Предатели в русской истории. 1000 лет коварства, ренегатства, хитрости, дезертирства, клятвопреступлений и государственных измен…

«Прогневил я самодержца…»

Говорить о гетмане Иване Мазепе, с одной стороны, как будто и просто, с другой – невероятно тяжело. Вроде бы все понятно: поддерживал Петра I, но предал его, переметнулся на сторону злейшего врага – шведского короля Карла XII, причем в самый разгар Северной войны… Как после этого его можно величать? Только предателем и изменником. Но почему же тогда в современной Украине уже три десятка лет эта историческая фигура окружена почетом, ему ставят памятники, изображают на денежных знаках? Можно, конечно, все свести на счет националистической истерии, но это будет самый простой ответ. Попробуем хотя бы немного разобраться.

Без малого два десятка лет Петр и Иван Мазепа были соратниками. В 1700 году Мазепа, занимавший пост гетмана с 1687 года, получил из рук Петра высший орден России – Андрея Первозванного, став вторым в истории кавалером этого ордена. Роковой разрыв, приведший гетмана в стан противников, случился в 1708 году. Попробуем разобраться в причинах, пользуясь взглядами историков, придерживающихся различных точек зрения.

В конце октября 1708 года Петр, направляясь из Смоленска на Украину, получил известие о том, что гетман Мазепа, считавшийся до этого одним из его самых надежных и верных сторонников, перешел на сторону шведов. Это обстоятельство могло привести к трагическому для России перелому в войне – столь велики были силы и ресурсы Украины, тогдашней Малороссии.

«Царь уважал ум и опытность Ивана Степановича, обращался с ним всегда дружественно и доверительно. Поэтому Петр особенно тяжело переживал предательство Мазепы», – отмечает историк Евгений Анисимов.

Портрет-гравюра И. Мазепы. Немецкое издание. 1704 г.

Петр, узнав об измене Мазепы, действовал решительно и жестко. Столица Мазепы, город Батурин, был взят войсками Меншикова и сожжен, затем провели церемонию заочной казни Мазепы: его куклу водрузили на эшафот, «наградили» специальным шутовским «орденом Иуды», а затем казнили. Самому же Мазепе объявили анафему – церковное проклятье. Срочно собранная украинская старшина выбрала в гетманы верного Москве Ивана Скоропадского. Тогда же русские войска напали на Запорожскую Сечь и разорили ее…

По мнению Евгения Анисимова, к измене Мазепу подтолкнули события 1707–1708 годов: поспешное отступление русской армии, тревожная суета, которая охватила русскую администрацию на Украине. Отступая на Смоленск, царь, в сущности, бросал Украину на произвол судьбы. Поворот шведов на юг означал, что на земли Украины пришла чужая война. Ведь Украина не имела никакого отношения к прибалтийскому конфликту России и Швеции, а лишь посылала казаков, сопровождавших русскую пехоту в походах, да и то в 1702 году запорожцы самовольно покинули Ингрию и ушли домой.

«Добавим ко всему прочему факты бесцеремонного обращения Петра, русских воевод и генералов с украинцами, которых стали принудительно сгонять на строительство укреплений и облагать многочисленными и тяжелыми налогами, – отмечает Евгений Анисимов. – Наконец, для национального самосознания украинцев было крайне неприятно заигрывание России с Польшей, которой Петр, во имя победы над Карлом, обещал отдать Правобережную Украину.

Между тем, на Правобережье Украины несколько лет шло восстание против поляков. Но Петр не хотел обострять отношения с поляками и был готов выдать им украинских повстанцев. Мазепа понимал, что при поражении или уходе русской армии в глубь России ему, верному слуге московского царя, наступит конец. И упреждая эти события, вступил в тайные переговоры с Карлом XII, а затем бежал к нему с тремя тысячами казаков, которые у него были».

Как отмечает историк Татьяна Таирова-Яковлева, Петр I, проводя свои реформы, задумывался о ликвидации особого строя украинского гетманства, ее автономии. Она совершенно не укладывалась в концепцию Российской империи. Но еще меньше она вписывалась в планы новой волны его окружения – прежде всего, Меншикова, Долгорукого и Головкина. Для них богатые украинские земли и города были заманчивой перспективой для личного обогащения. Мазепа не мог не считать себя обиженным.

«Нет никаких свидетельств, что гетман задумал изменить Петру задолго до событий 1708 года, – указывает Таирова-Яковлева. – Контакты гетмана со шведами начались только после того, как он впервые официально узнал о планах Петра о реформировании гетманства. Мазепу до последнего терзали сомнения, однако точкой невозврата стал указ Петра о превращении Стародубского полка в „выжженный край“.

Кроме того, анализ шведских источников также показывает, что и контакты шведов с администрацией Украинского гетманства начались только весной 1708 года. До этого на протяжении всего предыдущего года Карл XII и слышать не хотел об Украине».

Перейдем теперь к другой точке зрения на гетмана Мазепу. Слово – историку-эмигранту Николаю Ульянову, чья книга «Происхождение украинского сепаратизма» не оставляет и камня на камне от самой идеи украинской государственности и ее исторических предпосылок.

«Все доходы с городов и сел Малороссии остались в гетманской казне. Пропагандистские измышления самостийников о грабеже Украины царским правительством рассчитаны на невежественных людей и не выдерживают соприкосновения с серьезным исследованием этого вопроса», – отмечал Николай Ульянов, указывая, что «Мазепа своим хищничеством довел край до финансового истощения».

«Мазепа… еще за время своей службы при Дорошенко и Самойловиче скопил столько, что смог, согласно молве, проложить золотом путь к булаве, – писал Николай Ульянов. – А за то время, что владел этой булавой, – собрал несметные богатства».

Историк Николай Костомаров писал о Мазепе: «Едва ли мы ошибемся, если скажем, что это был человек чрезвычайно лживый… Он был способен представиться не тем, чем он был на самом деле, не только в глазах людей простодушных и легко поддающихся обману, но и пред самыми проницательными».

«Мазепа сумел вовлечь в антироссийскую интригу Запорожскую Сечь», – отмечает историк Павел Кротов. И только ликвидация этого «изменнического гнезда» позволила разорвать непосредственную связь шведской армии и находившегося при ней казацкого отряда Мазепы с враждебным России Крымом.

На интернет-сайте музея Полтавской битвы прямо говорится: «Мазепа стоял за сохранение гетманской Украины, ей угрожал польский союзник Карла XII Станислав Лещинский, тогда Мазепа обратился за помощью к Петру I».

Это подтасовка – уверен историк Павел Кротов. Дело в том, что Мазепа прекрасно знал, что Карл XII намерен двигаться на Москву. То есть шведский король не угрожал Малороссии, его войска должны были пройти мимо. И не было угрозы со стороны Станислава Лещинского. Его армия составляла всего 17 тысяч человек. Гетман Мазепа мог собственными казацкими силами с ним расправиться. Да и польское войско так и осталось у Варшавы, оно не пошло на территорию тогдашней Малороссии.

Далее на сайте говорится, что Петр I, ожидая наступления шведов, отказал гетману в поддержке. Считая, что Петр I нарушил обязательство защищать Украину от поляков, что являлось основой договора 1654 года, украинский гетман перестал считать себя обязанным сохранять верность царю.

«Опять – подтасовка! – отмечает Павел Кротов. – Угрозы от поляков не было, наоборот, была угроза от украинцев полякам, поскольку войско первых отличалось численным превосходством».

Далее читаем на сайте музея Полтавской битвы: «Украинско-шведский военно-политический союз предполагал предоставление Швецией военной помощи, воздержание от подписания мира с Россией до полного освобождения Украины и восстановления ее давних прав».

«Никакого союза не было: договора с Мазепой Карл XII не заключал, – подчеркивает Павел Кротов. – Такой договор означал бы признание Малороссии (или Украины) независимым государством. У Карла XII был союз со Станиславом Лещинским, с законным признанным королем Польши, в которую входила значительная часть украинских земель.

Лещинский планировал вернуть территорию Малороссии, где правил Мазепа, в состав Польши. В случае победы Карла XII Малороссия лишалась бы всех своих прав и привилегий, которые она имела в составе российского государства, и вошла бы в состав польского королевства. Мазепа, очевидно, должен был получить какие-то отступные…

Вообще, Карл XII смотрел на Мазепу свысока – как на аборигена, разряженного в национальные цветастые одежды. Тем более после того, как он увидел, что представляют из себя подчиненные Мазепе казацкие войска».

Ключевой момент – участие Мазепы и его казачьего войска в Полтавской битве на стороне шведов. На свои копья мазепинские казаки нашили синие и желтые цвета, присутствовавшие в шведской символике, чтобы шведы отличали их от других казаков. Однако как только русская легкая конница с боевым кличем атаковала мазепинских казаков, те сразу же кинулись отступать, а когда исход битвы уже был ясен, первыми бросились наутек и переправились через Днепр.

С русскими мазепинцы биться не хотели: они прекрасно знали, что русский кодекс чести не допускал предательства. Недаром в Ништадтском мирном договоре, подписанном в 1721 году со Швецией, было специально оговорено, что изменники и предатели, в первую очередь запорожцы и мазепинцы, амнистии не подлежат…

«Трагическую коллизию государственной измены, греха клятвопреступления, вооруженной борьбы с соотечественниками – русскими, украинцами, калмыками, татарами и другими россиянами – и последующего раскаяния многих запорожцев тонко вскрыл в проникновенных виршах украинец Феофан (Прокопович)», – отмечает историк Павел Кротов. Он приводит стихотворение «Кающийся запорожец», написанное, по всей видимости, вскоре после 1709 года. Там были и такие строчки: «Прогневил я самодержца // С малоразсудного сердца. // Да мой же в том разум твердый, // Что Бог и царь милосердый: // Государь гнев свой оставит, // И Бог мене не оставит».

После Полтавской битвы Мазепа вместе с Карлом XII, окруженный горсткой своих сторонников – старшин и казаков, бежал в Османскую империю и укрылся в Бендерах. Османы отказались выдать Мазепу русским властям, хотя русский посланник в Константинополе Петр Толстой и был готов потратить на эти цели крупную сумму денег.

Мазепа умер собственной смертью в сентябре 1709 года в Бендерах. Его тело было перевезено в Галац (ныне – территория Румынии) и там с большой пышностью похоронено в церкви Святого Георгия. Церковь и гробницау снесли румынские власти в 1962 году, но в 2004 году здесь установили памятник гетману Мазепе.

«На самом деле, Иван Мазепа – одна из самых политизированных личностей в истории Украины, – считает историк Татьяна Таирова-Яковлева. – Сиюминутные политические выгоды и гений Петра породили устойчивый миф о гетмане-злодее. Эта легенда поддерживалась царской цензурой, а затем перекочевала в советскую историографию. Мазепа представал изменником „от рождения“, все свое гетманство только и думавшим о том, как бы половчее изменить России и Петру».

Г.О. Цедерстрем. Карл XII и гетман Мазепа после Полтавской битвы. 1879 г.

Надо сказать, что отношение к Мазепе менялось. Уже с конца XVIII века бытовало понятие «мазепинцы» – под ними подразумевали сторонников украинской самостийности. А русские борцы с самодержавием стали поднимать фигуру Мазепы на щит как своего политического соратника.

К примеру, в поэме «Войнаровский», созданной декабристом Кондратием Рылеевым, Мазепа представал вовсе не изменником, а его противостояние с Петром описывалось в терминах борьбы «свободы с самовластьем»: за счастье своей родины, «Малороссии святой», Мазепа готов был не только отдать жизнь, но и «пожертвовать честью», приняв от народа обвинение в предательстве.

«Такая оценка тоже является преувеличением, причем с явным политическим подтекстом, – отмечает Таирова-Яковлева. – Нельзя рассматривать Мазепу вне контекста исторических событий в Украине и Восточной Европе. Он был человеком и политическим лидером своей эпохи – со всеми проистекающими отсюда плюсами и минусами».

Кстати, за несколько лет до поэмы Рылеева, в 1819-м, увидела свет романтическая поэма «Мазепа» Джорджа Байрона. Слова из поэмы Байрона взяты эпиграфом к поэме Пушкина «Полтава», в которой Мазепа изображен как «гордый злодей», «злой старик», «старик надменный».

«Мазепу можно любить или ненавидеть, восхищаться его талантами или ругать за его ошибки, – отмечает Татьяна Таирова-Яковлева. – Но не надо приписывать ему того, чего просто не было и что является откровенной ложью. Он никогда не был ни униатом, ни католиком, он не учился в иезуитском коллегиуме. Он не мог в 14 лет присягать Москве на Переяславской раде. Он не был „пажом“ польского короля. Список мифов можно продолжать и дальше. Отказавшись от них, мы сможем по-новому взглянуть и на личность Мазепы, и на его эпоху».

Итак, что же в остатке? По всей видимости, мнения о нем будут звучать самые разные, и едва ли в ближайшем будущем им суждено сойтись в «консенсусе».

Когда в 2009 году открывали памятник гетману в Чернигове, местный губернатор особенно подчеркивал «региональные» заслуги Мазепы: мол, благодаря ему в пределах современной территории области было построено двадцать православных храмов. Кстати, в том же году РПЦ категорически отвергла возможность снятия анафемы с Мазепы. Во-первых, персональные анафемы могут быть отменены только в случае покаяния преданных анафеме, а покаяния у Мазепы не было. Во-вторых, тот нарушил клятву, данную Петру, что является каноническим преступлением. О чем тут еще говорить?

«Возвышаюсь когда погиб»

Наша недавняя публикация, посвященная гетману Ивану Мазепе, вызвала немалый интерес, а поэтому она явно требует продолжения. Читатели напомнили: незадолго до того, как Мазепа совершил предательство, Петру предоставляли серьезные улики грядущей измены. Петр не поверил, «подметные письма» против Мазепы поступали Петру почти двадцать лет – практически сразу же после того, как тот стал гетманом. Но русский царь доверял Мазепе и подобные предупреждения считал поклепом. Точно так же он отнесся и к доносу на Мазепу, поступившему от генерального писаря Войска Запорожского Василия Кочубея и полтавского полковника Ивана Искры. Не поверил им и велел казнить их. Что и было исполнено…

Василий Леонтьевич Кочубей был особо приближенным к Мазепе, поскольку имел отношение к приходу Мазепы к власти. В свое время он помог тому с помощью сфальсифицированного доноса на гетмана Войска Запорожского Ивана Самойловича расчистить дорогу на гетманский престол. Мазепа, став гетманом, отблагодарил его, наградив деревнями, в том числе и знаменитой впоследствии Диканькой…

Недаром Пушкин начинает свою знаменитую поэму «Полтава» с таких строк, посвященных Василию Леонтьевичу Кочубею: «Богат и славен Кочубей. // Его луга необозримы; // Там табуны его коней // Пасутся вольны, нехранимы».

Кроме того, Василий Кочубей и Иван Мазепа были в родственных отношениях: в январе 1698 года племянник гетмана Иван Обидовский женился на старшей дочери Кочубея – Анне. Венчались они в гетманской столице – Батурине. Однако спустя четыре года Иван Обидовский после неудачного похода против шведов в феврале 1701 года внезапно заболел и скончался. Анна Обидовская осталась вдовой…

Портрет В. Кочубея. XVIII в.

И самое главное: Иван Мазепа был крестным отцом младшей дочери Кобучея, Матрены. В 1702 году у Мазепы умерла жена, и он задумал жениться на Матрене. Пушкин вывел ее образ в поэме «Полтава» под именем Марии. «И то сказать: в Полтаве нет // Красавицы, Марии равной. // Она свежа, как вешний цвет, // Взлелеянный в тени дубравной».

Мазепа просил у родителей ее руки, но получил категорический отказ, так как брак между ним и Мотрею был невозможен: церковное право приравнивало интимные отношения с крестным отцом к инцесту.

«Уклоняясь от родительских, особенно материнских преследований, Мотря убежала к Мазепе. Родители забили тревогу, и гетман вынужден был отослать свою крестницу обратно домой… Эта драма несчастной молоденькой Матрены, искушенной старым развратником Мазепой, длилась несколько лет», – отмечает петербургский историк Петр Николаенко.

Сохранились нежные и очень трогательные письма Мазепы к Матрене. Вот лишь некоторые из них.

«Мое серденко, мой квете рожаной! Сердечне на тое болею, шо недалеко од мене едешь, а я не могу очиц твоих и личка беленкого видети. Через сее писмечко кланяюся и все члонки целую любезно». («Мое сердце, мой розовый цветок! Сердце оттого болит, что недалеко от меня уезжаешь, а я не могу глаз твоих и личика беленького видеть. Через это письмецо кланяюсь и всю тебя целую любезно».)

«Мое сердечнее коханье! Прошу, и велце прошу, рачь зо мною обачитися для устной розмови. Коли мене любиш, не споминай же! Спомни свои слова, же любить обецала, на що ж мине и рученку беленкую дала». («Моя искренняя любовь! Прошу, и очень прошу, сумей со мной увидеться для устного разговора. Если меня любишь, не забывай же! Вспомни свои слова, что любить обещала, на что мне и рученьку беленькую дала».)

Василий Кочубей, отец Матрены, тяжелее всех переносил семейную трагедию. Будучи подчиненным Мазепы, он не смел ему перечить, и лишь в письмах гетману жаловался на свою горькую судьбу. При этом Мазепа продолжал доверять Василию Кочубею. Выступая в 1706 и 1707 годах в поход, он оставлял Кочубея, Генерального судью, вместо себя наказным атаманом.

Именно тогда, в августе 1707 года, Кочубей написал Петру первый донос о грядущей измене Мазепы. Послание передали через монаха Никанора из Севского Спасского монастыря, который возвращался из Киево-Печерской лавры, куда ходил вместе с другом на богомолье. Письмо дошло до Петра, но тот не поверил и положил донос под сукно.

Не получив никаких вестей от Никанора, Кочубей решил найти нового посыльного, в качестве которого выступил его давний знакомый полтавский житель Петр Яценко. Сведения дошли до Петра, и тот приказал рассмотреть этот донос незамедлительно.

Тем временем Мазепа, каким-то образом проведав о доносах Кочубея, в феврале 1708 года написал письмо Петру, в котором клялся в своей «догробной верности государю» и уверял, что все изложенное против него – ложь и клевета, которая заслуживает «более смеха, чем внимания». И требовал разыскать клеветников и наказать их.

Петр поверил Мазепе и сообщил тому, что «клеветники… воспримут по делам своим достойную казнь». В поэтической форме у Пушкина это звучало следующим образом: «И озабоченный войной, // Гнушаясь мнимой клеветой, // Донос оставя без вниманья, // Сам царь Иуду утешал // И злобу шумом наказанья // Смирить надолго обещал!»

Кочубея и Искру доставили в Витебск, где находился назначенный для розыска по этому делу сподвижник Петра Гавриил Головкин. Сначала с ними говорили весьма доброжелательно и милостиво. Кочубей объяснил Головкину причину писем против Мазепы и вручил ему донос из 33 пунктов, где перечислял конкретные действия Мазепы или намерения их совершить.

Однако даже это не произвело впечатления на Головкина, и Кочубея с Искрой, а также полтора десятка человек, прибывших с ними, подвергли жестоким пыткам. Впрочем – ничего необычного для тех времен… Мол, уж так они точно скажут всю правду, поведают всю подноготную, не было ли «от неприятеля подсылки».

Но даже под пытками Кочубей и Искра отвечали, что за ними не стоят ни шведы, ни поляки. Но они все-таки были вынуждены оговорить себя, заявив, что их показания против Мазепы ложные. Кочубей заявил, что все затеял по злобе на гетмана, да еще и подговорил Искру. Словом, «заплечных дел мастера» получили не правду, а то, что хотели услышать…

Кочубею и Искре был вынесен смертный приговор, утвержденный Петром. При этом Мазепа добивался, чтобы «клеветников» доставили к нему, чтобы он сам свершил приговор над теми, кто ему изменил. Так и произошло: они были доставлены в гетманский обоз и 14 июля 1708 года казнены: им отрубили головы…

Спустя чуть более века забытый сегодня писатель Егор Аладьин написал историческую повесть «Кочубей», впервые опубликованную в «Невском альманахе» за 1828 год. В ярких трагических красках описывал он казнь Искры и Кочубея.

«Народ и воины толпою обступили площадь, отрывистый гул ропота и проклятий, как удары землетрясения, растекался по воздуху. Окруженный свитою и верными сердюками, гетман из окна любовался приятным для него зрелищем; внизу несчастная его крестница, закрытая с головы до ног белым покрывалом по повелению Мазепы, стояла в грустном ожидании.

Как призраки гроба, приближались к плахе Искра и Кочубей, народ содрогался, как напирающий гром, сильнее и сильнее раздавался ропот. Мазепа дал знак – страдальцы обнялись, взаимным поцелуем запечатлели вечную разлуку на земле… и голова Искры покатилась по желтому песку. Облобызав еще раз окровавленное чело друга, Кочубей возвел очи к небу, осенил себя крестным знамением и, будто на руку милой супруги, опустил голову на плаху; в это время сдернули покрывало с изумленной Марии, несчастная ахнула, громко вскрикнул народ, топор звякнул – и добродетельного не стало!»

В пушкинской «Полтаве» тоже описана эта казнь: «Топор блеснул с размаху, // И отскочила голова. // Все поле охнуло. Другая // Катится вслед за ней, мигая. // Зарделась кровию трава – // И, сердцем радуясь во злобе, // Палач за чуб поймал их обе // И напряженною рукой // Потряс их обе над толпой. // Свершилась казнь».

Тела Кочубея и Искры похоронили в Киево-Печерской лавре, а окровавленная рубаха, в которой Кочубей был казнен, хранится ныне в «Сокровищнице уникальных экспонатов» Полтавского краеведческого музея.

Что же касается семейств казненных Кочубея и Искры, то Мазепа держал их под крепким караулом в гетманском замке в Батурине. «Далее происходит их таинственное бегство из замка при подходе отряда Меншикова, – отмечает историк Александр Широкорад. – Если верить Костомарову, вдовы казненных Кочубея и Искры были кем-то предуведомлены об этом, вышли переодетые вместе с меньшим сыном Кочубея, Федором, сели в повозку под видом черниц и выехали из города, а дочь Кочубея Прасковия с прислугою, переодевшись в платье простолюдинки, вышла пешком и соединилась с остальными за городом».

Через несколько месяцев выяснилось, что Кочубей и Искра, оказывается, сообщали правду. Мазепа коварно изменил Петру, переметнулся на сторону Карла XII. Что было потом известно: его участие в Полтавской битве на стороне неприятеля, бегство под защиту Османской империи, смерть в Бендерах и позорное клеймо предателя, утвердившееся за ним в России…

«Иван Степанович Мазепа принадлежал к числу тех людей, для которых не было ничего святого, – отмечал историк петровского времени Николай Павленко. – В нем в одном сосредотачивались едва ли не все пороки человеческой натуры: подозрительность и скрытность, надменность и алчность, крайний эгоизм и мстительность, коварство и жестокость, любострастие и трусость. В случае надобности он умел под личиной покорности скрывать злобу, ловко плести интриги, мог быть беспредельно подобострастным, внешне покладистым».

Памятник В. Кочубею и И. Искре в Киеве, 1918 г.

Памятник на месте казни В. Кочубея и И. Искры в селе Борщаговка

Петр I винил себя, что не поверил Кочубею и Искре, поторопился, поступил несправедливо. Чтобы хоть как-то загладить свою вину и восстановить справедливость, он не только вернул семьям казненных все конфискованное имущество, добавив новые земли и деревни, но и повелел Меншикову лично встретиться с вдовой и сыном Кочубея, а также вдовой и детьми Искры.

Александр Данилович Меншиков писал сыну казненного Кочубея: «Кой час сие письмо получишь, той час поезжай до Царского Величества и возьми матку свою и жену Искрину и детей, понеже великая милость государева на вас обращается».

Петр сокрушался о своем несправедливом решении, называя Кочубея «мужем честным, славным памяти». В родовой герб Кочубеев, по решению царя, были добавлены сердце с двумя золотыми крестами и девизом «Elevor ubi consumer» («Возвышаюсь когда погиб»). И их род с тех пор стал возвышаться, став одной из самых аристократических фамилий Российской империи.

Спустя двести лет в Российской империи готовились широко отмечать 200-летие Полтавской битвы. Киевский отдел Императорского Русского военно-исторического общества пожелал установить памятник Василию Кочубею и Иване Искре в Киеве – верных царю Петру, но павших в результате злых козней изменника Мазепы. Было решено воздвигнуть памятник на месте их казни в селе Борщаговка Сквирского уезда, близ Белой Церкви, а также в Киеве. Начался сбор пожертвований. Будучи в Киеве на юбилейных торжествах в конце августа 1911 года (тогда был убит премьер-министр Петр Столыпин), Николай II побывал на могиле Кочубея и Искры и на месте будущего памятника.

Автором фигур Кочубея и Искры стал скульптор-любитель полковник Петр Самсонов – создатель памятника генералу Скобелеву в Москве. Монумент «мученикам за русскую идею», как его назвали, был установлен только в 1914 году, но наступали другие времена.

Фигуры Кочубея и Искры сбросили в 1918 году, при Центральной Раде, вместо них сначала, по некоторым сведениям, установили гипсовый бюст гетмана Мазепы. Затем, к пятой годовщине Октябрьской революции, на нетронутый постамент из красного гранита водрузили пушку. Вместо памятной доски с именами Кочубея и Искры установили другую, увековечивавшую рабочих Киевского завода «Арсенал», выступивших за власть Советов.

Во время нацистской оккупации памятник был разрушен, после войны восстановлен. В минувшем, 2019 году, памятник «демокоммунизировали», согласно официальной государственной линии. Пушка на постаменте осталась, но надпись теперь другая. Вот такие метаморфозы на одном постаменте за сто лет…

А вот пятиметровый обелиск из черного мрамора в селе Борщаговка нынешней Винницкой области, установленный в 1908 году на месте казни Кочубея и Искры, сохранился до наших дней. На памятнике значится: «Подвиг Кочубея и Искры, подготовив Полтавскую победу, эту зарю славы России, объединенной под скипетром Царя Русского Православного. Они боролись с коварной изменой, смертью своей и кровью доказали, что Малороссия и Великороссия искони единое неделимое великое Русское Царство – св. Русь, что спасение от ополячения Малороссии и государственное могущество Великороссии – во взаимном их единении и охране».