Моот-хаус стоял недалеко от дороги, проложенной в лесу. Снаружи он представлял собой прямоугольник из красного камня, на каждом углу которого возвышалось по круглой башне с бойницами для стрельбы из лука и зубцами наверху. В середине был узкий двор. Через ров, приблизительно девятнадцать футов ширины, был перекинут подъемный мост. Ров наполнялся водой, проведенной посредством канавы из лесного пруда; защищать его было можно с зубцов двух южных башен. Вообще дом стоял удобно для защиты. На расстоянии, до которого может долететь стрела, пущенная из лука, виднелось несколько больших деревьев.

Во дворе Дик нашел часть гарнизона, деятельно готовившегося к защите и угрюмо обсуждавшего ее шансы. Кто делал стрелы, кто оттачивал давно не употреблявшиеся мечи, но, работая, все покачивали головами.

Двенадцать человек из отряда сэра Дэниела спаслись с поля битвы, пробрались через лес и явились в Моот-хаус. Но из этой дюжины трое были тяжело ранены: двое при Райзингеме, во время беспорядочного бегства, один – часовыми Джона Мстителя, в то время как пересекал лес. Таким образом, гарнизон, считая Хэтча, сэра Дэниела и молодого Шелтона, состоял из двадцати двух человек. Можно было ожидать, что постоянно будут прибавляться новые силы, поэтому опасность грозила не со стороны недостатка людей.

Страх перед «Черной стрелой» – вот что угнетало дух гарнизона. В те времена постоянных перемен люди очень мало заботились о своих явных врагах – приверженцах партии Йорка. Как говорили тогда: «Мир перевернется, прежде чем придет беда». Но они дрожали перед своими соседями в лесу. Не один сэр Дэниел был отмечен их ненавистью. Его слуги, в сознании своей безнаказанности, жестоко обращались с жителями этой местности. Жесткие приказания исполнялись жестоко, и из маленькой группы людей, разговаривавших во дворе, не было ни одного не виновного в притеснении соседей или в варварском поступке. А теперь благодаря случайностям войны сэр Дэниел оказывался не способным защитить своих слуг; теперь благодаря нескольким часам битвы, в которой не принимали участия многие из собеседников, все они стали достойными наказания государственными изменниками, находящимися вне закона; небольшим отрядом в жалкой крепости, которую едва ли удастся отстоять; людьми, подвергающимися справедливой мести своих жертв. Не было недостатка и в мрачных указаниях на то, что ожидало их.

В различное время, вечером и ночью, к воротам с громким ржаньем прискакало не менее семи испуганных лошадей без всадников. Две из них принадлежали воинам из отряда Селдена; пять – тем, кто выехал на поле сражения с сэром Дэниелом. Наконец, незадолго до рассвета к рву, шатаясь, подошел копьеносец, пронзенный тремя стрелами. Он испустил дух, пока его несли, но судя по словам, которые он говорил в агонии, он должен был быть последним оставшимся в живых из значительного отряда.

Даже Хэтч, несмотря на загар, побледнел от тревоги. Он отвел Дика в сторону и, узнав от него судьбу Селдена, упал на каменную скамью и заплакал. Остальные смотрели на него с удивлением и тревогой, сидя на стульях и приступочках в солнечном уголке двора, но никто не решился спросить о причине его волнения.

– Ну, мастер Шелтон, – наконец проговорил Хэтч, – ну, что я говорил? Мы все уйдем один за другим. Селден был мне словно брат родной. Он ушел вторым, ну, мы все пойдем за ним! Как это было в их негодных стихах… «Черную – в черное сердце». Кажется, так? Эппльярд, Селден, Смит, старый Хемфри – все ушли, а там лежит бедный Джон Картер, несчастный грешник все призывает священника.

Дик насторожил уши. Из низкого окна, у которого они разговаривали, долетали до его слуха стоны и шепот.

– Он лежит тут? – спросил он.

– Да, в комнате второго привратника, – ответил Хэтч. – Мы не могли нести его дальше, он так страдал душой и телом. С каждым толчком, когда мы поднимали его, он думал, что кончается. Но теперь, мне кажется, он страдает больше душой. Он все время зовет священника, не понимая, почему не идет сэр Оливер. Исповедь будет длинной; бедному Эппльярду и бедному Селдену не пришлось исповедаться.

Дик подошел к окну и заглянул в него. Маленькая келья была низка и темна, но он мог разглядеть раненого солдата, лежавшего на койке и стонавшего.

– Ну как дела, бедный Картер? – спросил он.

– Мастер Шелтон, – взволнованным шепотом проговорил раненый, – ради бога, приведите священника. Увы! Мне пришел конец, мне очень плохо, рана моя смертельна. Вы не можете оказать мне никакой другой услуги, это будет последняя. Ради спасения моей души, как настоящий джентльмен поторопитесь: у меня на совести такое дело, которое может ввергнуть меня в пучину ада.

Он застонал, и Дик услышал, как он заскрежетал зубами от боли или ужаса.

Как раз в эту минуту сэр Дэниел показался на пороге залы. В руке у него было письмо.

– Ребята, – сказал он, – мы потерпели поражение, к чему отрицать это? Напротив, это заставляет нас еще скорее сесть на коней. Старый Гарри Шестой проиграл битву. Ну, так умоем руки. У меня есть близкий к герцогу человек – лорд Уэнслейдел, мой добрый друг. Ну, я написал письмо этому другу, прося его милости и обещая большое удовлетворение за прошлое и достаточно верное обеспечение в будущем. Не сомневайтесь, что он благосклонно выслушает нас. Мольба без даров – все равно что песня без музыка; я осыплю его обещаниями, ребята, я не скуплюсь на обещания. Чего же не достает? Очень важного! К чему мне обманывать вас! Важного и трудного – гонца, чтобы доставить это письмо. Леса, как вам известно, полны людей, желающих нам зла. Быстрота очень нужна, но без хитрости и осторожности ничего не выйдет. Кто же из вашего отряда возьмет это письмо, доставит его лорду Уэнслейделу и принесет мне ответ?

Немедленно поднялся один из присутствовавших.

– Я сделаю это, если вы желаете, – сказал он, – я готов даже рисковать шкурой.

– Нет, Дикки Боуер, – возразил рыцарь. – Это не нравится мне. Ты, правда, хитер, но недостаточно проворен. Ты всегда отстаешь от других.

– Ну, тогда я, сэр Дэниел! – крикнул другой.

– Боже упаси! – сказал рыцарь. – Ты проворен, но не хитер. Ты сразу попадешь в лагерь Джона Мстителя. Благодарю вас обоих за желание и смелость. Но вы не годитесь.

Хэтч предложил себя, но также получил отказ.

– Ты нужен мне здесь, добрый Беннет, – ты ведь моя правая рука, – возразил рыцарь.

Наконец из группы подошедших к нему людей сэр Дэниел выбрал одного и дал ему письмо.

– Ну, – сказал он, – мы все зависим от твоего проворства и осторожности. Принеси мне хороший ответ, и раньше чем через три недели я очищу мой лес от бродяг, которые смеются нам в лицо. Но заметь хорошенько, Трогмортон, – дело нелегкое. Ты должен выбраться ночью и пробираться, как лисица; а как ты переберешься через Тилл, уж и не знаю: нельзя ни перейти через мост, ни переправиться в лодке.

– Я умею плавать, – сказал Трогмортон. – Не бойтесь, я вернусь благополучно.

– Ну, друг, ступай в кладовую, – ответил сэр Дэниел, – и поплавай прежде всего в темном эле. – С этими словами он повернулся и вышел.

– У сэра Дэниела мудрый язык, – заметил Хэтч Дику. – Право, многие из менее великих людей постарались бы замять дело, а он говорит правду своему отряду. Вот, говорит он, опасность, а вот и затруднение, и шутит, говоря это. Клянусь распятием, он природный вождь! Нет ни одного человека, которого он не подбодрил бы! Посмотрите, как все принялись за дело.

Это восхваление сэра Дэниела навело Дика на одну мысль.

– Беннет, – сказал он, – как умер мой отец?

– Не спрашивайте меня, – ответил Хэтч. – Я не принимал участия в его смерти и ничего не знаю; да и больше того – я буду молчать, мастер Дик. Видите ли, человек может говорить о своих делах, но не о том, какие разговоры он слышит. Спрашивайте, если хотите, сэра Оливера… или Картера, а не меня.

Хэтч отправился в обход, оставив Дика в раздумье.

«Почему он не захотел сказать мне? – думал юноша. – И почему он назвал Картера? Картер… может быть, он принимал тут какое-нибудь участие?»

Он вошел в дом и, пройдя немного по коридору с нависшими сводами, подошел к двери кельи, откуда доносились стоны раненого. Картер сильно вздрогнул, увидев его.

– Привели вы священника? – крикнул он.

– Нет еще, – ответил Дик. – Прежде вы должны сказать мне кое-что. Как умер мой отец, Гарри Шелтон?

Выражение лица раненого мгновенно изменилось.

– Не знаю, – угрюмо ответил он.

– Нет, вы хорошо знаете это, – возразил Дик. – Не старайтесь отделаться от меня.

– Говорю вам, не знаю, – повторил Картер.

– Ну, так вы умрете без исповеди, – сказал Дик. – Я здесь останусь. Будьте уверены, к вам не придет никакой священник. Какая польза в раскаянии, если не думаешь загладить сделанное зло? А без раскаяния исповедь – только насмешка.

– Вы говорите то, чего не думаете, мастер Дик, – спокойно сказал Картер. – Дурно угрожать умирающему и, говоря по правде, не годится это делать вам. И кроме того, что это поведение не похвально, оно не принесет вам никакой пользы. Оставайтесь, если желаете. Вы можете погубить мою душу, вы ничего не узнаете! Это мое последнее слово вам!

И раненый повернулся на другой бок.

Правду говоря, Дик сказал эти слова необдуманно, и ему самому стало стыдно своих угроз. Но он сделал последнее усилие.

– Картер, – сказал он, – поймите меня. Я знаю, что вы были только орудием в руках других; слуга должен повиноваться своему господину; я не могу покарать его. Но с разных сторон я узнаю, что на мне – юном и ничего не знающем – лежит великий долг, что я должен отомстить за отца. Прошу вас, забудьте мои угрозы, добрый Картер, и добровольно, с искренним раскаянием помогите мне вашим признанием.

Раненый лежал молча, Дик никак не мог добиться от него ни слова.

– Хорошо, – сказал Дик, – я позову вам священника, как вы желаете. Если вы виновны передо мной и моими родными, то я не хочу быть виноватым перед кем бы то ни было, тем более перед человеком, находящимся при последнем издыхании.

Старый солдат выслушал его все так же безмолвно и неподвижно. Он даже сдержал стоны, и Дик, выходя из комнаты, преисполнился восхищением перед этим суровым мужеством.

«А между тем, – думал он, – что значит мужество без ума? Будь у него чистые руки, он заговорил бы; его молчание выдало тайну лучше всяких слов. Ну, улики стекаются ко мне со всех сторон. Сэр Дэниел или его люди принимали участие в смерти моего отца».

Дик с тяжестью на сердце остановился в каменном коридоре. Неужели в этот час, когда счастье изменило сэру Дэниелу, когда он осужден членами шайки «Черная стрела», когда он осажден победоносными приверженцами Йоркского дома, неужели и он, Дик, обратится против человека, выкормившего и воспитавшего его, человека, который, правда, часто сурово наказывал его, но вместе с тем неутомимо охранял его юность? Если это действительно окажется необходимым, как жестоко это будет!

– Дай Бог, чтобы он был невинен! – сказал Дик.

В это время чьи-то шаги раздались по плитам коридора, и сэр Оливер степенно подошел к юноше.

– Тут вас ждут с нетерпением, – сказал Дик.

– Я иду туда, добрый Ричард, – сказал священник. – Это бедный Картер. Увы, его невозможно исцелить.

– А душа у него страдает еще сильнее тела, – заметил Дик.

– Вы видели его? – спросил, заметно вздрогнув, сэр Оливер.

– Я только что от него, – ответил Дик.

– Что сказал он… что сказал он? – отрывистым тоном поспешно проговорил священник.

– Он только жалобно призывал вас, сэр Оливер… Вы хорошо сделаете, если поскорее пойдете к нему, потому что рана причиняет ему сильную боль.

– Я сейчас пойду к нему, – ответил священник. – Ну, все мы грешны. Для всех нас настанет последний час, добрый Ричард.

– Да, сэр, и хорошо, если все мы встретим его спокойно, – ответил Дик.

Священник опустил глаза и, пробормотав благословение, поспешно ушел.

«И он также! – подумал Дик. – Он, который поучал меня благочестию! Что это за свет, если все, кто заботились обо мне, виновны в смерти моего отца! Мщение! Увы! Как горька моя участь: я должен мстить моим друзьям!»

При этой мысли он вспомнил Мэтчема.

При воспоминания о своем странном товарище он сначала улыбнулся, а затем задумался над тем, где бы тот мог быть. С тех самых пор, как они дошли вместе до дверей Моот-хауса, младший мальчик исчез, и Дик стосковался по нему, – ему так хотелось перекинуться с ним словечком-другим.

Приблизительно через час после обедни, довольно быстро совершенной сэром Оливером, все общество собралось в большом зале для обеда. Это была длинная, низкая комната с полом, усыпанным зеленым тростником, со стенами, украшенными коврами с изображениями охотников и гончих собак. Там и сям на стенах были развешены копья, луки и щиты; в громадном камине ярко горел огонь; вдоль стен шли скамьи, покрытые коврами, а посредине комнаты хорошо накрытый стол ожидал обедающих. Ни сэр Дэниел, ни его жена не явились к обеду. Не было даже сэра Оливера, а о Мэтчеме не говорили ни слова. Дик начинал беспокоиться: ему припоминались грустные предчувствия приятеля. Он стал раздумывать, не случилось ли чего дурного с Мэтчемом в этом доме.

После ужина он отыскал Гуди Хэтч, которая спешила к леди Брэкли.

– Гуди, – сказал он, – скажите, пожалуйста, где мастер Мэтчем? Я видел, как вы пошли с ним, когда мы пришли сюда.

Старуха громко расхохоталась.

– Ах, мастер Дик, – сказала она, – какие у вас, право, зоркие глаза! – И снова засмеялась.

– Нет, где же он в самом деле? – настаивал Дик.

– Вы никогда больше не увидите его, – сказала старуха. – Никогда. Это уж наверняка.

– Я добьюсь причины этого, если не увижу его, – возразил Дик. – Он пришел сюда не вполне по своей воле; как бы то ни было, я его лучший защитник и присмотрю, чтобы с ним хорошо обращались. Тут слишком много тайн – это начинает надоедать мне!

Дик еще не договорил, как чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. То был Беннет Хэтч, незаметно подошедший сзади. Он знаком отослал жену.

– Друг Дик, – сказал он, когда они остались наедине, – да что вы в самом деле – сошли с ума, что ли? Если вы не оставите в покое некоторые вещи, то лучше бы вам быть в соленом море, чем здесь, в Тонсталлском доме. Вы расспрашивали меня; вы закидывали удочку Картеру; вы напугали своими намеками священника. Ведите же себя умнее, безумец, и сейчас, когда вас позовет сэр Дэниел, придите к нему с ласковым лицом, будьте благоразумны. Вас будут подробно расспрашивать. Обдумайте свои ответы.

– Хэтч, – возразил Дик, – во всем этом чуется мне нечистая совесть.

– Если вы не будете умнее, то скоро почуете кровь, – ответил Беннет. – Я только предупреждаю вас. А вот идут за вами.

И действительно, в эту минуту по двору шел посланный, чтобы позвать Дика к сэру Дэниелу.

Глава II. Две клятвы

Сэр Дэниел был в зале. Он в гневе расхаживал перед камином в ожидании Дика. В комнате, кроме него, не было никого за исключением сэра Оливера, который скромно сидел вдали, перелистывая требник и бормоча молитвы.

– Вы посылали за мной, сэр Дэниел? – сказал молодой Шелтон.

– Да, я посылал за тобой! – ответил рыцарь. – Что это дошло до моих ушей? Неужели я был для тебя таким жестоким опекуном, что ты поспешил поверить всему дурному, что тебе наговорили обо мне? Или, может быть, ты хочешь перейти на сторону моих врагов, потому что в настоящее время я потерпел неудачу? Клянусь мессой, отец твой был не таков! Он всегда стоял за своих близких, что бы с ними ни было. А ты, Дик, по-видимому, друг только в счастливые дни и теперь хочешь отделаться от своих.

– Извините, это не так, сэр Дэниел, – твердо проговорил Дик. – Я благодарен и верен тем, кому обязан благодарностью и верностью. И прежде чем говорить о другом, я благодарю вас и благодарю сэра Оливера: никто больше вас обоих не имеет прав на меня; я был бы настоящей собакой, если бы забыл об этом.

– Это хорошо, – сказал сэр Дэниел и потом продолжал с возрастающим гневом: – Твоя благодарность и верность – одни слова, Дик Шелтон, а я обращаю внимание на поступки. В час опасности, когда мое имя запятнано, мои земли конфискованы, когда этот лес полон людьми, жаждущими моей гибели, что значит благодарность? Что значит верность? У меня остался только маленький отряд. И что же, в знак благодарности или верности ты отравляешь сердца моих людей своими коварными нашептываниями? Избавь меня от подобного рода благодарности. Ну, чего ты желаешь? Говори, мы здесь для того, чтобы отвечать. Если ты имеешь что-нибудь против меня – выступи и скажи прямо.

– Сэр, – отвечал Дик, – отец мой умер, когда я был еще ребенком. До моего слуха дошло, что с ним поступили низко. До моего слуха дошло – я не хочу ничего скрывать, – что вы принимали участие в его гибели. И, честно говоря, я не могу ни успокоиться, ни помогать вам, пока не получу разрешения этим сомнениям.

Сэр Дэниел опустился на скамью. Он подпер рукой подбородок и пристально взглянул на Дика.

– И ты думаешь, что я мог быть опекуном сына убитого мной человека? – спросил он.

– Простите, если я отвечу вам невежливо, – сказал Дик, – но ведь вы отлично знаете, что быть опекуном чрезвычайно выгодно. Разве все эти годы вы не пользовались моими доходами и не управляли моими людьми? Разве у вас в будущем нет расчета на мою женитьбу? Не знаю, что она может принести вам, но чего-нибудь да стоит. Простите меня еще раз, но если вы были настолько низки, что убили доверявшего вам человека, то, может быть, у вас было достаточно поводов для менее низких поступков.

– Когда я был юношей твоих лет, – сурово проговорил сэр Дэниел, – мой ум не был так склонен к подозрениям. А сэр Оливер, – прибавил он, – как мог он, священник, оказаться виновным в этом деле?

– Ну, сэр Дэниел, – сказал Дик, – собака идет, куда ей приказывает ее господин. Всем известно, что этот священник – только орудие ваших замыслов. Я говорю совершенно откровенно, теперь не до вежливости. Я хочу, чтобы мне ответили так же искренно, как я говорю. Но ответа я не получаю. Вы только задаете мне еще больше вопросов. Советую вам остеречься, сэр Дэниел, – таким образом вы только увеличиваете мои подозрения, а не удовлетворяете их.

– Я отвечу тебе откровенно, мастер Ричард, – сказал рыцарь. – Я не был бы честным человеком, если бы сказал, что ты не возбудил гнев во мне. Но я буду справедлив даже в гневе. Приди ко мне с этими словами, когда вырастешь и станешь мужчиной, а я не буду уже опекуном, который не может отплатить за них. Приди ко мне тогда, и я отвечу тебе, как ты этого заслуживаешь, – ударом в зубы. А до тех пор у тебя два выхода: или проглоти эти оскорбления, держи язык за зубами и старайся за человека, который кормил тебя и сражался за тебя в детстве, или… Дверь открыта, леса полны моими врагами – ступай!

Решимость, с которой были произнесены эти слова, взгляды, которыми они сопровождались, – все это поколебало Дика; однако он не мог не заметить, что не получил ответа на свой вопрос.

– Я ничего так не желаю, как поверить вам, сэр Дэниел, – сказал он. – Убедите меня, что на вас нет этой вины.

– Ты примешь мое честное слово, Дик? – спросил рыцарь.

– Приму, – ответил юноша.

– Даю тебе это слово, – сказал сэр Дэниел. – Подтверждаю моим честным словом, клянусь вечным спасением моей души и будущим ответом на суде Божьем: я не принимал никакого участия в смерти твоего отца!

Он протянул руку, и Дик с горячностью взял ее. Никто из них не обратил внимания на священника, который с ужасом и мучительным раскаянием приподнялся со своего места при этой торжественной ложной клятве.

– Ах, – сказал Дик, – пусть ваше великодушие поможет вам простить меня! Я был действительно негодяем, что не поверил вам. Но вот вам моя рука, я не буду больше сомневаться!

– Ты прощен, Дик, – ответил сэр Дэниел. – Ты не знаком с миром и его склонностью к клевете.

– Я тем более виноват, – прибавил Дик, – что негодяи указывали не прямо на вас, а на сэра Оливера…

Говоря это, он повернулся к священнику и остановился на полуслове. Этот высокий, румяный, дородный, важный человек вдруг как бы развалился на куски: румянец исчез, все его тело ослабло, губы бормотали молитву. А когда Дик внезапно взглянул на него, он громко вскрикнул, словно дикое животное, и закрыл лицо руками.

Сэр Дэниел в два шага очутился рядом со священником и яростно потряс его за плечо. Подозрения Дика проснулись с новой силой.

– Пусть сэр Оливер также поклянется, – сказал он. – Обвиняли и его.

– Он поклянется, – сказал рыцарь.

Сэр Оливер безмолвно замахал руками.

– А, клянусь мессой, вы поклянетесь! – закричал сэр Дэниел вне себя от бешенства. – Поклянитесь здесь, на этой книге, – продолжал он, поднимая упавший на пол требник. – Как! Вы заставляете меня сомневаться в вас?! Клянитесь, говорю вам, клянитесь!

Но священник был не в состоянии произнести ни слова. Страх перед сэром Дэниелом и ужас при мысли о клятвопреступлении, охватившие его с одинаковой силой, душили его.

В это мгновение в высокое, расписное окно залы с треском влетела черная стрела и, дрожа, впилась в середину большого стола.

Сэр Оливер громко, пронзительно вскрикнул и упал в обморок на тростник, разбросанный по полу. Рыцарь в сопровождении Дика бросился во двор, а оттуда по ближайшей винтовой лестнице – на зубцы стены. Часовые все были настороже. Солнце спокойно светило на зеленые поляны с разбросанными на них деревьями и на лесистые холмы, окаймлявшие горизонт. Нигде не было видно следов нападающих.

– Откуда вылетела эта стрела? – спросил рыцарь.

– Из-за той группы деревьев, сэр Дэниел, – ответил часовой.

Рыцарь стоял некоторое время в раздумье. Потом он обернулся к Дику.

– Дик, – сказал он, – пригляди за этими людьми, я поручаю их тебе. Что касается священника, то он должен оправдаться, или я узнаю в чем дело. Я начинаю разделять твои подозрения. Поверь мне, он поклянется, не то мы докажем его виновность.

Дик ответил довольно холодно, и рыцарь, бросив на него проницательный взгляд, поспешно вернулся в залу. Прежде всего он оглядел стрелу. Он в первый раз видел такой метательный снаряд; поворачивая стрелу то в ту, то в другую сторону, он почувствовал некоторого рода страх при виде ее мрачного цвета. Кроме того, на стреле было написано одно лишь слово: «Зарытый».

– А, – проговорил он, – значит, они знают, что я дома. «Зарытый»! Да, но между ними не найдется ни одной собаки, годной на то, чтобы откопать меня.

Сэр Оливер пришел в себя и с трудом поднялся на ноги.

– Увы, сэр Дэниел! – простонал он. – Вы поклялись страшной клятвой, вы осуждены навеки!

– Да, – возразил рыцарь, – я дал клятву, глупая башка, а ты дашь еще более важную. Ты поклянешься на святом Холивудском кресте. Смотри же, приготовь слова. Клятва должна быть дана сегодня ночью.

– Да просветит вас небо, – ответил священник, – да отклонит небо ваше сердце от такого беззакония!

– Вот что, мой добрый отец, – сказал сэр Дэниел, – если дело пошло о благочестии – я больше ничего не скажу; только вы поздно принимаетесь за это. Но если у вас есть хоть сколько-нибудь разума, выслушайте меня. Этот мальчик начинает раздражать меня, словно оса. Он нужен мне, потому что я хочу с выгодой для себя женить его. Но говорю вам прямо: если он будет надоедать мне, то отправится к своему отцу. Я отдам приказание перевести его в комнату над капеллой. Если вы можете подтвердить свою невинность хорошей, солидной клятвой и со спокойным, уверенным выражением лица – все будет хорошо, мальчик несколько успокоится и я пощажу его. Если же вы запнетесь или побледнеете, или затруднитесь во время произнесения клятвы так, что он не поверит вам, то – клянусь мессой! – он умрет. Обдумайте все хорошенько.

– «В комнату над капеллой»! – задыхаясь, проговорил священник.

– Именно туда, – ответил рыцарь. – Итак, если вы желаете спасти его, – спасайте; если же нет, – пожалуйста, уходите и оставьте меня в покое. Будь я человеком вспыльчивым, то давно бы проколол вас мечом из-за вашей невыносимой трусости и безрассудства. Что же вы выбрали? Отвечайте.

– Я выбираю… – сказал сэр Оливер. – Да простит меня Небо! Я выбираю зло ради добра. Я поклянусь ради спасения юноши.

– Так-то лучше будет! – сказал сэр Дэниел. – Ну так посылайте скорее за ним. Вы увидитесь с ним наедине. Но я буду следить за вами. Я останусь тут рядом, в комнате.

Рыцарь поднял драпировку из ковра и опустил ее за собой. Послышался звук щелкнувшей пружины, затем скрип шагов по лестнице.

Сэр Оливер, оставшись один, бросил боязливый взгляд на завешанную ковром стену и перекрестился с выражением ужаса и сокрушения.

– Если иначе ему придется быть в комнате над капеллой, – пробормотал он, – то я должен спасти его хотя бы ценой спасения моей души.

Три минуты спустя Ричард Шелтон, за которым был отправлен посыльный, нашел сэра Оливера, бледного, но стоявшего у стола в зале с решительным выражением лица.

– Ричард Шелтон, – сказал он, – вы потребовали от меня клятвы. Я мог бы обидеться и отказать вам в этом требовании, но сердце мое было тронуто при воспоминании о прошлом, и я удовлетворяю ваше желание. Клянусь вам святым Холивудским крестом в том, что я не убивал вашего отца!

– Сэр Оливер, – ответил Дик, – когда мы в первый раз прочли записку Джона Мстителя, я был уверен в этом. Но позвольте мне предложить вам два вопроса. Положим, вы не убили его. Но не принимали ли вы участия в этом убийстве?

– Ни малейшего, – ответил сэр Оливер.

В это же время лицо его как-то странно передернулось, как будто он хотел выразить этой мимикой предостережение, но не сумел этого сделать.

Дик с изумлением посмотрел на него, потом обернулся и оглядел пустую залу.

– Что вы делаете? – спросил он.

– Да ничего, – поспешно ответил священник, меняя выражение лица. – Я ничего не делаю… я страдаю, я чувствую себя нехорошо, я… Извините, Дик, мне нужно уйти. Клянусь святым Холивудским крестом, я не виновен ни в насилии, ни в измене! Успокойтесь, добрый юноша. Прощайте.

И он вышел из залы с непривычной для него быстротой.

Дик остался на месте, словно прикованный. Взгляд его блуждал по комнате; на лице сменялись выражения различных чувств: удивления, сомнения, подозрения и удовлетворения. Постепенно, по мере того как ум его прояснялся, подозрения одержали верх; за ними последовала уверенность в самом худшем. Он поднял голову и сильно вздрогнул. Высоко на стене на тканом ковре была изображена фигура дикаря-охотника. Одной рукой он подносил ко рту рог; другой размахивал большим копьем. У него было темное лицо, так как он должен был изображать африканца.

Случилось нечто, сильно напугавшее Дика. Солнце уже зашло, а огонь в большом очаге сильно разгорелся и бросал изменчивый свет на потолок и обои. И при этом свете черный охотник вдруг подмигнул Дику белым веком.

Он продолжал смотреть на глаз охотника. При свете огня глаз казался драгоценным камнем: он был прозрачен, он жил. Белое веко опять закрылось над ним на одно мгновение и исчезло в следующее.

Не оставалось никакого сомнения. Это исчез живой глаз, наблюдавший за ним через дырочку в обоях.

Дик мгновенно понял весь ужас своего положения. Предостережения Хэтча, мимика священника, глаз, наблюдавший за ним из-за стены – все это мелькнуло у него в уме. Он понял, что подвергался испытанию, выдал себя и погиб, если его не спасет какое-нибудь чудо.

«Если мне не удастся выбраться из этого дома – я погиб, – думал он. – А бедный Мэтчем – в какое змеиное гнездо завел я его!»

Он еще раздумывал, когда в комнату вошел какой-то человек, чтобы помочь ему перенести оружие, одежду и две-три книги в новую комнату.

– «В новую комнату»? – повторил Дик. – Зачем? В какую комнату?

– В комнату над капеллой, – ответил посланный.

– Она долго оставалась пустой, – задумчиво проговорил Дик. – Что это за комната?

– Хорошая комната, – ответил слуга. – Но только, – прибавил он, понизив голос, – говорят, в ней появляется призрак.

– Призрак? – дрожа, повторил Дик. – Я не слыхал об этом. Чей же призрак?

Слуга оглянулся вокруг и проговорил шепотом:

– Ризничего церкви Святого Иоанна. Его оставили раз ночевать в этой комнате, а на утро – фью! – его не оказалось там. Говорили, что его взял дьявол; с вечера он очень много пил.

Дик с мрачным предчувствием пошел за слугой.