Город

Аккуратно разложив все вещи на полу, он начал осмотр. Внимательно оглядывал со всех сторон, выворачивал, снова осматривал, откладывал. Старался не касаться пятен засохшей крови.

Желтая курточка с капюшоном. Вроде бы на мальчика, размером почти на Мика. Пятен крови нет, просто грязная. Оборван один рукав.

Красное платьице. Совсем маленькое, Мик сначала подумал – это футболочка такая.

Она, наверное, была мне по пояс ростом, – сказал Мик, – Совсем крошечная.

Стало совсем кисло, но он все-таки заставил себя осмотреть платье полностью. Пятен было много. Сзади у ворота – большая дыра с рваными краями.

Тупо разглядывая эту дыру, он заметил непонятный отблеск – и вытянул с платья длинный, золотистый и чуть вьющийся волос. Это последнее подтверждение, напоминание о когда-то жившей девочке совсем доконало его. Мик расплакался с платьем на коленях и волосом в руке. За окном горько кричали чайки.

– Когда я успокоился, я повязал её волос себе на запястье. Поклялся, что не сниму, пока не отомщу за неё, – сказал Мик.

Я молча слушал. На это нечего было сказать.

– Всего там было то ли 4, то ли 5 комплектов. Некоторые вещи были такие изорванные и испачканные, что ничего нельзя было понять. Может, и больше пяти.

Два комплекта были точно на девочек, остальные могли подойти и мальчикам, и девочкам. Два были примерно моего размера. Еще два – маленькие, на ребенка лет пяти. Еще один был совсем крошечный. Я надеялся – он на куклу. Хотя зачем было раздевать куклу? Всё это ничего не объясняло.

Мик вздохнул и отвернулся, пряча лицо. Я тоже отвёл взгляд. В пепельнице дымилась папироса, в окно сильно и радостно светило солнце. Я поневоле немного сомневался в его словах – хотя ясно было, что все это правда. Поэтому было стыдно.

– Потом я сидел и слушал. В доме пусто, это чувствовалось по всему.

Наконец опомнившись, Мик вскочил и, разбежавшись, ударил плечом в дверь. Дерево чуть дрогнуло, но упрямо отбросило его назад. Еще раз. Удар, чуть слышный треск.

Запыхавшийся и красный Мик, как вихрь, несся по комнате и бился о старое дерево. Дверь скрипела, трещала и потихоньку поддавалась.

Наконец, со страшным грохотом дверь провалилась и Мик вылетел в комнату – прямо в руки беззвучно смеявшихся людей.

Его тут же схватили. Напротив Мика стоял высокий худой старик, почти лысый, но с длинной пегой бородой. Вокруг рта она была темнее и казалась влажной. Чуть дальше, в темной глубине комнаты, стояла женщина в ярко-красном платье.

Отсмеявшись, старик наклонился к Мику. Глаза у него были круглые и не блестели – просто черные шарики в ямках морщинистой кожи.

Мик отвернулся, старик рукой в перчатке повернул его за подбородок к себе. Тогда Мик зажмурился. Это не было трусостью – это был как раз бой и сопротивление.

– Ну что? – услышал он женский голос.

Старик не отвечал.

В темноте зашелестело платье. Мик открыл глаза. Женщина стояла рядом, наклонившись прямо к его лицу. Она была красива и казалась совсем живой – не то что старик. Мик чувствовал тепло ее дыхания.

– Привет, – весело сказала она, жадно заглядывая ему в глаза. Мик хотел отвернуться и от неё, но не смог. И глаза закрыть не получилось. А она всё смотрела, смотрела так, как другие едят – жадно, быстро, чавкая и захлебываясь, проглатывая целиком. Мик ясно чувствовал, как слабеет и исчезает под ее прожорливым взглядом.

Наконец она отвернулась.

Сказала старику, – То, что надо.

Таким голосом, что Мик почти ждал, как она сытно отрыгнет.

Старик опять не ответил. Повернувшись спиной, он пошел к лестнице. Женщина – за ним.

Не оборачиваясь, махнула рукой. Мика потащили следом.

Только сейчас он обратил внимание на своих конвоиров. Его держали двое ничем не примечательных мужчин – оба коротко стриженые, в бедной простой одежде. Лица были так скучны, что в полутемной комнате казались одинаковыми.

– Куда меня везут? – шепотом спросил Мик.

Они, кажется, даже не услышали.

– Заберите мои вещи! – попытавшись упереться, отчаянно крикнул Мик. Но ни старик, ни жещина даже не обернулись. А конвоиры просто подхватили его под руки и понесли.

Зеленая девочка оставалась здесь, в страшной комнатке с кровавым тряпьем.

Прямо к дверям дома был пригнан грузовой фургон. Мика забросили внутрь, затем залезли мужчины и уселись у дверей, прямо на грязный пол. Женщина в красном, улыбаясь, закрыла створки. И наступила а бсолютная темнота.

Лязгнула передняя дверь, захрипел старенький мотор, и они поехали.

В фургоне было так жарко и душно , что черный воздух приходилось с усилием захватывать ртом. И еще сильно трясло, а ухватиться было не за что.

Конвоиры как будто исчезли. В фургоне совершенно ничего не было видно, а они не издавали ни звука. Мик слышал гуденье клаксонов на улицах, приглушенные голоса гуляющих людей, лай собак… А конвоиры даже не дышали. И не ругались, когда фургон потряхивало, и даже звука ударов – в тот момент, когда автомобиль подпрыгивал на какой-нибудь колдобине – с их стороны кузова не раздавалось.

Мик подумал, что и сам сейчас также растворится в бесконечной темноте. Потом створки фургона откроются – а внутри никого, только следы на пыльном полу. Или даже следов не будет.

Когда фургон остановился на очередном перекрестке, Мик вскочил и принялся из-за всех сил лупить по жестяной стене.

Мгновение – и кто-то сильно дернул его за ногу, и Мик со всего размаху упал об пол.

– Тихо, – спокойно сказал мужчина.

Мик, не отвечая, отполз в сторону. «Значит, вы всё-таки есть» – с некоторым удовлетворением отметил он. Знание это, пожалуй, стоило пары шишек.

Через какое-то время фургон остановился. Затем начал сдавать назад. Приехали.

Снова хлопнула передняя дверца, послышались невнятные голоса и смех.

Створки фургона распахнулись и кузов залил пыльный солнечный свет в узорных тенях листьев.

Мик встал, инстинктивно сжав кулаки и гляди на похитителей. Теперь их было пятеро: двое перепачкавшихся в фургоне конвоиров, лысый старик с бородой, улыбающаяся женщина в красном платье и маленький человечек с большой старинной камерой на плече. На глазах у него были круглые прозрачные очки; они отблескивали, и глаза прятались за металлическим сверканием.

Камера стрекотала, человечек вертел какую-то ручку – снимал фургон и Мика внутри. Из-за этого стрекота и невидимых глаз он походил на робота.

–Вылезай, – весело сказала женщина.

Конвоиры синхронно двинулись к Мику. Тот сделал обманное движение вправо (краем глаза успел заметить неловкое движение мужчин – купились!) , и тут же стремительно бросился влево и вперед. Он уже вылетал в стремительном прыжке из фургона (оператор, присев, развернул объектив прямо на него), как сзади налетел один из конвоиров и они вдвоем упали на землю. Прямо у ног женщины в красном.

Мужчина слез с Мика, затем поднял его.

Последовала пауза.

Они стояли в залитом жарким солнцем дворе заброшенного дома. В низкой пожухлой траве валялись осколки кирпичей и стекла, обрывки газет. Пели цикады.

– Какой упорный, – наконец сказала женщина, глядя в бледное, исцарпанное и перепачканное лицо Мика, – Как волчонок…

И быстро провела пальцем сверху вниз по его губам, так что они звучно шлёпнулись друг о друга. Мик даже не дернулся и не попытался укусить – слишком это было неожиданно. И еще он устал и отчаялся. Последняя попытка сбежать дорого далась.

Оператор бесстрастно снял и эту сцену. Теперь он стоял спиной к солнцу, но стекла все равно скрывали глаза – сверкали, как крохотные лужицы ртути.

Старик коротко и хрипло кашльнул, и тут же все, как по сигналу, двинулись в дом.

Внутри было светло – в огромные просветы окон и обвалившиеся перекрытия заглядывало солнце. Пахло пылью, разбитыми кирпичами, чуть-чуть – крапивой.

Опасных запахов Мик не почуял, и это его приободрило.

Они поднимались по лестнице без перил. Впереди, сгорбившись, шёл старик. За ним, между двумя конвоирами, Мик. Слева от них, боком, так что камера фокусировалась на лице Мика, шёл оператор. При каждом шаге его ступни оказывались наполовину на лестнице, наполовину – на пустоте. Под ноги он при этом не глядел, сосредоточившись на камере и Мике.

Сзади бодро цокала каблуками женщина в красном.

Поднявшись на третий этаж, они вышли в коридор. Здесь было уже темнее. Из распахнутых квартир печально выглядывал брошенный хлам: игрушки, разодранные книги, одежда. В одной из комнат на полу валялась фотография под треснувшим стеклом – три смутно различимые темные фигуры.

Наконец они остановились перед единственной запертой дверью. Мик заметил, что щели по краям и замочная скважина заложены черным полиэтиленом.

Вот теперь ему стало по-настоящему страшно. Глубокий, тяжелый холод схватил сердце и расползся по телу.

Старик покопался в замке и дверь открылась – в абсолютную, густую, как черная краска, темноту. Старик исчез в ней, а через какое-то время щелкнул выключатель, зажужжала флуоресцентная лампа и Мик увидел комнату.

Она была маленькая, чистая. В центре стояла большая железная кровать, застеленная клетчатым одеялом. Над кроватью окно, плотно заложенное досками. На них был грубый рисунок красными и белыми мелками. Что-то вроде короны или венца. Вдоль стен валялись катушки с пленкой.

Когда его попытались втолкнуть в комнату, Мик яростно сопротивлялся. Бился, как угорь, упирался ногами о косяк, дважды, извернувшись, сумел укусить конвоира. Удерживали его только двое мужчин: стоявший у кровати оператор снимал всё происходящее, бесстрастно посверкивая очками, старик молча ждал, а женщина хихикала.

Наконец мужчинам удалось втащить его в комнату и уложить на кровать: один сел Мику на ноги, второй на грудь. За всю схватку никто не произнес ни слова – только женщина в красном вполголоса смеялась.

Теперь она подошла к нему с двумя таблетками на ладони: белой, большой и шершавой, и маленькой красной.

– Будешь пить?

Мик не ответил.

Она кивнула и ловко схватила его за нос. Прошло 10, 15,30, 40 секунд. Легкие начало сжимать, в голове стучали гулкие удары сердца, но Мик уже был слишком зол, чтобы сдаваться. Да и страшно было выпить , страшнее, чем умирать.

Тогда женщина быстро и как-то унизительно ткнула его оттопыренным пальцем в щеку и пропихнуло в открывшийся рот таблетки.

Какое-то время всё оставалось по-прежнему, затем Мик заметил, что поле зрение сужается. Стены пропадали в темной тени, осталось только светлое пятно потолка и лицо старика справа. Оператора он уже не видел, но камера стрекотала. Где-то за ним, невидимая, стояла женщина. Светлый кружок беленого, покрытого трещинами и паутиной потолка, размывался наплывающей темнотой. Обостренный слух уловил скрип мела по доскам, забивавшим окно – женщина что-то рисовала.

Наступила полная темнота, мир на мгновенье исчез – и в следующий миг Мик обнаружил себя в совсем другом месте. Ржаное поле, освещаемое неподвижным вечным закатом. Красно-оранжевые лучи мягко ложатся на сухие колосья, в стороне стоит брошенная ферма с выбитыми окнами и ржавой крышей.

Тут же были и старик с женщиной, только выглядели они еще хуже и страшнее, чем раньше. Старик был давно мертв, фальшивая борода криво свешивалась с равнодушного лица. Женщина здесь была голой; под белой, как мука, кожей, змеились густые сети синих сосудов. На животе они сплетались в густой и явно осмысленный узор: круги, треугольники, волнистые линии.

– Пошли, – хрипло сказал женщина. Ей было здесь трудно: она тяжело дышала, с вхлипами. На виске лихорадочно пульсировала вена.

Мик не стал спорить. Они пошли куда-то прочь от солнца. На красные и желтые снопы падали удлинившиеся тени. Стояла абсолютная тишина: только колосья чуть шелестели под ногами.

Через какое-то время впереди показался город. Весь он выглядел, как огромное заброшенное здание. Из пустых проёмов окон, казалось, несся неслышный крик.

Город они обходили по широкой дуге; раз, обернувшись, Мик будто бы увидел в одном из окон человеческий силуэт. Мальчик споткнулся, женщина тут же подхватила его и ударила белой мертвой рукой по лицу.

– В окна не смотреть!

Дальше шли молча. Город вскоре (а может и не вскоре, время здесь не ощущалось) миновали, прошли мимо засохшей рощицы. С серых ветвей свисали толстые канаты.

Старик вдруг то ли прокашлял, то ли прокричал что-то. Только через какое-то время Мик уловил смысл фразы. Мертвец сказал: «Раньше я швартовал здесь воздушные шары».

Они шли еще какое-то время, а затем поле внезапно кончилось. Трое стояли перед крутым обрывом, тянувшимся во весь горизонт. Здесь был узкий канатный мостик, тянущийся вперед далеко и исчезающий в тумане.

Они замерли на мгновение.

Старик с гнусным вздохом, тонким, булькающим и протяжным, уселся на край обрыва.

Затем женщина сказала, – Иди, – и подтолкнула Мика.

Как только Мик понял, что его хотят заставить туда идти, он тут же почувствовал, насколько это страшно. Там, на мостике было нечто. Его не видно было за мглой, но оно вызывало животный, сумасшедший ужас, пронизывающий все тело панической энергией.

Он яростно уперся.

Мик цеплялся за сухие стебли, отчаянно упирался ногами. Они сплелись в борьбе. Женщина, её голое белое тело и сухие, как чертополох, волосы, были совсем рядом, касались Мика, а он касался их. Это было уже не страшно – просто мертвое тело, не сравнимое с прятавшимся в тумане вечным ужасом. Мик только старался не трогать пульсирующих синих сосудов.

На мгновенье он, выворачиваясь, увидел старика.

Мертвец сидел на краю и равнодушно смотрел вперед, в туман, даже не повернув к ним головы.

В следующее мгновение Мик обнаружил себя уже стоящим на краю моста. Женщина стояла перед ним, улыбаясь.

А за её спиной…За её спиной, далеко в поле, Мик увидел Зеленую Девочку. Изумрудный мазок на красно-оранжево-желтом поле. Она махнула рукой, и Мик как-то сразу понял, что нужно идти по мостику.

Страх пропал; равнодушно взглянув на женщину, он развернулся и пошёл вперед. Кажется, она что-то поняла, хотела остановить его, протянула руку… Но не успела, а на мост ступить не решилась.

Мик спокойной шёл вперед, в туман. Под ногами поскрипывали и покачивались доски. Как только мгла спрятала его, Мик увидел девочку.

– Привет, – сказал он.

– Привет.

Она взяла Мика за руку и повела за собой. Туман почти тут же кончился, и они вышли к тому же закатному обрыву и полю. Ни города, ни старика с женщиной не было – но вдалеке виднелась ржавая крыша фермы.

– Кто там, в тумане? И куда ведёт мост? – спросил Мик.

– На другую сторону, – серьезно ответила девочка, – А в тумане привратник.

– Мы его не встретили? Или ты и есть привратник?

Она со страхом рассмеялась.

– Нет, конечно, нет. Просто я знаю обходные пути. Пошли отсюда.

И она взяла Мика за руку, и они синхронно прыгнули вверх, в золотистое, с красными перьями облаков, небо.

Приземлился Мик лёжа на кровати в брошенной комнатке. Он встал: на полу валялось красное платье женщины и одежда старика.

От оператора не осталось ничего. Уходя, Мик заметил на пыльном полу только три цепочки следов.

Мик сделал паузу, отхлебнув кофе.

– Есть над чем задуматься, – заметил я.

– Точно, – сказал он, – Есть.

– И что же было дальше?

– Нужно было спасать Зеленую Девочку, она же осталась в том, желтом доме. Петер мог её украсть. Я долго плутал, пока не добрался до центра. Там уже было проще. В притворе одного собора я взял картошки и лука – их специально оставляют для разных незаметных бродяг.

И отправился на берег реки. Там были огороды и я отлично замаскировался, стянув шляпу с пугала. Сидел там до вечера, палил костер и удил рыбу. И наблюдал. Дом был пуст. В сумерки я тщательно затоптал угли и, прислушиваясь к плеску воды, прокрался наверх, к дому. Ни одно окно не светило. Я обошел его по кругу и наконец швырнул в стекло камень. Никого и ничего.

Дверь была заперта, и я пролез в разбитое окно. Мой мешок вместе с девочкой валялся на полу, точно там же, где его и бросили – будто ничего и не случилось за это время!

Мик помолчал.

– И не было детской одежды. Той, в ржавых пятнах.

– Может быть они сбежали?

Мальчик пожал плечами, – Интересно представить, кто еще и что еще исчезло в тот день. Со стариком и женщиной бесследно исчез оператор. А может, и те два конвоира, и даже грузовичок, в котором меня похитили. Может, и Петер.

Он задумчиво поболтал ложечкой, – Вот так что-то исчезает навсегда, а ты и не узнаешь.

– Дом остался. Город остался, – тут я вспомнил, – А волос у тебя на запястье? Тот золотистый?

Мик кивнул, – Я тоже про него подумал. Он, как ни странно, был.

– А утром мы отправились вниз по реке, к морю. Там можно было....

Динь-дон! – пропел дверной звонок, – Динь-дон!

Мик вопросительно поглядел на меня.

Не сразу сообразив, что рассказ прервался, а звонят в мою собственную дверь, я кивнул Мику и пошел открывать.

На пороге стоял Клаас. Он казался возбужденным – что при его богатырских габаритах выглядело удивительно и даже немного пугающе. Мы поздоровались и он стремительно, не дожидаясь меня, прошёл в кухню.

Мика не было, на столе стояли две чашки с остатками кофе. В открытое окно ветер заносил обрывки струй дождя.

– У тебя гости? – удивился он.

– Нет. Посуду ленюсь мыть.

– Ага, – Клаас кивнул и уселся.

– Кофе? – предложил я в некоторой растерянности. Непонятно было, зачем он так неожиданно пришёл.

– Нет, спасибо. Слушай, Артем, тут такое дело…Сегодня отходит последний корабль из города. Потом ты еще долго не сможешь уехать.

– Долго – это сколько?

– Лет пять-шесть.

– Чего? – я чуть не рассмеялся.

– Понимаешь ли, – он казался смущенным, даже потянул себя за черную бороду, – Понимаешь ли, я не хотел тебе сразу рассказывать, потому что эти ребята из Гамбурга подложили тебе такую свинью. Выходило бы, что я их обвиняю, а я же не знал всего. Да и не хотелось быть дурным гонцом…

– Гонцом с дурными вестями? – я смотрел на Клааса с изумлением. Этот застенчивый монолог, произнесенный мягким глубоким голосом, совершенно не вязался с огромным широкоплечим мужчиной в густой черной бороде.

– Да. Так вот, наш город стоит в очень странном месте. В очень неудобном. Ветер и течения здесь циклами. Лет пять или семь на остров невозможно добраться – штормовые ветра и сильнейшие течения идут от нас к материку, на юг, юго-восток, юго-запад. А следующий цикл все наоборот – с острова невозможно уплыть на континент, зато с континента на остров тебя самого отнесет. И сейчас как раз начало этого периода.

Меня обуяла подозрительность. Что, если Клаас хочет убрать меня из города? Но зачем? И зачем так глупо? Господи, да с его ручищами достаточно было вежливо попросить меня уехать домой подобру-поздорову.

– Ты серьезно? Но почему так?

– Я толком не знаю. Дальше от побережья, в центре острова лежат ледники. Огромные, километровой толщины. А под ними вулканы, еще молодые и постоянно активные. Как-то с этим связано.

– Ладно, – сказал я, – И как же уходит сегодняшний корабль?

– Он уходит не на юг, к материку, а на север. Это китобойное судно. На север и дальше, по широкой дуге огибая течения. Проходит Коммодорские острова, Камчатку и в конце концов прибывает в Северную Америку. Оттуда уже легко доберешься домой.

Я подумал, что это вовсе не легко.

– И сколько времени этой займет?

– Плаванье – полтора-два года. А в Америке уж как сам разберешься.

Вот теперь я рассмеялся. Два года на китобойном судне, среди льдов и вечной арктической ночи!

С другой стороны, какой я бы мог написать репортаж!

– Извини, – сказал я Клаасу, – Это от неожиданности.

– Я понимаю. Решай, только быстро. Капитан сейчас сидит в моем ресторане. Судно отходит вечером, но нужно поговорить с ним заранее.

И я начал напряженно думать. С одной стороны, город мне нравится. С другой, меня запихнули сюда обманом. С одной стороны, здесь наконец подвернулось настоящая работа, настоящее расследование – то, чем мне и хотелось заниматься. Не какие-то дуратские рекламные проспекты к курортам для среднего класса. Но и два года на китобойном судне – не хилый сюжет.

И потом, пять лет здесь. Или даже семь. Меня успеют забыть все – сестра, друзья, кошка, которую я оставил на попечение Мадлен.

– Хорошо, – сказал я, – Спасибо, Клаас. Пойдем поговорим.

На улице опять лило, но было светло, не как обычно во время дождя. Солнечные лучи играли и искрились в прозрачных струях.

Клаас, наклоняясь под мой, зонт, давал краткий инструктаж:

– Капитана зовут Оскар Зельде. Подойдешь к нему сам – во-первых, будет не солидно, если тебя подведут, во-вторых, я с ним не знаком. Представишься, расскажешь, что застрял здесь.

– Спасибо, – улыбнулся я, – Я умею разговаривать.

– Ну да. Можешь намекнуть, что мог бы написать о нем книгу – за два года почему бы и нет? Я слышал, Зельде честолюбив.

– Ладно, попробуем.

В холле Клаас незаметно указал мне капитана. Это был худой бритый мужчина, совсем не похожий на моряка. Он сидел один в центре зала.

Я подошёл к Тиму, взял местного ликера. Тим подмигнул мне из-под блестящих очков и шепнул: Удачи.

Твердой и в то же время легкой походкой я подошёл к столику моряка.

– Добрый день. Позвольте присоедениться.

Капитан улыбнулся и кивнул. Его лицо было бы красивым, если бы не цвет – неестественный, кирпично-красный, сухой, как печной жар, загар.

– Меня зовут Артем Луниш.

– Оскар Зельде.

Мы пожали друг другу руки.

– Я приехал из Гамбурга. И сейчас мне срочно нужно уехать. Насколько я знаю, вы и ваш корабль – мой единственный шанс.

– Вы матрос?

– Нет, я…

– Очень сожалею, господин Луниш, но мы не берем пассажиров. Ни за какую плату.

Он сказал это тоном окончательного решения и снова улыбнулся, стараясь выразить сожаление. Но я не собирался сдаваться. Журналист я или кто?

Охватив его быстрым взглядом, я тут же приметил важную деталь. Ногти у Оскара Зельде были круглые и плоские, как зеркальца. И пальцы выглядели, как маленькие барабанные палочки. Я случайно знал, что это признак серьезной сердечной недостаточности.

– Посмотрите на ваши ногти, господин Зельде. А теперь на мои.

Он послушно посмотрел.

– Видите, у вас они другие. Это из-за разрастания соединительной ткани. Вместо живых и полезных функциональных клеток растет пустая бесчувственная плоть. Это называется фиброз – он возникает из-за недостатка кровообращения.

В целом, ваши ногти свидетельствуют о серьезной сердечной недостаточности. Я бы советовал вам наблюдаться у врача.

– Благодарю вас, – сказал капитан, – За ценное наблюдение и совет. Но на корабле уже есть фельдшер. Пусть он хуже вас – но я не могу без предупреждения бросить одного из своих людей здесь.

Все было без толку. Шансов теперь не было, но игру стоит продолжать до конца.

– По образованию я не врач, – в свою очередь улыбнулся я, – А журналист. За два года вашего плавания мог бы создать прекрасный репортаж или даже книгу – о капитане Оскаре Зельде и его судне. Нового Ахава я вам не обещаю, но… – я как можно более равнодушно пожал плечами, – Мне говорили, вы тщеславны.

– Ахава и так когда-то списывали с меня.

– Он был написан в прошлом веке.

– Знаю. Вы новичок, позвольте в свою очередь поделиться с вами опытом. Здесь, на окраинах мира, все немножко по-другому. Подо льдом всё сохраняется куда лучше – люди, животные, предания. Помните это – и вам здесь понравится. Приобретете бесценный опыт.

Мне нечего было на это сказать, поэтому я просто уточнил, – То есть, вы меня не возьмете?

– Нет, – он с сочувствием покачал головой, – Судно полностью укомплектовано. И киты весят немало. Мы не можем взять ни одного лишнего человека.

– Жалко, – сказал я и залпом допил ликер, – Приятно было познакомиться. Удачного вам плавания, капитан Зельде.

– Удачи и вам, господин Луниш, – как-то особенно умиротворенно сказал он.

Уже в спину мне он что-то, кажется, добавил, но я не стал оборачиваться и переспрашивать.

– Не повезло? – спросил у выхода Клаас.

Я кивнул и развел руками – мол, ну что же, не беда.

Он улыбнулся, – Тогда до встречи.

И я пошёл домой.