Джеймс

Нельзя это было назвать пробуждением. Не было в этом предчувствия нового дня. Наверно, полярники испытывали что-то подобное, коротая полугодичную ночь.

Километры стали похожи на безглазых пупсов на конвейере фабрики игрушек. Безымянные и молчаливые.

***

Время клонилось к очередному привалу. «Девятый» отработанными движениями снял дрезину с путей и откатил в сторону. Палатка тоже, будто подыгрывая, встала на отведённое место под раскинувшимися еловыми лаптами. Кстати, растительность стала приобретать шевелюрность – редкие пучки деревьев меж обширных проплешин жухлой травы заменились вполне состоятельными лесами. Но все еще безжизненными. Хотя уже много раз беглецам казалось, что кто-то тайно подсматривает за ними. Какие-то глаза в листве. Но может это были именно глаза листвы? В любом случае, ощущения были не из приятных. «От бизоньих глаз темнота зажглась, а в моем дому завелось такое…» – откуда-то с чердака подсознательного доносился зловещий шепоток.

И вот очередное тёмное время опустилось на землю, забирая свою законную половину. Сон стал таким же механическим действием, как и движение. И вообще все стало очень бессмысленно-поступательным.

И казалось, что рельсы, с их бесконечной прямотой, и есть новая формула мира. Но следующее утро все изменило.

Проснувшись без чего-то рано, Джеймс вышел из палатки, как-то неуклюже потянулся и по привычке начал делать немудрёную зарядку. Джимка бегал рядом, думая по малолетству, что это такая игра для собак – «Помешай человеку завершить движение». Вдруг оба не сговариваясь замерли и подвернули голову в сторону чащи. Оттуда доносилось еле слышное поскуливание, даже скорее это походило на писк сдувающегося воздушного шарика и какое-то многоголосое нестройное похрустывание. Собака ощетинилась и прижалась к ноге человека. «Девятый» согнулся и, не глядя, поднял с земли палку… Что в таких случаях заставляет двигаться вперёд на встречу с таким очевидно опасным неизвестным? Почему 9 из 10 вместо того, чтобы убежать, идут на поиски нежелательных приключений? Что, любопытство сильнее инстинкта самосохранения? Наряд ли. Это какое-то глубинное стремление к экзистенциальности, к поиску заграничья, «русская рулетка» – желание выдать себе приз виде собственной жизни.

С предательским хрустом они пробрались сквозь заросли сухого беспородистого кустарника и выбрались на небольшую лужайку. Увиденное было настолько непредсказуемым, что Джеймс выпучил глаза и издал странный звук на выдохе. Посреди слегка раскопанного муравейника лежал облезлый заяц, облепленный поедающими его муравьями. Заяц был еще живой, по крайней мере издавал именно те звуки, что были приняты за сдувающийся шарик. Это выходил воздух из его прогрызенных лёгких. Насекомые с какой-то звериной неистовостью разрывали его на мелкие куски. Многие из них барахтались в лужах застывающей крови, но они не пытались спастись, они пытались насытиться ею.

Каким-то то ли зрением, то ли воображением Джеймс увидел морду одного муравья, будто в глаза ему посмотрел. Хищные мандибулы были жадно раскрыты, в фасеточных глазах кровавый голод, и больше ничего. Беспощадная машина, лишённая страха и выбора…

Судя потому, что муравейник был разрыт, видимо заяц был настолько голоден, что простой травой-корой он бы не наелся. Какой же должен был быть голод, чтобы он превратил травоядного в плотоядного? Но лесной кролик не ожидал встретить столь же голодных лилипутов, не испытывающих никакого комплекса по поводу своего роста.

Что же это значит? А значит это могло только одно. Первородные лучи, захлестнувшие Землю после пустого облака, не убили тех, кто не был отягощён разумом, а лишь ввели их в краткосрочную кому. И вот теперь после нескольких недель спячки животный мир просыпается. И просыпается голодным. Очень голодным. И всякие условности им чужды. Им нет дела, кем их считали люди – милыми пушистиками или незаметными букашками. И у них нет разума, который игрался бы с ними, пряча в свалке бесполезных сомнений, простую и первобытную истину – плоть ест жизнь.

Почему нельзя питаться камнями? Потому что в них нет ничего живого.

Лишь поедая то, что рождено жить, лишь так можно оттянуть свою собственную смерть. А всякие поиски иного смысла – это просто орхидеи вдоль кровавой тропинки бытия…

Сколько оставалось до полного пробуждения, Джеймс не знал. Может быть пара дней, а может пара часов. Но то, что вскоре для него с Джимом все смертельно изменится, сомнений не оставалось.

Сборы прошли рекордно быстро и неряшливо. Собака не отходила ни на сантиметр от хозяина, всякий раз прижимая уши и оглядываясь при малейшем шорохе.

Скорость. Это было если не спасение, то, по крайней мере, надежда.

Набрав обороты, Джеймс разложил карту. Сейчас вопрос точного определения месторасположения становился как никогда важным. Но как на зло карта была предательски молчалива – прямая каркасная линия дороги сквозь зеленое. И никаких привязок. Лишь с погрешностью в 50 километров поворот. Но это не точно. Проклиная себя за беспечность, с который он отнесся к фиксированию продвижения, «Девятый» нещадно жал на педали. Время от времени на пути стали появляться признаки голодных игр на поедание. Где-то останки кровавой схватки, где-то подломанный придорожный валежник, ставший местом боя… Время тянулось, как струна от чеки гранаты. Как-то очень неожиданно из кустов сирени выскочил тот самый определяющий поворот. Есть привязка! Ни на секунду не останавливаясь, Джеймс начал вымерять карту. Получалось, что до смены рельс на водную гладь оставалось долгих 75 километров. Реку он рассматривал, как более безопасную трассу – вряд ли рыбы смогут представлять смертельную угрозу. Он просто не думал о том, что, к примеру, медведи отлично плавают…

Останавливаться он не решился. Силы взялись ниоткуда, такое бывает, когда нет выхода. Пару раз ему пришлось отбиваться от мчавшихся за ним кабанов. В первый раз его спас мост – он был узкий и животное просто свалилось в реку, споткнувшись о шпалы. Во второй раз лось, который посчитал, что мягкое вкуснее железного и вспорол брюхо дикой свинье, выскочив наперерез из чащи.

Наступила ночь. Заветная точка пересадки была уже близко, но как ее отыскать в кромешной темноте? Зажигать фары Джеймс не решался, чтобы не создать лишнего повода для кровожадного любопытства.

В карте была сноска – фотография того места, где находится укрытая лодка. Огромный тополь у излучины реки, стрелкой обозначен неприметный искусственный холмик, что укрыл плавсредство, облако, хотя это не самый надежный ориентир. Еще была подпись – «запоёт «соловей». Что это обозначало – инструкторы не успели сказать. Честно говоря, инструкторы, ныне обращённые в маслянистые лужи, вряд ли верили, что хоть кому-то понадобятся эти их пояснения.

Потянуло влагой. Чем-то мокрым и зелёным. Глаза уже привыкли к темноте, а может сто двадцати процентная собранность дорисовывала детали – текучие силуэты и неясный шум то ли в голове, то ли за ее пределами. На фоне сереющего неба стали проявляться острия крон – как частокол – без индивидуальностей. Вдруг из-под колес донёсся странный свист – будто механическая птица из шкатулки. Свист продлился буквально пару секунда и затих.

Джеймс резко затормозил, собака спросонья чуть не свалилась с водительского кресла. Включив задний ход «Девятый» вернулся на ту странную точку. Как только он достиг ее, свист вновь повторился, но уже скрипучее и как-то замедленнее. Звук больше походил на карканье, чем на мелодичный перелив. Но сомнений не было – он имел искусственное и осмысленное происхождение. Видимо, какой-то немудрёное устройство выдавало его под тяжестью проезжающего транспорта.

Дрезина остановилась, и ее последний скрип совпал с последним всхлипыванием поддорожной железной птицы. Небо чуть просветлело и на его фоне, как из-под земли вырос торс огромного дерева, как-то зловеще нависающего над происходящим. Русло реки было еще не разобрать, но ее мелодичное сопение меж камышей было слышно. Хорошо, что ночь. Ночью голод тише – скорее всего потому, что глаза не видят, и поэтому нет повода есть.

Уже не обращая внимания на рискованность затеи, Джеймс достал динамо-фонарик, мощно сжал его в руке несколько раз и в тусклом, будто еще не проснувшемся свете, начал искать схрон. Местность была дружелюбна и не прятала свои секреты. К тому же холм с лодкой был настолько искусственным, что природа как бы его выставляла на показ, как бы отторгала, чтобы никто ее не заподозрил в новомодной толерантности. Природа была старой закалки…

Скинув камуфляж, «Девятый» подхватил лёгкое судёнышко, перевернул на киль и потащил к реке. Вода мягко, как она умеет, приняла лодку. Та чуть покачалась, словно притираясь, и замерла в ожидании дальнейших указаний. Примотав кормовую верёвку к безвольной прибрежной иве, Джеймс очень ускорено начал переезд. Дрезину спустил с рельсов и накинул на неё тот же камуфляж, оставляя одну миллионную долю вероятности, что придётся вернуться. Рюкзак был вечно собран. Палатка. Небольшая канистра с водой. Хотя брать воду с собой в воду было довольно глупо на первый взгляд, но «Девятому» было не до диванной логики, он отправлялся в неизвестность, а она бывает и сухой. Бегло окинув взглядом берег, и убедившись, что весь скарб при нем, он подхватил уже привыкшую быть испуганной собаку и запрыгнул в лодку. Оттолкнувшись лёгким веслом от прибрежного дна, Джеймс вырулил на фарватер. Тишина начала сгущаться. Где-то треснула ветка…

Волна мягко терлась о борт, как бы приглашая погладить ее веслом. Он так и сделал…

***

Утренний свет почему-то всегда спускается на воду позже, чем на землю. Наверное, у них с туманом какая-то древняя договорённость.

Но время шло и очертания берегов крепли.

Речка даже на карте не имела названия и поэтому особо не утруждала себя чему-либо соответствовать. Порой она заливала луга и неспешно перекатывала песок, а порой сжималась и, как в узкие двери, втискивалась меж вековых деревьев, закручивая водовороты над поверженными стволами. И ей было абсолютно наплевать на тех, кто волей судеб оказался в ее владениях.

Ей так же было плевать на всех своих обитателей, которые так же, как и наземные собратья, отряхнулись от ила, и бороздя плавниками и торчащими голодными рёбрами мутные просторы, начали жадно поедать все, что хоть как-то движется, колышется или просто попадается на пути открытого рта.

Понятие рыбной стаи перестало существовать, ибо в одиночку проще и пропитаться, и спастись. Тем не менее вода попеременно бурлила, обозначая несущуюся по течению схватку, в которой кто-то победит, чтобы стать более лакомой добычей для более сильного.

«Девятый» понял, что главное переждать несколько дней, пока все насытятся, и ажиотаж осядет. Потом наступит период падальщиков, уже не такой агрессивный. И все устаканится. Но надо было переждать. О ночёвке на суше не было и речи. В данный момент опасность представлял даже суслик.

***

Как провести ночь, «Девятый» уже придумал. Он выбрал дерево посреди русла, благо таких было много, река же лесная, привязал кормовой и на этой нейтральной полосе он наконец-то впервые за долгие десятки часов прикрыл глаза.

Ночь прошла очень чутко. Спасал речной серединный ветер. Он отгонял комаров и проносил мимо береговые звуки.

Проснувшись весь в мокрых мурашках от стылого тумана, Джеймс умылся холодной водой, зачерпнув ее прямо за бортом. Молочный свет стелился над ребристой гладью реки. В его свете ламинированная карта чуть бликовала и позволяла себе вольности, искажая очертания и контуры. Найдя компромисс бликов и достоверности, «Девятый» попытался сориентироваться. Сделать это было практически невозможно – количество поворотов, излучин и отмелей зашкаливало, придавая любому ориентиру сомнительную вероятность.

Судя по инструкции, весь водный путь до перевалочного домика составлял чуть больше 200-х километров. Но это по прямой. Так что смело можно было умножать на два. При средней скорости реки 4 км в час (откуда-то всплыли школьные знания по природоведению), плюс вёсельная составляющая – 6 км в час, получается, что весь путь займёт около пяти дней, учитывая остановки на ночлег. Один день пройден. Осталось еще 4.

Единственной подсказкой на карте была надпись напротив заветного причала – «Красный остров». Да, действительно, напротив финальной точки посередине реки был островок. Но что значит «Красный»?

«Девятый» обозначил наиболее очевидные метки на пути, чтобы хоть как-то ориентироваться в происходящем. Их было не так много, но хоть что-то. Идея с пришвартовыванием к затонувшим стволам оказалась удачной, но гарантии найти для следующей ночёвки подходящее место была, как вероятность встретить динозавра – 50 на 50…

Погруженный в топографический кретинизм, Джеймс не заметил, как выплыл на весьма живописную, даже в данных обстоятельствах, местность. Когда он поднял осознанный взгляд, его встретил невысокий утёс со свисающими локонами ив, проблеск слабо-голубого в небе, и высокая распластанная на ветрах точка птицы. Конструкция была перемешена, но в голове она сложилась, как пазл. Бровь, глаз, локон… И нежность, как сорокоградусная температура, захлестнула его… Он даже не успел проявить сопротивления, капитуляция была мгновенной.

«Ты как небо, ты всегда над головой… Я упёрся глазами в грязь, я пытаюсь выбраться из болота, а ты смотришь на меня сверху и сострадательно улыбаешься, веря в меня. Ты вовеки жива, а я стараюсь выжить. Нас разлучают… Почему нас вечно разлучают? А ты улыбнёшься и скажешь – «что ты, любимый, мы всегда вместе, пока один из нас дышит, мы вместе на земле… а когда мы станем облаком… ты когда-нибудь видел неединое облако? Ты не сможешь потерять меня, как и я никогда не расстанусь с тобой. Потому что любовь не бывает половинчатой, как не бывает половинки капли. Она либо целая, либо ее нет. Стучи своими колёсами, греби своими вёслами, топчи ногами, локтями усталую землю – делай все, что положено мужчине, который знает своё предназначение. А оно очень простое – укрыть любимую своим усталым, но сильным крылом. Поверь, ждать тебя – это тоже великое испытание. Помни, с каждым сантиметром времени мы близимся к друг другу, чтобы сказать одними глазами «Я люблю тебя» ….

Видение исчезло, и осталась невыносимая тоска…

***

И вновь вода… Поясница затекала от непрерывного сидения, а встать размяться было чревато потерей равновесия. Жажды и голода не было – река щедро делилась своими немудрёными богатствами. Но она, как любой простоватый хозяин постоялого двора, абсолютно не интересовалась ни комфортом, ни безопасностью своих незваных гостей. Плечи гудели, появился ком в желудке от вечного покачивания на волнах. Доносящиеся с берегов визги, рык и последующее чавканье стали привычным саундтреком в этом ривер-муви.