть.

Платформа, на которой мы стояли, оказалась крышей огромного треугольного здания, со сторонами в несколько миль. Изображения этого треугольника с двойной спиралью в каждом из углов нам попадались постоянно. Такой же знак носила как украшение Мамми.

Этот символ означал: «Три Галактики – один закон».

Изложу все, что узнал, вкратце: Три Галактики – объединение, похожее на нашу Организацию Объединенных Наций или Лигу Наций. На Ланадоре находятся офисы, архивы и суды этой организации – это столица объединения, как Нью-Йорк или когда-то Швейцария. Так сложилось исторически; народ Ланадора – это Древняя Раса; здесь начиналась цивилизация.

Три Галактики – группа островов, как Гавайи; соседей поблизости у них нет. Цивилизация распространилась по всему Малому Облаку, потом по всему Большому, а теперь постепенно проникает в нашу Галактику, правда медленнее. В нашей Галактике в пятнадцать-двадцать раз больше звезд, чем в двух первых.

Когда я все это осознал, мне стало совсем худо. Мамми очень важная персона у себя на родине, но здесь она мелкая сошка. Все, что она могла сделать, – привезти нас. Однако некоторое время я на нее дулся – могла бы отвернуться, а мы бы смылись домой.

Нас поместили в ту часть огромного здания, которую можно назвать «гостиницей для транзитных пассажиров», хотя «пересылка» или «предвариловка» подошло бы лучше. Не могу пожаловаться на условия содержания, но порядком надоело, что каждый раз, прибыв на новое место, я оказываюсь в заточении. Встретил нас робот и проводил далеко вниз – на Ланадоре роботы на каждом шагу. Они не похожи на Железного Дровосека; это устройства, заменяющие людей, как тот, что довел нас до наших комнат и болтался потом поблизости, точно коридорный в ожидании чаевых. Он являл собой трехколесную тележку с большой корзиной наверху, на случай если бы у нас был багаж. Робот встретил нас, просвистел что-то Мамми по-вегански и повел. Мы спустились на лифте и прошли по широкому и бесконечно длинному коридору.

Я снова оказался в «моей» комнате – копия с копии, все прошлые огрехи с прибавкой новых. Вид ее не внушал оптимизма; она будто кричала, что нас здесь собираются держать до… Ну, сколько заблагорассудится «гостеприимным хозяевам».

Однако в комнате было все необходимое, вплоть до шкафа для Оскара и ванной. Рядом с «моей» комнатой располагалась другая подделка – копия того ужаса из «Тысячи и одной ночи», в котором Чибис жила на Веге-5. Здесь она вроде была довольна, и я обошелся без комментариев.

Пока мы вылезали из скафандров, Мамми ждала рядом.

Вам тут будет удобно?

– Да, конечно, – отозвался я без энтузиазма.

Если понадобится еда или что-то еще, скажите, и все появится.

– Вот как? Здесь есть телефон?

Просто выразите вслух свое желание. Вас услышат.

В этом я не сомневался – но устал и от комнат, напичканных «жучками», и от пребывания взаперти; человек имеет право на частную жизнь.

– Я хочу есть, – сказала Чибис. – Завтрак был уже давно.

Мы сидели у нее в комнате. Отодвинулся пурпурный занавес, замерцала стена. Примерно через две минуты часть стены исчезла; на высоте столика высунулся, как язык, лоток. На нем столовые приборы, холодные закуски, фрукты, хлеб, масло и дымящееся какао. Чибис захлопала в ладоши и завизжала. Я смотрел на всю эту роскошь без энтузиазма.

Видите? – продолжала Мамми с улыбкой в голосе. Заказывайте все, что пожелаете. Если я вам понадоблюсь, приду. А сейчас мне пора.

– Мамми, не уходи, пожалуйста.

Я должна, милая Чибис. Но скоро мы увидимся. Кстати, здесь двое ваших соплеменников.

– Что? – встрял я. – Кто? Где?

По соседству.

Она скользнула прочь. Укатил и робот, стараясь держаться впереди нее.

Я обернулся:

– Слышала?

– Конечно!

– Ты ешь, ешь, если тебе хочется. А мне хочется посмотреть на этих землян.

– Эй! Подожди меня!

– Ты вроде от голода помирала.

– Ну… – Чибис посмотрела на еду. – Одну секунду. – Она торопливо намазала маслом два ломтика хлеба, протянула один мне.

Я не особенно торопился, так что съел. Чибис прожевала свой кусок, глотнула из кружки и предложила мне:

– Хлебни.

Это было не совсем какао, так как отдавало мясом. Но вкусно. Я вернул кружку, и она допила.

– Теперь я готова драться с пантерами. Пошли, Кип.

«По соседству» означало через прихожую нашего трехкомнатного обиталища и пятнадцать ярдов по коридору, за дверной аркой. Я отодвинул Чибис за спину и осторожно заглянул.

Там была диорама, искусственный пейзаж.

В наших музеях такого дива не увидишь. Я смотрел из кустов на полянку в дикой глухомани. Она упиралась в известняковый обрыв. В скале – пещера, выше – затянутое тучами небо. Почва казалась сырой, как после дождя.

У пещеры на корточках сидел пещерный человек. Он обгладывал кости какого-то мелкого зверька, возможно белки.

Чибис попыталась протиснуться; я отпихнул ее. Казалось, пещерный человек не замечал нас, – и к лучшему, подумал я. Несмотря на короткие ноги, весил он, пожалуй, вдвое больше меня. Развитые, как у штангиста, мышцы, короткие и волосатые предплечья, узловатые бицепсы и ляжки. У него была огромная голова, больше и длиннее моей, с узким лбом и маленьким подбородком. Огромные желтые зубы, один передний сломан. Слышался хруст.

В музее висела бы табличка: «Неандерталец, последний ледниковый период». Но музейные экспонаты не грызут костей.

Чибис напирала:

– Ну дай посмотреть!

Он услышал. Чибис уставилась на него, он уставился на нас. Девочка взвизгнула; он повернулся и побежал к пещере, косолапо, но быстро.

Я схватил Чибис:

– Пойдем отсюда!

– Не торопись, – спокойно сказала она. – Он не скоро вылезет. – И попыталась раздвинуть кусты.

– Чибис!

– Попробуй-ка! – Она постучала по воздуху. – Его держат взаперти.

Проход в арке был перекрыт невидимой преградой. От моих усилий она подавалась, но не более чем на дюйм.

– Пластик? – предположил я. – Как оргстекло, только более упругий?

– Мм… – сказала Чибис. – Больше похоже на шлем моего скафандра. Но прочнее… и могу поспорить, что пропускает свет только в одну сторону. Вряд ли он нас видел.

– Ладно, пошли обратно. Может, сумеем запереться в комнатах.

Она продолжала ощупывать барьер.

– Чибис! – резко сказал я. – Ты меня не слушаешь.

– Зачем же ты говоришь, – высказала она резонное недоумение, – раз я не слушаю?

– Чибис! Не время пререкаться.

– Ну совсем как мой папа! Погоди, этот тип сейчас вылезет, он же потерял крысу, которую жевал.

– Когда вылезет, нас с тобой здесь уже не будет. А вздумаешь кусаться, сам укушу.

Она с досадой повернула голову:

– А вот я бы не стала кусать тебя, Кип, что бы ты ни вытворял. Но раз уж так уперся – ладно. Вряд ли он вылезет раньше чем через час. Еще вернемся.

– Хорошо. – Я потащил ее прочь.

Но смыться не удалось. Я услышал громкий свист и оклик:

– Эй, парнишка! Эй, ты!

Слова были не английские, но я достаточно хорошо их понял. Вопли исходили из следующей по коридору арки. Я помедлил, а потом двинулся к ней, тем более что Чибис была уже там.

В дверях маячил мужчина лет сорока пяти. Точно не неандерталец; вроде цивилизованный. Одет в длинную и тяжелую шерстяную тунику, подпоясанную так, что получалось подобие килта. Ноги, обтянутые шерстяной тканью, обуты в короткие, тяжелые, сильно поношенные сапоги. На перевязи висел меч, тоже тяжелый и короткий; с другого бока к поясу крепился кинжал. Волосы были пострижены, лицо побрито, но не день и не два назад – на щеках седая щетина. Лицо не дружелюбное, но и не злобное – просто настороженное.

– Спасибо, – сказал он хрипло. – Ты тюремщик?

Чибис ахнула:

– Да это же латынь!

Как надо поступить, когда вслед за троглодитом встречаешь легионера? Я ответил:

– Нет, я сам заключенный.

Это я произнес на испанском и повторил на очень приличной классической латыни. Я воспользовался испанским, потому что Чибис немного ошиблась. Это была не совсем латынь, не латынь Овидия или Гая Юлия Цезаря. Но и не испанский. Скорее что-то среднее, со страшным акцентом и прочими нюансами. Но общий смысл я понимал.

Он пожевал губу и сказал:

– Плохо. Третий день взываю к страже, а явился заключенный. Но с судьбой не поспоришь. Почему у тебя такой выговор?

– Извини, амиго, мне тоже нелегко тебя понимать. – Я повторил на латыни, потом прикинул различия и добавил на самодельном промежуточном наречии: – Говори помедленнее, хорошо?

– Я говорю так, как желаю. И не смей называть меня «амиго»; я римский гражданин, поберегись.

Это, конечно, вольный перевод. Думаю, совет римлянина звучал грубее. Он был похож на одну испанскую фразу, несомненно очень неприличную.

– Что он говорит? – допытывалась Чибис. – Это же латынь, да? Переведи!

Я был рад, что она ничего не поняла.

– Ужели, Чибис, не знакома ты с языком поэзии и науки?

– Слушай, не умничай! Скажи!

– Не лезь, малявка. Потом переведу. Я и так за ним не успеваю.

– Что за варварская тарабарщина? – надменно вопросил римлянин. – Говори разумно, не то получишь десять ударов мечом плашмя!

Казалось, он опирался на воздух. Я потрогал. Воздух оказался твердым; я решил не обращать внимания на угрозы.

– Разумнее у меня не получается. Мы говорили между собой на своем языке.

– Хрюкают только свиньи. Пользуйся латынью, если способен. – Он посмотрел на Чибис, будто только что ее заметил. – Твоя дочь? Не продашь? Было бы у нее на костях мясо, дал бы полдинария.

Чибис взбеленилась.

– Это я поняла! – рявкнула она. – Выходи и защищайся!

– Скажи это по-латыни, – посоветовал я. – Если поймет, наверное, отшлепает.

Она немного сконфузилась.

– А ты ему позволишь?

– Ты же знаешь, что нет.

– Пошли обратно.

– Я это предлагал и раньше. – Я повел ее мимо убежища пещерного человека к нашим апартаментам. – Чибис, я вернусь и потолкую с благородным римлянином – может, что интересное узнаю. Не возражаешь?

– Конечно возражаю!

– Будь умницей, солнышко. Если бы эти арестанты представляли угрозу, Мамми предостерегла бы нас. А она лишь сказала, что здесь есть земляне.

– Я пойду с тобой.

– Зачем? Я расскажу тебе все, что выясню. Может быть, поймем, что это все означает. Как здесь оказался римлянин? Его продержали в холодильнике пару тысячелетий? Когда он очнулся? Известно ли ему что-то, чего не знаем мы? У нас неприятности, и нужна вся информация, какую только можно добыть. Ты здорово поможешь, если не будешь соваться. Боишься – позови Мамми.

Она накуксилась:

– Я не боюсь. Ладно, будь по-твоему, раз ты так хочешь.

– Хочу. А ты пока пообедай.

Собаколикий троглодит не показывался; впрочем, я и не приближался к его двери.

Интересно, если корабль способен мгновенно прыгать через пространство, не может ли он точно так же проскакивать по шкале времени? Не противоречит ли это математике?

Легионер у своей двери все еще подпирал стенку. Он взглянул на меня:

– Я приказал тебе быть здесь. Ты что, не слышал?

– Слышал, – подтвердил я. – Но с такими манерами ты ничего не получишь. Я тебе не раб.

– Твое счастье!

– Поговорим мирно? Или я ухожу.

Он оглядел меня.

– Мир. Только не шибко умничай тут, варвар.

Его звали Юнио. Он служил в Испании, в Галлии, потом перешел в Шестой легион – «Победоносный», известный, как он считал, каждому варвару. Этот легион квартировал в британском Эборакуме, к северу от Лондиниума. Юнио заслали в глушь, но зато повысили в звании до центуриона (он произносил «кентурио») – что-то вроде старшины роты. Ростом он был ниже меня, но я не хотел бы встретиться с ним в узком переулке. Да и в широком тоже.

Он имел самое низкое мнение о бриттах и о варварах вообще, включая мою персону («тут ничего личного – кое с кем из варваров я даже дружу»), о женщинах, британском климате, умниках и жрецах. Напротив, хорошо отзывался о Цезаре, Риме, богах и собственном профессионализме. Армия уже не та, что раньше, а все потому, что всяк прохвост норовит стать римским гражданином.

Он нес караул на стене, охраняя ее от варварских набегов – отвратительный сброд, мечтающий накинуться, перерезать горло и сожрать тебя. Без сомнения, так однажды и случилось, и он оказался в мире теней.

Я решил, что он говорит о стене Адриана, но нет, он служил в трех днях пути к северу, там, где почти сходятся моря. Климат в тех краях ужасный, а туземцы – кровожадные звери, которые раскрашивают свои тела и не ценят цивилизацию. Можно подумать, орлы Рима собираются украсть их вонючий остров. Провинциалы… вроде тебя. Да ладно, без обид.

Тем не менее Юнио пустил в Британии корни. Купив в жены маленькую варварку, он с нетерпением ждал перевода в гарнизон Эборакума. Но не дождался. Юний пожал плечами.

– Как знать, если бы я внимательнее относился к омовениям и жертвоприношениям, возможно, фортуна не отвернулась бы от меня. Но я считал, что если ты выполняешь служебный долг, опрятен и следишь за оружием, то остальное – не твоего ума дело. Осторожнее с этой дверью; она заколдована.

Чем больше он говорил, тем легче было его понимать. Окончания «-ус» он заменял на «-о», слова были не совсем те, что в «Записках о Галльской войне», лошадь называлась не «эквиус», а «кабалло». Мешали идиомы, латынь была разбавлена десятком варварских наречий. Но и в газете можно вымарать каждое третье слово – а смысл останется.

Я многое узнал о повседневном житье-бытье легиона, но ничего важного для меня. Юнио представления не имел, как и почему попал сюда, – только твердил, что он уже мертв и ожидает в пересылочной тюрьме этапа в мир теней. Но принять такую версию я еще не был готов.

Он знал год своей «смерти» – восьмой год Императора и восемьсот девяносто девятый от основания Рима. Я записал все это римскими цифрами, чтобы не ошибиться. Однако я не помнил года основания Рима и не догадывался, что за цезаря мой собеседник имеет в виду, даже зная полный титул, – слишком много было этих цезарей. Но стена Адриана тогда уже стояла, и Британия еще была оккупирована; похоже, дело было в третьем веке.

Пещерный человек, живущий напротив, Юнио не интересовал. Для легионера он воплощал худший грех варвара: трусость. Я не стал спорить, хотя и я не храбрился бы, если бы за моей дверью ревели саблезубые тигры. (А были тогда саблезубые тигры? Пусть лучше пещерные медведи.)

Юнио удалился и вернулся с жестким темным хлебом, сыром и чашей. Мне он не предложил ничего, и, думаю, не по причине разделявшего нас барьера. Он плеснул немного на пол и начал закусывать. Пол был глиняный; стены из грубого камня; потолок на бревенчатых балках. Возможно, это была копия его жилья в Британии, но я не эксперт.

Я больше не задерживался. Не только потому, что успел проголодаться и вспомнил об этом при виде хлеба и сыра, но и потому, что Юнио завелся. Не знаю, отчего он принялся с холодной скрупулезностью разбирать меня, мои вкусы, предков, внешность, поведение и способы заработать на жизнь. С этим парнем вполне можно иметь дело – пока соглашаешься, пропускаешь оскорбления и выслушиваешь советы. Такого обращения часто требуют старики, даже когда покупают баночку талька за тридцать пять центов. К этому скоро привыкаешь и уступаешь не раздумывая, иначе прослывешь наглым сопляком и потенциальным малолетним преступником. Чем меньше уважения заслуживает вредный старикан, тем больше его требует. Так что я ушел, все равно Юнио не знал ничего полезного.

Проходя мимо двери пещерного человека, я увидел, как тот выглядывает из пещеры.

– Не принимай близко к сердцу, приятель, – сказал ему я и пошел своей дорогой.

И уткнулся в очередной невидимый барьер – в нашей арке. Я потрогал его, сказал тихонько: «Хочу войти». Барьер растаял и восстановился за спиной.

Мои резиновые подошвы ступали тихо. Звать Чибис я не стал, вдруг она уснула. Ее дверь была открыта, я заглянул. Девочка сидела по-турецки на своем невероятном восточном диване, укачивала Мадам Помпадур и плакала.

Я беззвучно отошел, потом шумно, посвистывая, вернулся и позвал ее. Она выскочила, с улыбкой и без следа слез.

– Привет, Кип! Что-то ты совсем запропал.

– Латинянин слишком болтлив. Что нового?

– Ничего. Я поела, тебя все не было, захотелось спать. Ты меня разбудил. Узнал что-нибудь?

– Дай я закажу ужин, буду есть и излагать.

Я подбирал последние капли подливки, когда появился робот-коридорный. Он был такой же, как и первый, только спереди мерцал золотом треугольник с тремя спиралями.

– Следуйте за мной, – сказал он по-английски.

Я посмотрел на Чибис:

– Разве Мамми не сказала, что вернется?

– Сказала вроде.

Машина повторила:

– Следуйте за мной. Требуется ваше присутствие.

Я взбесился. Мне часто давали приказы, среди них хватало бестолковых, но никогда еще мной не командовал кусок железа.

– А вот выкуси! Тебе придется меня тащить.

Не следовало говорить это тупому автомату. Он потащил.

– Мамми! – завопила Чибис. – Где ты? Помоги!

Из машины послышалась трель:

Все в порядке, милые. Слуга приведет вас ко мне.

Я сдался и пошел сам. Безмозглый бытовой прибор сопроводил нас до лифта, проэскортировал коридором, где стены жужжали, когда мы проходили мимо. Провел через огромную арку, увенчанную треугольником со спиралями, и заточил в камеру. У нее не было передней стены, но мы попытались выйти – и наткнулись на барьер из проклятого твердого воздуха.

Не приходилось мне видеть помещений больше, чем это – треугольное, не стесненное ни сводами, ни колоннами, с теряющимися вдали стенами и таким высоким потолком, что под ним вполне могла бушевать гроза. Я чувствовал себя муравьем в огромном зале; хорошо, что мы находились у стены. Зал не был пуст – вдоль стен в нем стояли сотни существ, оставляя свободной середину исполинского помещения.