Читать книгу: «Полночный концерт», страница 5
– Ой! Ты уже отдохнула? – радостно встретила её Вероника Семёновна.
– Да!
– Хорошо! Пойдём тогда огород поливать!
Солнце наполовину скрылось за горизонтом, горя насыщенным ало-огненным цветом. Его лучи падали на крыши домов и сараев, на вершины пышных берёз и на людей, если те стояли на открытой местности, окрашивая всех и всё в оттенки рыжего и розового. Все стёкла окон и крошечных оконцев сверкали, превращаясь в яркие пылающие оранжево-жёлтые огни. Небо от багряного на горизонте на западе переходило к розовому, сиреневому, голубому и глубокому синему на восточной его части. Медленно-медленно, величественно плыли редкие белоснежные облачка, у горизонта становясь красно-оранжевого цвета снизу и фиолетового сверху. Иногда в вышине проносились чёрные треугольные фигурки с двойными хвостиками – ласточки. Они весело играли, исполняя различные пируэты, потом могли сидеть на проводах или снова устремляться ввысь. Дул свежий, прохладный ветерок, колыша длинные и короткие травинки и яркие цветы, качая высокие берёзки и осинки и более низкие кусты, заставляя их шуршать и шелестеть своими многочисленными листочками. Приятные потоки воздуха старались увлечь за собой волосы девушки, растрепав их и развевая на ветру.
Полив огорода прошёл весьма умиротворённо. Живительная влага досталась всем: и овощам на грядках, и огурцам и помидорам в теплице (так же сверкавшей в закатных лучах), и многочисленным цветам: уже отцветающим тюльпанам, ярким маленьким бархатцам, розовому кусту, георгинам, роскошному пиону и даже каким-то крохотным голубым цветочкам, растущим с краю клумбы. За всем этим делом Яна совсем успокоилась и не переживала о предстоящей ночи. Вероника Семёновна так вообще активно хлопотала, словно была в предвкушении чего-то очень радостного. Она бегала, всматривалась в цветы и всё приговаривала: «Ну, завтра, завтра…», хотя что именно должно было произойти завтра, Яна не спросила. В таком настроении они и отправились пить чай на ночь, а потом и легли спать.
Игра началась в то же самое время, что и все дни до этого. Яна проснулась и села в кровати. Конечно, чувства её были не такие, как прошлой ночью, но, к сожалению, и не такие, как вечером. Снова накатывал сковывающий страх, снова хотелось укутаться и лежать, но в этот раз уже без истерики. Девушка принялась вспоминать всё, что было днём, надеясь на новый прилив сил, и он наступил, только в гораздо меньшем объёме. Яна решила, что сегодня её точно нужно встретиться с ним лицом к лицу, просто не сейчас, а через несколько минут, а пока надо собраться с силами. Пока это происходило, она решила вслушаться в звуки игры и обнаружила, что музыка изменилась: мелодия была другая и уже не спокойная и меланхоличная, а быстрая, энергичная (allegro vivace, так сказать). Она была бодра, весела, несколько торжественна, без капли легкомыслия. Ноты шли ровно, твёрдо, уверенно. Они как будто селили у тебя радость в сердце, давали побуждение к действию, подталкивали бежать вприпрыжку, а мелодия заседала в голове, обеспечивая тем самым усиление и постоянство эффекта.
Яна сидела и слушала, не замечая, как начинает выстукивать на одеяле пальцами ритм и подёргивать ногой, устремляясь вслед за музыкой не только душевно, но и физически. Всё это длилось минуты три, но этого хватило, чтобы девушка вскочила и направилась на встречу с пианистом. Ноги сами несли её вниз по деревянным ступенькам, всё вокруг с бешеной скоростью проносилось мимо неё, но прибежав, она не обнаружила мертвеца в комнате. Лампа у кресла всё ещё горела, освещая каштанового цвета пианино с не опущенной крышкой. В воздухе всё ещё находились незримые следы его недавнего кратковременного присутствия. Всё говорило о том, что полминуты назад кто-то сидел на стуле, кто-то извлекал прекраснейшие звуки из старого инструмента, изливая всю свою душу, раскрывая все свои явные и потаённые чувства, поддаваясь силе музыки и чувств.
Опустив подготовленную к бою швабру, Яна подошла ближе к оставленному инструменту и провела изящными пальцами по белым клавишам, рождая непродолжительный ряд плавно нисходящих звуков (glissando, как скажут знатоки музыки). Эти ноты, плавно переходящие одна в другую, воскликнули в тишине, идя вразрез с создавшимся только что настроением, потакая родившемуся в глубокой задумчивости желанию девушки сыграть что-то на пианино (будто это должно было помочь ей думать).
Всё стихло в ночи, во мраке слабоосвещённой комнаты. Тишина. Она была словно неестественная, нежеланная в это время, чужая здесь, насильственная, а потому неприятная и напрягающая. Только небольшие часы мерно отстукивали мгновения, стоя на полке.
В повисшей тишине до ушей девушки стали долетать некоторые приглушённые звуки. Звуки сильного, надрывного рыдания, стоящего на границе с истерикой, звуки сильнейшей боли и страдания. Они исходили из бабушкиной спальни. Бабушка плакала навзрыд. Яна скорее бросилась в направлении звука. И действительно, Вероника Семёновна лежала и стонала от горя, слёзы текли по её щекам, падая на подушку и смачивая её.
– Что случилось?! – девушка бросилась к голове несчастной, опустилась рядом на колени, приблизилась головой к её мокрому лицу.
– Всё нормально… – с трудом вставляя слова между всхлипами, простонала она.
– Да нет же! Я вижу, что что-то случилось! Говорите!
– Всё нормально. (всхлип) Правда. (всхлип) Я просто (неровный вздох) держаться уже не могу…
Тусклый свет падал через неплотно зашторенное окно на небольшой ковёр и кровать с бабушкой, освещая её лицо, на котором слабо поблёскивали небольшие капли. Даже при таком плохом освещении Яна отчётливо видела сильную боль в глазах старушки. «Вот! Вот до чего он её довёл! Говорит, что привыкла, а сама не сдержалась! Вот – нельзя к этому привыкнуть и привыкать не надо! Это надо прекратить! Я должна это сделать ради этой беззащитной старушки и ради своего спокойствия по ночам!»
– Ничего, ничего… – ласково начала она и погладила бабушку по её мягким поредевшим с возрастом волосам. – Скоро это закончится…
Вероника Семёновна на миг успокоилась, недоумевающе посмотрела Яне в глаза, но ничего не сказала, а ещё через миг снова пустила слезу.
– Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Успокойтесь.
– Я знаю… – прошептала старушка, постепенно переставая всхлипывать и трястись от этого.
Дождавшись успокоения несчастной, Яна вернулась в свою комнату, ещё больше исполненная решимостью бороться с посещениями их дома мертвецом и его концертами. Всё утро и весь день эта решимость сохранялась, придавая даже обычным действиям девушки уверенность, резкость, чёткость и твёрдость. Она шла твёрдой уверенной походкой с гордо поднятой головой и смелым взглядом по улице до автобуса, а потом и по зданию, где она работала. Всё было уже твёрдо решено, и никакой страх (как тот, что был в первые три ночи) не мог ей помешать. Ровной уверенной походкой девушка шла обратно домой, уже не вызывая волнения проходящих мимо бабушек и не зля собаку в доме на углу. Конечно, она волновалась перед предстоящей встречей с мужем Вероники Семёновны, но она не позволяла этому волнению всё испортить. Она думала, что её настрой теперь ничто не сможет изменить, однако вечером произошло ещё одно событие.
По возвращении домой Яна обнаружила Веронику Семёновну, вновь залитую слезами.
– Неужели вы весь день проплакали? – ласково и участливо воскликнула девушка и подбежала к кухонному столу, за которым на узком угловом диване и сидела бабушка.
– Что? Нет… Конечно нет!.. – печально ответила та, продолжая сидеть с понурой головой и сложив руки в замок, вытянув их и положив на глянцевую скатерть.
– Вас опять взволновал… – Яна на секунду задумалась, чуть не сказав слово «мертвец», которое (как она поняла позже) бабушка сочла бы пренебрежительным и обидным для её покойного мужа, – …ло то же, что и ночью?
– Нет… Нет… – старушка глубоко вздыхала с каждым словом.
– А что тогда?
– Понимаешь… Внук давно не звонит… Да… Я ждала, что позвонит сегодня… но нет… – на последнем слове губы её задрожали.
– Почему вы ждали его звонка именно сегодня?
– Эх… Сегодня… мой день рождения…
Эта информация повергла Яну в шок. Она тут же почувствовала стыд за то, что не поздравила Веронику Семёновну, хотя и не могла знать об этой дате. Можно было поздравить сейчас, но голосовые связки перекрывало смущение своей прохладной влажной рукой, тянущейся снизу, из живота, где сразу что-то (именно оно) будто лежало и потом вдруг повернулось на бок; второй рукой оно перехватывало дыхательные пути и чем-то ещё придавало краски лицу. Но настрой девушки уже был самый что ни на есть боевой, и она решила, что чтобы справиться с вторжением «нежелательного гостя» в дом, нужно сначала справиться с собой.
– С днём рождения! – она стыдливо улыбнулась.
– Спасибо…
– Желаю вам здоровья, счастья (на каждое слово пожелания бабушка лишь кивала с каменным лицом, пристально всматриваясь в часть огорода, видимую из окна), удачи… спокойствия! Чтобы любимые были рядом… (хотя последнее наоборот значило также «чтобы муж был рядом», с чем как раз-таки девушка собиралась бороться) Вот…
– Да… Спасибо… Любимые-то – это самое главное… (вздох) Забыл он совсем про меня… Забыл…
– Может, он ещё позвонит? День-то ведь ещё не закончился!
– Я не знаю уже…
«Вот. Теперь я точно должна её помочь, должна сделать её жизнь счастливее! С внуком я ей увы не помогу, но зато хоть от ночных концертов избавлю!»
День закончился, но он так и не позвонил…
Очередные звуки музыки Яна приняла как должное. Не было ни истерики, ни сомнений, ни страха – одна уверенность и твёрдость в решении сделать жизнь доброй старушки лучше. Конечно, довольно нетолстая деревянная палка – это не слишком эффективное оружие в руках хрупкой девушки, однако именно оно верно отправилось в новый бой вместе с юной воительницей. Мелодия снова изменилась: это уже была не быстрая и торжественная пьеса, похожая на марш, а спокойная и меланхоличная лирическая песня, но совсем непохожая на ту, что звучала ранее (в воскресенье, понедельник и вторник). Исполнялось другое произведение, и оно несло в себе совершенно другие эмоции (но какие именно, Яна понять не смогла).
Вот и он, в своём потёртом коричневом пиджаке с заплатанными локтями сидит и безмятежно нажимает «своими гниющими пальцами» (как подумала Яна) на белоснежные клавиши, беря аккорды и септаккорды, рождая вариации темы и переводя её в субдоминантовую тональность.
Девушка практически побежала на него, как вдруг он прекратил играть и обернулся. Глаза его были вновь полны тоски и грусти, только теперь они ещё и были исполнены мольбы, они молили, умоляли Яну о чём-то, о чём-то, что ей было неведомо или она не осознавала на тот момент. Она остановилась в шаге от своей цели, швабра уже была занесена. Пианист медленно помотал головой, как бы прося: «Нет! Не делай этого! Прошу тебя!» Однако девушка не поняла этого. Но вдруг она почувствовала, что её руки словно окаменели, она не может ими пошевелить и нанести удар. Муж Вероники Семёновны быстро встал и бесшумно и стремительно как ветер вышел из комнаты, оставив Яну одну в тусклом свете лампы. Оцепенение спало. Девушка посмотрела в сторону, куда он направился, и опустила руки. «Не-ет… Если он так может, то силой, видать, тут не поможешь. Надо думать, что же делать дальше… Ну, для начала, пойти спать!.."
Четверг прошёл, скорее, в нетерпении, чем в каком-либо другом настроении: Яна придумала новый «гениальный план»: «Если не получилось прогнать его силой, то, может, удастся с ним договориться? Может, у него было некоторое предсмертное желание, которое исполнено не было и стало его «послесмертным» желанием? И если выполнить его последнюю волю, то его душа сможет наконец успокоиться? Надо попробовать, надо. Если вдруг не получится, и он приходит из своей зависти, жадности или чего-то ещё, то можно попросить какого-нибудь священника помочь: он может окропить дом святой водой, молиться за упокой его души или хотя бы подскажет советом. Но сначала надо попытаться самой.»
День был совсем небогат на события (особенно, если сравнивать с днём вчерашним): даже и не подозревая о той сцене, что произошла ночью, Вероника Семёновна вновь была весела и игрива, будто и не было до этого никаких истерик; на работе девушки всё проходило ровно, спокойно, без сюрпризов и неожиданностей, только вот (как я уже сказал) Яна провела его, нетерпеливо ожидая вечера и представляя скорую спокойную жизнь. Весь день она была в предвкушении своего триумфа, хотела, чтобы скорее наступил вечер и её встреча с пианистом, в результате которой он навсегда покинет их дом. Она энергично ходила, быстро делала всю свою работу в попытке скоротать время до вечера, но оно как на зло тянулось нестерпимо медленно.
Наконец наступил вечер. Уже лёжа в кровати совсем готовой ко сну, Яна заключила, насколько необычна была последняя неделя. «Я тут живу всего неделю, а уже вон в какую историю влипла! А сколько эмоций было испытано за это время?! А сколько слёз пролито?! А сколько мыслей разных передумано?! Кто бы мог подумать, что столько всего может произойти со мной, да и вообще может произойти? Как изменилась моя жизнь за это время!? И ведь это ещё не конец! Что же будет дальше?!..»
Новый концерт начался как по расписанию, и на этот раз девушка узнала то же произведение, что играло несколько дней назад (то есть первое из трёх услышанных). Он снова сидел там, на том же самом месте, в той же одежде, с тем же спокойствием и умиротворённостью. Когда Яна спустилась и заглянула в комнату, он не обратил на неё совершенно никакого внимания, словно почувствовав, что она безоружна и не хочет драться с ним (а значит не надо прерывать концерт). Она остановилась на пороге, не решаясь войти, стесняясь начать с ним разговор (особенно в свете последних дней). Она потопталась на пороге, демонстративно прокашлялась, заявляя о своём приходе, и робко вошла в комнату.
– Господин… э… эм… Товарищ?.. – очень тихо начала Яна; пианист продолжал её игнорировать. – Дорогой… (нет) Уважаемый… (да) Уважаемый муж дорогой Вероники Семёновны, зачем вы ходите к нам каждую ночь?..
В ответ молчание. Он не остановил игру, даже не замедлил, ничуть не сбился, не сфальшивил ни одной ноты, словно совсем не существовало разницы между тем, что было несколькими минутами ранее, и тем, что происходило сейчас. Присутствие в комнате девушки, пытающейся завязать разговор, вообще никак не влиял на звучание исполняемой музыки. Пианист смотрел либо на свои руки, либо запрокидывал голову, жмуря глаза, показывая наслаждение звучащей музыкой, словно кроме неё он ничего не слышал (вероятно, что он это делал демонстративно).
– Понимаете… вы доставляете нам некоторое неудобство… (неловкая пауза) Даже мешаете, можно сказать… Вы понимаете?..
И только музыка в ответ. Яна обошла пианиста и встала у правого края инструмента, чтобы видеть лицо «собеседника». Так получилось, что она загородила собой лампу и отбросила огромную тень на клавиши и музыканта. Плохо различимые на сером лице губы явно сжались в разгоравшемся недовольстве.
– Нет, ну вы поймите… пожалуйста… – потерпев неудачу во взывании к совести пианиста, девушка наконец вспомнила о своих предположениях и решила перейти к предложениям и компромиссам. – Так почему вы к нам приходите?.. У вас осталась какая-то предсмертная воля, которую нам надо исполнить, чтобы от вас избав… (она прикусила губу) чтобы вы успокоились?.. Что нам нужно делать?..
Пианист нахмурил почти лысые брови. Снова появившимся грозным взглядом он впивался то в клавиши, то в место, где должны стоять ноты (хотя оно и пустовало, ведь он играл по памяти). Было видно, что он уже играет с заметным усилием, один раз проскочила неправильная нота.
– Пожалуйста, скажите, что мы можем сделать?.. Если у вас нет неисполненного желания, то, пожалуйста, не приходите больше…
Муж Вероники Семёновны резко ударил по клавишам, остановил исполнение произведения и повернулся к Яне. В его глазах, до этого выражавших страдание, теперь читались раздражение и при этом недоумение. Он смотрел, словно девушка только что сказала несусветную глупость, которая к тому же задела его чувства.
– Пожалуйста, хватит. Вы нам мешаете. Мы живём в страхе. Поймите нас! Умоляю, перестаньте сюда ходить и играть на пианино… Если вам так хочется заниматься музыкой, то идите в городской дом культуры: там тоже есть пианино…
Было заметно, что пианист оторопел. Его лицо и взгляд всё менее выражали гнев и всё больше – непонимание. Он поднял одну бровь.
– Не хотите? Ну и пожалуйста! Прихóдите из зависти или жадности – я найду на вас управу!
С этими словами Яна быстро, твёрдой походкой и с гордо поднятой головой вышла из комнаты. Её «собеседник» проводил её взглядом, усмехнулся (хотя при этом не было произведено ни звука) и разочаровано покачал головой. Девушка вернулась к себе в комнату и легла на кровать, обиженно бурча что-то себе под нос. Теперь оставалось только два варианта развития событий: либо «привыкнуть», как советовала её Вероника Семёновна, либо позвать священника или экстрасенса, чтобы он изгнал душу пианиста из этого дома. Первый вариант ей совсем не нравился своей перспективой каждую ночь быть под одной крышей с «ревнивым мертвецом-самодуром» (как она его про себя назвала), а второй казался каким-то странным и неестественным. Но если первый вызывал совершенное отторжение, то второй ещё давал шанс на светлое будущее. Оставалось только найти священника или экстрасенса, и если второго Яна не знала, где искать, то найти первого не составляло труда: благо, в К. была не одна церковь.
С самого утра день обещал быть удачным. Яна отыскала на карте ближайшую церковь, и она располагалась совсем близко от её места работы и закрывалась намного позже окончания рабочего дня у девушки. Сама Судьба благоволила девушке и свершению её планов: была решена главная проблема – одобрение затеи со священником Вероникой Семёновной. Яна боялась, как бы бабушка не стала противиться этому со своим призывом к «привыканию», но оказалось, что та давно собиралась сходить на весь день в гости к своей подруге и выбрала для этого именно сегодня. Старушка собиралась выходить после обеда и вернуться поздно вечером. Это было как раз на руку девушке. Пока хозяйка дома была чем-то отвлечена, та тайком взяла у неё кружевной платок (чтобы покрыть им голову в церкви по православной традиции).
С пятницей на работе была та же проблема, что и в четверг: Яне уже не терпелось претворить в жизнь свои планы. Но в отличие от четверга, пятничное рабочее время прошло для неё куда короче, и после работы она без промедлений отправилась в ближайшую церковь, по дороге репетируя свою речь, чтобы уговорить батюшку и не сойти за ненормальную в его глазах.
– Здравствуйте, отец Артемий, – поздоровалась Яна.
– Здравствуй, дочь моя. Я погляжу, у тебя дело есть ко мне? Ты хочешь во грехе исповедаться? – ответил её пузатый лысеющий немолодой мужчина с огромной бородой орехового цвета.
– Помощь мне нужна, отец.
– Слушаю тебя, помогу, чем смогу.
– Каждую ночь к нам в дом приходит тень умершего и игр… терроризирует нас. Тут или освятить дом надо, или ещё что-то. Поможете?
– Конечно помогу. Да… Если тут нечистая сила замешана, то тут непременно освещать надо, – отец Артемий говорил медленно и протяжно. – Вот как церковь закроется на ночь, так и выдвинемся в путь… – он погладил бороду. – А то посмотри: и другим людям помочь надо.
С этими словами поп ушёл к прихожанам. Яна принялась ждать. Она прохаживалась по церкви, рассматривала иконы, силилась прочитать, что на них написано, но у неё ничего не получилось. Также она подходила, когда батюшка общался с кем-то из прихожан, и слушала, что он им говорит, в надежде подчерпнуть что-то и для себя.
