Камень на камне

День 4

Любовь. Я думал о ней всю ночь. Забавно, но я ни разу не вспомнил о боли. Боль больше не несет в себе никакого смысла. Мои пленители отчаялись. Сегодня мне сделали кардиограмму. Видимо, поняли, что сердце не выдержит дальнейших воздействий. Все это попахивает дилетантизмом. Уж не знаю, что это за люди, но не мешало бы сперва разобраться, кого ты пытаешь. В результате я потерял два пальца на ноге. Не велика потеря. Конечно, на этом они не остановятся, но пальцев у меня еще много, так что время еще есть.

Вчера я остановился на том, как нас увезли с мешками на головах. Если скажу, что мне было страшно, то солгу. Мне не было страшно. Даже когда нас тащили по какому-то коридору, спускали на лифте, когда с Ареса стащили мешок, и все его лицо было залито кровью… Это был какой-то бункер, расположенный под землей. Я понятия не имел, откуда он мог там взяться и с какой целью был построен. Нас бросили в комнату и заперли. Помню, как потерял счет времени. Казалось, что мы сидели взаперти несколько суток. Арес пришел в себя спустя несколько часов. Счастью Джины не было предела. Не знаю, сколько прошло времени, но я был рад, когда меня вывели из этого замкнутого пространства, выдернули из этого идиотского и совсем неуместного треугольника. Меня одного. Я даже не стал переживать, что же будет с ними. Преодолев ряд тесных коридоров и ни то поднявшись, ни то опустившись еще ниже на старом лифте, я впервые предстал перед ним. На этом месте стоит особо заострить внимание, потому как именно этот момент и есть переломная точка. Я считаю ее, своего рода, точкой отсчета. Да, пожалуй, так и есть. Именно с этого момента начался обратный отсчет взрывного устройства, призванного перевернуть окружающий всех нас мир с ног на голову. И ты, вероятно, помимо своей собственной воли, станешь всему этому свидетелем.

Как это обычно бывает, на поверку Эстебан Фероуз оказался самым обычным человеком, даже слишком обычным. Он был настолько обычным, что это выглядело даже как-то неестественно, ведь передо мной в кресле сидел один из самых опасных врагов государства. Невысокий, немного сутулый, заросший черными волосами и с бородой, доходящей до самой груди. Признаюсь, я был обескуражен. Я ведь даже чуть не рассмеялся тогда. Но стоило ему заговорить, как все поменялось. Он был не один. Вместе с ним был тот самый неудавшийся связной, которого, как оказалось, звали Рашид Гулай, три вооруженных бойца, а так же девушка, сидевшая в углу небольшой комнаты и безучастно листавшая пожелтевший журнал. Я лишь уловил тогда, что она была совсем молодой, но больше ничего понять не успел, ибо все внимание отвлек на себя Фероуз. Мне сложно передать атмосферу словами, но она буквально наполнялась преданностью и верностью. При этом от самого Фероуза не исходило никаких властных стремлений и абсолютно никакого высокомерия. Он считал себя равным окружавшим его людям, он даже считал себя равным мне, стоявшему перед ним со связанными руками, в то время как все остальные будто считали себя его слугами. Уж не знаю, почему у меня сложилось такое впечатление, но, как выяснилось чуть позже, оно не было ошибочным.

Руки развязали сразу, дали стул и даже предложили поесть. Это обескураживало и настораживало. Никто не форсировал событий. Это начиналось как самый странный допрос в моей богатой на события жизни. Фероуз долго смотрел на меня, пока я опустошал контейнер с едой, после чего сказал, что знает меня. Это и неудивительно, ведь если бы он меня не знал, то откуда бы ему было известно о нашем прибытии. Я, конечно, попытался отнекиваться, отрицая все, в чем меня могли обвинить. Но он только улыбался и кивал, а потом выложил все, как есть на самом деле. Все, вплоть до мельчайших деталей, как то способы получения мною засекреченной информации, той, которой еще только предстояло утечь в сеть, ход моих поисков и внезапное обнаружения его местоположения здесь, на Сириусе. «Не стоит лгать человеку, о чьей степени осведомленности вы не знаете, это может поставить вас в неловкую ситуацию» – так он сказал. И, справедливости ради, это меня порядком смутило, хоть я и не был особо чувствительным к таким вот моментам. Одна истина уяснилась тогда совершенно точно – с этим человеком нужно быть осторожным. Мне оставалось лишь признаться и все рассказать. Как ни странно, он ответил, что полностью меня понимает, но, к моему сожалению, не сможет помочь мне с моей работой. Веселый малый! Я ответил, что уже успел это понять и теперь готов доложить о собственной неудаче по приезду. Он же ответил, что с радостью отпустит меня и моих друзей восвояси, но прежде расскажет мне то, что, по его мнению, я заслуживаю знать. И он рассказал, навсегда изменив мою жизнь. Уж не знаю, чем это я удостоился подобного отношения. В собственных глазах в тот момент я был вполне достоин нескольких грамм свинца.

Все знают, с чего началась война. Даже самый маленький школьник к моменту своего первого урока по истории уже хорошо знаком с событиями, ставшими легендой, о том, как сорок человек отдали свои жизни во имя добра и мира, как безжалостно они были убиты на Орионе, и как отважно сражались земные солдаты, чтобы их смерть не осталась безнаказанной. По его словам, все было не так красиво. Фероуз снова напомнил, как состоялся первый контакт, как мы начали получать те самые Дары Богов, как начали появляться технологии, описанные в книгах писателями-фантастами, как все испытывали чувство эйфории, как постепенно закрывалась информация, как сужался круг посвящённых, как все меньше и меньше сведений доходило до обычных людей. По его словам, сорок человек, отправленных на Орион, были обречены на гибель. Их принесли в жертву в угоду перспектив, непонятных многим. Правительство, эти пять человек, они владели ситуацией с самого первого дня, еще до того, как референдум наделил их полномочиями, они уже начали осуществлять свой зловещий план по уничтожению Ориона, а вместе с ним и всякой альтернативы самим себе. Он сказал, что они знали о той участи, которая постигнет мирную экспедицию на Орион, знали с самого первого дня. Я, конечно, просто не мог тогда в это поверить, но он словно и не ждал этого. Он понимал, что посеял зерно сомнения, не пытаясь при этом форсировать мое восприятие вновь открытой действительности. Да и как я мог поверить в это, если до того момента даже никогда не задумывался о такой вот возможности? Я – обычный человек, если брать в глобальном плане. А обычный человек в сегодняшнем мире не будет ставить под сомнение авторитет и состоятельность того правительства, которое защитило его от ужасного врага, которое дало ему спокойную жизнь, перспективы и многие другие блага, в которых этот самый обычный человек нуждается как в воздухе. Он рассказывал все подробности, словно не обращая никакого внимания на воздвигнутую моим сознанием стену отрицания, даже не пытаясь ее пробить, будто знал, что эта стена покрошится сама собой, когда его слова преодолеют барьер отрицания. В конечном итоге я спросил, на чем основана его теория, какие у него есть доказательства, чтобы я не принял его за сумасшедшего после всего услышанного. Ответ его до сих пор сидит в моей голове. Сперва он сказал, что если я не готов верить, то никакие доказательства не помогут мне в этом. А потом ответил, что он был в числе тех сорока людей, что он был самым молодым членом той экспедиции, и что он есть единственный выживший там, на Орионе. В это поверить было просто невозможно, потому как все совершенно точно знали эту историю, уже долгие годы. Мирная экспедиция, собранная из добровольцев, включавших в себя ученых биологов, историков, физиков и химиков была жестоко уничтожена местным искусственным интеллектом при попытке вступить с ним в контакт. Если даже гипотетически предположить, что Фероуз был там, среди тех сорока, ведь он подходил по возрасту и прочим характеристикам, то, как его чудесное спасение осталось незамеченным прессой? Он лишь добродушно рассмеялся, сказав, что мне нужно переварить услышанное, и что завтра я получу доказательства, которых так сильно желаю.

Эту ночь я провел не в бетонном коробе без кровати и света, с одиноким толчком в углу, а во вполне комфортабельной комнате, с принудительной вентиляцией, приятным люминесцентным освещением, и холодильником с едой. Не знаю, повезло ли так же влюбленной парочке моих друзей, но, не беспокоившись теперь об их жизнях, я предположил, что они перенесут все тяготы заключения. За всю ночь я спал не больше часа, мысли не давали сомкнуть глаз. Зачем все это? Зачем Фероузу понадобилось посвящать меня в эти тайны, казавшиеся тогда совершенно безумными? Наверняка он хотел переманить меня на свою сторону, использовать в своих целях. Эти мысли практически полностью вытеснили размышления о том, правду ли он говорил. Теперь все сказанное им казалось абсолютным бредом, я даже не допускал обратного. Единственное, что волновало меня, так это то, какой был план у Фероуза на меня.

Счет времени здесь, в подземелье на Сириусе терялся сразу после того, как ты переставал отсчитывать секунды в своем уме. За все время пребывания в бункере я не увидел ни одних настенных часов. Позже я задал этот вопрос Фероузу, на что он в свойственной себе манере ответил ровно настолько, насколько нужно было для того, чтобы заставить мой разум гадать в поисках скрытого смысла. Ты бессмертен, если не сверяешь свою жизнь с часами. Если меня заперли в комнате вечером, то, пожалуй, дверь открылась только утром. Двое вооруженных конвоиров без лишних слов провели меня по узким коридорам и лестничным маршам до небольшой галереи, в которой уже ожидали окончательно пришедший в чувства Арес и Джина. Меня поразило, что они были рады видеть меня тогда, я не мог ответить им взаимностью. После краткой беседы стало ясно, что их в свои тайны Фероуз не посвящал. И снова я угодил в замешательство. Почему он поступил так? Почему именно я? Каковы были его мотивы? Стоило ли мне делиться всем этим со спутниками? Ответ пришел сам собой. За стеклянной стеной включился яркий свет. Внизу, за стеклом, возле металлического стола, стоял Фероуз, облаченный во врачебный халат. Рядом с ним была девушка, которую я уже видел в его кабинете днем ранее. Она настраивала внушительных размеров и, очевидно, возраста, медицинского робота, какими уже несколько лет не пользовались на Земле. Этот же, судя по внешнему виду, был вполне функционален и ухожен. Фероуз отдернул простыню, закрывавшую что-то на столе, и нам предстало изувеченное тело очевидно убитого человека. Труп был довольно свежий. Не буду описывать все детали происходившего далее, скажу лишь, что Фероуз со своей ассистенткой совершали ужасный, мерзкий акт осквернения. Они вместе с роботом делали операцию по пересадке изувеченных органов трупа, замене их на новые, хранившиеся тут же в морозильной камере. Мы втроем смотрели за происходящим, словно завороженные на протяжении нескольких часов, не произнося ни слова. Что-то странное было в царившем внизу безумии, что-то дикое и тошнотворное, но, между тем, притягательное и необъяснимое. Они оперировали труп, будто это был живой человек. Спустя пару часов все завершилось, Фероуз вытер руки, извлек из кармана какой-то округлый небольшой предмет на подобии ингалятора и, вставив его одним концом в рот прооперированному трупу, нажал на кнопку. От неожиданности Джина, сидевшая рядом, вскочила на ноги, а Арес выругался. Это было все, что мы успели сделать, прежде чем свет за стеклом снова погас. Он ожил, в этом не было ни малейшего сомнения. Его грудь поднялась, делая глубокий вдох, и он резко выпрямился на столе, будто пробудившись от кошмарного сна. Это было невозможно, но это был факт. Фероуз оживил мертвеца.

День 5

Не знаю, сколько осталось времени. Похоже, эти люди, наконец, осознали бессмысленность подобного времяпровождения. Им от меня ничего не добиться. Этот момент должен был наступить рано или поздно. Не потому что я такой стойкий, а потому что я понятия не имею, где сейчас может быть Арес вместе с тем, что им так нужно. Я спал прошлой ночью, впервые за не помню уже сколько дней. Спал как младенец, и даже боль, которая расходится от ноги по всему телу и доходит до самой макушки, ее как будто и не было. Я уже ничего не чувствую, ни голода, ни жажды, ни боли. Видимо, конец близок. Несколько раз я уже испытывал нечто подобное, но тогда все происходило настолько быстро, что разум просто не успевал прибегнуть к отчаянию или сожалению. Здесь же, за эти дни я вдоволь насладился этими чувствами. Но теперь уже все, назад пути нет. Надежды на спасение не было с самой первой минуты, да, пожалуй, еще раньше, с самого первого дня на Сириусе. Это был билет в один конец, как я и хотел. Забавно, но еще пару дней назад я пожелал бы отмотать пленку на тот день, когда получил информацию о Фероузе. Это все страх, без сомнений. Сейчас его уже нет. Я иногда стараюсь отыскать хоть что-то, способное удержать меня здесь, способное заставить меня бороться и надеяться, но внутри будто бы опустело. Нет ничего.

Я помню тот день, когда Эстебан оживил мертвеца. Это был парнишка лет двадцати, один из его последователей. Поразительно, как они все шли за ним. Если бы к тому моменту я вот уже несколько лет не был законным атеистом, то невольно подумал бы о каких-то небесных промыслах во всем этом. Сложно описать, но все, окружавшие его люди готовы были отдать за него свои жизни. При этом сам Фероуз не производил впечатление проповедника, не был помешан на религии, как его описывали власти. За все те дни я услышал только пару слов по этому вопросу, и больше он к нему не возвращался. Никогда прежде я не сталкивался с таким вот влиянием на людей.

В тот день меня снова привели к нему, одного. И, надо заметить, я был уже далеко не так уверен в том, что он лгал. И он это прекрасно понимал. Но, что меня восхитило, не промолвил ни слова о моем неверии, хотя мог бы порядком позлорадствовать и выставить меня глупцом в моих собственных глазах. Он продолжил свой рассказ, поведав, как прибыл на Орион, как все были воодушевлены предстоящей встречей, ожидали теплого приема. Как, приземлившись в порту, увидели ее. Я прежде уже слышал много баек на эту тему, в частности, об этом иногда упоминал Арес, когда после очередного стакана пускался в не самые любимые воспоминания. Но до этого момента это казалось именно сказкой, обросшей подробностями при передаче из уст в уста. Смысл в том, будто бы тот самый искусственный интеллект, вошедший в контакт с Землей, наладивший коммуникацию и передачу данных, по сути давший все то, чем так гордится наша планета, всякий раз представал человеку в виде девушки. Фероуз подтвердил эти слухи. Он рассказал, как она пришла к ним в порт сразу после их высадки, как спросила, зачем они прибыли, ведь она много раз предупреждала о последствиях. Конечно, никто из них не понял, о чем идет речь. Понимание так и не пришло до самого конца. Эстебан рассказывал, как все услышали приглушенный шум, постепенно ставший оглушительным, как из-за здания с двух сторон показались огромные темные силуэты, как девушка повернулась к ним спиной и ушла, не промолвив больше ни слова, и как мир вокруг него вспыхнул адским пламенем. Помню, как при этих словах его голос дрожал, хоть и прошло уже столько лет. В тот момент я и понял, что он не лжет. На мой вопрос о том, как же ему удалось выжить, он ответил, что, видимо, судьба не обделила его везением. И снова эта вездесущая судьба, будто преследующая меня всю жизнь. Он сказал, что словно провалился под землю и был заперт в подобии металлического короба, пока наверху пламя пожирало всех его спутников. Затем он услышал женский голос в своей голове. Она просила его подождать и не шуметь, иначе он тоже отправится за друзьями. Когда бойня, а точнее, истребление наверху завершилось, крышка короба исчезла, и он вышел на поверхность, где ничто не напоминало больше о присутствии четырех десятков человек. Ничто, кроме липкой массы на раскаленном металлическом полу, к которой прилипала подошва ботинок. Он так точно описывал свои ощущения в тот момент, что я испытал новый рвотный позыв, как и он тогда, стоя на останках коллег и друзей. Фероуз увидел женщину, говорившую с ним, она стояла по другую сторону посадочного плато, но ее голос звучал у него в голове, будто она была совсем рядом. Такая же белая и почти прозрачная, как и встречавшая их девушка, созданная по образу и подобию своих творцов. Он снова не стал вдаваться в подробности, рассказывая о том, как именно ему удалось выбраться оттуда, да это уже и не было столь важно. Сказал лишь, что спасшая его женщина, по ее словам, была одной из последних жительниц Ориона. Пока она была жива, существовал сдерживающий фактор, но скоро должно было настать ее время, и искусственный интеллект обрел бы абсолютную свободу, действуя дальше по заложенной в него инструкции, а именно – любое проникновение в систему Ориона расценивать как угрозу хранившимся здесь данным. Чем все это обернулось для «миролюбивых» землян мы с тобой уже знаем. Правительство знало об этом изначально. Та женщина помогла Фероузу покинуть планету, при условии, что он отправится не один. Она взяла с него слово, что он возьмет с собой ее дочь, последнюю жительницу Ориона, совсем еще маленькое создание, которое по земным понятиям воспроизводства даже еще не должно было родиться. Вместе с девочкой она дала ему знания, которые, по мнению правительства, ему вовсе не были нужны. Она дала ему полное понимание жизни, ее устройство, объяснила ее цену и ее неприкосновенность. То, на чем зиждилась вымершая цивилизация. Пазл в моей голове сложился мгновенно. Фероуз покинул планету с девочкой, которую обещал растить и охранять, возле него я видел лишь одну девушку, подходившую по возрасту. Что-то в ней меня заинтересовало с самой первой секунды. Не могу объяснить, но во многом это из-за отсутствия в ее взгляде покорности и слепой преданности. Она не была похожа на других приспешников Фероуза, которые, как позже выяснилось, все до единого искренне считали себя его должниками, при том, что сам он никогда не требовал возврата «долга». Эстебан заметил, что я разгадал эту загадку. Он был доволен моей проницательностью и тем, как выстроенная в моем подсознании стена стремительно рушилась под напором нахлынувшего понимания. Девушку звали Эстель, он назвал ее так в честь своей матери. С виду она ничем не отличалась от обычных людей, разве что ее глаза были какие-то слишком светлые, слишком неестественные.

Я был ошеломлен потоком информации. Все, узнанное мною за те два-три дня просто не умещалось в моей распухшей голове. Во многом не хватало места из-за переизбытка привитых годами предрассудков, тех самых, которые свойственны обычным людям. Процесс осознания был болезненным, но так и должно было быть. Рождение всегда сопровождается болью, а в тот момент я именно рождался. Не тридцать пять лет назад, а тогда, на Сириусе. Разум всячески чинил преграды новому знанию, заставляя его пробиваться сквозь гущи стереотипов. Если разум – значит человек, если планета – значит Земля, если власть – значит правительство, если мир – значит по закону. Я знаю, меня трудно понять. Пожалуй, даже невозможно. Чтобы понять, нужно пережить это, нужно все увидеть своими глазами, нужно выслушать все это из уст Эстебана Фероуза, склеить свой собственный пазл, чтобы разум не нуждался в доказательствах. Без всего этого изложенное мною – всего лишь не самая увлекательная сказка с не самым счастливым концом. Но в моем возрасте понимаешь, что любая сказка, даже самая веселая, в конце концов, оборачивается драмой.

Так и произошло там, на Сириусе. Видимо, отследив наш корабль от самой Земли, власти нашли его. Мы выполнили свою миссию, приведя их сюда. Когда я понял свою роль во всем этом, стало грустно. Власти использовали меня, чтобы найти Эстебана, они даже не рассчитывали, что я привезу его. Сам же Фероуз использовал меня, чтобы завершить эту главу, которая зашла в тупик. Нужна была боль, чтобы продолжить развитие, и он с холодным сердцем готов был принять ее. Это не была операция по поимке преступника или спасению нас как заложников, это была банальная зачистка нежелательных элементов, точно как он и предупреждал. Но и тут Фероуз сумел меня удивить. Об атаке ему стало известно, стоило кораблям войти в атмосферу планеты. У нас было время, чтобы спастись, но он будто бы и не собирался этого делать. Вместо того, чтобы уйти по туннелю вместе с другими, он остался в бункере. Я отчетливо помню его лицо в тот момент, он был счастлив. Счастлив, что все заканчивается, счастлив, что не нужно больше бежать и прятаться, счастлив, что я пообещал позаботиться об Эстель, пока ей не исполниться двадцать лет. Он сказал, что просит прощения за то, что сломал мне жизнь, но ведь нельзя сломать то, что уже было сломано. Тогда я спросил его, с какой целью я здесь, и что за участь была им мне уготована. На это он ответил тем, что вручил мне небольшую шкатулку, которую достал из сейфа в своем кабинете. Все доказательства злодеяний правительства хранились в ней. Тут были записи переговоров, телеметрия времен войны, сведения очевидцев, данные, о которых умалчивали власти столько лет… Все это, и многое другое было внутри небольшой черной шкатулки. Сведения, которые он собирал все эти годы. Это бомба, во много раз мощнее и разрушительнее атомной. В моих руках был ключ к свободе десятков миллиардов людей, но и ключ к гибели сотен миллионов. Еще он сказал, что мне решать, как с этим поступить. Он был уверен, что у меня есть связи, достаточные для того, чтобы придать эти данные огласке. Но это оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал.

Он остался в бункере, а мы втроем, вместе с Эстель и десятком последователей Фероуза вышли через туннель на поверхность в паре километров от подземелья. Признаюсь, я не знаю, что стало с Эстебаном. Скорее всего, его убили, как только прорвались внутрь, расстреливая всех без разбора, как это они обычно делают. Если же они имели хоть малейшее представление, за кем именно их прислали, во что, откровенно говоря, слабо верится, то они схватили его и увезли на Землю, чтобы вытрясти все данные, которыми он обладал. Эстель оплакивала его как родного отца. Она оказалась обычной молодой девушкой, не лишенной эмоций. Я много говорил с ней в следующие месяцы. Если Фероуз разрушил мой старый мир грез, то она создала новый на развалинах. Этот мир был не такой красивый, не было в нем лирики и геройства, не было любви и боли. По большому счету это была матрица из пустых ячеек, которые мне только предстояло заполнить. Но теперь я был убежден, что содержимое будет достаточно чистым, чтобы быть счастливым. Она несла в себе все те знания, которыми обладали ее предки, они передались ей на генетическом уровне. Все это было тем самым бесспорным богатством, которым обладал и Фероуз, и благодаря которому люди шли за ним. Эстель ставила во главу угла жизнь, и даже не представляла такого события, способного заставить живое существо поступиться этим принципом. За подобное восприятие окружающего мира человек заслуживает второй шанс, даже если кто-то или что-то нарушило гармонию жизни. Это объясняло оживление мертвеца, хоть она и не говорила прямым текстом то, как именно они это делают. А я, в свою очередь, не стремился этого узнать. Слишком пуста была еще пока матрица моего мира.

Тебе не будет столь интересно, что происходило дальше, а главное, что это не столь важно, как уже сообщенные мною сведения. Скажу лишь, что мы провели на Сириусе еще шесть месяцев, сначала пережидая в лесных укрытиях, оставленных все предусмотревшим наперед Фероузом. Через пару месяцев двое солдат заболели и умерли. Мы так и не успели сообразить, что же произошло. Джина пыталась поставить диагноз, используя то скудное оборудование, которое было у нее в походном рюкзаке, проводила у их кроватей дни напролет, в итоге заразилась сама. Чтобы спасти ее, нужно было возвращаться если не на Землю, то хотя бы в поселение, где есть больницы и медикаменты, но с тем же успехом можно было покончить жизнь самоубийством прямо там, на Сириусе. Именно тогда я и решил, как буду действовать дальше. Мы вернулись в город. У Рашида, спасшегося из бункера вместе с нами, там была квартира и определенные связи, которые могли помочь оставаться незамеченными на случай, если власти все еще искали нас там. В городе нашлись лекарства, и болезнь Джины удалось остановить, но для выздоровления этого все равно было мало. Оказалось, что это какая-то местная лихорадка, от которой прививают детей, но для взрослых вакцины не существует. Тогда я и поговорил с Аресом. Я рассказал ему обо всем, за исключением истории Эстель, на которую он мог неадекватно среагировать. Как оказалось, это было весьма уместно. Он не удивился услышанному, и когда я рассказал, что есть небольшой шанс разоблачить правительство, он был двумя руками «за».

Что было дальше, ты уже должен был понять. Я вернулся на Землю и через некоторое время оказался тут. Так, как и задумывалось. Я знал, что так и будет, именно поэтому я и вернулся один. Они могут сколько угодно пытать меня, но это все бессмысленно, ведь я просто не знаю, где находится то, что им нужно. Теперь будущее в руках Ареса. Будущее человечества находится в руках человека, боящегося собственного прошлого. Ирония треклятой судьбы, верно? Я всегда знал, что она играет с нами. Да, может Бога правда не существует, может нас не создавали по своему образу и подобию, может мы и впрямь все до единого есть потомки орионских исследователей, много тысячелетий назад бороздивших просторы необъятной вселенной. Изрядно подпорченные и испачканные потомки… Но ведь нельзя не согласиться с тем, что слишком уж все занимательно происходит, как если бы кто-то задумывал все так, чтобы ему было интересно наблюдать. Фероуз никогда не верил, что Бога нет. Он, человек, который лучше остальных людей знаком с философией жителей Ориона, сумел понять все гораздо лучше остальных. Он носил на груди деревянный крест, и я ни разу не слышал от него атеистических речей. Так что сейчас, в последний свой миг, я лучше уподоблюсь ему, чем тем, кто навязывает одни идеалы за место других. Я помолюсь, пусть и не тому, кому молилась моя мать и ее мать. Я помолюсь о здоровье Джины, которую любил всю свою сознательную жизнь, любил больше этой самой жизни, но, к сожалению, любил недостаточно. Я помолюсь за то, чтобы она поняла, что то, что я сделал, я сделал для нее, для того, чтобы у нее был шанс. Я помолюсь за Ареса, моего друга, чью дружбу я не воспринимал должным образом. За Эстель Фероуз, которая в моих молитвах не нуждается. За нее, девушку с Ориона, которая открыла мне глаза на жизнь, которой я не дорожил прежде, хотя ничего дороже у меня никогда не было. За тебя, мой друг. Я помолюсь, чтобы ты, прослушав эту запись, прозрел так же, как когда-то на Сириусе прозрел я. И пусть нам не удастся задуманное, и люди так и останутся в тени неведения, но я хотя бы уйду, зная, что ты услышал меня, что ты поверил мне, и что ты понял. Теперь я знаю, что выполнил свою миссию, и ради этого знания стоило пройти через все то, через что я прошел. Спасибо.